Инди, синти-поп и рэп

Темная-темная ночь. Некуда идти, нечего ждать и некого звать. Весна была похожа на раннюю зиму. Снежные хлопья кружились в воздухе, морозили кончик носа, путались в волосах, не таяли от пара, исходившего из рта. Юнги потерялся и потух, на небе не было звезд, а в груди сердца, пока окна квартиры не озарялись светом. Они поругались. Наверное, настолько сильно впервые, если забыть про злополучный девятый класс, гормоны, новых знакомых Чимина, пытавшихся столкнуть того на темную дорожку, и неловкого поцелуя со стороны Юнги. Чимин был пацаном резвым, любимчиком девчонок и самым обворожительным ангелом в глазах учителей. Только с Юнги показывал свой гадкий характер, недовольство и высокомерие. — То, что ты выше меня на пару сантиметров, не делает тебя лучше, Юнги-я, — надувшись ныл Чимин, пока его верный сосед по парте помогал обрабатывать коленки после путешествия на заброшках. Высокомерие, если так можно сказать, было от комплекса низкого роста. Гадливость заключалась в подтрунивании и непослушании. Только в этот раз последнее переросло в настоящий скандал. — Я, блять, не маленький, о’кей? — зло кричит Чимин, впервые за несколько лет позволяя себе повысить голос. — Засунь инстинкты мамочки себе в жопу! — Тогда потом не прибегай с просьбами посюсюкаться и выцеловывать твою жопу! — огрызается в ответ Юнги. Чимин делает оскорбленное лицо, в притворстве хватается за сердце и замолкает на секунды, словно Юнги в очередной раз выкинул его пачку сигарет в мусорку. Он с диким волнением облизывает губы и хмурится, решаясь на глупость. Юнги подбирается, уже мысленно готовясь на подлость и оскорбления. Так получилось, что обычно в их отношениях все тихо и мирно. Редкие стычки случались, но заминались под неловким накрывающим осознанием, что если продолжат, придется и заканчивать. А именно выяснять отношения. Кто они друг другу. Чем занимаются последнюю пару лет. Почему целуются зимой в темных переулках, кидают друг друга в холодные сугробы и греются там же в теплых объятьях. Отчего как старая супружеская пара разделили обязанности по дому, зачем спят в одной кровати, хотя есть как минимум свободный диван, как максимум ванна. К чему секс и ленивые ласки после него? Что вообще происходит вокруг и когда наступит конец? Чимина несет. Он, привыкший к чужой опеке, сегодня не был готов ее принимать. Такое бывает. Напряжение накапливается, мысли уже не могут усидеть на месте, а под руку подворачиваются всякие Юнги с заботой. — Да кто ты вообще мне такой, чтобы указывать куда и с кем идти? — выплевывает он в конце концов. Юнги, мысленно готовый к такому повороту, все равно дергается, как от пинка под дых. Ладно. Ладно, думает он. Это было действительно больно. — Ты прав, — соглашается Юнги. И встает со стула. Проходит мимо любимого человека, дергаясь в бок в проходе и ударяясь больным плечом об косяк, словно нет ничего в мире страшней, чем коснуться того. Хотя пару мгновений назад было все наоборот. Он хватает куртку в темной прихожей не глядя, обувается быстро и выходит в подъезд, громко хлопая дверью. Да пошло все нахуй. В груди клокочет злость и самая настоящая обида. Потому что он хотел как лучше. Он, блин, беспокоился как дурак, что его вечная проблема влипнет во что-то опять, и просто попросил быть осторожным. Но сейчас злость переполняет его, смешивается с ядовитым «мне никто не нужен» и «съеду завтра же к матери», приправленное желчью. Если Чимин так хочет, то все равно. Вырываясь на прохладную улицу, Юнги понимает, что стащил не свою куртку и со злорадством в очередной раз посылает своего недо-друга в пешее-далекое, лишь бы не рядом с ним. Но стоит сделать пару вдохов и уйти на неосвещенную детскую площадку, как все яростное опадает с него, как и собственная задница на качели. Становится апатично-суицидально больно. Помиримся, думает он, и прячет руки в карманы, нащупывая пачку сигарет. Обязательно помиримся. А как иначе? Иначе