Сouleurs sombres.

— Блять, осторожнее! Да не так сильно, мне больно, нежнее! Боги, натяни уже эту резинку нормально, блядота, — каждое утро в нашем заведении начинается одинаково. Это уже обычай. Традиция. Можно сказать — ритуал. Дазай чудит невыносимую хрень, а Чуя поливает его всеми матами мира. Сейчас же, в позе чуть ли не бакасана, художник пытается заплести рыжие волосы во французкие косы. Кое-как удалось зафиксировать одну, но, стоит признать, у Осаму получается на удивление хорошо. Приступает ко второй косе. У Чуи волосы неравномерные, но корни довольно сильно отросли, поэтому даже было возможным заплести их без торчащих кончиков. Пока Дазай колдует над шевелюрой Накахары, подопытный в домашних шортах с цветочками и парадной бордовой рубашке уплетает яичницу, которую старательно приготовил бинтованный. Немного пригорело, но вполне вкусно. Осаму даже решил поэкспериментировать и добавить почти все, что было дома: колбасу, помидоры, приправы и зелёный лук. Сейчас же оба собирались в магазин за покупками и Чуя стал жертвой парикмахерской практики своего соседа. За окном уже конец декабря, совсем скоро новый год и Дазай уже две недели живёт в новом доме. У него постепенно наладилась работа и учеба — после сдачи экзаменов начал рисовать в диджитале на планшете Чуи. Накахара буквально впихнул в его руки инструмент со словами: "Нехер тут нахлебничать, работай". И это открыло учителю новую дорогу в мир искусства, за что он премного благодарен младшему. К тому же, Дазаю действительно было комфортнее без ощущения того, что он просто проедает чужие деньги. Заказов было немного, однако это приносило деньги, ибо Осаму знает свое дело. Буквально за неделю его аккаунт набрал около семи тысяч подписчиков, не без помощи Накахары, который оплатил рекламу. Жизнь вдвоем оказалось тем ещё испытанием и в то же время наслаждением. Ибо они вели себя, как любовники. Спали в одной кровати, помогали в случае чего, препирались, как старая надоевшая друг другу парочка. Но никогда не говорили об отношениях и в принципе о том ,что между ними двумя происходит. Это добивало не только Дазая, который давно понял свою любовь к Чуе, но и самого Накахару, который лишь недавно осознал свои чувства и его мозг отчаянно требовал какой-то развязки. Однако происходящее сейчас было привычным и комфортным. Дазай окончательно заплел рыжие волосы и принялся одеваться. Свистнул у Чуи черную оверсайз рубашку, которая оказалась ему практически впритык. И это... Ахуенно на нем смотрится, Накахара признаёт. За окном достаточно прохладно, поэтому под рубашкой у рыжего черная водолазка, а сверху теплое чёрное пальто. Дазай же утеплился с помощью его любимой куртки, шнурок которой был любезно оторван Чуей в разгаре боя после художественной школы, да-да, того самого боя в сугробах. Тридцать первое декабря, суббота, все заняты покупками новогодних подарков и продуктов, и наши герои не исключение. Праздник решили встречать с Николаем и Фёдором в квартире первого. Чуя пока не был знаком с ними, но Осаму заверил, что все будет хорошо и пообещал феерическую игру в карты. Но Накахара чувствовал, судя по хитрой улыбке Дазая — проигравший к концу игры будет голяком прыгать в снег. С учётом того, что все будут выпившими, это неизбежно. На улице царит типичная новогодняя атмосфера, вывески магазинов сверкают всеми оттенками цветов, а отблески красок на снегу слепят глаза. Огромные сугробы, ярмарки с имбирным печеньем, теплым глинтвейном, ёлочными игрушками и всякими вкусностями. Такое бывает редко с учётом климата, к концу декабря все ещё тепло и если все в округе не являет собой слякоть — удивительно. В этом году всё иначе, как будто сама судьба говорит: "Этот Новый год пройдет отменно". Осаму и Чуя навеселе: в честь праздника в АТБ много скидок. Пользуясь этим, они почти всю