Ты сведёшь меня с ума

«Когда мы заходили к Сёки Но Ками, мы уже были в сансаре Скарамуччи — я не смогла этого заметить тогда… Моя попытка поместить его в свою сансару, и тот всплеск энергии перетянул действие моей силы на меня и Паймон. Таким образом мы с тобой, точнее наши сознания, оказались в моей сансаре. Но Люмин… Осталась там. Что до сих пор непонятно для меня: словно её окружал невидимый щит, и моя сила прошла мимо неё. Именно из-за этого мы с тобой и смогли выбраться, а Люмин осталась там. Не исключено, что Скарамучча поместил Путешественницу гораздо глубже, чем нас, ведь она представляла гораздо большую опасность для Сёки. То, что мы находимся в его сансаре я поняла, когда он смог остановить время, а когда решил убить меня, я смогла вывести своё сознание и тело в свою сансару, и спастись. То же я потом сделала и с тобой, Паймон. Однако, Люмин я разбудить так и не смогла… Её сон был невероятно глубоким — в крохотной подкорке сознания, в котором человек забывает, кто он есть. Его имя, его прошлое, его переживания — всё это там забывается. Это место обычно всегда закрыто, и нужно, только чтобы запускать произведение снов. И к нему невозможно пробраться. Поэтому мне оставалось лишь ждать бреши, лишь маленькой возможности… Когда она действительно появилась, я и смогла разбудить Путешественницу. К сожалению, большего я не знаю. И не могу узнать, что он делал с Люмин. Прости, Паймон. Я не смогла никого должным образом защитить, как полагается Дендро Архонту…».

***

Все те два месяца, что Люмин спала, в Сумеру было тихо: новый Архонт бездействовал и почти что не показывался. Управление страной как было, так и осталось в руках Академии. По крайней мере, так было несколько первых недель. Скарамучча ни разу не показывался на собраниях, не выходил к людям, не заявлял свои права — лишь изредка его можно было увидеть восседающим на балконе залы, в которой некогда жила сама Нахида. Страна утопала в коррупции, возросшей из-за смены Архонта. Сама же Академия не могла прекратить неразбериху в своих рядах и навести порядок в Сумеру. А особенно активно начали действовать Фатуи, вообразив, что захватили умопомрачительную и всеподавляющую власть. Не сумевшая смириться со своим скудным положением Академия сама предложила Нахиде взять в свои руки власть, на что та согласилась и фактически стала действующим Дендро Архонтом. Со временем всё стабилизировалось, однако доступ к дворцу Архонта так же оставался у Скарамуччи — его намерения были неясны, ведь, если бы тот был на стороне Академии, не позволил бы Нахиде поднабраться поддержки народа. И уже некоторое время спустя, наряду с подготовкой к штурму, Архонт выясняла причины состояния подруги. Буэр винила себя в случившемся, ведь, будь она сильнее — Путешественнице не пришлось бы её защищать, и в итоге пожертвовать собой. Во что бы то ни стало Нахида решила помочь девушке. Совсем недавно, когда, наконец, всё было готово к штурму дворца, двери главной залы распахнулись сами по себе, а внутри не было ни Скарамуччи, ни огромного механизма. Лишь в самом центре огромной комнаты одиноко стояло запылившееся Электро Сердце Бога.

