Тайна гильзы и крошки

Смешанная
Завершён
NC-17
Тайна гильзы и крошки
автор
Пэйринг и персонажи
Описание
Ночь, когда началась эта история. Роковая ночь две тысячи девятого, когда Псих изнасиловал и избил модель из модельного агентства Илоны. Тайна, связавшая Илону и Оресту неразрывными узами. Сделав их друзьями и даже больше. Положив начало затяжной войне. И чему-то гораздо большему.
Примечания
Ночь. Август. Модельный показ. Отполированный до блеска Гелик. Пистолет "Форт", попавший в чужие руки по нелепой случайности. Выстрел. И тёмно-синие глаза, как небо без дна. Две такие разные девушки с разницей в возрасте восемь лет. День, который стал началом успешной карьеры, завершился огромным потрясением. И звездопад, в который она загадает изменить свою жизнь. И пройдёт долгих десять лет до их следующей встречи. И наступит развязка, расставившая всё по местам.
Содержание

Звездопад

Она чувствует в кармане ключи от Гелика, и понимает, что у них очень мало времени, почти совсем его нет, блин. На машине есть GPS-маячок, и если не сам Павел, то его тридцать расчудесных прихвостней с огромным удовольствием найдут её и пустят по кругу. Или ещё хуже. Нужно открыть машину, забраться внутрь, включить зажигание и свалить отсюда к ёбаной матери. Но И. Журавская смотрит на неё. Только на неё, и это мешает думать. Это даже почти бесит. Красивая кукла, наивная. Явно не успела научиться водить по-человечески, ведь для этого у неё было всего-навсего ебучих полгода. И что с ней делать? — Илона, — начинает Ореста, чуть прищурившись, оценивая количество потерянного времени, когда Илона вставляет: — Максимовна. Что, блин? Может, снова перейдём на «Вы», а потом станем друг другу никем? Что ж, для Оресты так будет даже лучше. Проще быть одной, чем вручить кому-то свою грёбанную жизнь. Но. Фото в телефоне. Роман. И она сомневается, а время уходит. А Илона всё смотрит на неё, как заворожённая. — Чего? — Ты работаешь на него? Это-то здесь причём? Но, похоже, она сама хочет ответить. Слова вырываются в пространство между ними: — Работала, но только что уволилась. И сплёвывает под ноги тягучую слюну розового цвета. Грёбаные осколки. Сирены разрезают киевскую ночь, и плечи Оресты сжимаются. Она оглядывается по сторонам и прикидывает, как быстро сможет добежать до Мерса. А потом взгляд её падает на ноги Илоны. На босоножки за пятьсот долларов. В которых далеко не убежишь. И она закатывает глаза. А Илона невозмутимо продолжает, словно они сидят в кафе во время собеседования: — Ты будешь работать на меня? Блин, вот это предложение. Она не хочет отвечать, но знает ответ. Знала с самого начала, когда впервые взглянула в это лицо. Ждала этого и боялась. — Где твоя машина? — спрашивает вместо ответа. Илона неуверенно пожимает плечами: — На парковке возле входа. Ореста прищуривается: — А муж где? Илона морщит лоб: — В Италии, кажется, или в Испании. Ореста закатывает глаза, но понимает, что ей никто не поможет, теперь — больше никто. И ещё, что И. Журавская — теперь её проблема. — Поедем на моей. Но Илона морщится и возражает: — У меня хорошая машина, Игорь купил новую. Давай лучше на моей? И Ореста понимает, что терпение никогда не было её сильной стороной. Она хватает Илону за руку и быстро говорит сквозь зубы: — Мы поговорим обо всём потом, не здесь. Не сейчас. Сейчас ты просто делаешь, что я скажу. Быстро и чётко. А я спасаю твою жизнь. И всё это — большой секрет. А теперь пора валить отсюда. Почти кричит и яростно сжимает кулаки. А на виске пульсирует вена, как метроном. И Ореста начинает дрожать всем телом. Она тянет Журавскую за собой, но та не может ступить и