Чудовище

      Оно скрипело и ворчало, не способное насытиться, требовало большего, жаждало того, что Экко не мог дать. Сворачивалось клубком и глядело его же глазами на чертежи.       Каждая минута была в борьбе с тем, кем он стал. В голове набатом звучало инородное, страшное:       (н̜͒̊ͣ͒ͩӱ̠͐͢Ж̺̑́́͛͝н̶̧̦͎͎̒ͤ͊͡о͙̟͇͒ͫ̈́̉̈͢͝ т͖̯͖͈̬̙͎̩͊ͮͬ͌̿́ͯ͆̕͡о̨̩̩̻̮̒ͮ́Л́Ь̰͔̞̇͂ͫ̉̌͂́͊̀̈́͗ͪ̚͟͢ͅК̷̡̪͙̻̗ͬ́ͧͯо̡͙͔͕̲͂̇͐ͧ͂́̕͘ п̧͙̳̱̜̳͐̒̂̐̔̕͢ͅе͖̠̱̩̖̯̱ͬ̊ͫͥͭ͆ͣр̵̞̞̪͖̥̩̒̄ͦͦ̍͋Е̸̺̰ͪ̆̀͒͑ͤ͜ͅ_́_̞̞̐͑л̯̤̼̇о̦͉͖̳͙̌͐ͬͪͪͅм̢̛̗̱͈͓̜̣̓̇ͦ͋͒̆͌͝͡А͓̺̞̠̐͌̋.̩̳͉́̑͝͡͠_̶͔̙͔̘̺́͛̋̌͡.̭͇͖̼͓̳͗̓͂̈ͣ̃ͦ́̋͡͡.̧̼͌ͣͧ̅̏̚͜)͘       <b> (р̲͓̿̂_̷̵̛͔̭͇̦̗̥̺ͨ̑̑ͯͫ͜͡ӑ̢̥͕̤̌ͭ̓ͣͭ̓͝З́ͨ̓д̱_̴̞̯̳̬̥͖͇̮̭̋̂̋̈̑̒̊͢р̬о͉̝б̷̧и̶̶̻̩̳̳̳̻̗̹̇̀̏͊ͣ͒͂͟͝͞Т͂̚Ь̪̫͓̍̈́ͬ͟_̲͔͌_̴̸͔ͤ̔͡ в͓̭͎̭̫͆͑Р̍͑е̫̥ͮ̀ͫ̿ͧͧ̌͢͢ͅм̘я̶̻͍̭ͨ͒ͮ̊̿͆͋͞ͅ нͣа̢̧͇̳͕̎͂̀ͧ̒ͧ͗͘_ к̴̞̏̍̀У̵̧̘̖̘͍̓͠с͖͕̙́̉ͫ̎͂͡К̰͓̤̑И̡̩̾͌̂ͣͧ и̸̲̣̫͓̰ͬ̓͌ͬ̚ͅ в̵̭̪̺ͧ̋̍̀ͯ̐ы̥̱͉̱̅͑р̉В̢̥̟̹͎̤͒͛͐́͜.̗̼̅ͥ̃̇́̅ͧ̄̎̃͋.͈̺ͭ͑ͣ͆̇͋.͎͘)       (.̞̟̭̌̓͊͗̕͝.̢̹́ͦ̃̾͞.р̴̸͕̱͇̹̥͐ͥ̀͊͘͢͞и̵̥̗́ͤͥ̔͌̚͢М̣̀ͯͯ͊̎Ӳ̨̛̞̲̪̂ͬ͜͝т̧̦̦̥̮́ͤͤ̽,̸̩̣͝ ӧͣͤни м̧̜͍͙͚̣̋̐̋̓Е̵̟̦ͯ͌̓́̾̏͜͡͞н͒ͧ̓̆̓я̴̊ в̵̡̰̣̺̐͆̓ͥ͒̂͝ͅо͓̦͓̣̒̌ЗН̺͕̭̜̌ͨ̅̈̔̾̇̇͝е͓̌͠_̱̯ͬͧͬͯ̕̚н̵̱̦͉̼̣̦̊̎̓̊̈́ͬ̀͑ͧͤ̓̇͞ͅͅͅӒ̘̯̫̹̱͎͎ͭ͛вͪ͌и̛̠͕́͑̒̓̚д̴̣͍̔_̴̵̛̻͕͍̖̀ͪͯ́͑̓͝.̴̠̖̬̑͂͋̈̇̀̔ͤͥ͟.̴̶̢͇̽͗ͮ͜_̡̦̗̟͗̀̓ͩ̾̈́ͪ͘)       Перемешивалось в комок слов и букв, дробилось в бессмысленном потоке мыслей и чувств, жужжало под ухом, пока между пальцами скользил уголь.       Экко не признавал того, кто находился в его собственном теле и двигал конечностями, больше ему не принадлежавшие. Дни сливались в сплошное черное марево ненависти и физической боли от продолжающего действовать шиммера. Иногда слышал, как дрянь циркулировала и лениво разливалась по органам, намертво въедалась в плоть и мутировала. Ножом срезал кожу и смотрел минутами, как текла по рукам не горячая человеческая кровь, а скользкая густая, будто бы смоль. Омерзением крыло часами, потом било волной бешеной злобы так, что собирал себя по кускам. Каждый раз возвращался к изучению хекстека.       Чистый поток энергии пульсировал в руках, отзывался на прикосновения. В кристалле сосредоточилась сила, которую сложно было распознать, но Экко знал — рано или поздно у него получится выяснить правду. Рядом с хекстеком утихал шепот, размывался в приглушенном страхе и ужасе, пока в нос бил неестественный запах. Несло от кристалла мясом и кровью. Он помнил, что раньше — когда его еще не разорвало на куски от смертельной волны бомбы — вони не было. Связывал с обострением органов чувств, с какой-то нечеловеческой способностью распознавать звуки и запахи, считал: если дать немного времени, то с хирургической точностью изучит собственное тело, исполосует каждый мускул в поисках ответов на то, что с ним сделали.       