представить страшно и невозможно. И это ложь. Картинки и сценарии мелькают перед глазами, и приходит сожаление. Не было необходимости в очередной раз наседать. Чимин ведь и правда не маленький, разберется. А Юнги мог бы в очередной раз залатать раны, зализать ушибы и зацеловать чужую задницу. Ему ведь совсем не в тягость. Он ведь привык. Неужели, обмусоливает очередную мысль Юнги, я правда для него никто? Окна их квартиры тухнут и через пару минут выходит спокойным шагом Чимин в куртке Юнги. Будто ничего и не случилось. Просто выбежал за сигаретами в ближайший магазин и вернется вот-вот, чтобы тонуть в объятьях друг друга и атмосфере их маленького мира без страха. Однако сейчас их мир надломлен. Как кровоточащая рана, он пускает в организм опасные бактерии. Того глядишь настанет столбняк. В худшем случае, конечно. К несчастью, Юнги в чаще такие и верил. Особенно, если это касалось Чимина. Он остается сидеть на качелях, морозя задницу, ещё немного. Ещё чуть-чуть, надеясь, на самом деле, дождаться Чимина и извиниться. Даже если придется просидеть всю ночь, если верить обещанию, что тот вернется только под утро. Телефон оставлен в их комнате на кровати, кошелек в рюкзаке, а до отчего дома пилить около полутора часа пешком, но это успеется. Он хочет дождаться и извиниться, потому что мороз его пугает меньше, чем невозможность починить надломленное. А вдруг сбудутся все его страшные опасения? Что тогда? Изменится все. В первую очередь его взгляд на мир. Даже сейчас на небе не виднеется звезд и дело совсем не в густо заселенном каменном городе. Чимин всегда умудрялся найти хоть одну, а сейчас пустота. Иногда проплывают одинокие рассеянные облака, похожие на сизый дым от сигареты и только. За исключением тусклой луны, поблескивающей полумесяцем. Он пропускает его возвращение. Кухня озаряется светом и он видит в окне очертания Чимина, курящего там. Полный идиот реально бегал за сигаретами и теперь портит их пахнущую ужином квартирку табачным дымом. Юнги готовил в надежде, что они пообедают вместе и завалятся спать. Может он действительно перегнул палку, когда Чимин по возвращении из универа первым делом сообщил, что убегает с Тэхеном на очередную авантюру. Выпуская пар воздуха, Юнги касается холодных качелей вспотевшими ладонями и поднимается, неуверенным шагом возвращаясь к подъезду. Поджидает, топчась на месте, когда выйдут соседи, и юркает внутрь, решаясь проигнорировать лифт и «проветриться» по пути к ставшей уже родной двери съемной квартиры. Занеся руку над звонком, Юнги прокручивает в голове монолог с «извини, вспылил, иди куда хочешь, больше наседать не буду, пожалуйста, не бросай меня, ага, пока». Он не готов к третьему варианту «больше так продолжаться не может» и уж тем более к девятому с «разъедемся?». Но жизнь не спрашивает обычно о готовности. Она бьет на отмашь неприподъемным мешком с картошкой, а потом аккуратненько проверяет кончиком носка на смерть или ещё живой. Однако, Юнги жмет на звонок, тяжело сглатывая. Дверь распахивается спустя долгих тридцать две секунды, и то замок заел: сколько же раз Чимин просил написать арендодателям, чтобы сменили. — Юнги-я, — неуверенно шепчет вроде как первая и пока что, как Юнги надеется, последняя любовь его жизни. — Извини, — говорят они вместе и заминаются на пороге, зная, что им предстоит многое обсудить. Юнги чувствует, как третий, восьмой вариант, а также не особо удачный пятый, сами собой отпадают и совсем не вписываются в атмосферу, воцарившую между ними. Она неловкая, руками потрогать можно, но мягкая, с обещанием на успех и сладкие поцелуи с горчинкой от ненавистных сигарет. Именно поэтому Юнги решается обозначить свою главную цель, о которой он также успел подумать сто миллионов-миллиардов раз. — Было бы очень кстати, если бы ты стал мне кем-то большим. Чимин удивленно моргает, а через секунду растягивает пухлые губы в улыбке. Да, он тоже считает, что это было бы кстати.