шагу. А на улице так тепло, что спина снова покрывается липким, как кисель. И хочется сорвать с себя долбаную рубашку. Хоть раз за день. И спастись в прохладе от этой духоты. Но сначала нужно решить что-то с этой непутёвой богатейкой с красивыми глазами. Ореста поворачивается к ней и только теперь замечает, что Илона тоже дрожит. Всё лицо в крови, белая юбка, руки, колени. И глаза. Тёмные, влажные. Как у оленя в свете фар на крутом горном повороте. И слёзы, срывающиеся крупными каплями. Целыми лужами за раз. И это кажется началом конца. Она бы присела перед ней, как перед Романом полгода назад, и рассказала ей, что люди Психа — настоящие бандиты, и они сначала стреляют, а потом говорят; что их жизни — действительно в смертельной опасности; что Ореста хочет спасти ей жизнь. Но у неё нет на это времени. И нога болит слишком сильно. А сирены звучат всё громче. Поэтому она. Просто делает шаг вперёд и прижимает Илону к своему телу. Стараясь не думать о том, что она всё потная и грязная. — Нам нужно валить, — тихо говорит поверх её головы, и с облегчением чувствует ответные объятия. И, когда кажется, что дальше всё будет хорошо, открывается дверь. Ореста шумно выдыхает и тянется к пистолету. Илона ничего не замечает, продолжая прижиматься к её телу. А Денис заносит руку с пистолетом, и Ореста вынуждена выпустить Илону хотя бы для того, чтобы перезарядиться. И, как назло, рядом только мусорные баки. Такие, как в «Черепашках-ниндзя». Но выбирать не приходится, ведь Денис скалится улыбкой победителя и нажимает на курок. И с небосвода снова срывается звезда. Как знак, что всё будет хорошо. Ореста сильно отталкивает Илону от себя, вяло надеясь, что она не убьётся об железный бак, а сама делает кувырок назад, и неудачно приземляется на ногу. Пуля свистит возле уха, но проходит мимо. Денис снова перезаряжает пистолет и целится в Оресту. Но она не может позволить какому-то ублюдку стрелять в неё, как в деревянную мишень. И он, похоже, уже догадался об этом. Стреляет наощупь туда, где стоял любимый пёс Психа, но того уже и след простыл. Она поднимается и двигается к мусорному контейнеру. Илона сидит на корточках, закрыв лицо руками. — Вставай, нужно уходить, — хрипит Ореста и помогает ей подняться. Они ступают несколько шагов, когда кто-то окликает её по имени. Илона замирает, занеся ногу над тротуаром. И понимает, что больше не ощущает поддержки Оресты. — Быстро ты переобулась. Кофлер, ты же знаешь, что не уйдёшь! На что ты вообще надеешься? Она надеется на то, что проживёт эту жизнь как-то по-другому. Что ей с Психом не по пути. Что она ещё сможет найти своё призвание. Но говорит совсем не это: — Пошёл нахер, я уволилась. Олег широко усмехается: — Тогда подпиши обходной, — и без предупреждения стреляет ей под ноги. Твою мать. Что она там ещё недавно думала про бандитские перестрелки? Кажется, сегодня она возглавила свой собственный анти-рейтинг. Отец мог бы ей гордиться. А чтобы гордился кто-нибудь ещё, она стреляет в ответ. Слишком быстро. Промазывает, а Олег даже не уворачивается. — Мне пофиг, Кофлер, хочешь, замочу её, шеф будет рад! Шеф будет что? Он должен был подохнуть. Он не мог выжить. Зачёркнуто. Блядь. Она не может поставить Илону между собой и Психом. И чувствует, как пальцы стали неуклюжими, словно деревянными. — Олег, не вмешивай её. Я прошу тебя, она — ни при чём. — Брось пистолет. Он идёт к ним, и Ореста ощущает, как ногти Илоны больно впиваются в её плечи. Олег держит их в прицеле. А она переступает почти на месте, чуть смещаясь на полшага в сторону. Прикрывая Илону собой. — Кофлер, давай, не заставляй меня делать больно такой