Солнечные дни

      Ли Минхо никогда никого не любил. Лишь однажды в школе он почувствовал тот самый огонек, но розовые очки, что шли в комплекте, пропали спустя пару месяцев. Парень не имел желания встречаться с кем-то просто от мимолетного влечения. Он хотел быть с достойным, надежным и искренним человеком. Хотел идти по набережной поздно вечером и увидеть того самого, что сразил бы его наповал. Минхо хотел, но вот сердечку было без разницы на хотелки хозяина. Здравый смысл тоже не особо помогал раскидываться чувствами направо и налево — чертово адекватное сознание!       Поэтому без любимого человека рядом Минхо провел много лет. Действительно много — двадцатка по паспорту это вам не хухры-мухры. Конечно, возможно, этот срок можно было бы сократить. Но манера общения Минхо и желание послать каждого встречного поперечного нахер не дали этого сделать.       Может, на его личную жизнь еще и влияло то, что парень почти не выходил из дома и ни с кем особо не желал общаться. Но тут Минхо был полностью бессилен — его кровать была ну до ужаса притягательным местом. А список непросмотренных фильмов, дорам и сериалов нужно было сокращать. И кто, если не он, сделает это. Так что этот фактор можно спокойно исключать.       Временами, парень размышляла о том, что не может полюбить кого-то. Не может почувствовать ту теплоту на душе и в сердце от одного взгляда на любимого человека. Он смотрел фильмы, где герои вскользь сюжета крепко обнимались, ходили вместе в кино или просто говорили за чашкой чая, и порой, неожиданно для самого себя, начинал плакать. Слезы лились без четкой причины, а внутри что-то неприятно ныло и стукалось об ребра.       Вскоре он отходил от этого. Ведь кто грустит, тот трансвестит, как любил говорить Джисон. Но стоило только наткнуться на красивую песню, где музыкант выражает свою привязанность и заботу второй половинке, или начать смотреть ту самую дораму, как чувства опять не выдерживали. Водопад вырывался из его груди, бился об реальность мира и растекался внутри холодным чувством одиночества. И ничто не могло заглушить его. Ни тренировки до потери чувствительности, ни дэнс-практики до изнеможения тела, ни друзья, коих можно было пересчитать по трем пальцам одной руки.       Такие дни крутили непонятную массу внутри всего тела и требовали от Минхо каких-то действий. Но он то не тесто, чтоб его так крутить, так что приходилось думать. Действия были — принять и простить. И, на удивление, обычно это помогало. С переменным успехом, конечно, но все же.       Но когда даже бог был не в силах помочь, Минхо только и оставалось, что пытаться не стать апатичным мешком токсичных отходов, что не знает куда себя деть и плюется ядом. А для этого план действий менялся не особо сильно: добавлялась только прогулка. Собираясь на улицу, Лино надевал наушники, включал подходящую песню и просто шел куда глаза глядят. День, ночь — не важно. Он брел по знакомым и не очень улочкам в поисках чего-то (хотя сам не ведал чего именно). Смотрел на неоновые вывески, останавливался около моря, но, не замечая человека своей жизни, шел дальше в парк. Там он подолгу сидел на лавочке и медленно ел только что купленный кимпаб. Если зарядка в наушниках начинала кончаться, парень просто брел домой под звуки города.       В один такой раз, когда музыка не заглушала его собственные мысли, а упаковка от еды давно улетела в мусорку, блуждающий взгляд пал на человека напротив.       Даже не так. Поначалу он заметил какую-то черную фигуру, и если бы не фонарь неподалеку, мигом драпанул от нечисти в другую сторону: черная шапка по уши, черная толстовка и такая же куртка поверх. А еще угадайте какие штаны и кроссовки, правильно — черные! Человек в черном сидел на противоположной лавочке и что-то печатал в ноутбуке. Лино не знал как давно тот тут сидел, но был не против. С этим человеком одиночество не так сильно давило на плечи. Через пару минут Ли ушел с той лавочки. Но еще пару раз обернулся — фигура в черном все ещё сидела там — «заснул, что ли?» — пронеслось мыслях, но парень быстро переключился и пошел дальше. На следующий день план от апатии пришлось использовать еще раз. А потом еще, и еще…       Лино приходил в парк на лавочку каждый день в течении недели. Каждый день он ждал полчаса, и каждый день перед ним садился все тот же неизменный человек в черном. Они никогда не говорили, но ощущение, что человек напротив тоже сидит здесь отнюдь не от веселой жизни, становилось все сильнее. От чего-то Лино очень хотелось, чтобы это ощущение оказалось правдой.       Музыка в ушах теперь была еле слышна, а зрачки бродили по красивым рукам соседа. Парню хотелось узнать о нем все больше и больше: что тот печатает в ноутбуке, почему ходит только в черном и почему каждый вечер сидит здесь: в холодном ветре марта. Может, он чувствует потерянность или же хочет… А что он может хотеть?..       Мыслей более не появлялось. Всякое предположение разбивалось о стену здравого смысла. Оставалось только самое первое и самое последнее: человек напротив тоже пытается не провалиться в экзистенциальный кризис. Хо ушел не обернувшись, лишь посильнее затянул шарф на шее. В тот день тошнотворное чувство неопределенности и наступающей бури отступило, впустив в сердце что-то незнакомое.

