Сouleurs sombres.

И в действительности холод одолевает ним на физическом уровне. Осаму чувствует, как тело его предает, с каждым днём разрушается. Кончики пальцев немеют, ноги подкашиваются. Во рту постоянно привкус крови, десна кровоточат и ноют от боли. Мышцы выворачивает. Кажется, если так продолжится ещё хоть сутки, он сдастся. Его тошнит, тошнота не уйдет никогда. Тяжело подниматься с кровати каждый раз. Одеяло становится всё теплее, а жизнь в вымышленном мире снов и небытия всё привлекательнее. Дазай постоянно хочет спать; никогда не проснуться; пропустить как можно больше жизни во сне; перестать видеть, слышать, чувствовать и ощущать. Особенно хочется избавиться от кровоточащих десен. Этот кошмар длится, сколько парень себя помнит. А начиная с 11 лет это… Переросло в рутину, ужасающе серую, она угнетает. Он устал, боги, почему каждый раз его детским желанием на новый год, день рождения и на все подобные праздники остаются три заветных, но так и не выполнимых слова: «я хочу умереть»? Чем маленький ребенок заслужил такое желание в его голове? И так тяжело каждый раз сидеть в этой атмосфере праздника, под куранты или громкое «с твоим днём» желать того, от чего все бегут. Но это искренне. Смерть подарит Дазаю успокоение, освободит от мук и позволит его телу разлагаться, как тому и нужно случиться. Чуя бьётся в истерике, не веря в происходящее. Его мозг не позволяет подойти, из-за чего Накахара так и остался в трёх метрах от возлюбленного. Кто же знал, что Дазаю когда-то удастся воплотить давнюю прошлую мечту и наконец-то погибнуть. Вот только сам Осаму стоял рядом. Смотрел. Его тело до ужаса опухло, лицо исказилось в ужасную гримасу, кожа покрылась синюшными пятнами, а голова с шеей почти в полтора раза увеличились в размере. Ему больно. Невыносимо смотреть на любимого человека и быть не в силах ничего сделать, хотя, казалось бы — вот он — Чуя, обними, поцелуй, скажи, что все в порядке. Но Осаму больше нет. А наблюдающим был лишь призрак и остатки души, которые вот-вот рассеются. Накахара в ступоре. Он стоит, стеклянными глазами смотря на мертвого любимого человека, в его груди что-то треснуло и разбилось, и это «что-то» больше никогда не восстановится. Дазай плачет. Он не может смотреть ни на свой труп, ни на погибшего в душе Чую. Ощущение, будто даже цвет его волос изменился с огненно рыжего на тусклый серый. У Осаму колотит сердце, он подходит к висельнику и касается веревки, проводит кончиками пальцев до самой петли. Он не желал умирать. Тогда почему это произошло? *** — Ч-ш-ш, солнце, все в порядке. Я рядом, ну же, посмотри на меня, — Чуя обеспокоенно пытается разбудить Дазая, который крутился во сне. Уставшие карие глаза уставились на младшего. — Это все ещё сон? — охрипший голос словно глухим стуком разразился по комнате. Веки покраснели, болят до ужаса, а мозг ещё не верит в то, что он жив. — Нет, Осаму, уже все хоро– Чую прервал всхлип. Потом ещё один. И ещё. Накахару крепко обхватили руками и тот почувствовал, как намокает его свитер. Дазай… Плачет? Нет, он рыдает. Чуя никогда не видел его таким. Парень не знает, что делать, поэтому просто обнимает в ответ и поглаживает чужие волосы, шепча что-то ласковое. Хоть какие-то слова, которые могли бы успокоить Осаму. Накахара обязательно потом узнает, что же такого произошло во сне, но точно не сейчас. — Чиби… Чиби, мне так страшно, — Дазай будто в бреду без устали бубнил себе под нос. — Хэй, посмотри на меня, — включается тусклый ночник. Чуе больно видеть настолько слабого и уставшего любимого человека. Он хочет защитить его от всего самого плохого, закрыть ему глаза от кошмаров, оставив только щёлочку, где видно светлое будущее. — Это был просто сон. Что бы там ни было, этого не произойдет, — Накахаре приходится говорить полным голосом, ибо комнату наполнил звук плача. Осаму повторял что-то неразличимое себе под нос и Чуе просто невыносимо видеть его таким. Понимать, что он не может разделить чужую боль, забрать себе хоть долю того, с чем каждый день борется Дазай. Все, что ему остаётся — быть сильным рядом с парнем, попытаться хотя бы сгладить