красотке. Если бы у неё было больше времени, она бы подумала о том, что Илона действительно потрясающе-красивая. И такая ещё молодая. И ей точно не место здесь, возле этих мусорных баков в этом ебучем замесе. Ореста слышит за своей спиной судорожный всхлип и обещает себе и миру, что если они сегодня выберутся отсюда живимы, то её проблемы никогда не станут проблемами И. Журавской. Она пойдёт к ней работать и будет защищать её и её сына. И, возможно, тогда что-то в её жизни будет правильно. И тогда карма, о которой так любит упоминать Псих, не будет к ней слишком строга. Но она даже не может себе представить, что когда-то разделит с Илоной дом, банковский счёт, постель. Что будет делить Илону с её мужем, а потом создаст с ней семью. И Ромчик всё это время будет рядом — другом, заботой, занозой. И будет по-всякому, но то, что произойдёт после, возьмёт своё начало именно сегодня. Сейчас. Когда она. Спасёт Илону. А потом повторит, и будет повторять до тех пор, пока это не войдёт в привычку. Пока не вызовет ответную реакцию, когда Илона Журавская защитит в ответ. А потом будет и тёмно-зелёный Ягуар, и ночной дрифт возле ТЦ, и дым сигарет. И ладонь Илоны, держащая за руку в спешащей «скорой», и поцелуи в губы, и первые полосы глянца. Всё это будет, только много-много позже. А сейчас весь мир сужается до холодного ствола, направленного на них. Не оставляющего ей выбора. А тёплое дыхание Илоны щекочет её шею. Подсказывая правильное решение. Она щёлкает предохранителем и опускает пистолет. Протягивает ему, победителю. Поднимает левую руку вверх. А Олег подходит к ним почти впритык. И тянет руку к её «Форту». Наградному, сука! А небо такое красивое, ночное, звёздное. Как глаза Илоны. И Оресте хочется увидеть их ещё. Поэтому она молнией бросается на Олега, прижав голову к плечам. Валит его с ног и вцепляется ногтями в шею. Выстрел его пистолета обжигает огнём её ногу, но пуля проходит насквозь, зацепив только лодыжку. Илона кричит от страха и пятиться к забору, закрывая глаза руками. А Ореста наносит удары. С особой жестокостью. И вновь ощущает во рту крупнодисперсный песок Мохаве. Олег больше не шевелится, и она разжимает пальцы. Этот раунд за ней. Садится на асфальт и глубоко дышит, вытирает лицо грязными руками и приподнимает штанину джинсов. Матерится от боли и прижимает края раны ладонью. Много крови, и она уже чувствует, как накатывает сонливость. Кажется, ей не добраться до Гелика. Что ж, отец прочитает про её смерть в утренних газетах, когда пойдёт за опохмелом. Она дотягивается до своего пистолета и тщательно вытирает рукоятку. Ещё раз. Контрольный. Чтобы ни следа И. Журавской. Пусть она спокойно живёт дальше. И так сегодня натерпелась всякого. Совсем ещё девчонка. Ореста засовывает пистолет за пояс и чувствует на себе взгляд. Поднимает голову и слышит судорожный шёпот: — Ты убила его? Слов и сил больше нет, поэтому она просто перестаёт удерживать голову в вертикальном положении, и она рывком падает на грудь. Как согласие. А Илона расстёгивает блузку и снимает с себя лифчик. Подползает к Оресте на четвереньках, словно они находятся под артобстрелом. Подкатывает ткань джинсов Кофлер почти до колена и осматривает рану. Брось. Что ты в этом понимаешь вообще? И вообще, оставь меня уже в покое. Вали, давай. У тебя впереди вся твоя гламурная жизнь. Без меня тебе будет лучше. Но что-то в ней отчаянно сопротивляется этим мыслям. И она молчит, вытирая мокрое лицо рукавом. А Илона в это время накладывает тугую повязку из собственного бюстгальтера на её ноге и крепко затягивает узел. — Ореста, — тормошит её за плечо, — не спи, говори со