Серебряные нити сшивают небо и землю

Вскоре после разговора в лесу Глен поделился с Шиньей историей своего знакомства с Махиру. Это был очень смущающий опыт. Отчасти, потому что воспоминания о тех двух встречах всегда были для него чем-то личным, о чем Глен не делился ни с отцом, ни с Шигуре, отчасти же, потому что с возрастом рассказывать кому-либо о встрече с «лесной феей», которая оказалась королевской дочкой, было попросту стыдно. Но принц был предельно откровенен с ним, говоря о своих чувствах, и Глену хотелось ответить на это взаимностью. Как он и ожидал: Шинья начал смеяться. — Ты был таким милашкой в детстве, Глен, — подразнил он слугу, когда перестал гоготать в голос. — Позволить увести себя в лес незнакомой девочке, еще и два года подряд, ну надо же. В смущении Глен ткнул его кулаком в плечо. Ударить в полную силу он не решился. В конце концов, формально они все еще оставались королевским сыном и слугой, пребывавшим в его подчинении. — Прости, что не дал тебе сохранить образ Махиру таким, каким он был в твоих воспоминаниях, — добавил Шинья позже. Выглядел он при этом настолько серьезно, что Глену стало не по себе. — Все в порядке, — ответил он, помедлив. — Я ценю, что ты поделился со мной. — Да… — отозвался Шинья мягче. — Я тоже. Глен не понял тогда, говорил ли принц о себе или же имел в виду рассказ самого Глена. Переспрашивать он не стал.

***

После этого они больше не вспоминали ни о Махиру, ни о своем отношении к ней, по крайне мере вслух. Как будто выговорившись, оба смогли наконец принять факт ее смерти. Тем не менее Глен чувствовал, что принцесса, каким-то невообразимым образом, смогла сблизить его со своим неудавшимся женихом. Как и говорили Гоши с Саюри, Шинья действительно оказался неплохим человеком и очень лояльным господином. За все восемь месяцев он лишь однажды наказал Глена, неожиданно оскорбившись на неудачную шутку. — Неужели у меня действительно такие проблемы с чувством юмора?.. — сконфуженно пробормотал Глен, который, оставшись на сутки без еды, до сих пор не понимал, что именно так разозлило Шинью. Саюри в ответ промолчала. То ли, потому что чувство юмора у него действительно было так себе, и она не хотела его обижать, то ли, потому что ее собственному господину не требовалось повода для наказаний. Осознав это, Глен тоже пристыженно замолчал. Он определенно недостаточно ценил все, что Шинья сделал для него ранее.

***

С наступлением осенних холодов младший принц все больше мрачнел. Это проявлялось не так явно, как когда они впервые поругались, и, наверное, Глен не обратил бы внимания, если бы не проводил рядом с Шиньей столько времени ежедневно. Он все так же раздражающе улыбался, влезал в личное пространство слуги, задавал неуместные вопросы. Но все чаще Глен замечал в нем отстраненность, рассеянность, которую он прежде себе никогда не позволял. И чем чаще Глен ловил его на подобном, тем больше это не давало ему покоя. — Шинья… — окликает он принца, когда застает его посреди одной из зал, уставившимся в окно, — что-то не так? — С чего ты взял? — тот оборачивается, но только сильнее укрепляет решимость Глена в очередной раз влезть не в свое дело. Прежде Шинья заметил бы его присутствие задолго до того, как Глен подал голос. Теперь же он выглядит так, будто совсем не ожидал, что в комнате находится кто-то еще. — Мне кажется, в последнее время ты… — Какой у тебя любимый цвет, Глен? — перебивает принц, облокачиваясь на подоконник и подпирая щеку рукой. Взглянув Шинье в лицо, Глен теряется в его глазах. — Голубо-серый, — выпаливает он в ответ, не раздумывая. Шинья в ответ смотрит скептически. — Почему же? — Н-нет особой причины... цвет красивый... вот и все, — Глен опускает взгляд в пол, надеясь, что его смущение не очевидно. — А твой? — добавляет он, пытаясь скрыть свою оплошность. — Хм? У меня его нет, — Шинья усмехается, прикрыв глаза. Глен украдкой пялится на его ресницы. Они белые. Он ни у кого не видел прежде таких ресниц. — Шинья… ты ведь знаешь, если тебя что-то беспокоит, ты можешь рассказать мне. — Глен не дурак, он понимает, что принц просто ушел от неудобной для него темы. Вот и сейчас, он просто молчит, глядя на своего слугу и, кажется, даже не мигая. — Какой сегодня день, Глен? — спрашивает Шинья, когда Глену уже кажется, что он так ничего и не ответит. — 22 ноября, — отвечает Глен, пару секунд поколебавшись. — Верно, — Шинья слегка кивает, снова начиная улыбаться. — Сегодня мне исполнилось 17 лет. — Прости... — Глен знает, что поражение на его лице очевидно, поэтому даже не пытается сделать вид, что в курсе. — Я не знал. — Ничего страшного, — Шинья пожимает плечами. — О моем дне рождения редко когда вспоминают. Его не празднуют, как дни рождения законных королевских детей. Даже день рождения Шиноа празднуют, а мой нет, представляешь? — он усмехается. — Так ты из-за этого был расстроен? — Что?.. Нет, — Шинья растерянно смеется, — что такого особенного в дне, когда я родился? Просто еще один день в году. Он звучит не очень убедительно. А у Глена даже нет ничего, что он мог бы ему подарить. Да и что может подарить принцу простой слуга, находящийся вдали от дома? — Слушай... — начинает он, сам не веря, что собирается предложить это. — Завтра ведь день благодарности труду, так? — Шинья кивает, ожидая, что он скажет дальше. — Твоя семья каждый год выходит в люди в этот день, — продолжает Глен, невольно вспоминая тот раз, когда он в последний раз смог увидеть принцессу Махиру. — Они будут заняты в городе, никто не хватится, если ты ненадолго отлучишься. — Хочешь предложить мне улизнуть? А ты глупее, чем кажешься, Глен, — Шинья усмехается. Однако по его взгляду Глен видит, что тот заинтересован. — Нам ведь не обязательно соваться прямо в центр города, — предпринимает он еще одну попытку расшевелить принца, — я родился и вырос там, я знаю каждый закоулок. Найдем укромное место и посмотрим издалека. — Я слышал, что много лет назад отец усилил стражу на лесных границах из-за какого-то случая, — говорит Шинья задумчиво. — После твоего рассказа это имеет смысл, на самом деле... как думаешь, за столько времени что-то изменилось?

