Универ возле дурки

Алиса Мама работала в двойную смену на выходных, так что мне пришлось самой себя чем-нибудь занять. А что делать девушке, которая почти полгода не была дома? Правильно: идти на кладбище. Ничто так не поднимает дух, как общение с мёртвыми. На самом деле, я приходила на могилу отца  минимум дважды в год. Типичное занятие по приезду домой. Этот раз не стал исключением. Я ждала нашей встречи, знала, что на душе полегчает. Всегда легчало. Традиция походила на сессии у психолога, только односторонние: без наводящих вопросов и попыток выискать больные места. Погода за окном обещала дождь, потому я прихватила зонтик, оделась потеплее и отправилась в пункт назначения. Работник вежливо кивнул мне, я махнула рукой. Как и обещали, вскоре начал покрапывать дождь. Совсем мелко, тихо-тихо. Ноги тяжелели по мере того, как я приближалась к месту. Нужная мне могила находилась на пересечении церкви и дома с красной крышей. Бесконечные таблички с именами мелькали перед глазами, однако меня интересовала одна-единственная. Наконец, взгляд зацепился за нужную мраморную плиту. Линовский Игорь Владимирович Любящий муж, отец, друг. На дату я специально не смотрела. Не хотела думать о том, как рано он умер. Пальцы сами потянулись к холодному камню. — Привет, пап. Не навещала полгода, прости. Подушечки гладили плиту, пока я всматривалась в выточенный портрет родителя. Такой красивый, светлый человек. Такая тёмная, уродливая смерть. В памяти пронеслись воспоминания о дне похорон. Несколько десятков людей стояли в храме, женщины — с платками на голове. Я знала не всех, но они, похоже, знали отца, потому что скорбели по-настоящему. Как по человеку, который действительно дорог. Всё походило на чрезмерно жестокую картину реальности, в которой мне приходилось смириться с мыслью, что я в последний раз вижу своего папу. В самый последний раз вижу его красивое лицо, довольно мягкие черты, тонкие губы, которые живописно изгибались в улыбке. Мне было горько от одной мысли, но я молила Вселенную, чтобы запомнить момент в мельчайших деталях. Возвращаться к сцене, когда всё окутано пускай ужасом и незнанием грядущего, но зато отцовское тело ещё покрыто кожей. Мелкие твари не успели обглодать его кости, а значит, в моей голове он навсегда останется прекрасным молодым человеком. Мама рыдала взахлёб, хотя раньше я не замечала за ней такой эмоциональности. Она стояла слева от меня, сжимала руку с такой силой, что тем же вечером проступили синяки. Подобная чувствительность с её стороны странным образом вынудила меня принять позицию не страдания, а утешения. Собственные чувства отошли на второй план, и я приобняла маму свободной рукой. Её тело содрогалось, слёзы потоком лились на мою одежду, пропитывали ткань. В глубине души я радовалась, что она смогла прочувствовать скорбь. В таком случае скребущая мгла не засядет внутри. Однако с радостью приходило и осознание: собственную скорбь я закрыла на ключ. В глазах стояли слёзы, пальцы невольно сжались, будто от мышечного спазма, но я буквально запретила себе боль. Если покажусь слабой, это окончательно разобьёт маму. Как всегда, забота о чувствах других одержала верх. Я часто смыкала губы, чтобы пресечь истерику, и сильнее обнимала маму. Ближе к концу процессии, священник попросил нас проститься с усопшим. Я придерживала маму за плечи, подошла к гробу. Она продолжала плакать с той же силой, что и в начале отпевания. Я поджала губы, шагнула к деревянному саркофагу. Ма запретила мне целовать его в лоб и куда-либо ещё, потому как брезговала причиной смерти — хотя никогда в том не признается. И я сделала то единственное, на что была способна, и чего хотела больше всего на свете. Одной рукой обхватила ткань пиджака на плече, другую поцеловала и коснулась холодной щеки. Превозмогая спазмы в теле, которые норовили вдолбить меня в это место, вернулась к маме. Взглянула на картину со стороны. Мертвенно-бледное тело лежало в гробу в добротном костюме, с почти карикатурным макияжем и небольшим разрезом в районе черепа. Зачем? Чтобы исключить насильственную смерть. Не может здоровый мужчина просто умереть в сорок с лишним лет. Но сейчас я не в больнице на