will we meet again?

Бомгю с усилием захлопывает дверь и сползает по жесткой поверхности лакированной древесины венге. В его ушах мерзко звенит, пока он пытается восстановить дыхание — грудина бесконтрольно вздымается, расширяясь до такой степени, словно он был постоянно растущей вселенной, а самому его существу грозил скорый гравитационный коллапс. Кровь в одно мгновение приливает к голове, в глазах темнеет и сознание на несколько минут оставляет его. Юноша осознаёт происходящее лишь спустя какое-то время, чувствуя как шею начинает невыносимо саднить тягучая боль. Ошибкой Чхве был неосознанный выбор позы для отдыха — голова, повисшая над грудью, казалась инородным предметом, от которого хотелось скорее избавиться. Ему страшно было представить, что сейчас творится с его внешним видом: во-первых, он был невероятно чистоплотным и чувствительным юношей, поэтому не мыться больше трёх суток для него было сродни пытке, во-вторых, кажется, его чудесная атласная рубашка теперь выглядит, как драные лохмотья, испещренные вытянутыми нитками, и в-третьих, в его спутанных и взлохмаченных волосах уже были готовы поселиться голуби.    Художник с большим усилием поднимается с пола и оглядывает свой дом с любопытством, обычно ему не присущим. На первый взгляд ничего не изменилось, но в воздухе витало опустение, из-за которого цвета блекли, представая перед наблюдателем сероватой маской, скрывающей под собой то, что он оставил здесь совсем недавно. Из размышлений его с громких треском выдергивает звук предмета, ударившегося о пол.    — Добрый день, господин Чхве, — из-за угла неспешно выплывает небольшая фигурка, облачённая в простое белое платье безо всяких лишних деталей. Она потёрла глаза и, отвернувшись, зевнула, прикрыв рот ладошкой, — в этот раз вы отсутствовали более, чем обычно. У вас что-то случилось? — девушка взволнованно вопрошала, направляясь к Бомгю, продолжавшему в неком забытье прожигать взглядом одну из картин в позолоченной раме, покоившуюся на стене.    — Здравствуй, Иса, — юноша кивает ей, не поворачивая головы, — ничего сверхъестественного не произошло. Просто небольшая незапланированная поездка в Милан, — Бомгю проговаривает медленно и вальяжно, изо всех сил стараясь не показывать своё беспокойство, нахлынувшее на него свирепой волной.    — Надеюсь, вы хорошо провели время в этом внезапном вояже. Вас не было почти трое суток, поэтому я заволновалась. Уже думала наведаться к вашим друзьям и осведомиться о вашем местонахождении, — девушка улыбается и отводит взгляд в сторону, — полагаю, вам стоит умыться и переодеться. Я подготовила вам комплект чистого белья, он у вас на кровати, — Исабель приподнимает уголки губ, — я буду на кухне, если нужна помощь, то позовите.    Шурша складками длинной юбки из сатина, она удаляется, вновь оставляя Чхве в одиночестве. В его голове кружатся мысли, кружатся слишком беспорядочно, от чего виски пронзает острая боль. Это милое существо в платье, сияющее ангельской невинностью и чистотой, день ото дня вдохновляло его на работу. Её молчаливое присутствие, взгляд, наполненный нежностью до краёв, забота, не требующая абсолютно ничего взамен, внимание к каждой детали, наполняющей душу Бомгю — всё это она сочетала в себе, храня в сердце нежные чувства к близкому другу. Милая Исабель Сарто любила его безмерно и была готова для Бомгю на всё, что ему будет угодно. Платоническая любовь прочно овладела ей с того дня, когда она впервые увидела благородство и великодушие своего господина и попала к нему в дом.    Три непростых года назад, в один из дней, когда над городом грузно нависало небо, застланное грозовыми тучами, Исабель печально глядела в окно своей крошечной комнатушки, которую ей предоставил хозяин. Менее, чем через четверть часа начинался её «рабочий день». Кончики пальцев леденели, а сквозь прикрытые веки на подол пышной юбки по бледным щекам стекали солоноватые капли, ударяясь о золотистый сатин с глухим стуком, не слышным никому, кроме самой девушки. Еле заметным отражением в оконном стекле мерцало измученное лицо, на которое через несколько минут будет натянута снисходительная, но пустая улыбка.    