Кто он?       Или что?       Продукт эксперимента Синдженда?       Или что похуже?       Если бы он не доверился Вай, что могло измениться? Если бы он остался с Поджи —       (.͠_̮̺.̬̹̩̘̇ͭ͜͝ͅ.̵̴̶̨̹̮̜͖̰̗̞̽ͯͮͯ̃ͧ̚е̧̖͚̲̣̋ͭ̂̀ͭ͢͠Т̶̢̲̋͑͆͟͜н̶̻͇̲͉͋̍́̿ͮͩЕ͕͕̻̫ͤ̓ͥТ̧̡̟͈͋̐ͣ̋̒̚͟͝ͅн̛̜͎͕̠̭̗͖̤̊ͨ̊̓̋͑̚͜е̶̵̰̄̎ͦ́̓̑т̸͔̤ͨ͞н̳͓̱̌̾ͮ͒͘͞Е̷̯̝̦̻̼̘̑͊ͨ̇̆͘т̵̣̦̝́̃́ͧ̿ͮ̍̆̑̓̃͐͜͡͡н̵͍̖̖ͬͦͦ͒ͬͮ̽͡͝е̶͓͖̄͆́̀̿т̷̳̥ͦ̃͒ͮ͘н̶͎͙͓̖͐̍̔̓̿̓..̰ͪ.̮ͯͬ)       Поджигателей не вспоминал — бежал от глухого безысходного горя, залегшим на сердце после потери. Знал, что для мира Экко не существовало — его похоронили под развалами моста, на котором перебели офицеров-пилтошек. Джинкс постаралась, а Силко оказался за свою псину, наверняка, горд.       (П̢̛̳̣̦̫͕̠̅̐ͥ̿͞͡у̠̟͎͖̓ͤ̇ͬ͌ͨ͟͝С̡̗̣͇̲́ͬ͋͛̂̈͢т̷̸̢̰̥́́͊̕ь̰͗̄͜ з̵̶̛̲̤ͪ̈͐а͉́̈́̈̂͞Х̳̞̘̤̜͂̽̏Лͫ_̵̠̬̠̅ͤ̓͟Е̱̍͋̚б̶͙ͤ̾ͬ̃ͮͭ͋̒͢͡_̴͓̪̔͋̚̕͡н̨̪̄̚͢е̶̪͍̣ͣ̉ͯ̚т̴̗͎̺̼͙͂͊̒ͪ́̀̀с̸̝̯̜̥ͮ͒́̔͛͗͟я̧̤͙͇̬ͬͥͥ́̉̔́͠ в̦̎͐̉͆̈ эт̙̝̩͈͈̹̈̃͂͠Ӧ̡̤̟̼͚͇̗̊̔̄̏ͦ̂͠й̧̪̩ͥ̑͑͜͝ г̛̝͛ͣ́͆͝_̧͉̩̍͐͜о̣̊̇̃̅͢͜_̷̜͍̬̯ͩͩ͐͌́р_̵̖͓̗͙͙̞ͦͨ̅͜Д͎͓̆ͯо̧̛̼͖̟ͭͭс̶̠̦̮̘̠̩ͧ̎̓̉̓ͯ̀͌̓͒̚͜͠т̷̠̝̭̱̊̓̊͝и̧̼̻̬̱̱ͦ͗ͪ̀̈ͬ͐ͮ̏͟͞)       Когда внутри Экко разбухала ненависть, хекстек реагировал и вибрировал, подстраиваясь и пародируя деятельность живого существа, а шепот в голове почему-то замолкал. Это должно было пугать, но Экко не трогало, лишь будоражило от азарта, приятного покалывания кончиков пальцев при соприкосновении с неизвестным, далеким, из другой реальности. Хекстек — замок, а ключ предстояло только найти.       Чертежи и наброски увеличивались с каждым часом, сплетались в паутину на потолке, складывались в мозаику. Шифровать записи не имело смысла — никто не заглядывал в заброшенный бар, не интересовался странной неподвижной тенью на балках у потолка, не задавался вопросом, что зрело в воспаленном уме человека, которого лишили всего. Но Джинкс... ощущалась рядом все время, маячила на периферии, хотя физически находилась далеко. Плевать. Глубоко и надолго, однако Экко прекрасно понимал: выбор отдать хекстек именно ему был неслучаен. Нет, силковская тварь не действовала бездумно, сколько раз Поджигатели подрывались на ее бомбах? Сколько химических ворон захлебнулось кровью в переулках? Сколько реализовалось планов Силко с помощью Джинкс?       (̏О̷̧̮ͫ́̌̈̑,̴̧͇̯̺̩̯̙̹̓ͧ͊͊̃̂ б̷̡̠̅ͥ͝_͔̹̤̭̊̉͌́ͤ͡е͚̥̬̤̞̜͊̉̀̓̾ͭ̇ͯ͆͑͗̚͟С̧̻̘̺̮̠̂͑͞с̏_͖̻̼̻̓̎̌̅ͥͩ̾̏͞ч̷͍̪̀͋̑͆ͩ̆̓̀͂̒Е̣̯ͮ͐͑ͨͮ̍̓̔̓ͤͨ͠Т̷̬͙͈̪̜̋̽̓̐Н̩͍̽͝_̹͉о̶̨̨̨̛͙͌̾е̮̩̹̫ͫ͝͡ к̟͉̫̃ͥ͌̋_͔̩͒ͭ̿̕о̵̺͊ͥл̷̹̰̥͗ͯ̓̈́̇̈͝И̨̟̳̊́͗̈́͘͡ч̶̢̡̭̫̼͖̻̜̘̥̋̉́́̒̃͋͛̏͘͢е̢̣̫̱̺̠̦̤̣͖̙͛̀̾͡ͅс̮̳̺̒͊͝Т̵̴̭̟͚̺ͬ̄ͦͩ̀ͭͭ͑͟Вͧͫ_̵̶͍̟̻̜͖̟́̾̂͐̂́͋͌ͯ̚͟ͅо̧̥̹̜̺̮͍̬ͭͮ͋ͦ̀̄̅̀ͭ̑̀̍)       Экко не идиот и никогда им не был, но Джинкс знала о хекстеке куда больше, тогда почему доверила кристалл именно ему?       (Т̷̟͔͚̱̼̲̘̠̍ͭ͐̿̋в̶̞̈͘А̨̦̺̭͂̒͆̀̔̓ͯ̐͟͡р̴̴̨̨͉ͣͦ͒͜͜͡͞ь̟̞̗̪̙̙͙͊̇ͫͤ иГ̸̸̗͚̮̘͓̇̈́̓̽ͦ̀͜Р̝̼͔̤̤̖͚̠̬͓͆̓̓̈͋̌̒̈̚͜͞а̛̲̿ё̮́̇̂т̸̢̮̍ и̵̱͇͔̹̉͑̍̿̚͢ ж̨̝̥͍͓̥̓̀д̳̙̼Е̬͉̼̖͖̼̦̖͉̣ͤͦ̈́̓͆͂ͧ͝͠т͕̖̥̱͔̰̖̰ͧͨ͂̈́͛ͧ̐ͬͅ ӟ̛̝̞ͪ̾͌ͩ͢͜͠Р̯̎Е̵̨͂̌̐́ͮͅ_͂л̧͉̻ͦ̃_͊и͔́̏͒͜щ̷̸̲͈̞̦̙̬̌͛̿̉̑͟ͅА͚̰̘ͅ_̀)       Нет, доверием здесь и не пахло, тут что-то глубже...       (О̝ͦ͡т̭̣͂͐В̮Е̴͕͋ͪ͘т̸̨̛̬̙̞͙̝̻̙͌̌ͪͥͫ̃̓ͩ͟͡ͅы̪ͩ_̶̛̛͙ͮ̆͆ у̷̜͔͈͙ͧͣͥ̍ͅ н̵̡̰̮͈͆ͬ͌͟Е̥͈Е̘̱͕͎̝͍̱̔̈́͑̌ͫͪ̈́̃͊̚͞)       Да, они у Джинкс, но сообщать их та явно не желала.       Пусть.       Он их найдет.       Как-нибудь справится. Переживет.       А если потребуется пролить немного крови, не страшно — Заун давно затопил в ней каждого.

2.

      Тонкие рахитовские пальцы едва удерживали сигарету, мышцы медленно расслаблялись, взгляд плыл. Наслаждение убаюкивало, окутывало в кокон безопасности, вселяло надежду на следующий день. Рядом задыхались в кашле и смехе. По оголенному бедру распускались ярко-розовые пятна — очередное доказательство действия шиммера в Виксе — вперемешку с синяками. Проститутки цеплялись за мужские плечи крепче, пока давились улыбками. Головорез Смича им не противился, лишь мелко подрагивал в приступе экстаза. Странно, что хим-барон не следил за каждой своей сошкой, которая могла попасть не в те руки.       Из борделя он вышел в благовейном трепете, даже не подозревая о слежке. Хотя, если честно, у него и не было шансов — давно ослеп от важности, решив, будто покровительство Смича освобождает от ответственности. Когда его уложили на лопатки, сдавив трахею ботинком, и предложили отделаться одной лишь сломанной рукой за сотрудничество — до него дошло, что покровительство хим-барона ничего нынче не решает.       В Зауне начинались волнения.       Закрытие границы с Пилтовером и внезапная остановка торговли между двумя городами, благодаря Силко и его проваленному плану, сильно ударили по кошельку криминальных авторитетов, а Смич был из их числа. Когда начали подрываться одним за другим предприятия Ренни и у Силко пропал козырь в лице малолетней психопатки, Смич задумался над предложением Финна уничтожить империю Силко разом. О, он готов был лично вырвать его второй глаз, но внезапно с улицы объявилось то, чего он никак не ожидал. Сделка, которую выбивали через его людей, ломая черепа, размазывая по гравию их кровавые сопли, запугивая одним упоминанием желчных глаз, скрытых под маской. Итак шаткое положение Зауна после убийства бесполезного Маркуса некоторое время назад ударила по всем разом, а сейчас Смич едва ли мог контролировать территорию и тут возникает кто-то, предлагающий ему за хим-технику хекстек.       