***

Дни сменялись другими днями, раз за разом провожая и встречая всё новые закаты и рассветы. Пространство внутри чайника упорно старалось сымитировать деятельность солнца, распускающихся от солнечного света цветов, тёплого и мягкого ветра. Дом, стоящий на берегу искусственного моря, то озарялся светом, то утопал в лунном и звездном сиянии, то был поглощён алыми закатами. Образы птиц сопровождали бесчисленные утра и вечера, в искусственных прудах плескались рыбы, а высоко в небе, раскачиваясь, плыли облака. Лишь изредка можно было увидеть скучающего Пухляша, выбирающегося из своего домика и осматривающего, не случилось ли чего-то интересного. «Раньше это место было таким оживлённым», — грустил дух чайника. На протяжении долгого времени здесь ничего не менялось. Не приходили новые гости, не случалось суматох расстановки новой мебели, — ничего. Единственное, что раз или два в день появлялось перед взором Пухляша, хоть что-то новое и непривычное — это Паймон, снующая по берегу, одиноко рисующая что-то на песке. Когда фее надоедало, она начинала смотреть далеко за горизонт, рассматривать свои ручки и отряхивать их об свой беленький комбинезончик, а потом лететь обратно в дом. На этом моменте Пухляш всегда вздыхал, и нырял обратно в свой маленький чайник. И каждый раз про себя он надеялся, что завтра хоть что-то изменится. В один из таких дней Паймон, раздвинувшая дверь, медленно влетела в дом, закрыла створку, и направилась в ванную — более тщательно отмыть руки и одежду. Бултыхание воды в кувшине, поднимающиеся в нём со дна пузырьки, а также свет, падающий на стекло ёмкости и преображающийся в крохотный лучик света на стене — всё было настолько приевшимся, обыденным и скучным, что фея каждые пару минут томно вздыхала. Паймон полетела на второй этаж, в самую дальнюю комнату. В мыслях феи стены, некогда пропитанные духом дружбы и веселья, сейчас одиноко стояли и словно давили на неё. В то, кажется, что очень далёкое прошлое, мир был окрашен более насыщенными красками. В то самое время, когда этот дом как просыпался вместе с подругами, так и засыпал вместе с ними. С наступлением беспробудного сна Люмин это место уснуло, и даже после её возвращения это место так и осталось заброшенным. Паймон уже и не помнила, когда последний раз видела улыбку Люмин. Она уже забыла, как звучит смех Путешественницы, забыла, как они с Люмин раньше тепло проводили вечера — садились рядом с трещащим камином, и читали вместе книжку о приключениях, и всегда сравнивали приключения внутри книги со своими. Книжки тогда казались серыми, ведь они с Люмин переживали напасти куда веселее. Но только не сейчас. Отворив дверь в комнату Люмин, Паймон влетела внутрь, и взглядом задела Путешественницу, всё так же одиноко сидящую на стуле, которая смотрела через окно на небо. Казалось, что девушка даже не моргала — сидела, словно статуя. Безжизненная, пустая, утратившая волю к жизни. Первое время у феи от такого вида наворачивались слёзы. Что она только не пыталась сделать — и приводила друзей Люмин, и даже сама попыталась научиться готовить вкусности, давала их подруге, и читала ей книги — всё было безуспешно. Люмин ни на что не реагировала. Первый месяц при попытках растормошить Путешественницу и отправить её в постель, девушка дёргалась и боязно смотрела на Паймон, иногда она даже могла ударить фею. Она боялась любого прикосновения и игнорировала любые слова. После этого, очень постепенно, Паймон всё дольше и дольше могла к ней прикасаться, однако Люмин всё равно смотрела только далеко-далеко в небо, не отводя от плывущих белых облаков и лазурного неба, глаз. Словно ждала кого-то, чей-то силуэт. Какие мысли были в её голове — оставалось загадкой как для Паймон, так и для Нахиды. Нахида приходила к ним раз в неделю — проверить состояние и самочувствие Люмин. Иногда Буэр приходила с непонятными приспособлениями, и проводила что-то вроде «тестов» — считывала мозговые импульсы, при этом стараясь разговорить девушку, или делала ей немного больно, проверяла рефлексы и тонус мышц. Однако все эти попытки Дендро Архонта сливались в одно — в безуспешную потерю времени.

***

Несколько месяцев стекались то в пару недель, то в пару дней, то в пару минут — всё шло размеренно, своим чередом. Также робко и не спеша, как и пустота Люмин. Каждая минута казалась долгой неделей, но пролетала в мгновение ока — сливающаяся в том бесконечном месиве времени, неспособная на что-либо повлиять. «Время лечит» — поговорка, что объясняет, что ничего не вечно. Всё когда-нибудь проходит, так получается ли, что всё в этом мире бессмысленно? Смех и радость, горесть и печаль, разлука и воссоединение, ожидание и скоротечность — абсолютно всё? Смогла бы Люмин найти ответ, если бы захотела? Смогла бы успокоить свою израненную душу, которая терзается ужасными воспоминаниями об их со Скарамуччей сансарах? Смогла бы найти в себе сил вспомнить своего брата, и жить дальше, чтобы искать его, если бы захотела? «Знаешь, что было бы, если бы ему на самом деле было на тебя не наплевать?! Ты бы сейчас не была здесь!», — пришли на ум девушки слова Скарамуччи. Миллионы раз она прокручивала эту фразу в своей голове, и всё не могла понять, кто был прав в той сансаре — сам Предвестник или её фантазия, порожденная иллюзией? Она поверила его словам, она поверила ему — человеку, что истязал её, что вливал в неё шёпот сладких речей, словно дёготь. Приторный, сладкий вкус его губ напоминал ей предательство и возбуждал чувства так же, как и его голос. Эхо пещер, звук соприкосновения падающей капли с голым, каменным полом, запах сырости и собственной смазки — всё это постоянно повторялось, всплывая в голове Люмин снова и снова. Она жила этими воспоминаниями. Ощущала, словно её запястья туго связаны и подвешены к потолку пещеры, она чувствовала дуновения ветра из кромки пещеры, которые стекали в холодное дыхание Скарамуччи по её оголённой спине. Она одновременно ненавидела, но и больше не могла жить без этих ощущений. И каждый раз её сердце ёкало от этих мыслей, в какой-то степени пробуждая в ней прошлую себя. Но безумие внутри подавляло любое проявление эмоций. Мысли о пытках, жизнь в её воображении словно застелили пелену перед реальностью — когда она слышала посторонние голоса, когда ощущала робкие прикосновения маленьких ладошек, ей казалось, что она до сих пор связана, и находится в пещере, что эти голоса — это козни Скарамуччи. Чтобы сбить с толку, чтобы запутать. Впившийся в её кожу страх не давал ей проснуться — она сошла с ума. Люмин сама это понимала. И каждый раз, когда она пыталась осознать это, она вспоминала её мольбы о смерти, вспоминала поцелуи с Предвестником, их любовь, а после этого — бесконечные смерти. Она жаждала умереть, и вспоминала, как на самом деле умирала в сансарах Скарамуччи, но не по-настоящему. Это сводило её с ума ещё больше. Она никогда так сильно ничего больше не желала, чем умереть. Но что ей нужно сделать, чтобы сделать это? Когда она находится в бесконечной петле из пыток, слёз и наслаждения. Раз за разом её мысли смыкались в одно — в страдание. Невозможность умереть, избавиться от этих мук снова и снова возвращали её к одному — к Скарамучче. Казалось, что в его прикосновениях спасение. Казалось, что в его объятиях она найдёт забвение. Казалось, что в его поцелуе её ждёт долгожданная смерть.