острые углы его ноши. Но нос предательски пощипывает, а горло сводит неприятным комком, готовясь вот-вот выпустить наружу слезы. Спустя какое-то время Дазай засыпает на коленях младшего, пока тот механически, будто под гипнозом, гладит его волосы. И так несколько раз в неделю. Хотя Чуя уверен, что это происходит почти каждую ночь, но Осаму боится тревожить его. *** Утро понедельника началось со звона будильника, заведенного на семь. У Дазая снова пары и работа, а у Чуи — учеба. Каникулы пролетели незаметно, парни не успели насладиться спокойствием и друг другом, как тут началась рутина. Каждый был занят своим, Дазай каждый день пропадал на работе — на него повесили ещё два класса, потому что какая-то учительница лет сорока пяти ушла в декрет. Чуя же завел себе новых друзей: в школу на последний семестр перевели двух парней — Мичизу Тачихару и Танизаки Наоми. В итоге пара виделась только вечером и на занятиях в художественной школе, когда Чуя мельком успевал заскочить, чего катастрофически им не хватало. Дазай из-за большой нагрузки ушел в рецидив, начал пить намного больше таблеток и меньше улыбаться. Теперь даже Чуе не всегда удавалось подбодрить парня. Спать старший стал в бинтах и ни на какие уговоры не поддавался. Лишь иногда им удавалось провести вечера за бокалом красного и просто поделиться событиями, что происходили за день. Оба до невероятного устали. Чуя пропустил первый урок, появившись на физику только в середине занятия. Дазай же старался уходить как можно раньше, чтобы прийти не так поздно, однако это тоже не помогало. Всего за месяц он возненавидел маленьких детей в художественной школе и пары в университете. Осаму в классе младшего заменили на Куникиду, гнусного душного мужчину, которого без своего блокнота и очков никто никогда не видел. Чуя скучающе тыкал карандашом в ластик, пока Доппо отчитывал его одноклассника за кривой элипс. Желание учиться рисованию пропало вовсе с переводом Дазая. Поэтому на листе третьего формата кое-как наперекосяк влез кувшин, мандарин и стопка книг. Казалось бы, ничего душнее Куникиды в мире быть не могло, но нет! Те постановки натюрмортов, что он ставил, явно выигрывали в этом. Удивительно нудно. Оценки и хорошие отзывы учителей касательно работ Накахары существенно упали. Мысли Чуи были заняты абсолютно другими вещами. Звонок оповестил о конце урока и начале пятиминутной перемены (которую, кстати, всем классом пришлось вымаливать у Доппо), и Чуи моментально в классе след простыл. Он будто не подчинялся никаким законам физики, за секунды преодолел кабинет, коридор и оказался в классе Осаму. Тот только-только освободился и тоже спешил к любимому. У них было свое тайное место в пролете между закрытым вторым этажом музыкантов и первым — художников. Там их никто не видел, ибо ученикам строго настрого запретили подниматься. Эти жалкие пять минут казались одновременно бесконечными и молниеносными. Они просто молча обнимались, иногда курили в окно, пока никто не видел и просто целовались. Оба устали от всего, только не друг от друга. В свои классы обычно после таких перерывов парни возвращались растрёпанными и Чую однажды чуть не послали к директору «на ковер», потому что уборщица нашла на лестнице его «крабик» для волос и сигаретный пепел. Осаму тогда получил знатно, ибо Накахара много раз предупреждал, чтобы тот не трогал его волосы и курил осторожно. Но… Дазай — это Дазай и он, мягко говоря, распиздяй. Однако, признаться, договариваться с людьми он умеет. Всего-то за лучезарную улыбку, бутылку хорошего вина и розу в целлофане уборщица была сражена наповал, пообещала молчать и пускать их на второй этаж «покурить». Якобы на улице холодно да и времени нет выбегать, все дела. Не знает, бедная, что учитель страдает голубизной. Но ей и не обязательно знать, верно? Чуя же появлялся так же внезапно, как и исчезал. У одноклассников было много вопросов, куда же он девается каждый перерыв, но никто не решался проследить за ним, ибо… Репутация у парня была не то, что бы радужная, каждый знал, что Накахара хоть и мелкий, но если врежет — мало не покажется. Так и бегали по