i love your flowers but i love you more

      — Итак, — Ровен вовремя замолкает. Он научился это делать всякий раз, когда Ксавьер приходит и таким выражением лица. Будто собирается кого-нибудь убить. Что довольно часто, — Как всё прошло?       Ксавьер уставился на него, будто не веря, как его соседу хватает наглости открывать свой рот и дышать тем же воздухом, что и он. Хотя Торп сам себе противоречит, ведь в груди приятный трепет, который он сам понять не может, но терпеть способен.       — Думаю, так себе. Где письма?       — Сжёг их, — это ложь, но Ксавьер достаточно зол, чтобы выпалить её, не откашливаясь и не вздрагивая. Будь проклят он и его неспособность лгать.       — Ксав, как ты мог! Я думал, мы договорились оставить письма.       — Нет, не договаривались. И не называй меня так, — устало рычит Ксавьер, — В любом случае, мне не жаль.       — Кристально ясно, что вы не правы, мистер «Я борюсь со своими чувствами и проблемы с Daddy Issues, что меня злит каждый день». Но, — быстро начинает Ровен, прежде чем Торп успел бы закатить истерику или вырубить его, — Галпин? Реально? Я думал, между вами всё кончено после… ну ты знаешь, прошлого года, — это пока ещё острая тема, временами. Нужно быть осторожным. —Да, — хрипло усмехается Ксавьер, и его горло становится похоже на чертову пустыню, — Оказывается, я их и видеть-то не должен был. Он слал их Уэнсдей. Цветы дошли только до моей двери. Смешно, да?       — Черт, мне жаль.       Вот это был удар поддых. Будто Ксавьер и без того мало себя жалел.       — Закрой. Рот, — грозит пальцем Ровену.       Ровен издаёт звук, похожий на плохо подавляемый смех.       — Без шуток, чувак. Знаю, ты стал, ну, эмоционально привязан к этим письмам, — серьёзно объясняет Ровен, хмуря брови, — И к цветам, конечно. Я имею ввиду, если бы кто-то решил подшутить надо мной, заставив верить в существование тайного поклонника, целый месяц, я бы тоже чувствовал обиду.       — Пять недель, — тихо поправляет Ксавьер.       — А?       — Письма приходили пять недель.       — Ладно, пять недель, — соглашается Ровен.       — Я иду спать.       — В одиннадцать? Утра?       — Возражения?       — Нет, сэр.       Верно. Пять недель комната наполнена мерзкими чёрными цветами. Уже давно не угол — часть их загромождала стол Торпа, медленно подбираясь к стороне соседа. Целая оранжерея, как сказал Аякс. Ксавьер позаботился о каждом цветке, и ни один из них не увял, все цветут и извиваются под его взглядом, восхитительны в своей бездонной красоте, в которую Торп просто не может не влюбиться.       Что ж, с горечью думает Ксавье, направляясь к кровати среди морских джунглей черного и темно-фиолетового цветов, по крайней мере, их больше не будет.

***

      Или, по крайней мере, он так думал.       В вечер четверга, как раз когда Ксавьер собирается на вечернюю пробежку, вот те на — слегка скрученная записка с узнаваемыми небрежными каракулями, перевязанная изысканным коричневым кружевом, и Торпу не нравится скорость, с которой он опознал отправителя. Тут же. Букет — погодите, букет? — оливковых роз завернут в старую газету и аккуратно перевязан коричневой лентой в тон.       Ксавьер не уверен, как долго он там стоял, разинув рот.       Он больше не знает, чего ожидать от записки. Но всё равно читает, не потому что хочет, но потому что любопытство сжигает изнутри.       На этот раз больше слов, и больше никаких поэм и лестных комплиментов о его губительной любви и смертоносном взгляде.       Записка гласит:

«Не знаю, какой твой любимый цвет, так что прислал под цвет глаз, для надёжности. Жди меня завтра у статуи Крэкстоуна? В 6pm. Не опоздай. :)»

