Надеюсь, это не сон.

Неделя первая. Риндо мучает бессоница. Она пробирается в самые недра подсознания, восседает самыми разными картинами, вырисовываясь отвратными красками. В груди что-то протяжно ноет и скулит, медленно проводя острыми когтями по смуглой коже, оставляя кровоточащие ранки. Челюсти сжимаются так сильно, что зубы ноют, будто бы вот-вот начнут крошиться в эмальные щепки. Что-то до дрожи поганое творится, и Хайтани младший кусает костяшки правой руки от нетерпения и страха, что затаились глубоко в сознании. Он вздыхает, протирая липкими ладонями лицо, покрытое испариной. Руки дрожат, покалывая в суставах неприятными ощущениями. Темнота пугает. В ней вырисовывается её исхудавший силуэт, постепенно приближающийся и сутулые плечи, подрагивающие от собственных шагов. Он с прищуром всматривается в неё, как будто, внушая себе, что там кто-то есть, и зная, — нет никого. Осознавая, что Шимиро выкрали из-под носа Поднебесья, Хайтани злится на всех — от Курокавы до старшего брата, и даже на себя, — по большей части. Резко соскочив с кровати, Риндо опрокидывает со стола все бумаги, книги, лежащие одной высокой стопкой, органайзер с ручками и карандашами, стеклянный стакан с остатком воды на дне. Хрупкая посуда разбивается, рассыпаясь в острые осколки. Предметы падают на пол с соответствующим шумом. И он знает, что Ран не спит, сидит за стенкой и пытается разделить с младшим его утрату, но Риндо жмурится, рывком поднимая стул, и кидая его куда-то в сторону стены. Небольшая картина слетает с гвоздика от удара деревянного предмета и летит на паркет, рамка крошится. Хайтани ощущает, как силы покидают его, но вырывающиеся чувства не хотят отступать, а наоборот — увеличиваются от каждого его движения. Удар правой руки приходится на стену, костяшки прорезает боль, и кожа лопается, давая крови прыснуть на серые обои. Он шипит, но не останавливается. Следующий миг — и зеркало, висевшее на шкафу, разлетается по тёмной комнате. Голову скручивает боль, вьющаяся перед глазами, как стая чёрных воронов и, приходившаяся глухими ударами. Он проходит по беспорядку взглядом, и опускается на кровать, сонно потирая глаза, и громко дыша от гнева. Риндо, ворочаясь, от преследовавших его мыслей крутится с одного бока на другой, обречённо выдыхая. И, закрывая глаза, он сквозь пелену ночи видит Шимиро, отделяющуюся от него по зелёной, покрытой утренней росой, траве. И, пребывая в миражах, проваливается в яму снов. *** Туман опустился на незнакомый пейзаж, темнота стала поглощать автомобиль, и лишь одинокая Луна являлась центром освещения среди мрака улиц. Девушка сглотнула и выпрямилась, распахивая глаза так, что те, будучи не привыкшие к яркому свету фар, начали слезиться. Покачивание из стороны в сторону пришлось головной болью, бьющейся по вискам. Тошнота осела колючим комом в пищеводе, и слюна больно скатывалась вниз. Мимолётная паника одолела её и мысли вырвались за пределы головы: — Куда ты меня везёшь? — оглядываясь по сторонам, Мадараме ёрзает на пассажирском сиденье, и ранки на запястьях щиплют. Похититель спокойно покуривал тонкую трубочку, держа её между указательным и средним пальцами левой руки, и с прищуром смотрел на безлюдную дорогу без тротуаров. — Если тебя это утешит — на территорию Нагаокакё. — хмыкнул Файори, сжимая в руках кожаный руль. — Не утешает. От слова совсем. — огрызнулась Шимиро, покрываясь мурашками. Мерзкое состояние ушло, оставив после себя неприятную ношу в виде боли в суставах, слёз, собравшихся в уголках глаз, и помутнения рассудка. — Тебе не о чем беспокоиться. Там тебя ждут и позаботятся. Мой Господин тоже невероятно жаждет вашей встречи. — спокойно произнёс он, сделав длительную затяжку. Повисло молчание. Похищенная сжала пальцы ног и, ссутулившись, посмотрела прямо в карие глаза, смотрящие прямо перед собой, — на дорогу. Девечьи брови сдвинулись к переносице и на лбу образовались морщины. Взгляд превратился в глубину морского дна, где не видны лучи солнца и нет тепла. — Вы — настоящие ублюдки, что б вы сдохли. — злость хлестала из рта ядом и оскорблениями. — Замолчи, Поднебесовская. — Я имею право сопротивляться! Я — жертва! — скривившись от крика, она засуетилась, пытаясь освободить запястья. — А я — похититель. — резко затормозил Файори и повернулся туловищем к Мадараме, зажав сигарету между зубами. — Имею право обезвредить суку, не знающую своего места, и сделать так, чтобы она не рыпалась. — он притянул Мадараме за волосы к своему лицу так, что сигарета дотронулась до её подбородка, создавая на том месте ожог. Шимиро зажмурилась, в уголках глаз начали скапливаться слёзки, от чуства рвущихся волос и болезненного ощущения на коже. Пытаясь отстраниться от Файори, она задрожала, вдавливая свою тушу в сиденье, как бы пытаясь раствориться. Он с некой жалостью и злорадством взглянул на рядом сидящую с ним Широ, и вздохнув, нанёс внезапный удар по её лицу. Блондинистая голова с хрустом в шее дёрнулась назад, облокотившись об спинку сидения пассажира. По губам и подбородку с двух ноздрей хлынули струйки алой крови, стекающие на ткань одежды. Нос пронзила резкая боль. По покрасневшим щекам заструились одинокие ручейки слёз. Веки прикрылись и, издав сдавленный стон, Шимиро провалилась в бессознание. Снег закружился в воздухе, и множество снежинок прилипли к автомобильным окнам, тут же пропадавшие под дворниками, и тут же появлявшиеся вновь. — Кажется, она ломается. — открыв окно, и выкинув окурок, с досадой сказал юноша, покачивая головой, и нажимая на педаль газа с новой силой. *** — Что тебя беспокоит, Ши? — ласково спросила Торика, наливая в две идентичные кружки кофе. — ты можешь мне рассказать. — нежно произнесла она. Он сел на стул, где обычно дремала Шимиро, заснув за просмотром корейской дорамы на ноутбуке, где с особым вниманием слушала новости о Поднебесье, где несколько дней назад ковырялась в тарелке, в итоге оставив недоеденные остатки в холодильнике, которые уже покрылись плесенью. И Мадараме будто бы почувствовал присутствие его дорогой сестры, единственной, любимой. Она вот-вот появится из пустоты, пройдёт по комнате, и не смотря на вечер, сонным голосом скажет: «Доброе утро». Шион стискивает зубы от злости. Это лишь простое утешение разума, но он продолжает тешить себя. Продолжает рисовать эти картины, краски которых размываются под протоками вечных дождей, проводя кистью по размокшей бумаге вновь и вновь. Сестра, сестрёнка, Широ. — Шимиро похитили. — положив голову на холодную поверхность стола, Шион устало вздохнул. — Всё Поднебесье занимается её поисками, но прошла неделя, а у нас нет даже предположений где она может быть. — нервно процедил сквозь зубы он. Гим удивлённо уставилась на него и осмотрелась, ощущая какую-то тяжесть от его слов. — Не может быть. — прошептала она. — Когда её похитили? — встав рядом с Мадараме, стала расспрашивать Торика, ощущая то, как вспотели ладошки. — Четырнадцатого января, около восьми или девяти вечера. — Как же так? — задавала себе вопросы она, попутно ставя на стол ароматный свежеприготовленный кофе. Молчание сопровождалось непрерывными взглядами. — Всё наладится, слышишь? Крошка Ши обязательно найдётся. — растерянно улыбнувшись, Гим погладила оголённые плечи юноши, по которым поползли мурашки. На щеках появились выраженные ямочки, а уголки глаз сощурились. — Я рядом, Ши. Шион упёрся лицом в живот Торики, обхватив крепкими руками женскую талию, и хрипло дыша. Ненависть и внутренняя слабость, — любовь — к этой мерзкой, но невероятно великолепной даме превращались в бурю эмоций и чувств. Это стихийное бедствие было войной, где его врагом и другом является она. Где они — вечные кровные враги. Но, оставив разум за пределами этой комнаты, Шион подчиняется чувствам, получая от них приятный осадок и трепет в горле. Гим — единственная, кто сейчас находится рядом, тихо напевает песенку про любовь и счастье, и обнимает тёплыми объятиями его тело. Объятия, напоминавшие о давно забытых материнских. Гим — его сладость и горечь. Гим — это главная героиня, Мадараме — главный герой, их жизнь — смутный, не доработанный сценарий, уничтоженный в слёзных страданиях. И они — самые несчастливые актёры-неудачники. *** Шимиро не знает, как долго находится в комнате, где она проснулась, где приятно пахнут свежие