***

До позднего вечера они с принцем Шиньей обсуждают завтрашний день, тихо переговариваясь в его покоях. Это глупая и опасная затея, за которую Глена, в лучшем случае, могут с позором отослать обратно в отчий дом, но его подстегивает блеск в глазах Шиньи, лишний раз напоминающий о том, чего Глену по-настоящему не хватало последнее время. Когда они пересекают границу между лесом и городской местностью, Шинья взволнованно стискивает ладонь Глена в своей, словно ребенок, который ждет не дождется праздника. — Если все получится… — говорит он так тихо, что Глен едва слышит, — я бы хотел взять с собой Шиноа в следующий раз. Она никогда не видела мир за пределами дворца. — Почему так? — так же тихо отзывается Глен. — Она говорила, это ее наказание за проступок старшей принцессы. Но принцесса Шиноа ведь родилась задолго до того, как все произошло. — Я мало что знаю о их матери, но... Шинья осекается, резко остановившись. Глен непонимающе оглядывается на него, но тот только молча таращится вперед, застыв как статуя. Повернув голову туда, куда смотрит Шинья, поначалу Глен ничего не замечает. Но, спустя несколько мгновений, он видит медленно приближающуюся к ним фигуру, в которой он узнает наследного принца. — ...Брат, — тихо выдавливает Шинья. Вопреки ожиданиям Глена, в его голосе есть только грустная обреченность. Как будто он изначально ждал, что этим все кончится. — Я так и думал, что вы выберете именно этот путь для побега. Говоря это, принц Курето выглядит чересчур самодовольно. Так, будто его награждают за что-то заочно. — Я не собирался сбегать, братец Курето, — спокойно отвечает Шинья. — Я просто хотел посмотреть на вашу с отцом речь со стороны, вот и уговорил Глена провести меня окольными путями. — Думаешь, я поверю в это? — Курето прищуривается. — Нет, — пожимает плечами Шинья. — Но что мне еще остается, кроме как оправдываться? — заканчивает он с какой-то непосредственностью. Несмотря на его беззаботный тон, Глен все еще видит смирение в голубо-серых глазах. И это его раздражает. — В отличие от вас, у принца Шиньи нет никакой возможности выйти в город. Он торчит тут уже столько лет, даже не зная, как выглядит страна, в которой он живет. Разве же это честно?! — кричит Глен, не заботясь уже о том, чтобы быть услышанным. Но, когда он делает шаг вперед, перед ним будто из-под земли вырастает наследница клана Сангу. Она худее и ниже Глена ростом, но ее внезапное появление выбивает его из колеи, из-за чего Глен осознает, что только что повысил голос на королевского отпрыска. Быстрый взгляд на Шинью только подтверждает его опасения. Курето же молчит, оглядывая Глена с головы до ног пронзающим взглядом. Путь обратно они проделывают в гробовой тишине. — Я сам поговорю с отцом о Шинье, когда он вернется, — наконец произносит Курето, когда они оказываются в замке, в окружении его подчиненных. — А что делать с этим? — уточняет Аой, указывая на притихшего Глена. В ее глазах он отчетливо видит презрение. — Высечь, — приказывает Курето коротко, а затем уходит, не оглядываясь. Шинья что-то говорит ему вслед, но замолкает, беспомощно глядя на то, как Глена уводят.