***

Наступил день встречи с Нахидой. Маленькая белокурая девочка, держащая в руках небольшой чемодан, неспешно перешагнула порог дома внутри чайника — внутри как обычно царили тишина и умиротворение. Восходящее солнце мягко ложилось на запылившуюся древесину, озаряя летающие в воздухе пылинки, что мерцали, словно звёзды на ночном небосводе. Следом за Архонтом влетела и Паймон, задвинув за собой дверь. Их лица отражали некоторую грусть, но всё же они были рады видеть друг друга: обмениваясь короткими фразами, девочки направились на второй этаж. Нахида чувствовала себя довольно уверенно, и шла к комнате Люмин без каких-либо подсказок феи. Она рассказывала Паймон о последних новостях — штурме дворца, о вопросах политики, с которыми она столкнулась при передачи власти, а также проблемами с Фатуи. Даже войдя в комнату Путешественницы, их разговор не утихал — Нахида лишь на короткий миг взглянула на мирно сидящую девушку, томно вздохнула, и продолжила рассказ. Подойдя к тумбе рядом с кроватью, она положила свой чемодан на него, открыла защёлки, при этом слегка вздрогнув от громкого звука, и открыла верхнюю часть чемодана. Паймон робко заглянула в её открытую сумку, не сумев сдержать наплыв любознательности — внутри были странные приспособления, напоминающие повязки, шприцы, жгуты, бинты, а также несколько непонятных, отличающихся по цвету, сфер. Нахида и раньше брала этот чемодан, но внутри обычно не было столько всяких вещей. Белокурая девочка с глазным фонарём подошла к Путешественнице: — Привет, Люмин. Надеюсь, ты себя хорошо чувствуешь? Позволишь мне? Маленькая ручка потянулась к щеке девушки, слегка надавив на неё — но медовый взгляд ни на миллиметр не сдвинулся. Архонт ненадолго посветила в потускневшие глаза, убедившись, что зрачок реагирует. После же Нахида проверила её давление, дыхание, осмотрела рот и состояние её кожи по всему телу — Люмин все эти махинации успешно игнорировала, и легко подчинялась, когда требовалось ненадолго встать. — Её мышцы очень ослабли, вот, смотри, — Нахида приподняла юбку Люмин, указав фее на небольшой синяк. — Это появилось из-за нарушения кровотока. И с каждым днём их будет появляться всё больше и больше. — И… И что же делать? — боязливо, дрожащим голосом спросила Паймон. Дендро Архонт сочувствующе посмотрела сначала на фею, потом на Путешественницу. По Нахиде было видно, как сильно она переживает за подругу, и что хочет что-то сказать. — На самом деле… Сегодня мне бы хотелось попробовать сделать кое-что… Но это будет опасно, — прерывисто наконец-то сказала Нахида. — Опасно? — Да. Я давно изучала этот способ. Суть в том, что Люмин забудет о сансарах, в которых была. Если всё удастся, она вернётся в то состояние, в котором была до того, как мы зашли в зал к Сёки Но Ками, — объясняла Нахида и неспешно рылась в чемодане, изредка доставая оттуда различные приспособления и какие-то мешочки. — «Если»? — голос Паймон подрагивал, но в её глазах постепенно воспламенялся огонёк надежды. — Нюансов при применении этого способа много. Такая наука не изучена досконально, и очень ненадёжна из-за недостатка информации по ней. Во-первых, я не могу точно «отмотать» память Люмин до того момента. Если что-то пойдёт не так, её воспоминания могут оказаться в середине сансары. Или, например, во времена, когда она была с тобой даже не знакома. У Паймон на глазах проступили слёзы. Лишь одна мысль, что все приключения девушек, в том числе и сама Паймон, перестанут существовать в воспоминаниях Люмин, очень огорчал её. — Во-вторых, — продолжила Нахида, захламляя тумбу непонятными штуками дальше. — Велика вероятность, что память со временем начнёт постепенно возвращаться. Как Люмин отреагирует на восстановление памяти, зависит только лишь от неё. Возможно, если память будет возвращаться постепенно, психически ей будет возможно помочь. Путём времяпрепровождения с близкими, путешествиями, поддержки — в общем, тем, что Люмин очень нравится. Паймон очень внимательно слушала каждое слово Нахиды, стараясь вслушиваться и в свой внутренний голос. Фея сразу, как Нахида завела об этом разговор, поняла, что есть и одно, а возможно и даже несколько «но». — Но… — после непродолжительной паузы глубоко вздохнула Дендро Архонт. — Возможны осложнения. Как опасные, так и нет. При таких экспериментах добровольцы могли начать путать свои забытые воспоминания, которые приходили к ним в образе снов и галлюцинаций, с реальностью. Это самый плохой исход, который мы могли наблюдать — подвергалось такому результату не больше одного из ста людей. — Вы… Проводили настолько опасные эксперименты? — дрожащим голосом прошептала Паймон. — Сугубо говоря не мы… Я нашла очень старые записи в заброшенных лабораториях Сумеру около