корзину набивают шампанским по акции, цитрусовыми и обязательно берут продукты на салаты: Чуя топил за крабовый, а Дазай за оливье. Пришли к обоюдному согласию замесить сразу все. Готовкой будет заниматься в основном Гоголь, поэтому ему в качестве подарка Осаму предпочел особенно любимый Николаем напиток — варенуху, а в добавок положил кучу сладостей. Для Чуи же... Пока умолчим об этом. — Слы-, скумбрия, пошли по глинтвейну выпьем, я жесть как замёрз, — Накахара в доказательстве правдивости своих слов потирает руками друг о друга. В такой холод даже теплые кожаные перчатки особо не помогали. Дазай тепло улыбается: — Маленький чиби может простудиться, так что пошли, — Осаму подходит ближе к другу и поправляет воротник его пальто. — Бляха, как же ты меня задрал со своим "чиби", — Чуя приподнимается на носках и щелкает Дазая в покрасневший от холода нос, после чего туда же целует. Для них это обычное дело, ведь именно так ведут себя лучшие друзья, верно? И целуются в классе на перемене. И спят в одной кровати. Обнимаются до потери дыхания. Да... Возле прилавка с тёплыми напитками скопилась небольшая очередь таких же замёрзших людей. Красиво. Чуя очень любил предновогоднюю суету, всегда отмечал новый год с тётей. Йосано устраивала посиделки с гирляндами, вином и фильмами, а к бою курантов они обменивались подарками. Накахара скучает по этим временам. Последний год он встретил с кошкой, Акутагавой и Гин, которых кое-как забрал у отца. С детьми они веселились, вместе готовили пирог и пили чай. Чуя был рад провести время с младшими, но ничего не заменит тех вечеров с Акико. Руки приятно согревало тепло стакана с напитком, чей запах заставлял морщить нос от пряностей и пара. Дазай, как единственный совершеннолетний, взял на себя ответственность скрыть Чую от взглядов правоохранительных органов и повел его на набережную. Вода покрылась толстым слоем льда и снега, на ней были видны следы обуви каких-то очень смелых и глупых ребят, которые решили проверить замороженную поверхность на прочность. Возле воды почти никого не было — все были заняты ярмаркой и подготовкой к празднику. Идеальное время для отдыха вдвоем. Холодный ветер обдувал щеки, но теперь красными они были из-за теплого глинтвейна. Чуя склонил голову на плечо Дазая и они просто сидели в тишине, наслаждаясь атмосферой и друг другом. Снег постепенно усиливался, превращаясь в огромные падающие хлопья, накрывал собой ветки деревьев и создавал для них пушистое одеяло. — Знаешь, — Дазай тихо начинает, поглаживая чужое плечо ладонью, — я рад, что смогу провести эту зиму с тобой. Чуя уткнулся носом в шею Осаму и пробормотал что-то в согласие. Он тоже рад. Они обязательно поговорят, совсем скоро, Дазай чувствует. Но не сейчас, точно нет. Пустые стаканчики летят в урну, Осаму бодро поднимается и протягивает руку рыжему в предложении встать. Чуя ведётся. РЫВОК. Оба валяются в снегу, шляпа слетела с заплетённых волос, Дазай лёжа начинает сыпать снег на друга, весело смеясь. Его смех можно услышать довольно редко... — Ах ты сволочь последняя, ну иди сюда, говна кусок, — Чуе тоже весело, он ползком подобрался к художнику и со скоростью молнии сел на него. В глазах горел алый огонек, явно не предвещающий ничего хорошего. Дазай в знак поражения поднимает руки к лицу, но... Чуе все равно, он хочет мести. — Хана тебе, скумбрия! — Начинается настоящий хаос. Накахара ловкими движениями запихивает снег Осаму за шиворот и злобно смеётся, словно тот самый злодей из Диснея. Дазай корчится в конвульсиях и предпринимает щекотку, через пальто рыжего хоть и плохо, но получилось. Получается так, что художник попросту оседлал Чую. — Псина рыжая, иди сюда, я тебя сейчас умою! — Губы Осаму посинели, тело трясет от холода, но руки уверенно удерживают младшего под собой, не давая предпринять попытку свалить