опознании, не на похоронах. Его тело давно предано земле, которая оседала с каждым моим визитом всё ниже и ниже. Сознание вырвало меня из пут воспоминаний так резко, что я почти испугалась. Напротив, как и прежде, покоилось каменное надгробие. Желание высказаться рвалось из самой груди, потому я начала тихую исповедь. — Знаешь, я встретила человека. Мужчину. Думаю, он занял какое-то место в моём сердце. Хотя я была уверена, что больше никого не подпущу к себе, Сайлес развеял показную уверенность. Ты бы точно не одобрил его кандидатуру, но не зря твоя дочь упрямая овца: было, с кого брать пример. Я почти засмеялась, представив реакцию. Сейчас он бы сказал что-нибудь стойкое, не терпящее возражений, только потому, что дорожил и хотел уберечь от несчастий. Мы бы пререкались какое-то время, пока мама не позовёт к столу. Тогда всякая ссора заканчивались. Ноги до того стали тяжёлыми, что я опустилась на землю. Мысленно радуясь, что так мы станем ближе. Посмотрела на портрет из-за плеча. — Помнишь, я пришла к тебе первый раз? Четыре года прошло. Тогда же пообещала, что если выйду замуж, не возьму фамилию мужа. Помнишь? Я сдержу обещание, пап. Нет во всём мире человека, которого я бы полюбила больше или хотя бы так же сильно, как тебя. Я родилась Алисой Линовской, Алисой Линовской и умру. Ни один человек не изменит этого, слышишь? (Дождь — Алёна Швец) Тянулась, так рвалась получить ответ, будто он действительно мог что-то сказать или дать знак. Несколько минут я молчала, набираясь сил для дальнейшего разговора. Дождь усилился, волосы наполнялись влагой и тяжелели. Наконец, раскрыла зонтик, но вставать не спешила. Глядела на портрет красивого мужчины, вовсю улыбалась, хотя на душе гнилое месиво вскипало. Мелкая резьба иглой врезалась в глаза, память, как будто я всегда сидела на кладбищенской земле. Будто не ушла после погребения, а осталась здесь на долгие годы в надежде, что родитель воскреснет и восстанет прямо из могилы. Наивная, глупая девчонка. Капли часто забили по зонту, я шмыгнула носом. — У верующих есть предрассудок, что нельзя говорить человеку:"Жить без тебя не могу", потому что тогда Бог заставит жить без любимого. Хоть я не религиозна, но здесь могу быть спокойна. Господь уже забрал тебя, так что мне ничего не страшно. Второй раз не отнимет у нас с мамой. Изображение на плите не двигалось, не меняло эмоций. Я знала, что он слышит меня, пусть со стороны всё выглядело странно. Его округлые брови были немного подняты. Вспомнились моменты из детства, когда отец замечал очередную мою выходку и улыбался, по-детски искренне и счастливо. В свои двадцать я не улыбалась так, как умел он. "Главное не то, кем был мой отец, а то, каким я его помню", — слова поэтессы Энн Секстон. Прочитала давно, и они засели в голове накрепко. Я знаю, что мой отец был не самым честным, здоровым и сильным человеком. Знаю, что он был наркоманом. Но главное не это, не та грязь, которая бросается первой в глаза. Самым важным стало то, каким папа останется для меня в памяти. А я запомню его бесконечным трудягой. Тем, кто пропадал на работе, чтобы обеспечить хорошую жизнь семье и позаботиться об образовании единственной дочери. Отец делал всё, чтобы мы с мамой не нуждались. Какая-то часть меня понимала, почему он не выдержал. Вечное давление, обязательства, ответственность, желание ненадолго забыться. Кто бы не захотел отбросить всё на часик-другой? Но другая часть вовсю кричала о том, как мне не хватало отцовского плеча. Молчание на похоронах вылилось в ужасные последствия: теперь я проживала всё, как в первый раз. Та скорбь, которая не нашла выхода, засела слишком глубоко, и периодически впрыскивала яд в кровь. Подбородок задрожал, я опустила голову. Зонтик свалился на землю, став вдруг ненужным. Я развернула корпус, левую руку погрузила в мокрую землю, правую поцеловала и проделала то же, что на похоронах: коснулась папиного лица. Вернее, изображения. Слёзы скатывались по щекам, мешались с дождевыми каплями. Я наклонилась вперёд, тронула лбом холодный памятник. Старалась перевести дыхание, успокоиться. Счёт до десяти расслабил мышцы лица, слова беззвучно шелестели о камень: — Я люблю тебя, пап. Не