месяца назад. Этим записям больше ста, если не двухста лет. Такие эксперименты проводились под присмотром большого количества выдающихся на те года учёных, но… Если говорить откровенно, то в те времена повсеместно были распространены эксперименты над элементальной магией Бездны. Её хотели использовать как источник энергии, поэтому тщательно её изучали. Но все попытки изучить её приводили к поломке оборудования… Бездна неоднократно вырывалась наружу из-за на то время недостаточных знаний, и вселялась в этих самых учёных, отчего те постепенно сходили с ума… Вспышки безумия, хаос — всё это порождение сошедших с ума учёных, подвергшихся влиянию и силе Бездны… И то, что я хочу попробовать на Люмин, использовалось на тех учёных — наука, позволяющая стереть воспоминания, и часть личности. Не беспокойся, те учёные сами давали своё согласие на подобные эксперименты и были осведомлены о рисках. Но это был их шанс исправиться… Перестать слышать голоса в своей голове. Поменять свой ход мыслей, забыть о своём преступлении и жить, как обычные люди. Тогда в подобном приняли участие более трехсот учёных, но проект в итоге закрыли из-за возникающих осложнений. Наконец, Нахида выложила всё необходимое, и начала доставать из кучи научного барахла тряпочки и обеззараживающий раствор, а после них — что-то наподобие присосок, из которых торчали длинные иглы. У Паймон пробежались мурашки. Нахида смочила тряпочку раствором, и начала усердно протирать ей присоски и иглы. После этот же раствор она нанесла на небольшой кусочек бинтика, и продолжила: — Как я и сказала, потеря самого себя — случай редкий, — смоченным бинтиком Нахида протирала виски Путешественницы. — Но, скорее всего, в случае Люмин, шанс этого гораздо повышен. Одно дело — сошедшие с ума из-за внешнего воздействия злой энергии, другое — жертва преступления… Сансары могут приходить ей во снах и преследовать даже когда Люмин будет бодрствовать. Они могут приходить как постепенно, так и навалиться на неё разом. Во втором случае она может вернуться в то состояние, в котором она сейчас, но может и… Нахида сжала свои губы. Она явно не хотела продолжать свою мысль — настолько она была для неё страшна. Зелёные глаза обернулись на парящую неподалеку фею, убедившись, что Паймон поняла суть несказанных слов. — Вероятность, что такое произойдёт, совсем мала, — продолжила Буэр. — Скорее будут осложнения, но не критические, исправимые психически. Но также Люмин может обо всём забыть напрочь и никогда больше не вспомнить. Всё зависит только от неё. Руки Паймон дрожали. Нахида взглянула на неё снова и глубоко вздохнула: — Именно поэтому я оставила этот способ на самый крайний случай… В голове феи крутилось множество вариантов выхода из ситуации и не меньше вопросов. Она терялась и ей с каждой секундой было сложнее дышать. Даже воздух, на котором она парила, казалось, уходит из-под ног. Маленькая, нежная рука Нахиды опустилась на предплечье Паймон, и сжала его: — Я не буду этого делать, если ты не захочешь. — Она… Сама уже не сможет излечиться? — голос феи дрожал как иссушенный лист, который вот-вот оторвётся от дерева под напором ветра. — Не думаю, что это возможно, — взгляд Нахиды остановился на силуэте Путешественницы. — Сейчас её состояние начинает ухудшаться из-за её образа жизни. И без того расшатанная психика с каждым днём высасывает из неё остатки сил. Паймон ещё раз задержала взгляд на чуть задранной юбке Путешественницы, на том самом синяке, что показала Нахида. Глаза маленькой феи смотрели на исхудавшие руки и ноги, впалые, с небольшой синевой, щёки девушки. На опущенную грудь, медленно поднимающуюся в слабой попытке вдохнуть, и в такой же слабой попытке выдохнуть, и как каждое такое движение сопровождалось еле слышным хрипом. И в тот самый момент Паймон отчётливо ощутила, что должна быть рядом с Люмин. В погоне за её улыбкой фея набралась уверенности и смелости, и гордо сказала: — Хорошо. Нахида посмотрела в уверенные глаза феи и кивнула. Архонт была на удивление очень спокойна, чего не скажешь о самой Паймон. — Не переживай, — сказала Буэр. — Я немного улучшила это устройство. По сравнению с тем временем, оно гораздо стабильнее. Нахида медленно и очень нежно провела ладонью по вискам Люмин, и оставила светло-зелёный свет на них. — Сначала я немного обезболю это место, — Архонт провела ладонью и по другому виску Путешественницы. — Паймон, тебе надо приготовиться держать Люмин. Она может сопротивляться. Фея подлетела с другой стороны Люмин и положила свои дрожащие ладошки ей на руку. — Ей будет сильно больно? — спросила Паймон. — Не знаю, — удручающе и с тоской в голосе ответила Нахида, беря в руку длинную иглу с присоской на конце, провод которой тянулся к странному