      О, какие ужасы этот злобный смайлик сотворит с ним сегодня вечером. Часть Ксавьера хочет быть жестокой и проигнорировать записку. Вторая выше этого, почти. И розы под цвет глаз? Тайлер реально уделил столько внимания подмеченным деталям? Это не должно удивлять, думает Торп, учитывая, что Ксавьер смотрел на него глазами, чуть не вылезавшими из орбит, три четверти времени их последней, весьма неудачной встречи.       Что не так.       Снова, он убеждал себя, не вина цветов в том, что их купили. Так что Ксавьер поднимает букет и торопливо кладёт на кровать, мысленно напоминая себе купить огромную вазу после пробежки.

***

      Занятия закончились в четыре. Так что у Ксавьера есть примерно два часа, чтобы подготовиться к своей, кхм-кхм, встрече с Тайлером. Строго профессионально и чтобы выяснить, как в голове Тайлера возникла столь блестящая идея уничтожить его фреску.       Да. Ксавьеру нужны ответы.       Они собираются поужинать? В кино, к примеру? Обсудить всё за едой или каким-нибудь дурацким ромкомом, или что-то в этом роде? Что ему надеть? Костюм? Нет, слишком много стараний. Худи звучит комфортно, но у Ксавьера на данный момент есть только светло-фиолетовое и с «Smash Mouth», написанным на нём в жёлтом пузыре, и это он ни за что не наденет. Лишь путь стать посмешищем. Не то чтобы Торпа это заботило.       В конце концов, он останавливается на изумрудной водолазке и чёрных джинсах, и покидает общежитие в пять часов.

***

      В итоге, он приходит на полчаса раньше.       Сейчас это более чем отстойно, стоять под проливным дождём, когда грубо завязанный мужской пучок Ксавьера поник, как неполитый цветок (несмотря на его очень влажные обстоятельства), а зонт, очевидно, не в его руке. Торп резко срывает намокшую резинку для волос, и теперь, вероятно, выглядит как мерзкое болотное чудовище, которое пожирает младенцев.       И он ждёт уже сорок пять минут. Это уже седьмой раз, когда Ксавьер щелкает запястьем, чтобы просмотреть время, и он почти уверен, что этот раз будет последним. Становится холодно, и это совсем не помогает.       Ксавьер вскипает, в его венах начинает течь лава. Вот он, настоящий план Тайлера. Заставить его стоять под дождём, как дурак, одетым как на гребаное свидание, только для того, чтобы потом кинуть. Ха. Поистине продуманно, думает Торп, но единственный глупец здесь – он сам. Поверил Тайлеру третий раз: сейчас, в День Евангелизма и на встрече на прошлой неделе. Даже если Ксавьер знает, что направляется прямо в ловушку, он все равно решает войти туда, подобно бестолковой мыши.       Он в раздражении сжимает кулаки. Но прежде чем Ксавьер успевает сломать статую или костяшки пальцев, к нему приближается тень, и по мокрой траве раздаются громкие, торопливые шаги — хлюп-хлюп-хлюп-хлюп — в унисон кровожадному ритму под ребрами — и кто-то бежит навстречу с невероятной скоростью. Ксавье просто слишком устал, чтобы уклоняться. Он закрывает глаза и готовится к удару. Его нет.       — Мне так жаль, — вот что говорит ему кто-то, тяжело дыша. Это Тайлер во плоти, за исключением того, что его кудрявые волосы полностью спутаны, намокли, а по обеим сторонам щек большие красные пятна, и Галпин выглядит так, будто его только что сбил грузовик, — Клянусь, я не забыл. Я не знал, что пойдет такой ливень, потому забыл дверь до перерыва, и кафе залило, и отец убьёт меня, если я оставлю всё так, ну ты понимаешь. Понадобилось время, чтобы всё убрать.       — Всё в порядке, — говорит ему Ксавьер, потому что он, к своему стыду, больше удивлён, чем зол.       — Ты… не злишься?       — Неа. Всё хорошо, — всё не хорошо, но на этот раз Галпин прощён.       Губы Тайлера изгибаются в ухмылке, и это заразительно. Натренированная невозмутимость Ксавьера трещит по швам, и он сам почти автоматически улыбается в ответ. Это опасно. Назад, назад.       — Так, — Торп прочищает горло, — что мы собираемся делать?       — Ужин, — громко заявляет Тайлер, — И потом я покажу тебе одно место.       — Место?       — Это сюрприз. Никаких подтекстов. Ксавьер обычно не любил сюрпризы, но иногда они кажутся настолько будоражащими, что он не может найти в себе сил отказаться.       — Понял.       — Тебе неинтересно? — Тайлер глядит на него со странным выражением лица.       — Ну, да, но ты настолько уверен в своём месте, что, я думаю, это не забегаловка или захудалый парк развлечений.       — Не любишь толпы?       — Не люблю шум.       — А. Тогда хорошо.       — Итак, наблюдение за звёздами?       — Хэй! Ты обещал не подглядывать.       — Ладно, Боже. Пошли уже, — говорит Ксавьер, подавляя улыбку, которая так и лезет каждый раз, когда он расслабляет черты лица. Торп уточняет, — Ужин.       Тайлер сияет.