простыни постели, где нет электричества, а вместо него — восковые свечи. Считая минуты, Мадараме ощупывает лицо, чувствуя ожог и опухший нос. Жмурится и вытирает рукавом рубашки подступающие слёзы безысходности и волнения. Раны от плена тугой верёвки щиплют и кровоточат, вскоре покрываясь тонкой корочкой, кровь сворачивается. Окно, являющийся единственным источником света, пропускает лунный свет через множество щель. И Шимиро внимательно рассматривает интерьер, предварительно посмотрев через каждый промежуток, и ничего так и не увидев. Оглядываясь, сидя на кровати, она замечает небольшой шкаф, в котором находятся исключительно женские вещи: от верхней одежды до нижнего белья. В углу стоит письменный стол из чёрного дерева и стул с мягкой подушечкой на сиденье. Рядом с кроватью распологается тумбочка, с двумя маленькими ящичками. На ней Шимиро разглядывает остановившийся будильник, стрелка которого застыла на двух часах, и нерабочий ночник. Шимиро аккуратно слезает с кровати и, слушая поскрипывание холодных половиц под её стопами, медленно шагает к двери. В тишине ночи она слышит собственный стук сердца, бьющий по грудной клетке напуганной птицей. Дотрагиваясь до ледяной ручки, девушка шумно выдохает, пытаясь заглушить страх. Дверь не заперта. Открыта. Мадараме сминает ткань мокрой от пота рубашки, вытирая об неё липкие ладони. Мнётся, и переминаясь с ноги на ногу, Шимиро переступает порог душной комнаты, ощущая сквозняк в просторном помещении. Осторожно, мимолётной тенью идя по тёмному коридору, ощупывая рукой путь по стене, она видит лестницу вниз с каменными ступенями и железными перилами, где в конце виднеется огонёк. Холодный камень режет ступни множеством острых игл. А страх дёргается под подбородком выпирающей веной фиолетового цвета. Ощущение, что за спиной кто-то есть, вынуждает резко обернуться, и встретиться лицом к лицу с темнотой. Лёгкие вот-вот готовы лопнуть, подобно воздушному шарику, в котором появился лишний воздух. Шимиро, внимательно вглядываясь в полумрак, и старательно стараясь не слететь с лестницы, спускается вниз, сжимая в ладони перила. Но, не увидев следующую ступеньку, Мадараме оступилась и с визгом полетела вниз. Зажмурившись, она чувствовала сильные удары о пол, боль, пронзающую всё тело, и ощущение, что её облепил настойчивый, колкий и скользкий взгляд. Только когда тело, покрытое множеством ссадин и проявляющихся синяков, очутилось на холодной поверхности, Шимиро, сквозь светлые пряди волос разглядела горошину огонька, с рядом — размытый силуэт. Он повёл плечами и потихоньку стал приближаться. Мадараме осеклась, и солнечное сплетение скрутило паникой, какой одолевает травоядное, когда он находится у самой пасти хищника. Его превосходство чувствуется в атмосфере, а уверенность читается с каждым шагом, с которым он всё ближе и ближе подходит к ней. — Не подходи! — воскликнула она, и её голос выдавал волнение. — Голос прорезался, птичка? — мужчина был источником опасности и тревоги, которая поглощала Шимиро плавно, как пески, затягивая её на самое дно. — Я не разрешал говорить. — Мне не нужно твоё разрешение! — отрезала Мадараме, стараясь казаться менее напуганной, но мимика выдавала её: по виску катились несколько капелек пота, она заикалась, и глаза растерянно бегали, ища выход. Его тень накрыла её ослабевшую тушу, закрывая источник света своей грудью. — Ты ошибаешься, Шимиро. — недовольно поморщился он. — Со временем ты не будешь даже дышать без моего позволения. — его лицо оказалось так близко, что на один миг Мадараме ощутила неприятный запах иностранных сигарет из его рта, и инстинктивно задержала дыхание. — Но мы воспитаем тебя. Ты же будешь стараться, да? — осознание ударило по затылку и в глазах помутнело. Лицо, являвшееся знакомым, исказилось, как размытая фотография. Те голубые глаза смотрели точно в душу, читали все мысли и чувства, знали её от корней волос до кончиков ногтей на ногах. Холодная ладонь дотронулась её разгорячённой щеки, и он расслабленно сказал, пока его губы превращались в тонкую улыбку наслаждения: — Наконец-то мы встретились, Шимиро. Я скучал, и, конечно, ждал этого момента.