или ударить. Чуя возмущается, но парень хватает одной рукой его лицо. И целует. Мать твою. Резко, но совсем не настойчиво, холодные губы ощущаются острым ножом после выпитого спиртного, но как же сладка эта боль. Дазай ослабляет хватку и Чуя зарывается свободной рукой в его каштановые волосы, слегка оттягивает их, выражая возмущение, но не отталкивает от себя. Осаму мягко сминает чужие губы своими, стремится в тому, чтобы стать одним целым с Чуей. Накахара отвечает и наконец их языки сплетаются в тех эмоциях, которые словами выразить невозможно. Под веками пляшут краски всего спектра цветового круга, в ушах звенит и, кажется, в мире не осталось звуков помимо слаженного дыхания двоих парней. Чуя снова ярко ощущает знакомую твердую текстуру серьги в языке Осаму, проводит круговыми движениями вокруг нее и борется с желанием легонько прикусить. Дазай уже нисколько не стесняется терзать и посасывать нижнюю губу Накахары, ему нравится ощущать то, как с каждым новым движением дыхание у обоих становится всё тяжелее, а руки всё более непослушными. В случае Чуи, его тело исходится волнами, нет, ураганом мурашек по телу, тянущее чувство внизу живота заставляет свести ноги вместе. Из-за холода появляется пар из уст парней, но сейчас это мало кого волнует. Дазай отстраняется первым и видит чудесную картину: Чуя прикрыл глаза, весь трясущийся неровно дышит под ними и крепко сжимает куртку шатена. Недавнюю связь напоминает ниточка слюны меж обоими губами. Проходит примерно несколько секунд перед тем, как оба возвращаются на землю и теперь просто смотрят друг на друга — все в снегу, мокрые и красные до ушей. — Н... Ну т-ты и мудак, Ос-саму, — Чуя первый подаёт голос и легко, практически без сил, пихает кулаком Дазая в грудь. Тот же встаёт и помогает подняться рыжему. — Согласен, душа моя, — парень смеётся и Накахара на секунду засматривается на деснёвую улыбку художника – это и было искреннем со стороны Дазая. Чуя давно научился отличать фальш с его стороны. И когда Осаму действительно весело — он улыбается, оголяя дёсны. И это прекрасно выглядит. Дазай для Чуи полностью прекрасно выглядит. Дальше парни пошли по магазинам, болтали друг с другом как обычно, оставив ситуацию с поцелуем без должного внимания. Купили недостающую красную икру, алкоголь и ананасовый сок. По пути к дому с ярмарки захватили пряников на завтрак. Дома в первую очередь каждый принял горячий душ, а потом час уделили отдыху с отогревом ног в тазике с теплой водой, а также горячему чаю с имбирём. Чуя притащил увлажняющие маски для лица и кое-как нацепил одну на Дазая со словами: "На улице холодно, кожа будет шелушиться, не упирайся". По телевизионным каналам показывали "Один дома". В десять вечера они будут выдвигаться к Николаю домой, поэтому времени ещё много. Салаты и все остальное будут готовиться ближе к вечеру. Поэтому сейчас Чуя совершенно спокоен, лежит на коленях Осаму и ест очередной мандарин, периодически подкармливая бинтованного. — Дазай, будешь дольку? — Накахара протягивает часть художнику, у самого же ломтик торчит изо рта, будто сигарета. — Буду, — Осаму хитро лыбится — игнорирует протянутую руку. Наклоняется у Чуе и ворует кусочек мандарина из его губ, попутно целуя. Рыжий ворчит и немного краснеет. Со временем он привык к такому, но всё же не до конца. *** — Слы–, принеси кукурузу, в кладовке банка новая, — Чуя уж очень занят готовкой. Так как у обоих руки из одного места, салаты строгают точно исходя рецепту с какого-то сайта. Так, яйца порезаны, огурцы тоже, крабовые палочки почти порублены. Осталось засыпать кукурузой и заправить всё майонезом. Первый салат готов. Осаму выполняет посудомоечную и "принеси-подай-иди-нахуй-не-мешай" роль. Накахара же полностью погрузился в образ Чикатило, жертвами его пали все купленные продукты. Овощи на оливье