Сапфировые слёзы

«Однажды дитя небес, что был изгнан с вершин гор, влюбился в дитя лесов» — так начал свой рассказ его дядя, к которому он пришел на ночь глядя. «Черный, словно смоль, словно сама тьма, дракон спустился на землю. Он перевоплотился в эльфа, столь же красивого и утонченного, но волос его был тёмным, как чешуя дракона. Он правил горным государством и крылатым народом. Был предан своей семьей и нашел убежище в лесах. Любовь, которую он встретил в эльфийских лесах, была прекрасна, как поток горной реки. Столь же чистая и бурная. Но пришло время правителю возвращаться в свои земли — его народ страдал под гнётом тех, кто предал дракона. Он не смог расстаться со своим мужем, и испросив благословения правителя лесных эльфов, он забрал его с собой. Там, среди вершин гор, он вернул свой трон, но слишком дорогой ценой. Верховный дракон несколько сотен лет оплакивал смерть своего мужа, но время взяло верх. Небесному царству нужен был наследник. В день, когда он родился, сама луна спустилась в покои новорожденного и прокляла весь род. — Ты забыл моё дитя. Ты бросил своё чадо. Ты не заслуживаешь божественного покровительства. Пусть отныне твой правящий род несет на своих крыльях тьму. Без души и без любви парить вам вечно. До тех пор, пока душа, разделившаяся на части, не воссоединится вновь. Луна не простила того, что он оставил своё дитя среди лесов. Дракон же считал, что эльф не сможет править драконами. Ребенок, что тогда остался, был истинным сыном лесов. Его не взяли в горное царство, так как он был слишком мал. А когда правитель потерял свою любовь, он не вернулся в леса за ребёнком, что как две капли был похож на потерянную любовь, посчитав, что дитя леса не сможет удержать небесный трон. С тех пор небесные правители гор носят на свои крыльях тьму, и любви в их жизни нет. А наш род пошел от того брошенного в наших лесах ребëнка. Мы правим этими землями по его заветам. Ты — первый из нашего рода, кто родился с тьмой в волосах. Поцелованный самой луной. Может быть, и крылья когда-нибудь расправишь. До дня твоего рождения никто и не вспоминал проклятую кровь. Теперь ты знаешь всё. Ты не такой, как мы. Но от этого мы меньше любить тебя не стали.» Это был единственный раз, когда Мин Юнги, наследный принц побочной ветви лесных эльфов, увидел в глазах сурового правителя любовь. Сейчас он шёл по мостику, на котором только вчера сидел со своим лучшим другом. К Чимину он не пошел. Юнги решил, что так будет лучше для всех. — Стой! — дикий крик, полный боли, заставил его замереть на этом мостике. — Как ты мог! — Прости, — тихий шепот, и из глаз потекли слезы. — Прости, Чимини, я думал, так будет лучше. — Для кого? Для меня?! Для тебя?! — Не знаю. Я боялся, что для нас это будет очень больно. Ты единственный, кто всегда был рядом, я слишком сильно люблю тебя. Юнги несмело повернулся к тому, кто согревал его душу последние годы. Смотря в эти серьезные глаза, он понимал, что поступил, как трус. — Ты не вернёшься, — тихая констатация факта. — Я тебя уже не чувствую. Ты стал чужим. Но это не значит, что я не буду тебя ждать. А Юнги стоял, боясь пошевелиться. С болью и тоской он сейчас прощался с лучшим, что было в его жизни. — Чимин, спасибо. Спасибо, что появился в моей жизни, что был рядом. Я должен уйти. Прости. Боль, с которой он уже давно свыкся, новой силой отозвалась в его сердце. Он хотел избежать прощания, но сейчас, стоя напротив друга, понимал, что просто хотел сбежать. Чимин подошёл к нему и повесил на шею тонкую цепочку на которой висела сапфировая слеза цвета заката и моря, что слились вместе. — Оракул приходила и попросила отдать тебе то, что я так долго мастерил. Сказала, что это слеза, которая укажет тебе путь. — Слеза? — Слеза сапфирового дракона, что каждую весну пролетает над нашим селением. Я ещё маленьким её нашел. Только недавно сделал из неё подвеску. Прими её. И, пожалуйста, будь счастлив. Чимин ушел, так и не обернувшись