Сегодняший день абсолютно такой же, как и сотня предыдущих, прожитых в бессмысленных беседах с богатыми господами, которым услужливо была подсунута хрупкая одинокая девушка, не имеющая достаточно воли найти в себе сил бороться. И вот, стук в дверь в дребезги разбивает её молчаливые грезы о свободе.    — Вставай, господин Моретти уже заждался. Негоже опаздывать в такой день, — звонкий голос гувернёра эхом отражается от голых стен.    Исабель нехотя поднимается с жесткой кровати, оправляет смявшиеся складки платья, и, тяжело вздохнув, выходит в такой же мрачный, как и её убежище,  коридор, тускло освещенный парой лампад. Предательски выбившаяся из прически кучерявая прядь надоедливо лезет прямо в глаза. В попытках хотя бы заправить её за ухо, девушка по собственной невнимательности пропускает последнюю ступеньку шаткой лестницы и отправляется в краткосрочный полет прямо в сторону тёмного паркета. Исабель смыкает веки, предвкушая, как с ног до головы покрытая позором побежит в комнату накладывать очередной слой свинцовой пудры, чтобы хоть как-то скрыть синяк, который, по её предположениям, должен был горделиво занять добрую половину её высокого лба.    Но удара не случается. В удивлении распахнув глаза, она ловит на себе пристальный взгляд темных глаз.    — Мадемуазель, будьте осторожны, впредь, смотрите под ноги, чтобы избежать столь неприятных конфузов, — юноша спешно убирает руки с её талии, кланяется и отходит к стене, возвращаясь к своему собеседнику.    Исабель не успевает ничего ответить, прерванная резким толчком в спину. Учуяв запах дешевого вина, она точно понимает, кто стоит за её спиной и что за всем этим последует.    — Неблагодарное ничтожество, как ты посмела говорить с этим человеком? Забыла, что ты делаешь лишь то, что скажу тебе я? Или тебя давно не наказывали? — мужчина яростно сжимает её плечо, с усердием шепча угрозы, — ещё один такой проступок и ты забудешь, кто тебя на свет породил.    Их милую беседу прерывает господин, разодетый так роскошно, что блеск его отполированных пуговиц ослеплял.    — Какая прелестная дама! Позвольте узнать, как я могу провести с ней вечер? — гадкая ухмылочка растягивается на его лице, поросшем недельной щетиной, — а может быть и всю ночь, — он в нетерпении тянется короткими руками к девушке, вожделея одним лишь её видом.    — Пять сольдо и она в вашем распоряжении, — Моретти пьяно подмигивает и отходит в сторону, давая потенциальному клиенту возможность внимательнее рассмотреть товар.    — По рукам. Позвольте… — он тянется к карману жилета.    — Господа, покорно прошу меня простить, но, позвольте, я предложу сто сольдо за эту мадемуазель, — взгляд всё тех же тёмных глаз обращается к Исабель.    — Ох, конечно, она ваша, — сутенёр как ни в чём не бывало отталкивает господина с сияющими пуговицами, — какие-то дополнительные услуги желаете запросить?    — Думаю, лишь одну, — юноша улыбается, поглядывая на испуганную девушку, что явно была в замешательстве, — я хочу выкупить её у вас. Насовсем.    — Простите, возможно, вы меня не так поняли, но у меня такого в прейскуранте нет…   — Цена вопроса?    — Тысяча сольдо.    Этот милый худощавый парнишка, совсем не выглядящий как богач, что может в одно мгновение спустить тысячу сольдо непонятно на что, небрежно кидает увесистый холщовый мешочек в руки Моретти и жестом приглашает Исабель к себе.    — Да как вы! — купец, имевший планы на куртизанку, сжимает ладони в кулаки и гневно сдвигает брови, — я был первый!    — Деньги всё решают, к вашему сожалению, — юноша с ухмылкой кланяется мужчинам, один из которых довольно заканчивает пересчет денег, а второй стоит, беспомощно уронив голову на грудь.   