***

Вероятно, когда его били кнутом, то задели что-то важное, потому что, когда Глен просыпается в своей кровати, правой руки он не чувствует. Поначалу он паникует, пытаясь сесть, но тело отзывается такой болью в ответ на резкие движения, что Глен сдается почти сразу. Осознав, что рука все еще на месте, он вздыхает. Не немногим лучшее утешение, потому как он по-прежнему не может ей двигать. Поговорить о произошедшем ему не с кем, поэтому Глену только и остается, что лежать на спине, утопая в жалости к самому себе. Он злится на Шинью, на Курето, но на самого себя Глен злится тоже. Черт дернул вообще влезть в это дело. Но когда он мстительно представляет Шинью на своем месте, то становится еще хуже. Глен сворачивается, перекатившись набок, и молча терпит накатившую волну боли, ругая себя за предательские мысли. За всем этим он не замечает, как засыпает снова.

***

В конце концов, понемногу, но к руке начинает возвращаться чувствительность. Врач, посетивший Глена в тот же день, парой часов позже, немного успокаивает его тем, что, вероятнее всего, через несколько недель все придет в норму. — Болит? — Шинья криво усмехается, наблюдая, как Глен сгибает и разгибает пальцы. — Сейчас я хотя бы ее чувствую, — отзывается Глен. Принц в ответ на это мрачнеет еще больше, переступая с ноги на ногу так, будто не может решить, подойти ближе или же наоборот уйти. Видеть младшего принца таким робким слишком непривычно. — Мой принц? — стремясь разрешить дилемму Шиньи, Глен протягивает ему здоровую руку. Которую тот, помедлив, принимает. — Они вам ничего не сделали? — добавляет он, когда Шинья продолжает молчать. — На самом деле, отец все еще ничего не сказал по этому поводу. Но, я думаю, ничего серьезного. Братец уже и так отыгрался на тебе. — Не вижу ничего удивительного, что меня наказали. В конце концов, я всего лишь никчемный слуга, а вы принц, — как бы он ни хотел смягчить эти слова, Глен не смог скрыть язвительности в голосе. — Я сам виноват, что втянул тебя в это, — добавил он быстро, осознав, что задел Шинью. Самым отвратительным было то, что он хотел его задеть. Как будто Шинья был виноват в том, что, пусть и больше формально, но являлся королевской особой. Его принц, по-видимому, тоже это осознает, потому как на несколько секунд его губы начинают дрожать. Но, спустя мгновение, он снова улыбается Глену. — Нет... он выбрал тебя не поэтому. Старший брат знает, что лучший способ заставить меня подчиниться, наказать через тебя или Шиноа. Здесь только моя вина. — Хочешь сказать, он мог бы пытать маленькую девочку? — По спине Глена пробежал мороз, стоило ему вспомнить, как долго и мучительно продолжалось наказание. — Тебя это удивляет? — ...Наверное, нет. Вздохнув, Шинья с ласковой осторожностью потирает его плечо. — Думаю, я усвоил урок, — говорит он тихо. — Но, если что-то подобное случится снова, просто делай, что тебе говорят, и не вмешивайся, понял? От его прикосновений Глену больно. Но он молчит, не желая, чтобы Шинья прекращал. Вместо ответа он впивается полным горечи взглядом в прекрасные серо-голубые глаза принца, зная, что так он поймет его даже лучше, без слов. — Ты такой глупый, Глен, — гладящие его пальцы едва ощутимо сжимаются, — нельзя быть таким добрым. — Я не добрый… — бормочет Глен, с облегчением чувствуя, как Шинья возобновляет движения. — Я боялся, что он убьет тебя. Знаешь… — Мм? — Три года... — Шинья глубоко вздыхает. — Прошло уже три года, как Махиру умерла. — Мм… — отзывается Глен рассеянно. Он не хочет подавать вида, что одной этой фразой принц всколыхнул все внутри него. Все-таки он ошибся. Смерть Махиру по-прежнему тяготила их обоих.