ящику. — Сейчас я введу это в её висок. Нахида боковым зрением заметила, как у феи пробежались мурашки. Когда игла коснулась кожи виска, Нахида закрыла глаза, и её окружил зелёный свет. Архонт на какой-то миг остановилась. Её брови сужались и расслаблялись, словно она что-то считывала. — Ввожу, — зелёный свет, окружающий Нахиду, перетёк в миниатюрную ладошку, она открыла глаза и с некоторым напором медленно вставила иглу. Паймон натрунилась и навалилась на руку Люмин, явно ожидая попытку сопротивления от подруги. Но Путешественница как сидела с опущенной головой, так и продолжила. — Сейчас введу вторую, — Нахида подлетела к Люмин с другой стороны и проделала те же самые действия. Сейчас, казалось, что к вискам Люмин прилеплены присоски, которые соединены с ящиком тоненькими проводами. Нахида нависла над Путешественницей сзади, положив свои ладони на голову девушки. Она висела в воздухе, от её тела исходил тёплый свет. И снова Архонт закрыла глаза, иногда медленно передвигая свои руки по пшеничным волосам Люмин. — Готовься, Паймон, — руки Нахиды нежно перетекли на присоски у висков девушки. — Это должно быть как минимум неприятно для Люмин. Фея положила руки Путешественницы ей на колени и прижалась к ним. Её глаза, в которых отражалась Путешественница, наполнялись горечью и слезами. Её тщетные попытки обнять руки Люмин с её коленями словно говорили: «Скоро всё будет хорошо, скоро всё будет хорошо». Возможно, она мысленно успокаивала этим не только себя, но и подругу. — Начинаю, — Архонт резко открыла глаза и начала выпускать из своих ладоней свет прямо в виски Люмин. Энергия, словно вода, потекла внутрь Путешественницы — иглы, которые Нахида вонзила в голову девушки, словно зарядились электричеством, и пускали заряды внутрь мозга. Этого не было возможно увидеть внешне — это то, как ощущала Архонт свою силу. Она щурилась, стараясь сосредоточиться на равномерном распространении испускаемых от своих ладоней волн элементальной энергии. Внезапно Паймон почувствовала, как под её телом пальцы Путешественницы начали неестественно и резко дергаться. Фея и без того была ужасно испугана, и прижалась к коленям Люмин ещё сильнее, внутри себя молясь, чтобы это поскорее закончилось. Она перебирала свои мысли, как страницы книги, и чем больше пролистывала бумаги, тем страшнее ей представлялись исходы их с Буэр действий. Ей было страшно. На какое-то мгновение захотелось исчезнуть из этой комнаты. Путешественница оскалила зубы, изогнув линию губ в медленно, волнами наступавшей боли. Она начала издавать стонущие, при этом охрипшим голосом, звуки. Из-за слабости во всём теле она даже не могла поднять свои руки, которые в данный момент очень крепко сжимала Паймон. Не могла повернуть голову в попытке сопротивиться нарастающей в голове боли. Она начала дрожать гораздо сильнее, чем Паймон, стараясь, хоть и в слабых попытках, выбраться из рук Нахиды. Архонт же с каждой секундой сжимала голову Люмин сильнее, чтобы та не дергалась, при этом стараясь не терять чувство сосредоточенности. — Паймон… Ещё немного! Держи её! — Нахида ещё сильнее сжалась, словно готовясь сделать последний рывок. На этом моменте Паймон не выдержала и заплакала. И тихонько-тихонько шептала: «Люмин, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, потерпи. Прости, но только потерпи, пожалуйста». Её слова даже до слуха самой Паймон доходили не всегда — их заглушали стоны Люмин. Резко всё стихло. Фея почувствовала лёгкое дуновение ветра по коже, прекратились хрипы, а чуть поодаль послышалось, как что-то плюхнулось на пол. Это была обессиленная Нахида. Фея подняла глаза, и лицезрела заплаканное лицо Путешественницы с широко распахнутыми глазами, смотрящими вниз, в какую-то точку на полу, рядом с Паймон. Глаза Люмин, казалось, приобрели ясность, но фея не смогла рассмотреть больше — зрачки подруги закатились вверх, и веки тяжело закрылись. Путешественница тут же начала падать вперёд, но её подхватила Паймон. Дрожащим тельцем и еле-еле она облокотила девушку о спинку стула, и посмотрела за плечо подруги — Нахида сидела на полу, держась за голову. И только в этот момент Паймон услышала, как громко пыталась отдышаться Буэр. Паймон сначала ненадолго отпустила Люмин и, убедившись, что та не упадет, подлетела к Нахиде: — Ты… С тобой всё хорошо? Что случилось? — судорожно начала заваливать вопросами Паймон Нахиду. — Всё… Хорошо. — Нахида так же томно старалась отдышаться. — Не думала, что это отнимает так много сил. — Ты что-то видела? — Нет, ничего. Я лишь следовала за сознанием Путешественницы, и переместила его в другое место… Это так и не объяснишь… Но я закрыла ту область, где она застряла. Теперь… Остаётся только ждать. — Ты сильно устала? — Да… Мне бы воды.

