Дом для Мажорчика

       Когда я переступаю порог своей родной квартиры, обстановка там накалена так, что чувствуется даже в коридоре. Мой всегда уравновешенный и спокойный саб раздражён настолько, что часть своего недовольства сливает на меня — явление не то чтобы редкое, а, можно сказать, — невозможное в наших отношениях.        — Разбирайтесь с ним сами! — вместо приветствия получаю я порцию сердитого шипения. — Я к нему больше и близко не подойду!        Илья демонстративно разворачивается и явно собирается красиво уйти, но я резко пресекаю это командным:        — Стоять! — выжидаю пару секунд, чтобы пауза была подраматичнее, и уже мягче спрашиваю:        — Ничего не забыл?        Илья замирает, потом возвращается и с виноватым видом подходит ко мне. Успеваю ухватить немного его обиды — не дали сделать красивый жест.        — Что случилось? — полминуты спустя спрашиваю я. Илья обиженно поднимает голову — с коленей особо не повозмущаешься, да и в принципе жаловаться не очень удобно. Но я кладу ему руку на плечо, явно давая понять, что собираюсь слушать его именно в таком положении и подняться не разрешу.        — Он отказывается пить лекарства. И не дал мне себя намазать мазью. Начал мне высказывать! А когда я сказал, что ему стоит быть хоть немножечко благодарным, вообще тако-ое задвинул! И…        — Температура есть? — перебиваю Илью. Тот на секунду замирает, прерванный на полуслове, а затем неуверенно пожимает плечами:        — Не знаю.        — А должен, — укоризненно говорю я. — Вообще-то я рассчитывал, что ты меня подстрахуешь. А ты спасовал от первых же капризов. Не ожидал. В конце концов, пока меня нет, ты здесь хозяин.        Лицо Ильи становится таким несчастным, что, будь здесь Тициан, он бы точно вдохновился им для написания очередного шедевра.        — Вот и подумай об этом. Вторая попытка будет удачнее.        Учитывая привычку Ильи разбрасываться ответственностью, я стараюсь не ругать его за подобные неудачи, а выражать своё недовольство как-нибудь помягче.        Когда я захожу в комнату, Мажорчик тут же подскакивает на постели. У него вид вдохновенного революционера, который карабкается на стол, чтобы «читать речь». Явно готовился к моему приходу.        — Как тебе идея не устраивать концерты, а просто сделать то, о чëм тебя просят? — я не даю ему и рта раскрыть. Просто пересекаю комнату и уверенным собственническим жестом касаюсь ладонью его лба. Кудряшка, похоже, из тех нижних, которые весьма не прочь потрепать нервы, испытывая партнёра на прочность.        — Я не устраиваю концерты! — апломба уже поменьше. — Я сюда не напрашивался! Я вам не этот вот…        Банальный приступ кашля не даёт ему договорить до конца. Я убираю руку — если что-то и есть, то в районе тридцати семи. Беру с тумбочки сироп, наливаю в ложку и сую ему под нос. За эти полдня его голос звучит уже немного лучше, по крайней мере, он уже не сипит на грани слышимости.        — И чем тебе не угодил «этот вот»?        — Я не собираюсь ему подчиняться! И задницу тоже никому подставлять не собираюсь! — сироп сладкий, и Мажорчик машинально облизывает ложку, отчего пафос и возмущение от его слов немного смазываются.        — А с чего ты решил, что твоя задница здесь кому-то нужна? — строго спрашиваю я и наблюдаю восхитительный градиент его эмоций: возмущение — удивление — растерянность.        — Нет? — его горящий пламенем революции взгляд потухает, становится каким-то блеклым и пустым.        — Зачем ты, по-твоему, здесь? — Алексей опускает голову и смотрит куда-то в стену. Затем неуверенно пожимает плечами. — Всё гораздо проще и банальнее, — мирно говорю я, сдвигая одеяло и присаживаясь на край кровати, — обычная человечность. Ты болен, тебе было некуда идти, а о твоей ситуации я был немного наслышан от Ильи.        — Пожалели, значит, — криво дёргает уголком рта Мажорчик, и я остро чувствую, как ему унизительно сейчас осознавать этот факт. — Напи**ели мне с три короба и притащили сюда, как собаку помойн…        Легонько шлëпаю его по подбородку, вынуждая прикусить язык. Эффективно, досадно, но не унизительно. Смешно, но этому жесту научила меня Оля — как-то к нам приехал её племянник погостить, который тоже был любителем нецензурной лексики, а Кристина тогда как раз вошла в тот возраст, когда повторяешь всё услышанное.        — Будь добр, не выражайся в моём доме, — плечи Мажорчика невольно напрягаются, а я в очередной раз понимаю, что он привык реагировать на строгий тон. «Как собака Павлова…» — проскальзывает невольная мысль. — Я планировал сдержать своё обещание, если ты об этом. Однако, если продолжишь и дальше вести себя подобным образом, я передумаю. Вылетишь отсюда сразу же, как оклемаешься.        Мажорчик сердито дёргает плечом, как бы говоря «Больно надо!», но вслух ничего не произносит.        — Понял меня? — в глубине души я отчего-то жду, что он опять взъерепенится, освободив меня тем самым от спонтанно данного слова. Мне уже что-то не улыбается знакомить его с кем-то, кого он мог бы потенциально заинтересовать. Стыда потом не оберëшься. Но Кудряшка, видимо, находит в себе силы обуздать эмоции, потому что послушно шепчет:        — Хорошо, я буду сдержаннее.        — И извинись перед Ильёй, мне не нужны склоки и скандалы на моей территории, — уже мягче заканчиваю я.        Алексей, продолжая сверлить взглядом стену, кивает, вызывая у меня невольное раздражение. Терпеть не могу, когда собеседник смотрит мимо меня.        — Не слышу?        — Я извинюсь, — говорит Мажорчик, не поднимая головы. Его голос звучит как-то особенно надломано, поэтому я отступаю. Может, глаза на мокром месте и потому стесняется?        — Спасибо, — встаю с кровати и утешительно ерошу его кудряшки на макушке, — ты молодец.        Когда выхожу из комнаты, Илья всё ещё стоит на том самом месте, где я его оставил. Он поднимает на меня робкий взгляд, а я кивком позволяю ему подняться:        — Можешь встать. Алексей пообещал, что будет вести себя сдержаннее, но и ты постарайся лишний раз не вестись на его провокации. Видишь же, что ему явно не повезло с характером.        — Хорошо, Денис Игоревич, — Илья бросает сомневающийся взгляд на дверь комнаты, откуда я только что вышел. Я уверен на сто процентов, что в его голове сейчас крутится что-то вроде: «Ему не повезло? Это окружающим не повезло с его характером!».        Вечером, когда наш гость уже накормлен, напоен, напичкан лекарствами и намазан мазью, мы и сами садимся за поздний ужин. Не такой праздник гурмана, как вчера вечером, сегодня наше меню банальнее, чем в заводской столовой: макароны по-флотски, но я отношусь к вопросу философски. Илья задумчиво разливает чай, пока я нарезаю магазинный абрикосовый рулет, и время от времени всё косится на дверь своей комнаты. Я вижу, что он собирается с мыслями, но не тороплю его. Привычно делюсь новостями за день, рассказываю про Лизу, Амелию и нагоняй от шефа. Илья невольно улыбается, когда я описываю новую помощницу секретарши с её нарощенными ногтями, а затем и сам незаметно расслабляется и вдохновлённо жалуется на придирчивого Федора Степановича.        — А Настя, в общем, не выдержала и пошла в деканат заявление на другого руководителя писать. Она когда от него в слезах вылетела, я и сам перетрусил жутко, — признаëтся Илья и делает постное, вытянутое лицо. — А он такой мне: «А где ваши таблицы, молодой человек?»        — И где были твои таблицы? — я не сдерживаю улыбку, глядя на то, как Илья смешно передразнивает преподавателя.        — Естественно, с собой! Я не поленился всё распечатать, разложить по файлам и припереть эти два сегрегатора с собой, — с достоинством говорит мой нижний, гоняя чайной ложечкой кусочек яблока в чашке. — Он определённо был впечатлён этим фактом. Наверное, поэтому я легко отделался. Вообще, если уж на то пошло, он неплохой мужик. В дни консультаций будет сидеть до последнего студента, даже если все остальные уже разойдутся. А уж его терпению я могу только позавидовать… Мы в его глазах непроходимые идиоты: кто-то по пять раз с одним и тем же приходит, а он всё равно сидит, объясняет и исправляет…        — Уверяю тебя, когда закончите универ, именно Фёдора Степановича будете вспоминать добрым словом, — хмыкаю я. — А те добрые, всепрощающие преподаватели станут серой массой, даже имени при встрече не вспомнишь.        — Возможно, — кивает Илья, а затем неожиданно спрашивает:        — Денис Игоревич, вам нравится Мажорчик?        — А тебе? — я не удивлён вопросу и смене темы и безмятежно делаю глоток чая.        — Я первый спросил, — он забавно морщит нос.        — И всë-таки? — я коварно пользуюсь положением «кто в доме хозяин». На самом деле мне просто хочется подтвердить свои мысли об отношении Ильи к происходящему, в конце концов, какие бы роли мы не занимали в Теме, в жизни любовь равняет обоих партнёров.        — Ну… Он симпатичный, и, может быть, в чём-то интересный, — подтверждает мои мысли Илья, давая характеристику нашему гостю с нейтральной позиции. Ведь вдруг он мне всë-таки понравился? — более раскованный и смелый, чем я.        — Мы же не давали друг другу обещаний в моногамии? — напоминаю я. Илья на это печально кивает и снова бросает невольный взгляд на дверь комнаты, где спит наша приблуда. — Но если я правильно понимаю подоплеку твоего вопроса, то нет. Меня более чем устраивает мой текущий партнёр. И я не планирую его менять или заводить кого-то ещё. — Илья расплывается в такой счастливой улыбке, что я не сдерживаю смеха.        — Я настолько предсказуем? — он притворно надувает губы, пытаясь сделать вид, что обижен моим смехом, но не выдерживает и пары секунд, улыбаясь мне снова.        — Ты очарователен, — отвечаю немного невпопад, поднимаясь из-за стола, чтобы отнести чашки в раковину, — в своей предсказуемости, несамостоятельности, самоотверженности и старательности. Ты — мой, и я не планирую делить своё внимание на кого-то ещё. А если бы и планировал, то согласовал бы это с тобой до того, как приводить его домой. — Илья тоже встаёт со стула и обнимает меня со спины, утыкаясь носом мне куда-то между лопаток.        — Я так и подумал, — отвечает он мне, опаляя горячей влагой своего дыхания кожу даже через футболку.        — Врëшь, — незлобливо отвечаю я, включая воду в кране.        — Самую капельку, — хитро звучит из-за спины.        Позади раздаётся щелчок, и мы оба оборачиваемся. Дверь в комнату Ильи закрыта, но мы оба понимаем, что только что произошло.        — Подслушивать нехорошо! — громко, чтобы слышно было за дверью, выкрикивает Илья, не отлипая от меня.        — Перестань, — морщусь я. С одной стороны, мне немного неловко, что Мажорчик мог видеть наши телячьи нежности, а с другой, я даже немного этому рад. Не придётся разбивать чужие иллюзии. — Любопытство, не самый страшный его порок.        Илья на это ехидно фыркает, но его настроение слишком радужное, поэтому он наконец отцепляется от меня и, мурлыкая под нос, идёт собирать со стола.        — К тому же его присутствие может и тебе пойти на пользу, — выждав некоторое время, говорю я. Илья замирает с полотенцем в руке и непонимающе смотрит на меня. — Ты его не стесняешься. Попробуем избавить тебя от страха перед публикой. Я не собираюсь менять свои привычки из-за его присутствия в квартире.        — Денис Игоревич, вы же несерьёзно? — неуверенно переспрашивает Илья, переводя ошарашенный взгляд с меня на дверь, за которой скрылся Мажорчик.        — Планируешь хранить целибат? — понизив голос, с лукавой улыбкой спрашиваю я. Илье сейчас только оттопыренной нижней губы не хватает, чтобы стать ходячим олицетворением обиды. — Из-за вот этого наглого засранца?        Обида Ильи тут же сменяется решительностью:        — Ну нет! — он ловит мой смеющийся взгляд, не выдерживает, и мы смеемся уже вместе.