***

      Тайлер не останавливается на забегаловке.       Это приятное место, теплое и наполненное тихой болтовней, тускло освещëнное восковыми свечами и фонарями, висящими на каменных стенах. Нежная музыка на иностранном языке, арабском, как думает Торп, играет фоном, создавая эту странно уютную атмосферу, за которую Ксавьер не может не быть благодарным.       — Как ты вообще нашел это место? — спрашивает Ксавье, когда ему приносит лимонный капеллини симпатичная официантка, что многозначительно улыбается им обоим, прежде чем вежливо кивнуть и вернуться на свой пост, — Это так… — отлично, теперь ему нужно найти утвердительно-грубое прилагательное, чтобы описать этот ресторан. Ксавьер ломает себе голову ради хотя бы одного.       — Освежающее? — подсказывает Тайлер.       — Ах, да. Это слово, — Ксавьер пытается натянуть улыбку. Запах капеллини восхитительно подавляющий, идеальная смесь электризующей кислинки и нежной солености, и Ксавьер не может не проникнуться. Конечно, с отточенным застольным этикетом.       — Я не думал, что ты так любишь спагетти, — хихикает Тайлер, и это заставляет Ксавьера хмуриться, потому что, что теперь?       — Что это должно означать? Мой дорогой деревенский мальчик, это не спагетти, это капеллини, — говорит Ксавьер с самым ужасным итальянским акцентом, который, как он уверен, Тайлер когда-либо слышал, голосом, полным заметного сарказма, — И даже в этом случае нет ничего плохого в том, чтобы любить спагетти, — Тайлер определенно думает, что теперь у него какая-то причудливая одержимость спагетти. Кхм-кхм, пастой.       Но Тайлер, кажется, не возражает. Просто сияет, как пылающее солнце вселенной Ксавьера. В отличие от мерцающего пламени свечи рядом с ним, которое гарантирует легкое жужжание горящих крыльев, созвучное трепету в его сердце.       — Я имею в виду, — застенчиво начинает Тайлер, — ты выглядишь как парень, который каждый вечер ужинает в роскоши, поэтому я подумал, что ты захочешь попробовать что-нибудь новое и пойти за бургерами.       Это не похоже на комплимент, но снова им является. И если Ксавьер был полной противоположностью тому, кого только что описал Тайлер, он предпочитает не комментировать это. Вместо этого Торп неуверенно поднимает бровь, хмурясь, — Я?       — Я не имел в виду ваше семейное происхождение. Ты просто выглядишь таким… м-м-м, царственным…?       — Царственным? — бровь вздëргивается еще больше. Тайлер слегка краснеет.       — Я имею ввиду, ты высокий, и у тебя длинные волосы.       — И?       — И у тебя есть непостижимая манера поведения и очевидное чувство гордости.       — Допустим…       — Что делает тебя похожим на правителя, разве нет? — ухмыляется Тайлер, будто горд этим.       — Это, — говорит Ксавьер, — твой окольный способ сказать мне, что ты считаешь меня привлекательным?       Ухмылка с лица Тайлера исчезает и сменяется выражением чистого шока. Как будто он никогда не задумывался о последствиях своего довольно… странного выбора прилагательного.       При осознании этого оба заливаются краской.       — Это была шутка, — невесело хрипит Ксавьер.       Остаток ужина проходит тихо и крайне неловко, так как никто из них не хочет говорить.