***

Солнце внутри чайника зашло за горизонт. Люмин мирно лежала в кровати и сопела с умиротворенным лицом. Нахида и Паймон не отходили от неё, и в комнате, если одной из девочек нужно было выйти, всегда оставалась одна из них. Они успели пообедать и поужинать в ожидании пробуждения Путешественницы. Часы тянулись очень долго. На случай пробуждения Люмин Нахида приготовила для неё жидкий суп. Им оставалось только ждать. За ожиданием девочки обсуждали более подробно политические вопросы, возникающие трудности в управлении страной. Паймон большую часть сказанного Нахидой не совсем понимала, и Архонт старалась перефразировать её мысли на более понятный для феи лад. Помимо политики они обсуждали последствия лечения Люмин, какая и при каких случаях понадобится та или иная помощь. И о чем лучше не говорить с Путешественницей после её пробуждения. — Первое время обязательно нельзя упоминать Сёки Но Ками, — Нахида начала говорить чуть тише, чтобы во сне Люмин не смогла этого услышать. — Сейчас в её сознании дыра, брешь, которую оно будет пытаться старательно заделать — или стараясь забыть, или восстановив её. Как с раной. Если бередить рану, она будет заживать гораздо дольше, если переусердствовать — в неё попадёт инфекция. Без должного лечения исход может быть плачевным. Поняла? — Да… — Паймон была не до конца уверена, ведь актриса, а особенно когда необходимо было что-то скрыть, была из неё «так себе». — Я очень постараюсь. Девочки очередной раз обернулись и посмотрели на Люмин. Всё было без изменений. — Как думаешь… Что такого она видела в тех сансарах? — спросила у Нахиды Паймон. — Ужасы… Самые страшные, какие только можно представить. Возможно, Скарамучча показывал ей самые страшные для неё события одно за одним, а может даже и одновременно… Не давая ей отдохнуть… Психика человека ужасно хрупка, лишь один надлом может сломать человека, но если таких надломов не одно и не два, если они происходят один за одним… Никто не сможет выдержать. И снова у Паймон заслезились глаза. И снова она понимала, что не была рядом с подругой, когда была нужна ей. Фея, слегка всхлипывая, начала плакать. — Ну-ну, — ладошка Нахиды опустилась на плечо Паймон. — Ты ничего не могла сделать. — Вот именно… Ничего… Я ничего и никогда не могу сделать для Путешественницы. Ничего и никогда… — Если она проснется, ей лучше не видеть твоих слез, Паймон. Тебе нужно успокоиться. Сейчас ты можешь сделать именно это для Путешественницы. Всхлипывания почти сразу прекратились. Маленькие трясущиеся пальчики потерли заплаканные глаза, чтобы их высушить. — Пай… — послышался такой знакомый, но сильно охрипший, голос, из другого конца комнаты. — Паймон? Нахида? Девочки резко обернулись и увидели взгляд Люмин, который с непониманием смотрел на них. Паймон бросилась в слёзы, и сразу после них — в объятия подруги. В глазах Нахиды также проступили слезы, и небольшое разочарование, что её слова прошли мимо ушей Паймон. Люмин проснулась. Теперь она рядом с Паймон.