смотря ни на что, всегда буду любить. Прощаю твою слабость, и надеюсь, что там, где ты сейчас находишься, хорошо. Вытерла лицо рукавом пальто, обхватила зонтик и побрела к выходу с кладбища. Довольно на сегодня скорби. *** Новый год неумолимо приближался. Время, когда люди наивно верят в то, что новое число в календаре изменит их жизни кардинально. Признаться, долгое время я сама верила в это. Но вера в чудо исчезает, когда встречаешься с жестоким миром лицом к лицу. Меня избивали, топтали в грязь так часто, что всякая надежда на чудо развеялась, точно прах. В свои двадцать лет я была разочарована, будто старушка, умудрённая опытом. Впрочем, портить праздник другим не хотелось, потому я выбралась в единственный торговый центр нашего городка, чтобы прикупить подарок маме. Уже на входе дыхание сорвалось. Люди. Много людей... Чёрт бы их. Собрав выдержку в кулак, я шагнула в многообразие звуков и голосов. Повсюду пестрели цветастые вывески магазинов, приглашали зайти внутрь и потратить все свои деньги. К счастью, шопоголизмом я не страдала, потому и без того небольшая сумма налички спокойно лежала в бумажнике. Так много товаров, самых разных — и привлекательных, и не очень. Некоторые вызывали откровенное непонимание, и моё лицо неосознанно облачалось в гримасу. Украшения и книги я сразу отсекла, поскольку к первому ма была просто равнодушна, а для второго не нашла бы времени. Надо выбрать что-то классное, но не такое серьёзное, как на День рождения, например. Я выходила из одного магазина и заворачивала в соседний. На время специально не смотрела, так как знала, что потраченное время если не испугает, то утомит сильнее, чем бесконечная ходьба. Когда по мысленным подсчётам обошла не меньше двадцати магазинов и ничего интересного не нашла, решила устроить перерыв. Остановилась в открытой кафешке с природным оформлением. Симпатичный официант в изумрудном фартуке подошёл ко мне, я заказала какао и круассан с мясной начинкой. Пока заказ готовился, достала телефон и открыла мессенджер. Пальцы сами тыкнули на диалог с Гринченко. Я глянула на галочки внизу сообщения. Горели обе. Что это значило? Он прочитал. Не знаю, когда, при каких условиях, и в каком состоянии, но прочитал. И не написал ничего в ответ. Даже одно грёбанное слово. Я бы простила его, честно, заткнула гордость, потому что безопасность друга превыше всего. А догадки о его связи с Артёмом Легасовым и его "порошковыми" приключениями только подстёгивали беспокойство. Он уже попробовал что-то? Что именно, в каком количестве? Кто выводил его из наркотического состояния, как я когда-то выхаживала отца? Вспоминал Боря о своей душной подруге Лисе-Алисе под сопровождение зрительных и слуховых галлюцинаций? Ногти с силой уткнулись в корпус телефона. Одну секунду я думала о том, чтобы написать ещё что-нибудь. Возможно, прощание. Ведь его молчание говорило громче всяких слов. Когда пальцы уже ткнулись в клавиатуру, официант принёс мой заказ. Улыбнулся, ушёл. Я сочла это за знак Вселенной, спрятала телефон поглубже в карман. Круассан вышел дико хорошим, и я пообещала себе, что съем ещё минимум десяток до конца каникул. В моём распоряжении почти два месяца, так что риск располнеть близился к нулю. Вгрызаясь в ароматное мясо, я в который раз приходила к выводу, что не быть мне вегетарианкой. Чувство рвущихся волокон, солоноватый привкус нежной свинины дурманили голову круче афродизиака. От удовольствия глаза закатывались, и мне было плевать на то, что подумают люди. Я слушала хруст слоёного теста, не торопилась с трапезой, так что мысли ненадолго обрели покой. Когда с едой было покончено, попросила упаковать ещё один круассан с собой: пускай мама поест после смены в больнице. Оглянув место, в котором я остановилась, поняла, что осталась ещё половина магазинов. Перспектива не самая радужная, но надо же иногда выходить в мир. Переведя дыхание, направилась в магазин с аксессуарами для дома. На входе поздоровалась светловолосая женщина, я улыбнулась в ответ. — Ищете что-то конкретное? — Не уверена. Хочу сделать подарок маме на Новый год, но всё кажется неподходящим. — Есть предпочтения в цветах? — Что-нибудь спокойное, пастельное. Она