***

      Когда они заканчивают, дождь перестаёт лить.       — Так, эм, вы всё ещё идём… ?       — Да, — твёрдо говорит Тайлер.       — Прости, что только сейчас. Я ничего не продумал, — да быть не может, чтобы Ксавье Торп извинялся перед этим презренным человеком, который разрушил его фреску в прошлом году и с которым он сейчас не на свидании.       — Все в порядке, — говорит Тайлер, ободряюще улыбаясь, — Я тоже.       — Так куда мы идём?       — Следуй за мной, — Тайлер хватает его за руку и буквально тащит в лес вместо того, чтобы дать Ксавьеру идти рядом.

***

      Темно, очень темно, а лес жуткий и красивый, и почти тихий, если не считать торопливых шагов и шелеста листьев на ночном ветру.       Они останавливаются, сгорбившись и хватая ртом воздух.       — Ты же не собираешься здесь спрятать мой труп, да? — задыхается Ксавьер, — А что, тихое место, где никто не услышит мой крик.       — Не будь идиотом, — говорит Тайлер, закатывая глаза, — Ксавьер.       Холодает, Торп забывает, как дышать.       — Ох.       В животе снова жужжат раздражающие бабочки. А ему хочется улыбаться, улыбаться, улыбаться—       — Шевелись, я долго ждать не буду, — зовёт Тайлер издалека. А что остаётся Ксавьеру, кроме как идти за ним, словно влюблённый дурак?

***

      Водопад каскадами ниспадает с зазубренных скал, и лучи лунного света, словно серебряные нити, падают вниз, заполняя лужу небытия. И из-за того, что вода сегодня ослепительно чистая, а луна настолько яркая, Ксавье не может не замереть от благоговения.       — Это… — начал он, но слова застряли в горле, — Вау.       — И вправду, «вау».       Тайлер, смотря на него, широко улыбается, и Ксавьер не перестаёт думать, что брюнет сегодня слишком улыбчив. С другой стороны, он сам усердно старается не улыбаться.       — Пойдем, — говорит Тайлер, пытаясь схватить его за запястье, а Ксавьер отшатывается, словно инстинктивно, но, противореча себе, быстро старается сократить расстояние, чтобы схватить за руку в ответ.       Однако Тайлер, кажется, не возражает, и, помимо легкого шока на лице, его кончики ушей окрашиваются в малиновый цвет, и Галпин сжимает его в ответ, сжимая пальцы так, чтобы их с Ксавьером пальцы переплелись.       Затем Тайлер приводит его в пустую пещеру за водопадом, и когда они садятся, понимают, что там темно и сыро и, возможно, это не самое удобное место для ночлега. Но пальцы Торпа и Галпина переплетаются, и это все, что имеет значение в данный момент.       — Ты… привёл меня на водопад, — медленно говорит Ксавьер.       — Привёл.       — И ты держишь меня за руку.       — Да.       — Это свидание? — спрашивает Торп с ухмылкой.       — Не знаю, а это так? — Тайлер издевается. Если бы это был кто-то другой, Ксавьер бы тут же огрызнулся. Это стало своего рода защитным механизмом, нерушимой стеной, построенной из кирпичей гордости, чтобы скрыть его уязвимость. Но самое странное и даже пугающее, что Ксавьер находит эту привычку невероятно милой.       — Почему? — возражает Ксавьер, подавляя желание лебезить по такому поводу, — Ты же сказал, что те цветы были не для меня.       — Да, не были.       — Но? — подсказывает он.       — Но я рад, что ты их получил.       — Я думал, ты и—       — Мы просто дурачились, правда, — смеется Тайлер, и от этого звука у Ксавьера перехватывает дыхание, — Клянусь. Это было небольшое, эм, соревнование между мной и Уэнсдей в том, кто напишет самое отвратительное любовное письмо. Энид — судья.       — Такого я точно не мог предвидеть. Значит, ты выиграл.       — Неа. Мои письма не дошли, помнишь? Они, наверное, думают, что я струсил.       Оу. Так вот, что имел ввиду Тайлер, когда говорил, что это уже не имеет значения.       — Что получает победитель? — спрашивает Ксавьер, изображая интерес, несмотря на то, что внутри он чувствует себя дураком от вскружившего голову огромного облегчения.       — Если победит Уэнсдей, Энид будет каждый приход в кафе получать три бесплатных кекса…? — заканчивает с вопросительной интонацией. Тайлер беспомощно пожимает плечами, — Пока кафе не закроют.       — Как это вообще работает? — Ксавьера распирает от этой нелепицы, но он сдерживается до смешка. В конце концов, требуется время, чтобы установилась идиллия, — А ты? Что ты получаешь?       Тайлер краснеет.       — Тайлер?       — Я не должен этого говорить.       — Скажи это.       — Нет.       — Скажи!       — Это смущающе…       — Я не буду смеяться.       — Обещаешь?       — Это связано со мной, да?       —… да.       — Тогда не обещаю.       — Эй, — Тайлер дуется, и Ксавьер ловит себя на мысли, что хочет поцеловать это хмурое лицо в оттопыренные губы.       — Ладно. Не буду. Говори.       — В общем… Я попрошу или нет попросить их привести тебя в кафе.       — Это всё?       — Да.       — Ну, тогда это чертовски большая потеря, — ехидно говорит Ксавьер, наклоняясь с ухмылкой, — для них.