. . .

      На улице давно смерклось и луна была ярче всех фонарей на их бренной земле. Полная, красивая и такая же одинокая, как и Лино недавно. Монетка, что валялась рядом, уже несколько раз выпала решкой — идти никуда не надо. Вот же хорошо: остаться дома, лечь в кроватку да посмотреть фильм. Это ведь благодать для Ли Минхо! Так почему же парень так безрадостно смотрит сквозь стеклопакет на парк вдалеке.       — Прошла уже неделя… — собственная тоскливость в голосе пугает, в голове звенит тишина, и мелькает черная фигура с ноутбуком на коленях. Сердце пропускает болезненный удар, Лино сильнее ежится.       Суни подбегает сзади, прыгает на подоконник, ластится к хозяину, словно спрашивая что случилось. Трется о ладони, что подпирают голову, и о холодные щеки. Смотрит своими бусинками в глаза Лино.       — Не знаю я, Суни, что мне делать, — ласково гладит нежную шерстку, вновь вспоминает красивые руки и шапку по уши, — на сердце очень странно как-то… — кот спрыгивает и бежит к порогу дома. Мяукает.

Шуршит куртка. Гремит дверь. Телефон пищит о своей низкой зарядке.

      Лино старается идти спокойно и не думать о том незнакомце во всем черном. Проходит магазин, но возвращается и покупает покушать. Шагает по плитке мостовой и замирает от взгляда на спокойную водную гладь. Лицо обдувает легкий ветерок, словно напоминая о парке и той самой лавочке. Уголки губ дергаются, стоит темному образу вновь всплыть в памяти. Теперь он не ждет того самого на мосту, а идет к нему в парк.       Человека в черном нет. Минхо садится на лавочку, снимает шарф и открывает пакет со съестным. Редкие прохожие тревожат его, в каждом блеклом силуэте он видит того самого. Проходит пять, десять тридцать минут. Телефон разрядился, и Минхо собирается уходить, ворча на себя за глупое любопытство.       — Простите!.. — приятный слуху голос окликает его. В глазах рябит знакомый образ, а губы почему-то растягиваются в улыбку. — Вы забыли свой шарф!

. . .

      — Лино, ты чего такой кислый? — в его руки утыкаются, щекочут носом, и теплые касания губ прогоняют наваждение с привычной нежностью. Водопад в его душе давно спокоен.       Теперь Минхо чувствует тепло рядом. Чувствует всем нутром защиту и опору. Он в любой момент может обнять, взять за руку, почувствовать любимого рядом. Теперь его сердечко качает кровь, наполненную любовью и совсем не возражает. А здравый смысл наслаждается правильностью происходящего. Минхо понимает, что любит Чана каждой частичкой души и тела. Что это не мимолетно. Он понял это еще тогда. В том парке, на той лавочке три года назад, когда человек в черном вернул его любимый шарф с котами, улыбнулся из-под маски и предложил зарядить телефон от своего ноутбука.