Цепной пёс

      Выстрел.        Красный орошает стену заманчиво-яркими цветами.        Тойя вздыхает, поднося к губам бокал с дорогим вином, и закидывает ногу на ногу, разглядывая в отражении зеркала напряженную спину в багровой рубашке.        Брызги чужих мозгов почти касаются его лакированных туфель, и Дон равнодушно оглядывает очередной упавший к ногам труп.       Великолепная комната с дорогим убранством из места собрания в считанные минуты превратилась в побоище. Разве что он сам не сдвинулся с места, вместо этого уделив внимание муссу из горького шоколада и бокалу сухого белого. Не пропадать же десерту зря?       Какая-то еще стоящая на ногах женщина выхватывает из рукава карманный нож, целясь в его голову. Кажется, она думает, что сможет спастись, лишив его жизни? Прямо на глазах мужчины широкие ладони впиваются в мягкую белую кожу и скручивают. Тойя только незаинтересованно топит вздох в стекле - с глухим криком жертвы смешивается тошнотворный хруст.       Вернее, он был бы тошнотворным, если бы Тойя к нему так сильно не привык. Женщина издает тихий надломленный звук и кашляет кровью.       Он тянется за салфеткой, прикрыв лицо рукой, и устало произносит: — Теперь костюм насмарку. — Да что ты?       И зал замирает в звенящей тишине, пока еще пахнущий только кровью. Это ненадолго, и поэтому он хочет убраться отсюда, да поскорее. Не хватало, чтобы его рубашка провоняла трупами…       Все те же окровавленные пальцы, минуту назад разорвавшие чужую глотку, тянутся к его щеке, мягко очерчивая линию скулы. Они доводят след до брызгов красного на бледной коже и останавливаются.       Тойя смотрит снизу вверх в такие знакомые глаза, горящие зеленым огнем на самом своем дне. — Знал бы ты, как пошло это выглядит, — Хрипло усмехается хозяин руки, так нагло поглаживающей его скулу и оставляющей там кровавые отпечатки: — Белоснежно-белый, идеальный, и с кровью на лице. — Ты редко горазд на такие комментарии. — Тойя медленно моргает, протягивая руку в черной перчатке и хватая красный ошейник за бляшку. — Закончил играться? — Все для вас, Аойяги-сама, — Мурлычет сыто его цепной пес, позволяя утянуть себя ниже, к чужому лицу.       Тойя укоризненно качает головой, хмуря брови, и отпускает железный ремешок: — Я же говорил тебе не звать меня так, Акито.       Акито щерится насмешливо, но молчит. Соглашается, естественно. Вместо этого он протягивает руку, по локоть залитую кровью, в его сторону. Галантный кавалер в красном.       И Тойя невольно заглядывается на свое отражение, возникшее за широкой спиной в зеркале на противоположной стене: он и вправду почти чопорно-чист; застегнут на все пуговицы, в идеально отглаженном белом костюме, с пальто, наброшенным на плечи. Надменный, по-дорогому статный, на его лице - холодное отчуждение.       И Акито, стоящий рядом, поддерживая его руку в черной перчатке своей, по сравнению с партнером выглядит, как дикий ураган: он в черных брюках, уже помятых и влажных, одной лишь порванной рубашке и неопрятно повисшем галстуке, весь с ног до головы покрыт еще свежей кровью. Такое отмывать будет тяжело…  — Нравится картина, господин? Такой чистый и правильный. — Довольно хмыкает Шинономе, прижимая изящную руку к своей груди. Он смотрит в серые глаза сквозь отражение, улыбаясь только уголком рта. — Мой.       Тойя не стесняется, ощущая мрачное удовольствие: Акито готов искупаться в крови ради него, и не раз. И вот сейчас он снова обагрил руки, сохранив своего господина идеально чистым. Безжалостный цепной пес особой бойцовской породы, выращенный только одним хозяином, вскормленный только одними руками, беспрекословно верный только одному слову.       И это урчащее «господин», прозвучавшее так издевательски… Аж мурашки табуном пробежались по позвоночнику. Мужчина прекрасно знал, что между ними уже давно нет ни титулов, ни разницы.        И все же Тойя в ответе за демона, которого приручил.  — Знаешь… Мне не очень нравится этот костюм. — Правда? — Ухмылка Акито становятся шире. Он свободной рукой по-собственнически обнимает чужую талию, оставляя на чистой белой ткани кровавые следы; прижимает к себе, и сцепленные ладони оказываются пойманными между двумя телами.       