***

      — Мне нравятся твои волосы, — признается Тайлер, скручивая и разгибая пальцы в гладких каштановых локонах, — Длинные и очень красивые.       — Ты по этой причине со мной? — Ксавьер с претензией указывает на голову.       — И по многим другим.       — Например?       — Твои губы.       — Эти мерзкие вещи, которые из него выходят, или…?       — Обе.       — Так, теперь мы встречаемся? — спрашивает Ксавьер.       — Думаю, да, — Тайлер открыто усмехается, и эту очаровательную улыбку Торп хочет сохранить только для себя.       — А когда я начал тебе нравиться?       — Это «двадцать один вопрос»? У тебя осталось шестнадцать.       — Ответь мне, детка.       Тайлер чуть не захлебнулся слюной.       — Со дня Евангелизма, — шепчет он.       — Со дня, когда ты разрушил мой шедевр и избил меня до полусмерти? Или…?       — С него, — кивает Тайлер.       — Я что, выглядел настолько сексуально, протирая столы и стулья?       — Да. Но, Ксавьер, насчёт прошлого года…       — Тише, — Ксавьер целует его, давая понять, что давно простил.

***

      — Ты действительно сохранил те цветы?       — Теперь ты задаешь вопросы. Но да. Хочешь на них посмотреть? Они моë сокровище.       — Звучит опасно.       — Разве?       — Твой сосед не возражает?       — О, Ровен? Он обожает их. Возможно, даже больше, чем меня.       — А ты? Я или цветы?       — Цветы, — объявляет цветы без тени сомнения.

***

      «Что-то» начнётся завтра.       Ксавье протаскивает Тайлера в Невермор, чтобы показать его личную монохромную (с оттенком зеленого) оранжерею, как и обещал. Дать полюбоваться всеми этими цветами темной, загадочной красоты, черными георгинами, которые переплели их судьбы, и розами оливковых глаз Ксавьера, что ознаменовали их первое свидание.       И Тайлер, к слову. Тайлер делает единственное, что умеет. Он откидывает голову назад и смеется, а затем целует Ксавьера, затаив дыхание, пока их колени не подгибаются и они вдвоём не падают.