Кивнув в сторону выхода из темного помещения, насквозь пропитанного запахом дешевого алкоголя, он, наконец, обращается напрямую к новой знакомой, чьи глаза всё ещё были широко распахнуты в безмолвном вопросе:   — Мадемуазель, пройдемте за мной. Ваши вещи будут уже к вечеру доставлены в мой дом, ни о чём не переживайте, — юноша придерживает дверь. Он выуживает из кармана тонкие белые перчатки, неспешно натягивает их, расправляя ткань на длинных пальцах, а затем подаёт руку девушке, только что успешно спасенной из рабства, чтобы помочь ей забраться в экипаж.   Как только они трогаются, с губ бывшей куртизанки слетает вздох облегчения и она в удивлении, перемешанном с благоговением перед этим темноволосым незнакомцем, впервые за все время начинает говорить:   — Кто вы? — вполне логичный вопрос, который мог бы задать человек в такой ситуации, но всё же это звучало немного глупо.    — Ох, прошу прощения, я даже не представился. Меня зовут Чхве Бомгю, я представитель гильдии художников Венеции. Спешу уточнить, что я забрал вас с собой с целями отличными от тех, что преследовали все те люди, с которыми вам не повезло встречаться до этого дня. Не затруднит ли вас сообщить мне ваше имя?    — Исабель, — она делает паузу, понимая, что теперь её фамилия не просто росчерк пера в документах, а полноправная часть имени, — Исабель Сарто. Я, к сожалению, ничего грандиозного из себя не представляю. Но вы, я полагаю, уже заметили это.    — Не стоит так говорить о себе. Каждый из нас прекрасен в своём проявлении, — Бомгю улыбается.    — Может быть, вы и правы, — она замолкает на несколько минут, — но зачем? Зачем вы меня забрали? У вас что, личной жизни нет? Или денег слишком много? Не думайте, что вы таким образом покорите меня, и я отдамся вам как миленькая! — она сводит брови, сердито глядя на художника.    — Как вы могли подумать о таком? Неужели я произвожу такое отвратительное впечатление? Позвольте, я вам скажу кое-что. В мире полно несправедливости и страданий, мириться с этим я не намерен. Я прекрасно осознаю, что не смогу спасти всех, но я в силах даровать надежду хотя бы одному существу. Так получилось, что вы стали той, кому я решился помочь.   — Какие самоуверенные слова. Ваша гордость не знает границ! Но раз так, позвольте спросить у вас: что вы потребуете взамен на мою свободу? Не думаю, что вы просто так отступите.    — Ничего неприличного. Я живу один и часто путешествую по стране, отправляюсь на различного рода выставки и представления. Мне бы не хотелось оставлять мое скромное жилище на долгий срок в запустении. Если вы не возражаете, то я бы хотел назначить вас своей гувернанткой. Об оплате вашего труда не переживайте — всё по справедливости. От вас будет требоваться только поддержание порядка и счастливая улыбка на вашем прелестном лице. Если моя личность окажется вам не по вкусу, то я оплачу вам обучение и помогу найти достойную работу, — он поправляет волосы и оглядывается по сторонам, отмечая, что они почти приехали, — буду надеяться на вашу благосклонность.    Слова Бомгю не то чтобы удивили Исабель — они её по-настоящему шокировали. Никогда она бы не могла подумать о том, что с ней будут обращаться настолько вежливо и обходительно. Она уже и забыла о том, что может иметь собственные мнения, желания и мысли. Последние несколько лет она жила, подчиняясь чужой воле, поэтому возможность выбрать то, как сложится её судьба дальше, пугала её.    — Я… я, наверное, соглашусь. Только обещайте одно, — она подаётся вперед и хватается за руки Бомгю, крепко сжимая его ладони, — не заберите свои слова обратно. Прошу, пусть будет так, как вы и сказали. Мне некуда идти, у меня нет денег и всего пара платьев, которые я даже не смогу продать, чтобы заработать хоть что-то. Если вы солжете мне, то жизнь, которую вы так хотели спасать, исчезнет навсегда.    В момент, когда она заканчивает говорить, кучер со звонким окликом останавливает лошадей. Бомгю выбирается из повозки первым, а после вновь подает руку Исабель, сжимая ее пальцы сильнее и дольше положенного.    — Я не могу просить у вас сиюминутного доверия, но могу лишь сказать, что все сказанные слова являются долгом для меня. Я исполню их во что бы то ни стало, чтобы не разочаровать вас, — он кланяется девушке, благодарит кучера и отпирает дверь, выпуская на улицу тяжелый аромат масляных красок.    