Он просто не мог отказаться.       И Экко прекрасно это знал.       Непомерная гордость, избыточный аппетит к власти, непрерывная и всепоглощающая жадность — отражались в лукавой полуулыбке, в беглом высокомерном взгляде хим-барона, которым тот одарил Экко в момент встречи. Конечно, никто из бандитской шайки не догадывался, чье лицо спрятано за маской или чья кровь пролилась на кушетке Синдженда в потоке бесконечной агонии и слез, или чья жизнь порушилась в одно мгновенье из-за слабости перед воспоминанием прошлого... Если бы только перемотать время, сломать его, раскроить на составляющие, изменить свой выбор и...       (У̉ͯ́͊͋ͮ͘Б̴̝̜̤̝̏и̸̘̟́̎̋̐͊͝т͙̙͇ͥ͊͋̀ь̴̧̦̖̫͇̟ͯ̆̈ͣͩ̇͊͟ Д̸̶̧̪̪͓̦̺͉͚͆͛͛̀̉̿̆͞ж̀и̴̵̶̢͙͍̮̱̖͚ͯ͋͐̑̊ͯ̓͂͜͢͞н̷̨̖̜̯̗͚̠̽ͥ̅̈͒͛ͣ̋͂̎̿ͩ͡͝ͅЌ̕С̩͙͚̻̆ͧ́̽̚,̷̺͉̹͎̰̺̌ͫ͊̈́̔͢ з̴̠͕̲̒̏ͨа̡̹͎̖͑ͮ͛͢ͅд̨̢̠̫̱̫̘͂ͭ͌̄ͬͫ͂̍̅͐̇̈́̍̕у̨̡̣̼͓͈͚̬͔̾͒͌̀̀͛͜͠͡ш̡̖̓̎͋̀̚и̷̴̵̐̽ͤ͛͞͞т̶̗̬̥͑̽̇̀̈̏͊̉_̷̝͛ͮь̵͎̮͈̏ͭ͠, р̇̈́̈͐͞ӑ̺ͭс̞͕ͭ̍͛͝к̡̲͍ͫ̐̌͋р̪͔̳̣ͩ̀ͪ͞о̸̧̡͎̱̠͉̔͆ͪ̂ͮͧ̐̇̍̽̕̕̕ͅм̡̞͔͕̠̉̀̈̋͘ͅС̗̹͗͗͗̑̎ͥ_͌̾̈̓А͖̳̝ͧ̇̓̔ͤ̚̕͜т̐͂͡ь̜̊͗ͥͤ̏̈͑,̶̢̩͙̑̒͆̃̅̉̈́ͯͫ̈ р͎͙̦͓̒̈́ͦ̌͌̍̊͟а̸͖ͦ͋͌͌ͩЗ͉ͭ͐̚_̭̏Д͖͎́̀̔͜͢а̟̗̿̚ͅв̰ͭ͐͜͡͞͠ит̷̢͎͍̘̜̋ͪ͐͢͝_ь̩ͦ͆ е̢̧̱ͯͫ͌́̿̊̿͞е̸̼̺͉͕̭̣ͮ̄͟ͅ к̷̨̹̤̱͖̇͒ͯ͘͜А̤̽̐к̽̄́ м͊̏ͅо̵̨͉͓̮̪̮̮̠̎̈́͂͑̚̚͠—̡̧̺̠͈̥̺̤ͣ̓̾̓ͣͥͫ̕͘͜)       Экко возвращается к счету.       Вторая секунда. Третья.       — Энергоблок желательно торообразный и сверхпроводящий, — мелкие глазки следили за каждым движением Экко, — естественно, эталонного качество и ранее не используемый, верно?       В кожаном кресле Смич сидел расхлябано, сыпал важностью и уверенностью. Знал, что у его ног — весь Заун, поэтому твердо и властно вел беседу, пока Экко сидел на хлипком показательном табурете.       Распахнутое пальто волочилось по идеально чистому полу, киберпротез выводил буквы на договоре, пока в кабинете несло импортным парфюмом и железом. Окружали головорезы со всех сторон, стояли заморожено, выучено — знали свое место и не высовывались, готовые в любой момент исполосовать того, на кого покажет хозяин. Цепными псами охраняли территорию честно и преданно, чувствовали угрозу в лице незнакомца и всем телом напрягались.       В воздухе витало их беспокойство, и Экко это раздражало, действовало на нервы, но также одновременно распаляло. Что-то внутри требовало выхода, скреблось о ребра, выло о свободе и крови.       (М͔̉̑Н̡̨̧͍̮̲̽̊ͦ̔̉̽̐̎̇̊ͤ͢о̢̮̻͔̺̻͍͇ͦ͊̔̽ͭ̅͂͛͟͝г̵̴̛̛̙̬̹͇̿̈̀̽̅̔̑̄̕͜О̢͎̻̖̾́͆ͣ̋͌͝ к̮̭̙ͨͥ̽̍̈ͯ̕͞р̹̹̤̄͊о̛_̞̹ͯ̉В̧̟͕͑̃͐̄̉͊͑ͪͩ̓̒ͤ̕͠И̸͔̩͑̎̆̎)       Пятнадцатая. Шестнадцатая.       Собственные позвонки захрустели, вывернулись под неестественным углом — тело готовилось реагировать на раздражитель, кромсать в случае опасности, рвать на куски, упиваться чужими криками и кишка...       Нет.       Он пришел не для этого.       Зубы впились в губу, и по подбородку потекло теплое и густое.       — Помимо этого кварцевый генератор на работе шиммера, — Смич лениво затянулся, притормозил на секунду и сверкнул острыми клыками, — который будет поступать из... — Розовый дым поплыл у него над исполосованной губой, втянулся обратно, — ... чего?       Экко понимал, будь он Поджигателем, то не пошел бы ни на какую сделку с ублюдком вроде хим-барона, будь он тем Экко, которым себя запомнил — не влез бы в логово змеи с безумным планом, что невозможно реализовать.       Укол недовольства заставил Экко ответить:       — Это уже не ваша забота. — Искаженный голос механически продолжил: — С меня хекстек, а с вас...       Махнув кибернетической рукой, йордл пренебрежительно перебил:       — Да-да, тритиевые часы, — его уши нетерпеливо дернулись, циркониевые когти заскребли по столу, — дистанционный контроллер за временем и...       (И̰̝̬̮ͭͪͬͣͣ̈́͗ Т̛_ͧв̧̺̘̝̰͍̾̓̀̓ои̵̑ О̢̬͖͍̫̗ͭͧ͗̎́̃̊́ͩ͝ͅт̙ͪо̻̍Р̢̜̼͎̏̌͐̇͜ͅВ̵͖̠̍͊̎а̴̼̩̳̦̳ͨ̿ͧ̕н̛̣̰͇͈́̋̅͛̈Н̡̬͕̍͠ы͔̜̘͈̀́̌̈́͘е͕͇̠̠̔ͭ̋͒͑ͅ с̰̈ͣͨ̏̔ͅ_̸̷̧̝͙͓̲ͮ̓ͯ̽͋̉̇ͩ̑̕͡ М͈я̻̅͂_̧̋͂̕с̩͖̋ͤ̀ͩ͒О̡̗͉̀̌͒̿̇_̴̡̅̌͌м̰͉̣̱͈͠͞ к̠̐͢о̶̨̡̪͔̮̯̜̠͛̓̓͆̀̆̅ͥ̚͜Н̘̂̈̄Е̜̠̝͆ч̤̥̜̤̼̏̉̑̾ͨ̓̾̋ͬ̆͑̊̏̍͜н͓̰̾̉̑ͣͩ͞͠о͓͖̞̐͟͝с̨̡̼̱̪͖͡ͅт̞͕̙͈̺̃̀̿͘͞и̷̺͈͎̮͇̒̽̃ͪ̿͑͂ͪͭ̈́ͧ̏̓̎̕̚͞)       Сто вторая. Сто третья. Сто четвертая.       — ... хандредвейт шиммера.       Экко кивнул.       Разорванная губа затянулась корочкой, но нога, на которую пришел взрыв, внезапно заныла, отчего Экко не сдержал хриплого выдоха.       Огрызок луны заглянул в кабинет, когда в люстре мигнуло и на секунду всех поглотила темнота. Углы рта Смича потянулись в оскале, из-под шляпы выбилось несколько прядей, но тот и не заметил, извиваясь на кресле в приступе смеха.       Киберпротезы зажужжали, Экко заметил, как потек по трубам шиммер и волосы на собственном затылке встали дыбом. Не из-за страха, нет, а из-за статистического электричества, возникшим при транспортировке горючего по трубопроводам. Чувствовал его всем телом, будто находился там внутри.       — Считаешь меня за идиота? — Уже без намека на смех, с нескрываемым раздражением: — Все перечисленное дерьмо не стоит ни грана хекстека. — Отделы протезов шипели, вращались вокруг оси, двигались живым существом, и в этом заключалась чья-то гениальность, но Экко знал, куда она могла завести. — Да и откуда он у тебя может взяться?       Рост хим-барона компенсировался кибернетическими ногами, они пружинились при соприкосновении с твердой поверхностью и, когда Смич поднялся с кресла, свора оказалась ниже на голову. Экко не сдвигался с места, продолжая глядеть на йордла снизу вверх, с предоставленного места на табурете. Руки свободно лежали на бедрах, золото глаз отражалось в прорези маски. Экко всем видом показывал то, что никому из здешних не сопротивлялся.       Ублюдки Смича ожили, и в кабинете сразу стало тесно.       Скрип половец под весом киборга бил по перепонкам, его приближение вызывало в Экко лишь навязчивую мысль.       (А̵̛̘͕̠͎̮͊̾̆̒̓ͥ̽͟͜м̨̘͍̯̥̺ͯ̎ͨ̌͌͊̚пУ̶͎̬͕̍̂̏͞т̵̮͗̓Й̛̥̯͒̉͂̑͌̑̕_̃͛̈̽̓_͆͞Р͕͇̙́ͧ̐͟͜͜͡͡_̵̴͚͓̩͛ͪ͑̃О̸̨̩̩̯ͪ͆ͯ̽͢в̰̖̉̓̆̑͞ͅа̮̐̀͠т̡͈̥͓̜̻ͩ͑͐̉̔̋́̂̕͢ь̬͕̺̙̻̔͛͢_̰̲͉̤̮̙̈́,̶̬̪̂͛̒ Ӑ̤̘ͤͪ͊͢м͟П̖̺̩̹̜̐У̴̯͇ͪ̒́̓͢ͅТ̸̡̡̬̥̝̗̬̆ͦ̿ͭ̑̈͘͜͡͡и̝̝̠̲̳͚͔̖͎͇͍ͭ́̓̀̉͞р̼ͤͤ͞_͍̼́ͮо̧̬ͫ̔̏ͭ̈͒͘͢͢͜͝͡в̨͓̖͈̮̼̹̐̐͐̆ͦ̆ͧ̀̈́ͮ̉ͧ̐͡А_͇͍̪̦̬̘͉̬͌̽̇̑͘͡ͅт͍ь̱ͩ͋̀͟͝͝͡,̸̢̢͔̼ͬ̉̅ͫͤ͜͝ а̢̼͉̀̓͊̂͠Мͣ͟п̥̺̦̐̆̌̀̊ͣͣͣу̷͎͙̭̻͔͎ͥ̽̏̇̓͘͜͜͟_̬т̧̋И̜͌̿ͨ̀͘͜͢р̮̭̌̄́о̨̜̓ͤ͆ͭ̃͐В̙͆̇ͨ̅̔͟͠А̛̫̰͈̜̹̼̎ͭ͞Т̀̊̋͞Ь͖̖̠̟̫̫̜͖̝͔̌̿͊̄ͩ̂ͪ̎͢ к̷̺̺͙͒̀͂ͫͥ̃͟а̝͙̤̦ͭ͠ж̜̥̫̿ͮ͐̈̃̚͡͠д̪̩̬̣̮̏̀̇̂̋̀́͝У—̸ͪͯ)       Сто девяноста восьмая. Сто девяносто девятая.       — Неужели Финн решил подослать мне ручную крысу? — Циркониевые когти удлинились, блеснули рядом с носом. — Или Силко пожелал поймать таким образом себе неугодных?       (—̸̛̞̟̺̾͐ͩ͑̅ͫ̒̎ͯ͞Ю̴͍̘,̶̹̲͕̫̃́̂̀͊ͧ к̶̠̥͖̲ͯͩ̀̑͂̊̿͘_̤̱́ͤͮ͢͡Ӓ̠̤̀̈́к А̧̦̱͉̻̹̇̂͋̀͌̽М̛̤̖̻ͫ͛͌͆̊̇͢ͅП̴̢̺͉̹͂ͣ̍ͦ͜͝у̷̼̮͖ͦ̇́̿̉̋ͩ͝͠т͕̫̰̺͎͒͛̏ͣ͝ͅи̛̎͊ͦͭ_͈͔̬̆̔_̗̖̮̈́̎ͪР̶̙̞̥ͦ͛̓ͬ̀̅͗͞ͅӧ̧̫̫̹͓̻̬́̓͒ͪ̕͡в́̾_̧̪ͤ̉͆ͮ̔А̡̲̪̀̿̂̎̅͊͐̚̕͠͡ͅл̳ͥ̚ он П͖̰̲̟̺́̾_̡̬́̾̇̽͗а̪͖̝̺̰̙͚͑ͩ̇ͨ̆̕Л͙͎̪̯̼͛͆͒͘ͅ_̢̹̦̒ͪͭ̽͊͢ь̸̵̣̣͍̩̣̎ͬ̄̈ͯ̀͒ͦͦ͌̑͢ͅЦ̶̝͖͔͎̬̲ͫͤ̃͐̂̀̀̕̕Ы̶̶̞̮͎̠ͪ̔̋́ͬ̓̇͟͡͡ Д͕͈̠ͨ͐̓е̶̟͎͎̎̑ͣͯ͘͡т̦̯̭͉̮̖̍̀̑͒͊͊̈́̍͝͝Я̴͚̑ͭ̈̀͘͜͡ͅМ̵̷͙͚̟̌̄ Д̨̡̺̪͓̠͙̳͉͂̋͗́̐͠͠ͅо͙̀л̔͊͡͞_̰̹̿̏́̆ͮ͠Ж̴̼͉̥̹̐̃̍̚̚Н̵̨̗̎͐̓̉̀ͬͯ͛͑͜И̕к̳̥͆_̥̮͛͑о̵̧̡̘̺̺̒̂͊̈̈́́̇̚ͅͅв̰̝̪̪̪—̴̨̙̞͓ͮͬͧ̽͝)       Двести пятая. Двести шестая.       Игла в опасной близости от зрачка.       Попытку встать с места прервали одним движением киберпротеза у горла.       — Ну-ну, — с ироничной мягкостью сверху продолжили: — сиди-сиди, нам еще есть о чем поговорить.       ( —̶̖͕̹ͪ̾̋́̑ С̥̎̾́͟͜м̴̛̩͋̈́̋͡_̉_̸̬̳̤̝͖̅̑ͅЯ̸͖͓̔̿т̯͔̃̋̍̓͡ь̶̯͕̌ͯͥ̅̊̑͑ͭ͞_̢̨̦̗̤̘̂ͤ В̧̦̩̤̂ͧ̏̔̾̾ к̵̯̳ͬͤ̄̀̽͝оМ̶̴̬͖ͨ̾̅̊̓̐̌͊͢͜о̵̥̝̗͇ͪ̏̾̋̽̕ͅК_̞_̜͍̂̾̀ э̫̖̃͛͂͒̊͒̊ͦ͘Т̵̧̖̰̥̬͙͇̹̎͋̂̋ͦ͐О̱ͯ̽ͅ_̤͓̯̖̦̳͕ͣͨͨ̐͞т̞̀ͦ͌ͨ̔̕͘̕͜͝ н̟̳̂̿͡И̭͉̙̐̄̓ͬ͆ͪ͑͠͞Ќ_ͪ_̵̸̢̧̜̓̈͢О̴̧̖͍̙̎̓̅ͤ̎м̵̱̯̤̓̆́у̠̗̻̪̝͓̔͒ͫ̓ н̴͍̪̹̗̭ͧ̈́̐͂͐Е̢̨͉̥̋̃ͬ̔͜—̥͓̮̂)       Двести двенадцатая.       (—̥̠̼ͥ́̎̾̚͡͝͝ͅнУ̷̩̺͖̬͎̠ͪ͊͌̓̽Ж̣Н̛̦ͮ͟ͅ_̛̹̙͝Ыͦ̐̈͗̾̿̉̑ͬ͘й̱̣̟͗͟ К̠̗̝̲ͨͬ̓̓͋̏̚У̡͔̺́̎̄ͮ̒́с̧͖͈̰ͪ̿о̵̢̛̳̼̬͍͎ͮ̈́̒̃̓͢К̷͖̖̠̎̃ Ш̟͌͂̚Ӗ̶̨̹̮̻͜Рс̑ͯ_̔̎̽т̺͇̝̠̥ͣ̒ͅ_и̂̏ͯͣͯ͝,̙ͫ̅ͯ̂ о̨̛̜̗͖̐̈͜͡_̷̝̗͓͓̳͛̽̀̓̉͌_̙͕͎͒̌ͥ͘̚Г̮̘̙̰̇̀̍́̄͝р̡̛̱͓̗̌͆ͅЫ͡з̶ͯ͢—̵̡̞͞_̱̟̍)       Двести двадцатая...       (—т̸̷̨̗̪̖̟̥̊̉͋ь̷̦͍̪̲̖̹̠ͣ̑ͨ̋ͫ̈͛̿͠͝͡ Г_̶̡̙̘̳̖ͩͅл̨̺̖̹͖̘̂̂̑̊̆͟а̱̺͚ͪ̐̚_͓͉̬̠̎́ͭ͌̀͟зН̨̞̮̯̄͌ͫ͆͞͠Ы̷̵̡͍͔̅͂̔̽͛͒Ѐͤͧ̍͑̓͜͜͠ Я̥͕̑̅̆ͧ̾͟б̢̠̺̋л̴̸̙̪̤̻́ͣ̏̐͠о̙̗̬̓ͨ̉̈̎̎͝Ќ̘ͣЙ̗ͮ̿—̱̀ͫ)       Двести двад... Да. По этому дерьмо скучать точно не будут.       (Б̖͖ͩ̽У͙̲̱̖̜̱͉͖ͬ̏ͥ̓̀͌́̀Д̰̊Е̥̰̦͐́͛͊̔͘͜͢͞т̺̝ п͂͊̿р̶̹̻̇̇͆̑͜͝͝И̂̏̿я̘̀͗͂̆ͫ̉̓͝тͣ̇̑Н̸̦͐̄̈̋ͣ͜͝͠О̣͔̹̽ͥ̐́̈́ͩ͘ Н̢̻̉̍͒͛̍͒ͦͧА̥̜̟̮̠̃̚͟͠Б͔̦̟̉ͧͨ̈͘Ѝ͈вӒ̺̳̤̾ͤͦ͑̍̆̿̈́͘͜т̫͚͉̃̅ͫ̊̚͢ь̶̳̳͑͡ т̢̱̝ͯ͂ͫ̓̉͑̅̐͟͠р̝̙̳̿ͫ͆УͧП̧̤̻̣̝͕̾͛ͬ́ Ё͔̹̞̞̣͉̰̣͆̊̌̒̂ͦ͋ͧ̈́͊̀ͬг̵̷̬̣̞͓̰̭͓̞͑̒ͪ͆ͣ͟о̴͎͇͎̼̗̃̉͛ͫ͋ͣ͌̀ Ж̴̤ͪ̍͆͡_Ё̴̛͈̲͘͟ П̸̡̣̠̺̬̅̂ͮ̏̓ͣ̅͢͟͡Р̘̏о̹̠̗̤̟̹̤́͑ͩ͐͢͢͠т̧̗̜͚̯̗̞͙ͤ͊ͫͪ́ͫ͐̾͆͌̚͝Е̩̂͠з̶̸̠ͬ̆ͪͦА̩͖̯̅͊ͧͮ̍́̓м_̷̪̬̻̐ͦ͌ͭ̾Й̡̟͙̼͇̪͛͜͢)       Смич не мог видеть, как дернулись чужие губы в ухмылке, как вспузырилась в венах ненависть, как вскрылся гнойный очаг и из него потекло густое и непроглядное.       — Я не работаю ни на Финна, — следующее выплюнул с болезненным наслаждением: — и ни на Силко.       Смич дернулся, а игла отступила.       — Ха, на шахматной доске появился кто-то еще?       Головорезы дышали в спину, глазели во всю и ждали приказа. Они единственные чувствовали от Экко угрозу — не успели ослепнуть от гордыни и тщеславия, как сделал их хозяин.       — Всегда был кто-то еще, просто вы, — голова свесилась набок, жест непривычный, но йордлом давно выученный, — чертовы психопаты, — сквозь улыбку неуважительное и насмешливое: — не замечали ничего, кроме собственного носа.       Медленно в Смиче распалялось гнилое нутро.       — О, да?       Йордл с легкостью схватился за чужое горло. Под циркониевыми пальцами хрустнуло, накаленный киберпротез прожигал кожу так, что начинало нести опаленной плотью.       У Экко безразличным хрипом вышло короткое:       — Смотри. — И мигом Смич отступил, склонился всем телом вниз, ближе, еще ближе к яркому свечению кристалла. О, он поглощал так каждого, но только Экко чувствовал, каким тот являлся на самом деле. Хекстек не то, чем кажется, ведь он куда страшнее их вместе взятых. — Это единственный шанс для тебя, Смич. Хекстек — твой.       Йордл не способен был сконцентрироваться — его вело, долбило от опьянения, от возможности уничтожить Силко одним лишь шагом, и именно так действовал на них — на всех этих ублюдков со дна — хекстек.       — Откуда он у тебя?       