и не посмотрев на лучшего друга. Он знал — придет время, и лучший друг вновь вернется в его жизнь, так сказала старейшая. Может, она просто хотела успокоить его, но он верил всем сердцем, что их с Юнги пути пересекутся. — Я буду счастлив! Во что бы то ни стало, буду! Я тебе обещаю. Мой маленький друг, что согревает сердце и усмиряет боль, и ты будь счастлив, твоя жизнь скоро тоже изменится. Ведь целителей душ в нашем селении тоже давно не рождалось. И Юнги шёл туда, куда где просыпается солнце. Туда, откуда каждую весну прилетает дракон, поющий всему миру о своей боли. Слеза, что пряталась под рубахой, согревала сердце и душу. А впереди был путь — сквозь горы, к самой вершине их мира, к замку правителя крылатого народа. *** Солнце безжалостно жгло нежную кожу, головной убор из низа рубахи не спасал лицо, ноги изранены в кровь от острых камней, что безжалостно резали ступни. Юнги знал, что будет трудно, но не представлял — на сколько. С тяжелым вздохом он сел на берег горной речушки, и со стоном опустил израненные ноги в прохладную воду. — Сестрица-водица, много не прошу, лишь помощи. Залечи раны и позволь испить воды, что утолит жажду и подарит силу идти дальше. Омега сидел и тихонько приговаривал детскую считалочку, которой его учила мама. Она учила строго, что к ветру и воде надо относиться с уважением, как и к огню и земле. Ведь из баланса стихий и соткан мир. Он уже сбился со счета, какую ночь провëл вне дома. Он устал, очень устал, и не раз уже хотел вернуться назад, но упрямо двигался вперёд. Слеза, что висела на груди, пульсировала в такт с его сердцем и заставляла двигаться вперед. И каждую ночь, спрятавшись в листве очередного куста или дерева, что с таким трудом находил, Юнги разговаривал с сиреневым камнем. Когда он плакал, камень как будто становился тяжелее. Но он продолжал с ним говорить и делиться всем, что наболело. И чем выше он шёл в горы, тем легче дышать становилось, как будто с ночными слезами камень на груди забирал всю тяжесть, которая копилась годами. Сны становились при этом всё красочнее и ярче. И в них был только он — Дракон. Крылья, что при свете солнца окрашиваются цветом заката и моря, которые наконец встретились. Такого же цвета на его шее висел редкий сапфир сиреневого цвета. А Юнги летел рядом с ним, ловя крыльями ветер и согреваясь в лучах солнца, зная, что его любят. Но потом он начинал падать, и земля уже расправляла свои объятия для него… Рёв дракона, тот же самый, что он слышит каждую весну. Рёв, в котором только боль, отчаяние и безнадежность. Просыпаясь со слезами на глазах, он шептал в голубое небо: — Подожди меня, совсем немного, и я найду тебя. Я заберу твою боль, как ты забираешь мою, — и рука по привычке прижимала сапфировую слезу к сердцу. И, несмотря на боль в израненных ногах и обожжённую нежную кожу, он упрямо шёл вперёд. Юнги как будто уже привык, что зелени почти нет, вместо неё силами наполнял ветер. Словно заботливые руки оракула, что тогда под деревом заботливо гладили его, сейчас ветер ласкал его разгорячённую кожу, которую жгло от соленых слез. Он дошёл, он смог. Перед его взором раскинулся белоснежный город, который словно радуга, переливался в лучах солнца. Высокие башни замка упирались в облака, а некоторые и протыкали само небо. От этой красоты перехватило дыхание, да так, что он потерялся во времени и пространстве. — И долго ты там будешь стоять, дитя дракона? — Вы ошиблись, — Юнги вздрогнул, и только заметил, что стоит на небольшом утёсе, а внизу простирается прекрасная поляна, на которой сейчас расположилась, по-видимому, супружеская пара. Он смутился и уже тише сказал: — Я не дракон. — Мой супруг не ошибается. Если сказал, что ты — дракон, ты — дракон. Хотя больно ты уж мелкий, щуплый. Тебя вообще крылья как держат? — Намджун! — рык красивого омеги отлетел эхом от вершин гор. — Да что опять «Намджун»?! — Не пугай ребенка, ты, что, не видишь что ли, он даже крылья еще не