уже сварены и Дазаю выпала чудесная миссия — очистить их от кожуры. — Чиби-чу, ну хотя бы морковку сможешь почистить? — Осаму ныл, ибо руки его превратились в а-ля бабушкины. Чуя полностью игнорирует это нытье, потому что сам зае-... Устал, короче. За ухо был заправлен карандаш для записи списка блюд, на лбу выступила испарина, а ладони с пальцами уже не чувствовали ножа, полностью отказавшись работать дальше. Через полтора часа уже надо быть дома у Гоголя при параде и с жрачкой в пакетах, так что... Ускоряются, как могут. В перерывах между салатами парни приговорили бутылку игристого, так сказать, для уверенности. Спустя ещё час салаты были готовы, вторая бутылка шампанского опустошена, а красная икра, фрукты и выпивка упакованы. Принято решение одеться более комфортно — впереди целая ночь, а выряжаться, чтобы потом через час надеть домашние штаны с футболкой, не было смысла. Дазай предпочел голубые джинсы с черной толстовкой, а Чуе пришлось попотеть, чтобы найти что-то среднее между классическими брюками и шортами с дыркой на попе (те самые, с цветочками). По итогу выбор пал на черные штаны карго и изумрудный свитер. Дазай признает, что парню идут подобные оттенки. Волосы подчеркивает идеально. До выхода ещё пятнадцать минут, поэтому Чуя подправляет косички пенкой для волос, а Осаму пытается оттереть свои ботинки от грязи, в которую залез по пути домой пару часов назад. Время идти. Снег приятно хрустит под ногами, а белые хлопья пляшут под теплым светом фонарей. Атмосфера напоминает ту, когда Чуя впервые шел к художнику домой на дополнительные. Красота. Сигаретки не хватает, но руки заняты пакетами у обоих. Так, вот прямо, поворот налево, затем направо и оба парня стоят под подъездом пятиэтажного дома. Спустя пару секунд гудка в домофон дверь с писком открылась. Твою ж мать, на четвертый этаж пешком с пакетами... Накахара угрюмо вздыхает, смотря на количество ступенек, а Дазай, кажется, готов умереть прямо на месте. Для сердечников ступеньки — злейший враг , даже похуже всех бедствий мира. Вот она, долгожданная тринадцатая квартира. Два коротких звонка в дверь и на пороге появляется Николай с новогодней шапкой на голове вместо привычной шляпы. Чуя оценивает это чудо природы и для себя подмечает пушистые красные тапки с ушками. Тоже такие хочет. — Приветики, мы вас тут и не ждали, ну раз пришли, то заходите, — Гоголь заливается смехом, Дазай передает ему в руки продукты и отвешивает подзатыльник. — Раз не ждали, то и салатов с бухлом вам не видать, — Осаму лыбится с прищуром, снимая обувь в коридоре. Чуе немного неловко находиться в незнакомой обстановке, но Дазай хватает его за руку, выводя вперёд. — Это, ребятки, Чуя — я вам про него говорил. Чиби, знакомься! Вот эта белобрысая мымра — Коля, а вот тот угрюмый в углу — Федя. А злой такой, потому что не пил, — обращается к Достоевскому, махая бутылкой в руках. — Приятно познакомиться! — Накахара улыбается и протягивает руку для скрепления знакомства, но вместо пожатия ему всучили рюмку. Гоголь сегодня особенно навеселе. — Голубчик, давай без этих формальностей, а то тебя, смотрю, расколбасило. Выпей с нами, а там и познакомимся. Ты не бойся, я тебя не съем, — Николай наклоняется поближе и шепотом говорит: — а вот Федя может, он у нас как псинка злая. — Я тебя слышу, крыска ты ж моя, — Федор подаёт голос и подходит ближе. — Не слушай его, эт я его только могу сожрать, — Гоголю сегодня уж очень много подзатыльников сегодня достается. — Наливай, чего стоим. Не разложив еду на стол, парни пропускают по рюмке медового коньяка. Чуя предпочел бы запить, но рядом оказалась только голова Дазая, коей он и занюхал горечь во рту. Атмосфера благодаря Гоголю начинает расслабляться. Отлично. Все вместе приступили к приготовлению бутербродов: Федор резал хлеб, Дазай мазал сыром, Чуя