мной, слышишь? Сил, чтобы хотя бы кивнуть, не остаётся. Да и о чём им говорить вообще? И Оресте на короткий миг хочется даже остаться и посмотреть, чем это всё закончится. Как звезда Журавская будет выкручиваться. Но сознание затягивает её в черноту, и она не знает, стоит ли бороться. А потом вспоминает маленького Ромчика. Светлые волосы, зелёные глаза. Дрожащая нижняя губа. И кто-то сверху даёт ей ещё один шанс. Ради него. Чтобы она смогла увидеть, как он станет взрослым. Чтобы разделила с ним маленькие поражения и большие горечи. Стала ему наставником и другом. Чтобы увидела, как он станет похожим на неё. Как станет убийцей и спасителем. А сейчас он просто станет её смыслом жизни. И она судорожно хватается за протянутую руку, когда Илона помогает ей встать. — Знаешь, мне ещё никогда не спасали жизнь, — слышит она, а потом изображение пропадает, но звук остаётся. И она слышит, как Илона благодарит её и едва не признаётся в любви, блин. Но она не стоит ни этих слов, ни этой девушки. Поэтому когда. Илона хочет обнять её, она отворачивается, игнорируя херову потребность. Обнять в ответ. Она не заслуживает. Красивая нарядная Илона никак не вписывается в её идиотскую жизнь. Не стоит и привыкать. Но на автопилоте тащится к Гелику, практически волоча за собой по асфальту простреленную ногу. Спрашивает, не оборачиваясь: — Ты где живёшь? Илона называет адрес, и она понимает, что туда ехать не меньше часа. — У меня мама доктор, она поможет тебе, — шепчет Илона и помогает Оресте залезть в тачку. — Хирург? — какая-то надежда дребезжит на краю сознания, когда Илона тянется к аптечке под задней дверцей. — Кардиолог. Кардиолог, сама получившая инсульт. Но Оресте, скорее всего, это говорить не обязательно. А выглядит она паршиво, и, кажется, рану нужно зашивать. Но Илона и сама едва не стала доктором. И уж оказать первую помощь она кое-как умеет. Ореста чувствует, как в плечо впивается игла шприца, и морщится от боли. Но заводит тачку Психа и сжимает руль, а потом подцепляет панель ключами и выдёргивает провода из-под обшивки. Достаёт из бардачка нож и перерезает синий тонкий провод, а потом поворачивается к Илоне, замершей на пассажирском, прижимающей аптечку к себе. — Следи за мной. Если упаду, тормози и вали. И Ореста показывает ногой на педаль тормоза, а потом переводит рычаг в «Драйв», и чёрный Гелик на красивых номерах вылетает из подворотни клуба. А в отражении зеркала заднего вида — две бледные девушки, испачканные кровью и потрясением сегодняшней ночи. Дрожащие от всего, что произошло. А небо без дна над ними светлеет в предрассветных конвульсиях. Пожирая оставшиеся звёзды. Кажется, сыворотка начинает действовать, отчего пред глазами немного развидняется. Или это просто лучи восходящего солнца лижут асфальт. — Я согласна, Илона Максимовна, — тихо говорит Ореста в тишине салона, и Илона радостно пищит и хлопает в ладоши. Девчонка, совсем девчонка. И то, что закончилось сегодня, положило начало чему-то гораздо большему и важному. Но они обе выкинут этот день, как и следующие две недели, из своих воспоминаний и никогда не будут возвращаться сюда. Ведь всё существует только до тех пор, пока кто-то об этом помнит. Так лучше просто забыть. И пройдёт почти десять лет до того момента, когда Ореста снова услышит про Психа. И всё начнётся сначала, затягивая в водоворот. Напомнив вкус стеклянной крошки во рту. И блеск осколков зеркала в красивых волосах Илоны. И холод гильзы в кармане. И боль от пули, прошедшей сквозь тело. И лето две тысячи девятого, август. Две девушки в чужом чёрном Гелике. Такие разные, такие одинокие. И больше не чужие друг другу.