С того дождливого дня Исабель обосновалась в светлых покоях на втором этаже дома Бомгю. За три года она привязалась к человеку, спасшему её от трагического конца, и каждый день она была бесконечно благодарна ему. Чхве никогда силой не держал её при себе — у Мадемуазель Сарто всегда была возможность уйти от него, заняться своей жизнью, но в душе её теплилась любовь к нему и желание заботиться. Тем более она всегда знала, что её господин сможет предоставить личного учителя, если она, вдруг, изъявит желание получить какое-то образование. Но, кажется, ей и так прекрасно жилось с умением читать и писать.    Воспоминания приятной пеленой накрыли Бомгю, который неспеша набирал себе ванну. И правда, что бы он делал, если бы эта милая девушка не упала на него с лестницы? Конечно, он мог сам о себе позаботиться, убраться в доме, написать деловым партнерам, но с её помощью всё стало в разы проще. Их привязанность была взаимной, но нисколько не тянущей вниз. Они все ещё были отдельными личностями, но только рядом друг с чувствовали себя дома.    Испорченная недавним путешествием шелковая рубашка летит на пол, так же, как и остальные предметы одежды. Бомгю не самым элегантным движением забирается в медную ванну, придерживаясь руками о борта. Душистый пар, поднимающийся с волнующейся поверхности воды, забирался теплом под кожу, даря столь желанное расслабление. Юноша погружается целиком под воду, сбегая от реальности, которая не согревала теплом в отличии от воды. С его губ срывается несколько кристальных пузырьков, наполненных его тревогами, прежде чем он находит в себе силы вынырнуть и схватить ртом свежий воздух. Чхве, наконец, может позволить себе прикрыть глаза и почувствовать себя в безопасности. То, что он пережил часами ранее, практически заставило его переосмыслить своё существование и задуматься о том, что он делает что-то не так.    Несмотря на тревогу, время от времени охватывающую его с ног до головы, сомнения быстро рассеиваются под действием ароматных трав, что Исабель заботливо расставила по углам: мята, лаванда, розмарин с цедрой лимона покоились в небольших фарфоровых блюдцах. Комок спутанных мыслей в голове постепенно приходил в порядок и успокаивался, переставая беспокойно выводить перед глазами не самые приятные сцены. Выстрел, забравший жизни двух слуг, что по неосторожности сказали слова, ранившие сердце самовлюбленного купца, звучит где-то вдалеке, уже не тревожа художника.   Внезапно Бомгю широко распахивает глаза, осознавая, что уже которую минуту видит перед собой лицо того юноши, с которым они провели одну из предшествующих ночей. «Ёнджун», — имя звенящим эхом рассыпается в ушах, будто кто-то старательно шептал его, навевая волнующие воспоминания. Бомгю откидывает голову на округлый борт и тяжело вздыхает. Конечно, Бомгю не стеснялся заглядываться на людей, которые ему нравились внешне, но от чего-то взгляд Ёнджуна из воспоминаний заставлял опускать взгляд и кусать губы то ли от неловкости, то ли от признания его превосходства. Он всегда с легкой насмешкой глядел из-под длинных ресниц, но ни в коем случае не со злобой. Язык его тела безмолвно сообщал, что этому человеку можно довериться, ведь за ним ты будешь как за каменной стеной.   В голове Бомгю образ до безобразия подробен. Красота, сокрытая в глубине тёмных глаз яркими всполохами взрывалась в его памяти, пуская мурашки по спине. Ему кажется, что Ёнджун стоит прямо перед ним, стоит лишь податься вперёд и он сможет его коснуться, вновь ощутить бархат его нежной кожи, испускающей цветочный аромат. Бомгю бессознательно тянет руку вперёд и касается миража. Прикосновение запускает по телу волну неприятного холодка, что стремительно распространяется от кончиков пальцев к самому сердцу, пуская то в лихорадочный танец. Выдуманное изображение покрывается мелкой рябью, а перед глазами Чхве всплывает яркое изображение каждой секунды той самой ночи, которую он провёл вместе с Ёнджуном.