Тойя слегка наклоняет голову, почти касаясь носом загорелой скулы, и вглядывается в бледные веснушки и хитрый блеск зеленых глаз. — Фасон не мой, я предпочитаю Английский Итальянскому, — Улыбается он, прижимая раскрытую ладонь к теплой щеке своего «цепного пса». — К тому же мне нравится чувствовать твои руки.       Довольно мыча, зеленоглазый льнет к прикосновению; скользит широкой рукой вверх и вниз по чужой спине, то ли поглаживая, то ли желая запятнать белую ткань пиджака до конца: — Настолько нравится, что ты даже готов потерпеть чужую кровь? — Ради тебя я стерплю все, что угодно, — Якудза тихо усмехается, низко мурча в теплые губы с привкусом железа. — Хочешь - преподнесу тебе лапы тех ублюдков, которые посмели тебя тронуть сегодня? — В ответ на такое утверждение Акито темно глядит на него из-под ресниц, и его сильная рука опускается еще ниже. — Сможешь сделать из них таксидермию и выставить на полочке, как коллекцию.       И в этом весь он: хищный, вечно голодный, мстительный, такой жестокий. И все - ради своего хозяина, своего партнера. Все ради Тойи. Аойяги тихо ахает, усмехаясь, когда теплая липкая рука сжимает его ягодицы. — Очень заманчиво. — Полушепотом говорит он, едва касаясь губами кончика чужого уха. — Зачем же они мне?       Акито издает низкий мрачный звук. Его зубы проходятся кромкой по шее Тойи, виднеющейся между плотно застегнутым воротником и челюстью. — Чтобы знали, что будет, если тронуть произведение искусства своими грязными ручонками. — Твердо говорит он, прикусывая чужую нижнюю губу, и Тойя чувствует тяжелый привкус крови на языке. Он дурманит и наполняет его сердце странным счастьем.       Рука в черной перчатке опускается на сильное плечо, и якудза отвечает на горячий поцелуй нежно, успокаивая своего партнера. Под все еще зажатой между их телами рукой он чувствует громкий ритм чужого сердца. Наверняка Акито ощущает то же самое. — Э?! — Громкий стук звучит на периферии слуха, как сквозь толщу воды. Кто-то кричит. — ТВОЮ МАТЬ!? ОЗАБОЧЕННЫЕ УБЛЮДКИ-..        Тойя нехотя отодвигается от Акито ровно настолько, чтобы развернуться на крик. Рыжий в ответ недовольно хмыкает и решает переключить свое внимание на его шею и нежную кожу у нижней челюсти: без стеснения он покусывает и легко целует каждый миллиметр, не особо заботясь о неожиданных свидетелях. — А, Шираиши-сан. Что-то случилось? — Лениво растягивает по слогам имя помощницы Аойяги, плавясь в чужих объятиях.              Шираиши выглядит глубоко оскорбленной. Она красная до кончиков ушей и сжимает в кулаке и без того пребывающие в плачевном состоянии бумаги. Сверкая глазами, женщина тычет в их направлении пальцем и задушенно рассыпается руганью: — МНЕ СКАЗАЛИ, ТУТ СТРЕЛЯЮТ, И Я ПРИБЕЖАЛА, А ВЫ ОБЖИМАЕТЕСЬ!? — Дак свали, в чем беда? — Недовольно отвечает на такие предъявления Акито, и его голос вибрацией отдается по всему телу Тойи. Приятно. — НО ТУТ ТРУПЫ?! ВЫ ОБЖИМАЕТЕСЬ В КУЧЕ ТРУПОВ! — Заголосила Ан. — В КРОВИ!       Восприняв это, как личное оскорбление, Акито освобождает вторую руку и, прижав чужое тело плотнее к себе, наклоняет Тойю почти к самой земле. Поцелуй выходит простым и мягким вразрез с плещущим из рыжего мужчины недовольством, и Аойяги смеется в губы своего партнера, обхватив его шею ладонями. Какой же Акито дурак… — ГОСПОДИ!? — Раздается со стороны двери, и Ан вылетает из разгромленного банкетного зала пулей. — МЕРЗОСТЬ!       Вновь поставив Тойю на ноги, рыжий лиходей морщит нос: — Как же она бесит.        Тойя смеется в ответ, поглаживая большими пальцами колкие кудрявые волосы на чужом затылке: — Неужели она тебя смутила? Хотя Шираиши-сан отчасти права - нам стоит идти. Тут начинает… Пахнуть. — Ага, смутила, вот еще. — Акито последний раз чмокает любимую родинку на бледной щеке и с сожалением разжимает крепкие объятия. Ему мало, и Тойя это видит.       Якудза мягко смеется, проводя большим пальцем по размазанной по веснушчатому лицу крови.       Шираиши снаружи все еще выглядит оскорбленной до глубины души, и Азусава тщетно пытается утихомирить ее пыл.       Чисто ради чужой реакции Тойя треплет рыжий загривок своего партнера, томно выдыхая: — Отлично сегодня справился… — И Акито довольно хмыкает, подставляясь под незамысловатую ласку. — …Хороший мальчик. — О ГОСПОДИ ВСЕМОГУЩИЙ, Я УВОЛЮСЬ!…       Кажется, - смутно думается Тойе, - такими темпами ему прийдется нанять другого охранника для Азусавы.