налаживал икру. А Николай тактично свалил на кухню, чтобы достать запечённую картошку с мясом. Половина двенадцатого, ребята успели выпить и поесть к этому времени. На столе красовались салаты, нарезки из фруктов, овощи (пока что без овощей в виде парней), картошка, бутерброды. Короче, можно было накормить татарскую орду, все по традициям. — Так-с, пол часа до курантов, кто курить на балкончик? — Дазаю явно комфортно, ибо пока его размазало больше всех. Как никак, нельзя совмещать алкоголь с антидепрессантами. Чуя и Николай поддерживают эту гениальную идею и следуют за художником, в то время как Федя предпочел остаться в комнате. Не любит он запах дыма. На балконе же был размещен диван, как рыжий понял, специально для удобства курения. Дазай и Чуя достают привычный Марвел с вишней, а Николай же отдал предпочтение поду с мятным вкусом. Раньше парень любил сигареты, но чтобы не слишком вонять Федору, перешёл на электронки. Какой заботливый, бляха. Курят почти в тишине, не считая пары анекдотов от Коли. Чуя склонил голову на плечо художника, в то время как то легко гладит Накахару по спине. Комфортно. Все же, друзья у Дазая отменные. — А-апчхи, — Накахара жмурится и чешет нос. Снежинка через открытое окно залетела прямо в нос. Осаму целует рыжего в макушку: — Чиби-чу, ты не заболел случаем? Гоголь, наблюдавший эту картину с самого начала, начал дико ржать, даже не то, что смеяться: — Ф-фух, заболел, ага, — вытирает мнимую слезу смеха,— Чуя у нас просто фея снега. Ну, знаешь... Как её... — до пьяного мозга еле доплывает суть только что сказанной им же мысли, — а, вот эта вот, Айси из Винкс! Дазай не понимает, в чем дело, в то время как эти олухи буквально держатся друг за друга, чтобы не свалиться на пол от веселья. — Д-дазай, м-мне прост... А-ха-ха, блять, мне просто с-снежинка в нос залетела, — Чуя в прямом смысле побагровел. Хоть кому-то юмор Гоголя пришелся по душе. До мутной головушки бинтованного кое-как дошло: — Ой, ну вас, мудилы, я тут переживаю, а они... — окурок летит в пепельницу, Осаму мастерски пародирует обиду и, немного поржав, уходит с балкона. Вот же бедося. Чуть успокоившись, Чуя тянется за второй сигаретой. Николай же тоже не против остаться ещё на пару тяг. Сидят некоторое время молча, пока белобрысый первым не подаёт голос: — А как вы с Дазаем начали встречаться? Чуя закашливается дымом. — Это... Извини за вопрос, можешь не отвечать на него, — Гоголь неловко улыбаться, чешет затылок, а после вновь выпускает облако дыма вперемешку с паром. — А, да... Мы не встречаемся, — рыжий стушевался и слегка завис в раздумьях. — По крайней мере, мы ещё не говорили об этом. Он сказал оставить все, как есть. Постепенно, с каждым словом глаза собеседника расширялись: — Как это так? Ты же видишь, что он изменил свое мнение! Да он бегает за тобой, как собачка! Чуя, я знаю его со школы, Дазай ни за кем так не бегал, более того, никогда никого так не любил. Но теперь я вижу, что эта тряпичная кукла способна на чувства рядом с тобой, — Николай расползается в многозадачной улыбке и вскакивает с места: — Туши свою гадость, пошли, скоро полночь. Чуя лишь медленно плетется за парнем в комнату, обдумывая услышанное. "Дазай... Любит? Меня? Не может быть. Или может? Нужно с ним поговорить. Сегодня же. В новый год с новыми решениями!" За столом наблюдается картина спорящих друзей. Как обычно сцепились за тему по психологии и доказывают друг другу что-то. Коля с Накахарой лишь молча садятся на свои места и рыжий подмечает, что эта хитрющая улыбка не сходит с лица блондина. — Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы, пора промолвить тост! Я благодарен вам за то, что не оставили меня скисать в столь поздний час и решили отпраздновать этот день со мной! И спасибо нашей шпале, что познакомил с такой замечательной компанией в