***

Прошла пара месяцев с момента пробуждения Люмин. Ночи сменялись другими ночами, оставляя за собой тяжелые дни реабилитации Путешественницы. Девушка словно училась ходить заново — настолько сильно её мышцы были ослаблены и атрофированы, каждый день с ней занимались Паймон и посланные Нахидой врачи. Они помогали ей делать разминку, прогуливаться, каждый день следили за её самочувствием, аппетитом и, соответственно, питанием. Первое время, чтобы понять, что девушка помнит, с ней настолько осторожно, насколько это возможно, работал психотерапевт — задавал наводящие вопросы про последние воспоминания, показывал и спрашивал, что изображено на картинках, которые разработали специально для Люмин — в них были соединены изображения животных и чего-то, что могло быть связано с её времяпровождением в сансарах. Путешественница показывала хорошие результаты и, как она говорила, не понимает, зачем ей нужны подобные консультации. Воспоминания, связанные со штурмом дворца, битвой с Сёки Но Ками, даже сансаре, в которой они с Паймон познакомились с Нахидой — канули в небытие. Всё, что было связано со Сказителем, Люмин забыла. Возможно, она забыла даже первую встречу с ним — но пока что это было ясно не до конца. Подруги не хотели рисковать и спрашивать про него напрямую. Самой Люмин рассказывали, что та впала в кому на четыре месяца после ранения во время активных действий против Академии, когда к ней подослали наёмников, чтобы убить её. Прямо перед операцией захвата власти. Казалось, что жизнь пришла в норму. Подруг постоянно навещали друзья, рассказывали разные истории из повседневной жизни. Люмин замечала за ними жалостливые взгляды, но ей не казалось это странным: было понятно их волнение, ведь она впала в кому на целых четыре месяца. Но было одно «но»… Кошмары. Каждую ночь Путешественница, облитая холодным потом, крича и задыхаясь, просыпалась и не могла вспомнить, что ей снилось. Животный страх сковывал нутро каждый раз настолько, что дыхание спирало комом в горле, руки дрожали, было и обжигающе холодно, и жарко, словно её тело тлело в огне. Она не помнила, что это были за сны, но одного только ощущения после пробуждения хватало с головой — ей казалось, что она сходила с ума. А оттого, что она ничего не помнила, сходила с ума ещё больше. И никто не мог ей помочь. Даже под сильными снотворными, даже если они вливались на протяжении всей ночи — Путешественница всегда просыпалась и дрожала от страха. Паймон каждую ночь была рядом с ней. И ей было невероятно тяжело. Когда видишь, как твоя лучшая подруга наконец-то оправилась, улыбается днём, разговаривает с тобой как ни в чём не бывало, а ночью трясётся от страха и просыпается с криками и в холодном поту, самой бы не сойти с ума… И, конечно, Люмин больше не могла заснуть, и фея, тихонько прижавшись к подруге, обещая в этот раз не уснуть, через какое-то время всё равно засыпала. А Путешественница оставалась один на один со своими мыслями. С бесчисленными вопросами, мучавшими её душу. Она одиноко из кровати глядела в окно, на искусственную Луну в чайнике, и считала секунды до того момента, как взойдёт Солнце. И с каждым днём самочувствие Люмин из-за бессонных ночей ухудшалось: порой она слышала странные звуки, завывания ветра, хотя окно было не открыто — да и в чайнике никогда не бывало плохой погоды. Иногда — звук, как капает вода в глухом пространстве, распространяясь эхом по помещению, словно в пещере. Иногда темнело в глазах, а взор застилала густая, тёмно-красная жидкость. На мгновения казалось, что в крови сама Люмин, её руки. Последние дни ей слышались хрипы лежащей на её коленях Паймон — такие, словно фея всеми силами пытается, но не может вдохнуть достаточно воздуха. Ей было страшно. Она не понимала, что происходит. Теперь ей казалось, что все вокруг неё врут. Зачем нужны были эти консультации у психотерапевта, даже первое время после её пробуждения? Зачем Паймон и Нахида звали абсолютно всех, даже тех, с кем у Люмин были просто дружеские, но не близкие, отношения? Люмин глянула на мирно спящую на её кровати Паймон. Как-то недоверчиво и потом, на чём словила себя Путешественница, угрожающе. Но спустя мгновение Люмин задавила в себе странные мысли. «Такое… Такое лучше не рассказывать своему психотерапевту…»