норам целый месяц. *** Наконец-то у пары совпали выходные. Ну, как «совпали»; Дазай вымолил больничный, изобразив умирающего лебедя, а Чуя мастерски выклянчил у Йосано письмо а-ля по семейным обстоятельствам будет отсутствовать неделю. И до этого момента действительно казалось, что они смогут жить в таком бешеном ритме, но… Как только остались наедине друг с другом дольше, чем на пять минут, то стало все ясно. Им катастрофически не хватает времени на любовь. Поэтому эта неделя будет самой яркой за последний месяц. Дазай, не умеющий готовить, старательно лепит из теста сердечки, а Чуя замешивает ещё теста для печенья. Сейчас нет «я». Эта неделя значила только понятие «мы». Такие уж оба зависимые. Будто глоток свежего воздуха после темной и душной кладовой. Вместе принимают душ, готовят, выбирают фильмы, курят, пьют, учатся. И никому это не надоедает. Дазай к концу дня будто перерождается и сияет от счастья. Да, неделя — это, по сути, ничего. А с другой стороны, черт, целая неделя только вдвоём… Он может вдыхать медовый аромат нового шампуня Чуи на его волосах, они в ванной могут дурачиться с мыльными причёсками, использовать фен в качестве микрофона и корчить рожицы на камеру. Наконец-то появились совместные фото. В основном, сделанные на диване с «кублом» на голове и синяками под глазами. Они могли проспать тринадцать часов, утонуть в любви и сексе на неопределенное время, а после невинно пойти пить чай с домашним печеньем, заказать доставку и нахлебаться дорогущего вина, закусывая дешёвой пиццой. Но больше всего они говорили. Обо всем на свете, о смешных тапочках Чуи или же о теории квантового бессмертия и столкновении галактик. О любви друг к другу… Забылись в ней полностью, абсолютно нездорово и эгоистично послали весь мир. Ругались из-за мелочей, бурно мирились, а после долго извинялись. Солнцем Дазай называл Накахару не из каких-то вульгарных соображений. Эти всякие «котики, масики, зайчики» были ему чем-то далёким и чуждым. Солнцем он называл его из-за того, что этот человек осветил путь и дал понять, что Осаму может почувствовать себя живым хотя бы на мгновение. Мгновение, которое парень проведёт рядом с Чуей. Его жизнь — личный кошмар — тянется бескрайне долго и иногда хочется лезть на стену от того, насколько сильно не хочется существовать. Но… С Чуей так спокойно. Будто этот бесконечный поток ужаса останавливается хотя бы на пару часов рядом с ним. Нет ни ужаса, ни страха. Лишь моменты на балконе дают понять, кто Дазай такой, а потом они возвращаются в комнату и… Снова спокойно. Он не хочет даже думать о том, что это может измениться. Дазай любит Чую. Любит его любить. *** — Е-ма-а-а, я бы ей прописал хорошенько! — Чуя возмущается с какого-то момента в сериале, Осаму поддакивает. — Чиби, тебе ещё не раз предстоит это сказать, ибо эта сучка ещё насыпет дерьма по сюжету. — Ну и хорошо же актриса сыграла, если настолько бесит меня, фу, — младший тянется за тарелкой с растаявшим мороженым и отпивает из нее. — Язвочку все, что душе угодно, может вывести из себя, хе-хе, — Осаму получает пяткой в бок и хрипит, не собираясь останавливаться. — Ну вот видишь, абьюзер ты — избиваешь бедного хрупкого мальчика! — Шатен изображает страдальческое лицо. Хотя, Чуя и в самом деле больно пинается. — Что-то я не вижу тут бедных и хрупких мальчиков, разве что здорового осла. Ай, придурок, пусти, ха-ха-ха! — Дазай применяет секретную технику щекотки, пока Чуя «случайно» не кусает его за жопу. Немного пошипев друг на друга, младший обратно удобненько устраивается прямо на своего парня, раскинув руки и ноги. Он скучал за таким Дазаем. И действительно надеется, что ему станет лучше. По крайней мере, Чуя старается помочь. Осаму это безумно ценит. Когда оба умостились, то снова погружаются в просмотр очередной серии «Бесстыжих». Наконец-то они рядом, отдыхают и теперь нет надобности прятаться по углам, хоть и временно. Дазай будто все это время был в неведении. И теперь, благодаря Чуе, он понимает смысл фразы, когда-то сказанной ему Федором: «Истина без любви — ложь. Цени того, кто может дать тебе свет». И Дазай ценит.