виде малыша Чуи! — на этой фразе Чуя слегка хмурится, но потом снова слушает: — А ещё я хочу всем нам пожелать побольше секса, любви и азарта, ведь с азартом и жить веселее! Так сказать, и рыбку съесть и на хуй сесть, — на этом Николай подмигивает Федору, на что получает ворчание и лёгкий румянец на бледном лице, — с праздником вас, господа. Поднимем эти бокалы за новый год и новые события! Под бокалами имелись в виду рюмки со спиртным, но имея общие промилле у всех в крови, никто не возражал такой малой оговорке. — ПЯТЬ, ЧЕТЫРЕ, ТРИ, ДВА, ОДИН! — Ю-ХУ, КТО ПЬЁТ НЕ ДО ДНА, ТОТ ЛОХ ПОСЛЕДНИЙ! — Дазай первым опрокидывает стопку и заедает бутербродом. Чувствует себя победителем, пока не замечает такую же пустую тару в руках Чуи. А он не промах, быстрее выпил, гад. В лохах остался Достоевский, который чисто физически не может залпом пить любой алкоголь. Николай подходит к сладкой парочке и закидывает на плечи обоих руки: — Осамыш, помнишь, с чего мы начинаем год? Игра в карты на желание, о-хо-хо, — Гоголь снимает шапку деда мороза и магическим, мать его, образом, достает карты оттуда. Красивые, бордовые, в кастомном переплете. Видно, азартным играм в этой компании уделяют особую роль. *** Данное событие напоминает какой-то экстрасенсорный сеанс. Четверо парней сидят в кругу и пытаются уничтожить друг друга в игре, словно злых духов. Первым продул Достоевский Дазаю, который тут же загадал опрокинуть подряд две рюмки крепкого. Звучит просто, но для Феди это настоящее испытание. Кое-как откашлявшись, хрипит: — Ну, сученыш, я тебе это припомню. Ходи по углам и оглядывайся, — Федор буквально испепеляет взглядом Осаму, который с видом невинной овечки лыбится: — Ну, а что? Карты разрешают абсолютно любые желания! *** — Блять, — Чуя же излагается кратко, но ясно. Продул Николаю. До этого ему же проиграл Дазай, но белобрысый сказал, что загадает желание позже. — Итак, мои дорогие тормозы. Вон комната, — в привычной манере подскакивает и указывает на закрытую синюю дверь, — продержитесь там в полной темноте час и дело с концом! — Да ты избавиться от нас решил, чтобы поворковать с этим упырем! — Дазай возмущается, повернув голову в сторону Достоевского. На это лишь в ответ пожимают плечами, мол "да, так и есть, шуруйте давайте". Тяжело вздохнув, художник тащит за собой младшего. Тот час за ними запирается дверь. Осаму тактично подхватывает Чую на руки. Он знает все уголки мебели в этой квартире, а вот рыжий может и споткнуться о что-то. — Во, кровать. Сидим тут тихонечко, можем пока покурить... Час... — Дазаю неловко. На языке так много вертится, но не решается выговориться. А Чуя... Он явно перебрал, как и, собственно, Осаму. Шатен чувствует крепкую хватку тонких изящных пальцев у себя на шее и его тянут вниз. Из-за темноты и опьянения неясно, что происходит, поэтому Дазай поддается, мало ли. Мягкие губы с привкусом горечи и сладости накрывают чужие. В комнате слышно стон недоумения, а после лишь тяжёлое дыхание обоих парней. Рука зарывается в каштановые волосы и слегка оттягивает их, заставляя Дазая отстраниться. Его с силой толкают, нависая сверху. — Осаму... Осаму, пожалуйста, — что конкретно просил Чуя – неясно. Но его ладони пробираются под толстовку и поглаживает торс. Дазая поглотила волна мурашек от холодных прикосновений и нарастающего осознания ситуации. Чуя в край разошёлся. Не дав сказать и слова, рыжий хватает свободной рукой подбородок Осаму и поворачивает от себя. Губы перешли к шее, к чувствительному месту под ухом. Дазай тихонько стонет, когда проводят языком к самой ключице, оставляя на ней россыпь из мазаных засосов. Руки тянутся к плечам младшего и останавливают его. Осаму не видит, но он чувствует горячие щеки и уши Чуи. — Ч-чиби, подожди, т-ты пьян, — да и Дазай не лучше. Лежит весь раскрасневшийся, пытающийся унять возбуждение. Но отголоски трезвости верещат о том, что сейчас всё может перевернуться с ног на голову. — Завали хлебальник, — Чуя раздражен, что его перебили. Наклоняется максимально близко к чужим губам,— люблю тебя, — и не дав ответить, целует. В ответ спину нежно обвили две руки, мягко поглаживали и будто успокаивали. Дазаю не нужно отвечать. Он тоже. И они оба это знают.