не любитель вычурностей. — Небольшая пауза. — О, маме нравится, когда вещи вкусно пахнут. Можно отталкиваться от этого. — Хорошо. Найдём что-нибудь для вас. Женщина ненадолго исчезла из поля зрения. Я принялась осматривать ассортимент. На полках можно было заметить гобелены ручной работы, глиняные и фарфоровые вазы самых разных форм, украшения для кухни и спальни, различные статуэтки. Глаза разбегались от широкого выбора, и, будь у меня деньги, я бы скупила большую часть товаров. Наконец, продавщица окликнула меня. Я развернулась и заметила в её руках то, что заставило сердце сжаться от восторга. Изящный серебряный канделябр. Глаза округлились, я с изумлением приняла изделие в руки. Работа очень тонкая, аккуратная. Подсвечник не выглядел старинным, так что в душе теплилась надежда, что денег мне хватит. С тенью страха подняла карточку с ценой, и сразу выдохнула от облегчения: цифра оказалась не заоблачной. Глянула на женщину, улыбнулась шире. — Можна к нему ароматические свечи? — Нужно! Без них ведь нет смысла. Мы обе посмеялись, и следующие минут пять потратили на то, чтобы найти подходящие по отдушке свечи. Упаковав всё в подарочный пакет, работница пожелала хороших праздников. На минуту я забыла, что в торговом центре покупки оплачивали на общей кассе. В хорошем настроении спустилась на первый этаж. Заметила очереди у каждой стойки, устало выдохнула. Зато у касс самообслуживания было почти пусто. С их появлением моя жизнь превратилась в нечто сносное. При каждом походе в магазин раздражала не столько очередь, сколько сами люди. Поганые чертята, мнящие, будто они одни хотят смыться поскорее в свою норку. Имеют ещё наглость дышать в затылок и выкладывать товар в нескольких сантиметрах от твоего. Господи, надеюсь, для таких есть отдельные котлы в Аду. Я пробила товар, глянула на сумму. Для покупки пришлось потратить деньги и с пенсии, и со стипендии, но меня радовало, что хватило на действительно классный подарок. Вспомнила, как мы семьёй часто ужинали при свечах. Считаю, что это правда классная традиция, достойная внимания. Маме наверняка понравится. С такими мыслями любое уныние не могло задеть меня. Когда захотела провести оплату, монитор начал упрямиться. Тыкнула на экран, ещё раз — безрезультатно. На помощь подоспел консультант. — Вам нужно указывать количество, если... Он глянул на меня с эмоцией озарения, как и я на него. — Алиса? Алиса Линовская, филологический? — Да. А ты... — Дима Колесников. С параллели. — Точно. Мы вместе ходили на историю. Я помнила Диму, просто не узнала сразу. В школьные годы за ним увевались многие девчонки, но я не входила в их число. Уже тогда меня заботили вещи более серьёзные. Хотя признаться, с годами он похорошел. Вытянулся, обзавёлся щетиной — ну прям брутал в перспективе. Я заметила, что парень не сводит с меня глаз, и кивнула на монитор. — Ну, с ностальгией разобрались, давай помогу с покупками. Глянул на экран, просканировал волшебную карточку, и меня снова вывело на окно оплаты. Хлопая глазами, я повторила действие. На сей раз обошлось без проблем. — Спасибо, Дим. — Обращайся. Взяла пакет, но поняла, что знакомый не торопился уходить. — Что-то хотел? — Да просто думал, вдруг у тебя нет планов на Новый год. — Особых планов нет. Тебе не с кем праздновать? — спросила прямо. Колесников покраснел, стал прятать глаза. Забавно, каким стеснительным он вырос. Образ сердцееда остался в школьных годах. На лице загорелась почти трогательная улыбка. — Если честно, да, не с кем. Родные разъехались, а я не смог отпроситься с работы на поездку. — Хороши родные, раз бросили в праздник. — Да не, я сам не хотел им отдых портить. Короче, сложная тема. — Должна предупредить, что у меня есть парень. Ты никак не должен меня касаться, флиртовать и всё в этом духе. Парень? Интересно, что сказал бы Сайлес на подобное заявление. Ты же его имела в виду, так ведь? Допустим. Считаешь, когда вы занимаетесь петтингом на глазах у посторонних, это не даёт права называться парой? Я ждала чего-то более официального. Вроде вопроса-ответа, в результате которых всё прояснится. Ну сорян. Сложно обсуждать подобное, когда он вроде как послал меня, и