***

— Я хочу выйти наружу… — за обеденным столом с Паймон уверенно сказала Люмин. У феи как-то странно забегали глаза. — Н… Наружу? Но… Но зачем? — голос Паймон немного дрожал, что она усиленно старалась скрыть. Но от Люмин повадки феи скрыть было невозможно. — Как зачем? — слегка огрызнулась Путешественница, но, увидев, как подруга испугалась и даже слегка вздрогнула, постаралась успокоиться, выдохнула, и продолжила как можно более мягким тембром. — Паймон! Я уже два месяца томлюсь в чайнике… Может, мне не становится лучше потому, что я сижу без дела? Я хочу снова отправиться на поручение… — Раньше ты их терпеть не могла… — Знаю! — удручающе и как-то нервно вскрикнула Люмин, чем снова напугала фею. — Знаю я… Но… Я правда хочу выйти, подышать свежим воздухом. По Ли Юэ, среди наполненных ароматом чая лавочек, по тропинкам в Сумеру, вдыхая запах свежей травы. Погулять под дождём… Паймон поникла: — Ты ещё не набралась достаточно сил… Люмин ударила ладонями по столу, встала из него, уронив стул, на котором сидела, и ускоренным шагом вышла из комнаты. Паймон от неё что-то скрывала. И даже спустя два месяца той лжи, которую ей неустанно вливали её друзья, она оставалась в неведении о том, что с ней происходит. Но… Почему вдруг такая нервозность? Почему слова подруги так сильно задели её? И Люмин решила: несмотря ни на что выйти наружу. Уговорив Паймон любым способом. Или сбежав самой. Этим же вечером, спустя день упорного молчания между подругами, Люмин снова попыталась завести об этом разговор: — Паймон, объясни, почему нет? — Л-Люмин… Ты не набралась достаточно сил, — и снова фея занервничала, отчетливо был виден тремор маленьких пальчиков, перебирающих самих себя. — Помнишь, ч-что говорил врач? Постельный режим, отдых. — Мы же гуляем по чайнику, Паймон. Ты сама говорила, чем больше я дышу свежим воздухом — тем лучше, — фея отводила взгляд от Путешественницы как только могла. — Сама же ты и не хочешь, когда я устала после нескольких часов ходьбы, возвращаться в дом. В чём проблема на один час выйти в Тейват? Люмин видно, что была раздражена, но несколько часов раздумий напомнили, что Паймон всегда хочет только как лучше, и поэтому она сейчас старалась держаться и говорить с подругой как можно мягче. Только вот сама Паймон никак не шла на попятную. — Почему? Почему ты молчишь? — изогнула Путешественница своё лицо в глубокой обиде. — Почему врёшь мне, постоянно избегаешь разговоров о том, что происходит снаружи? — Я-я не вру, — дрожала фея. — Я хочу помочь. — Ты что, не видишь, Паймон? Мне с каждым днём становится только хуже! Понимаешь ты это или нет?! — Путешественница дернулась со своего места и начала выходить из себя. — Вы своими попытками утаить что-то от меня заставляете меня… Думать… Будто я сделала что-то плохое. — Нет, это не так! — оживилась Паймон, на её глазах проступали слёзы. — Тогда почему вы скрываете что-то от меня? Объясни. Паймон снова отвернулась от девушки и тихонько заплакала. — Паймон… Прости, — опешила Люмин, и утомленно присела обратно, на стоящий рядом диван. — Я просто хочу знать правду. Хочу понять что со мной происходит. Неосознанно Путешественницу охватила злость, и она со всей силы сжала свои пальцы в кулак, до крови впившись в свою же кожу. Ей хотелось закричать здесь. Недосып и отсутствие ночного отдыха, эти странные и страшные видения давали о себе знать. Она устала, и ей не на чем и не на ком было выместить свои чувства. Она уставилась на свои колени и, казалось, забыла про Паймон. — Пожалуйста, поверь мне, — подлетела фея и положила маленькую ладошку на руку подруги. — Пожалуйста, Путешественница… Повисла гробовая тишина на короткое время. Паймон не могла видеть лица девушки — пшеничные, слегка растрёпанные волосы Люмин закрывали ей обзор. — Ладно… — наконец-то прервала тишину Люмин. — А сейчас, пожалуйста, дай мне побыть одной. Тихонько всхлипнув, фея направилась к выходу из комнаты. Она застыла в проходе: — Я принесу бинты, обработаем твои раны, — сказала напоследок Паймон, и скрылась за дверным проёмом, не закрыв до конца дверь. Но, прилетев обратно в комнату через пять минут, Люмин исчезла. Убежала. Фею охватила паника, и та кинулась к Пухляшу с целью покинуть чайник и пойти искать подругу.