— Стяни толстовку. Приказной резко холодный тон заставил художника вздрогнуть и выполнить сказанное. Тело дрожало, руки не слушались. Поцелуи и засосы спускались все ниже, особенно украшая место подвздошной кости. Характерный щелчок и ремень с ширинкой ничему не мешают. — Стой, — Дазай мешкается, — я не хочу быть раздетым... Один. Больше даже и говорить не нужно, на пол летит верхняя одежда. Осаму жалеет, что свет отключен, ведь он уж очень хотел бы посмотреть на Чую. Очень. Прижимает к себе руками, заставляя младшего полностью лечь на себя, проводит кончиками пальцев от седьмого позвонка к самому низу спины, вызывает толпу мурашек. Накахара тяжело выдыхает и хватается за плечо Дазая. Твою ж... Спина. Осаму же пользуется ситуацией, покрывает тонкую мраморную кожу шеи поцелуями, шепчет на ухо всё, что прийдёт на ум. А в голове у него много чего. Каждый звук отдает гулом, и не заметить открытие смазки попросту невозможно. Чуя спускается в самый низ, с громким звуком выдыхает, растирая содержимое тюбика ладонями. Хлопает по бедру Осаму, заставляя приподняться. Штанов с нижним бельем как и не было. Чуя не знает, что его ждёт, но знает одно: он хочет попробовать Дазая тут и сейчас. Отсосать, но это слово он запихнет в дальние шкафы своего лексикона до окончания процесса. Член у Осаму достаточно... Широкий, да. И по длине не сказать, что маленький, Накахара даже сомневается, что сможет вместить это в рот. За попытку никогда не карали, верно? Руки растирают смазку по стволу, от этого Дазай дёргается и тут же возвращает колени обратно. Ощущения слишком обострены. Он не раз представлял рот Чуи вокруг себя, стоит признать, и в который раз проклинает отсутствие света. Чуя медленный. Нет, он мучает. Поцелуями внутренней стороны бедра, всасыванием тонкой кожи близ члена, тем, что не берет полностью, а лишь проводит языком по всей длине, специально задевает головку и слизывает капли естественной смазки с неё. Чего же он, зараза, ждёт? — Чуя, Чуя, милый, пожалуйста... — Дазай изнывает, его тело буквально плавится и раскаляется до бела. — Что "пожалуйста"? — Накахара улыбается, это слышно по его голосу. — Блять, да... Да делай со мной, что хочешь, пожалуйста, отсоси мне уже, войди в меня, что угодно, только не тяни! — На самом деле, Осаму даже нравится то, что его мучают. Но он в этом себе пока не признается. — Хм, я подумаю, — как только в ответ послышалось хныканье, Чуя его прерывает, заставляет удивлённо ахнуть. Он сразу взял наполовину. Рыжий привыкает в размеру, объему, проводит языком, изучая. А после мучительно медленно начинает двигаться. Дазай похож на извивающуюся змею, еле сдерживается от толчка навстречу. Под веками мерцают звёздочки, а глаза закатываются так, что можно увидеть врата в рай. — Ох, б-блять, умница, — тело не слушается, выгибается навстречу, и это знак для Чуи, что пора ускоряться. Как хорошо, что у него практически нет рвотного рефлекса... И Накахара пользуется этим, делает почти вакуум, всасывая до боли в щеках и дрожи в коленях Осаму. Тяжёлое дыхание превратилось в скулеж, в сплошной беспорядок мыслей, в сжимающие простыню руки и хаос движений тела. У Дазая было достаточно партнёров для сравнения. Но Чуя... Он особенный абсолютно во всём, хорош в этом, хотя Дазай на сто процентов уверен, что это его первый опыт (и он полностью прав). Вскоре последствия не заставили себя долго ждать. Чуя, естественно, устал, челюсть ныла, а слезы скопились