нас разделяет почти тысяча километров. При встрече — если она состоится — обязательно поставлю на повестку дня статус наших отношений. Дима поднял раскрытые руки, тем самым вернув меня в реальность. — И в мыслях не было. Я уважаю чужие границы и обещаю, что не сделаю ничего, что могло бы навредить тебе и твоим отношениям. — Чудно. — Хлопнула в ладоши, поправляя пакет. — Я напишу тебе время и место встречи. Уже развернулась, когда парень окликнул: — Но у тебя нет моего номера! — Тот, кто ищет — найдёт, — сказала на прощанье. Радость от покупки подталкивала меня идти домой быстрее обычного. *** Канун Нового года вызывал почти такое же трепетное чувство, как в детстве. Я спрятала мамин подарок под ёлку, которую нарядила заранее, выбрала наряд в праздничных цветах и продолжила заниматься приготовлениями. Пригласила Диму с утра пораньше, чтобы он помог мне. Ещё одна пара рук не стала бы лишней с учётом того, сколько планировалось блюд. Пока мама, как обычно, пропадала на работе, мы с Колесниковым совершили поход в магазин. Пускай бóльшую часть покупок я сделала пару дней назад, некоторые продукты честно забылись. Парень помог донести пакеты, поддерживая ненавязчивую беседу. Наконец, пришёл час куховарить. В первую очередь сделали киш с мясом и овощами, так как на него требовалось больше всего времени. Далее занялись картофелем в горшочках с сыром и зеленью. Сделали небольшой перерыв на обед, Дима рассказал мне, что его семья решила уехать на неделю в горы. Обещали привезти сувениры, похвастать фото и видео. Я слушала его и проникалась сочувствием к ситуации. — Должно быть сложно осознавать, что ты — единственный, кто остался без отпуска, — невесело ответила, допивая чай. — Всё не так плохо. Они сейчас радуются, но когда вернутся, начнётся мой отпуск, пока они все начнут работать. Я в плюсе. — Это с какой стороны посмотреть. Заметив пустоту в его чашке, протянула руку, чтобы забрать. Дима решил проявить манеры и обхватил её первым. Мои пальцы тронули его ладонь. Тело неприятно задрожало, взгляд опустился к кухонной плитке. Гость заметил реакцию, но говорить ничего не стал. Я посмотрела на него с предостережением, ведь за моей спиной находилась стенка с множеством ножей. — П-прости, я не специально. — Забили, — процедила низко. Какое-то время в воздухе витало напряжение, но за нарезкой салатов быстро развеялось. Мы вспоминали школьные годы и бесконечное количество нелепых ситуаций. Как его одноклассники подожгли дверь в туалете на уроке физкультуры, как девочка, которой он нравился, подарила ему печенье в подарочной бумаге с героями Marvel, и много чего ещё. Я слушала рассказ, иногда смеялась, не скрывая удивления, какой насыщенной была его жизнь в школе. Я могла вспомнить разве что усиленную зубрёжку и свою вторую любовь. Дима удивился, когда узнал, что ею стал мальчик из его класса. Потому что уже тогда знал меня, как "умненькую девочку, которая живёт в учёбе". Точнее даже я не сказала бы, но фраза нисколько не оскорбила меня. Я с малых лет гордилась своими знаниями и не хотела сливаться с большинством. Кто-то посчитал бы выскочкой, однако меня волновало только собственное восприятие. За ностальгией и протиранием посуды прошло оставшееся время. Мама вернулась поздно вечером, незадолго до боя курантов. Мы с Димой уже сидели в дурацких, но очень душевных свитерах с оленями, расставляли бокалы для игристого. Поухаживали за ней, насыпали в тарелку то, что она просила и слушали, как прошла смена. Признаться, кроваво-болезненные подробности несильно вдохновляли, но я считала, что кто-то должен разделить с ней эту тяжесть. По телевизору тихо звучала речь президента, пока я гладила руку мамы. Колесников предложил исполнить традицию с пеплом в бокале, и мы неуверенно согласились. Моя брезгливость проснулась от мысли о сгоревшей бумаге в бокале, впрочем, торопливо исчезла. Каждый написал что-то своё на клочке, поджёг подальше от ёлки, и утопил записку в газированном напитке. В моей сгорело короткое: "Пусть близкие не покинут меня..." Все залпом осушили бокалы, поморщились от странного привкуса и весело посмеялись. Куранты ознаменовали приход нового времени. Новых испытаний и