расправлял. Совсем малыш. — Я не дракон, — уже громче повторил Юнги, с трудом спускаясь с утеса. — Моя семья из лесов нижних равнин. — Ну вот видишь, он не дракон. Так стоп! Джини, не смотри так на меня. — Как так? — Пухлые губы омеги надулись от обиды. — Так, как будто ты собрался забрать себе этого недракона. Да ты посмотри на него, хлипкого и убогого. Он весь изранен и мяса в своей жизни ни разу не ел. Он нам не нужен. — Ну он ничей — нет родовых нитей. Раз нам небо не дает своих детей, почему бы нам не забрать этого себе? — Да если он и не помрет в ближайшее время, то не сможет расправить крылья, а если и расправит, то не сможет взлететь. Зачем он нам? Альфа просто уже рычал — от безысходности, как будто уже проиграл, даже не начав сражение. — Намджун, ну посмотри, какой он маленький, — и Юнги уже во всю тискали и прижимали к себе. — Мы его возьмем себе и вырастим, как сына. Он у нас взлетит, вот увидишь. Я хочу его себе. — Джини, у нас будут свои дракончики, зачем тебе чужой. Просто ещё не пришло время, вот увидишь. — Хватит меня успокаивать. Ты сам в это не веришь. — Вообще-то он действительно так считает, — с трудом выдавил Юнги куда-то в грудь омеги, так как тот его прижимал к себе со всей собственнической силой. — И да, Вам, Намджун, придётся смириться с моим присутствием в вашей жизни, ибо если Вы сейчас не согласитесь со своим омегой, он превратит остатки Вашей жизни в ад. — В смысле, он так думает? — удивлённый возглас Джина. — Почему ты будешь в нашей жизни? — рык Намджуна, пробрал до костей. Юнги плюхнулся на попу, так как его резко выпустили из объятий. Сидел и впервые за долгое время смеялся, а из глаз текли слёзы. Проклятый дар — читать душу, как раскрытую книгу: столько боли у каждого дракона в сердце, что сейчас возвышались над ним. И каждый пытался другого оградить от этой боли, что разрывала душу. Но омега уже был на грани. Он годами наблюдал, как его друзья выпускают в первый полет своих дракончиков, а им небо не давало такого счастья. И сейчас эта боль вырвалась наружу, разрывая сердце Юнги. Он посмотрел в глаза омеги и прошептал: — Ваш альфа для Вас сделает всё, что Вы попросите. Ему трудно дышать, так как любовь, что он испытывает к Вам, перекрывает доступ кислороду, да и дышит он только рядом с Вами. И он действительно считает, что Вам просто ещё не пришло время стать родителями, и всё ещё впереди. Повернулся к альфе, который сейчас с дикой злобой смотрел на него: — Вашему омеге нужно кому-то дарить отцовскую любовь. — Чтец душ, поцелованный луной, — выдохнул Альфа. — Как ты оказался в наших горах? — Я ищу дракона, — тихо сказал Юнги, устало прикрывая глаза. Да, он устал. Кто сказал, что читать чужие мысли легко. Злость, зависть и ненависть — к ним он уже привык. Но сейчас он окунулся в спектр чистейшей любви, приправленной большим количеством боли, и это отняло у него последние силы. — Драконов здесь много, — голос Намджуна уже не сочился злобой. Он смирился с неизбежным. — Джини, он слишком маленький для дракона. Ты уверен, что он нам нужен? — Я — не дракон, — повторил Юнги, пытаясь встать. Разговаривать неудобно, когда твой собеседник выше метра на два. Но ноги его не держали, он покачнулся и снова оказался в объятиях Джина. — Может, всё остальное мы обсудим дома? Я думаю, будет лучше, если ты нас понесешь. Он сам навряд ли удержится на спине. — Я отказываюсь садиться на чью-либо спину, — тихий протест так и остался неуслышаным, так как рык дракона разлетелся по поляне. И очень большой серый дракон стоял перед ним, костяная корона украшала его голову, а зубы были больше, чем ладонь Юнги. — Правда, он у меня красивый? — вопрос, заданный в никуда, ибо Сок Джин уже тащил Юнги на спину дракона. Мощный взмах крыльев, и Юнги зажмурил глаза, ему было страшно. Земля удалялась очень быстро, а небо, наоборот, стало таким близким и родным. — Не забывай дышать, — засмеялся Джин. — Первый полет всегда так, потом привыкнешь.