в уголках глаз. — Ты слишком большой, придурок, — Накахара выдавливает ещё смазки. — Ты сказал, что я могу войти, так? — Да, но будь готов, что ты не в ромашковое поле лезешь, — Осаму прерывисто смеётся, получив в ответ саркастическое: "Ой, правда? А я думал, за розочками". Первый презерватив пошел на пальцы. Сначала фаланга первого. Дазай поддается навстречу. Потом глубже. Реакция положительная. Чуя много читал об анальном сексе, и... — Ты что, растягивал себя? — Угу. Вот и отлично. Накахара снимает свое нижнее белье и надевает новый презерватив. От такого длительного возбуждения без прикосновений, теперь же любое казалось почти болезненным. Ещё немного растянув пальцами, Чуя пробует... Ох, блять, как же узко. Нужно ещё немного смазки. *** Чуя вошёл в раж. Поставил Дазая на колени, иногда похлопывал по ягодицам, выбивая с каждым движением все большие стоны. Слишком громко нельзя. В соседней комнате Федор и Николай, это придавало только большего адреналина. Осаму, кажется, уже кончил раз или два, что не заставило их остановиться. Чуя движется уверенно, выбрал правильный угол и буквально постоянно задевает простату. Шепчет что-то Дазаю на ухо, иногда надрачивает, набирая темп с двух сторон. Осаму уже не помнит, кто он, где он. Он просто чувствует каждой клеткой своего тела, если бы можно было слиться ещё ближе, парень бы это сделал. Стоны обоих буквально синхронизировались, как и звонкие ритмичные шлепки кожи друг о друга. — Ч-чуя, я... Я почти... Ах, твою ж,— Чуе много слов не нужно. Он ускоряется, взяв Дазая за шею, буквально втрахивает в постель. И, знаете, как для девственника, он ахуительно долго не кончал. Дазаю строго настрого запретили себя трогать, и парню просто оставалось надеяться, что к возбуждённой плоти хоть краешком пальца прикоснутся. И Накахара пользуется этим. В кульминацию резкими и сильными толчками выбивает последние остатки души из шатена, совсем немного подрочив, заставляет парня кончить себе на ладонь. Сам же делает ещё пару толчков и тоже изливается, но в презерватив. Хорошая же всё-таки штука. Снимает его, падает рядом с Осаму и просто... — Ну ты и громкий, Дазай, — хрустит абсолютно всем, что затекло. Осаму следует примеру. — Я тоже тебя люблю, — первое сказанное вслух признание. Сердце выпрыгивает из-за недавнего яркого оргазма, а тут ускорилось вдвойне. — Я знал, придурок. Иди сюда, — Чуя наклоняется и легонько чмокает парня в нос, а после в губы. — Интересно, сколько времени прошло? Тянется за телефоном, щурится из-за резкого света заставки. — А-ху-еть, — медленно тянет. — Бинтованный, почти два часа прошло. Сейчас 2:54, ужас какой. Дазай на это лишь зевает, подползая к одежде. — Ну и славно, эти олухи уже спят. В зале свет выключен. Нам, значит, тоже можно отрубиться, только ща, я водички пойду наберу. Чуя в этот момент натягивает футболку Дазая, которую тот надевал под толстовку. Опять как платье. — О, и мне захвати, да побольше. А я поссу схожу. Тебе же советую пойти помыться, а то жопа слипнется. — Ну спасибо, — тихий скрип двери, парни разбрелись по разным углам квартиры. Литр воды на двоих ушел за секунду. Как они не умудрились разбудить двоих алкашей — неизвестно. Хотя, кто тут из них алкаш, ещё нужно поспорить. Курят на балконе, убирают за собой, а после ложатся в уже остывшую постель, согревшись друг другом. Чуя медленно перебирает волосы Дазая, поглаживает по спине, шее и рукам. Осаму же просто вжался всем телом в парня, крепко обхватив чужую талию. Они так и не поговорили, но уверены, что сделают это утром... или вечером. Когда Дазай засыпает, его дыхание становится слышным. Ибо Чуя никогда не слышал днём, как Осаму дышит. Это странно, но тихое сопение даёт рыжему понять, что его возлюбленный спит. Последний раз целует в макушку и тоже погружается в сон. Вот это, блять, Новый год.