радостей. Я не знала, что предложит мне этот год, и всё же отчаянно держалась за светлый исход. Что хуже не будет, и он не ранит меня слишком сильно. Когда с желаниями было покончено, созрели для десерта. Я нарезала яблочный пирог, который готовила вечером, поухаживала за Димой и мамой, и они довольно замычали, как только откусили. Иначе быть не могло: мой фирменный рецепт никого не оставлял равнодушными. Дима мотнул головой, привлекая внимание. — Поделишься секретом, Алис? Моя мама любит выпечку, но с яблоками не дружит. — Если хорошенько попросишь. Мама посмеялась, тронула моё запястье. Настало время распаковывать подарки. Дима вручил мне небольшой пакет. Под слоем цветастого конфетти прятался брелок с именем нашего города. Я любила его, несмотря ни на что была привязана. Благодарна улыбнувшись, с ужасом осознала, что ничего не приготовила в ответ. — Дим, я... я не подумала, что будем дарить что-то друг другу. Прости, у меня нет подарка для тебя. — Ты чего? Ваше гостеприимство и такой щедрый стол — лучший подарок. Если б не ты, я бы так и сидел дома в одиночестве в праздник. Участь незавидная. Он махнул рукой, давая понять, что ситуация пустяковая. Я немного расслабилась, и всё же корила себя за необдуманность. Мама почувствовала моё уныние, протянула коробку. Я обхватила — тяжёлая. Открыла и воззрилась на серию книг, о которой грезила уже долгое время. Конечно, на скромную стипендию я не имела возможности разгуляться, однако не могла и представить, что в очередной сочельник родительница проявит такое участие. Не в силах сдержать широкую улыбку, потянулась обнять маму. Гладкие корешки обтягивала плёнка, я боялась хоть немного их поцарапать. Затем вручила свой подарок. Обычно усталый взгляд матери расцвёл, она аккуратно касалась канделябра. Уголки губ поднялись, мне показалось, будто она сейчас расплачется. Я снова обняла её, чтобы спрятать слёзы, если понадобится. Обошлось коротким всхлипом. Ма отстранилась, ещё с минуту разглядывала подарок со всех сторон. Наверняка вспомнила наши семейные вечера. Я знала, что ей было больно, как и мне. Но так же знала, что хочу создать новые воспоминание. Не омрачённые потерями, болью и горем. С такими мыслями вспомнила о нашей новогодней традиции. Я нарезала вторую порцию пирога, угостила всех и перед сном мы в сто тысячный раз — Дима, вероятно, впервые — смотрели "Гордость и предупреждение" с Кирой Найтли в главной роли. Время уже перевалило за два часа ночи, когда Морфий призвал в свою обитель. *** ... — Меня закрыли здесь, потому что знал слишком много. Знаешь, некоторые верят в теорию высших возможностей человека. Он снова затянулся сигаретой. Я с жадностью следила за малейшим действием. — Что за теория? — спросила с интересом. — Она утверждает, что люди могут воспринимать разные реальности и создавать собственные, но из-за блоков в наших сознаниях перейти границы этой реальности обычные люди не могут. В отличии от психически больных, например, шизофреников. Они же видят реальность иной, без блоков. Можно сказать, у них чистое сознание. Звучит неплохо, даже романтично, пока тебя не упекут по этой причине в психбольницу. — Значит, у тебя чистое сознание? Аметистовые глаза посмотрели на меня, в груди всё сжалось. Казалось, я перестала дышать. — Нет. Оно изуродовано их стараниями. И сомневаюсь, что придёт в норму. Не в ближайшее время точно. — Мне жаль, Сайлес. Мужчина обхватил решётку, посмотрел на меня затравлено. — Ты должна вытащить меня отсюда, Алиса. Я умру, если проведу в больничке ещё хотя бы месяц. Без тебя... Не могу, он убивает меня. — Кто? Симонов? — Подошла ближе. — Освободи меня! Я не выдержу долго! — перешёл на крик. Тело вздрогнуло, но я не отошла. Нашла его руку своей, несильно сжала. — Что мне сделать? Скажи, я всё сделаю. Он глубоко дышал, глядя по сторонам. Наконец, посмотрел на меня, резко успокоился и мирно ответил: — Приходи на наше место. Я буду там. Всё изменится очень скоро, милая Алиса. Я распахнула глаза. Время на телефоне показывало шесть утра. Солнце ещё не взошло, Колесников и мама мирно спали. Сердце зашлось в бешеном ритме, однако теперь я знала наверняка: наша с ним история не закончена. Ещё нет.