Смич потянулся к кристаллу с робостью и несмелостью.       — Я могу тебе его дать. — Экко закрыл крышку защитного стекла, и тишина откатилась. — Но за определенную цену. — В голове пульсацией легла привычная ненависть, прошлась волной по позвонкам. — Все честно, Смич. Мне не нужно ничего, кроме перечисленного.       Смич уселся на стол, недоверчиво мазнул по Экко.       Хекстек, спрятанный в слоях ткани, больше не действовал ни на одного из них. Голос возвращался, скребся изнутри черепа, требовал выйти наружу, и Экко заново начал счет.       Первая секунда. Вторая. Третья.       Подол мялся в кривую гусеницу, лакированные ботинки отражали языки огня камина, розовый дым обволакивал потолок, струился, дрожал.       Смич с пренебрежением сообщил:       — Я не совершаю сделки с тем, кого вижу впервые. — В трубопроводах медленно закипал шиммер, осторожно бурлил. — Это вопрос доверия.       Из глотки наружу вырвался искаженный смех.       — ...а-ха-ха... — перешел в механический хрип, больше похожий на хруст ломающих костей. В прорези маски сверкнуло золото глаз, в них — нескрываемое отвращение. — Мы оба знаем, что в Зауне доверять некому, — не слова, а желчь: — кому ты несешь эту чушь?       Табурет скрипнул, тяжелые ботинки оставили на полу грязный след, тело вытянулось во весь рост. Головорезы задвигались, Экко учуял в них спрятанное волнение, льющий по спинам пот. Легко считывал эмоции, знал наизусть, ощущая зарядом на пальцах и мурашками по загривку.       (О̵̧̢̲̟̙̰̫̤͋̋͗ͮ͝,̢̱͕̋ͭ и̡̤͓̳̥ͥ̆ͮ̅͟ К̷̻̪͚͑А̸͙̂̇́̈͜͟к̰ͩ̄̒͆ͫ͜͝͝ ж̷̿̊е̼̮̑ͩ̀͞ Э̸̧̙̩̜̘̳͛̓̐͛̍́̇ͬͤͣ̉͝_ͮ̕_̸̨̬̠̹̭̭͎ͥ́ͣТ̢̡̠̈́͝͠͠о̷̼͈ͬ͗́̃̋͘͟͢͜͝ П̸̡̧̧̭̰͖̆̏́̈́̓̊ͤР̴̪̦̽̌́ͤ͢и͈̪̖͕̠͚̞̅͛̿ͮ̈ͤ̏́͘͢͞͠ͅяТн̠̳̥͋̕о̬ͤ)       Четырнадцатая секунда. Пятнадцатая.       — Тому, кто скрывает лицо и подвергает мой авторитет. — Хим-барон вскипал, как и горючее по протезам. Свора ублюдков окружала, раздражая Экко сильнее. — Думаешь, ты выйдешь отсюда живым?             Из-под зубов потекло ироничное:       — Я планировал оставить в живых вас.       Экко не собирался их трогать, но съязвить себе не запрещал.       Йордл цокнул языком, кивнул своим цепным псам и слишком самоуверенно растянул губы в оскале.       У открытых окон мелькнуло толстое брюхо светлячка, у Смича на лице — садистское удовольствие.       — Это попытка меня напугать?       (Э̜͚̐̈́ͭ͋т̵̨̮̦̬́ͯ̄̇̚͡О̪ͫ̔̄ͧ̓͠ П̷̰̦̮ͫ́͋̓͢͠͡о̴̠͇̥̿̋̎ͩͅП͘Ы̀̿̐Т̴̮̐̾̅́_̷̪̣͉͒̆ͫͥͦͩ̿͌̓ͬͧͅк̮̻̘̈̉ͤ̅а̛̚ о̅͠т̸̖͌_͆͜͠Т̷̨͖̺͈͓̖͎̋͂͆̒̽̇̌͊̕̕Я̸̧͚̫̹ͦ̄̐ͮ̎̎̿̕̕͡͡н̛̩͙̣̘̒͊ͦͦ͜_̡̞͖̐́͂̕͝͞͝у̴̷̰̳̪̲͇͋͑̒͘͝т̵̢͈̼̥̦̟̞͓́̓̀̀̉̇̽̕͢͟͠͞ь̪_͔̗̣͔ͥ͆͐ͥ̀͘͘͟ т̡̭̞͐͡В̶̷̡̙̮ͤ̎̾ͮ͝О̶̦̟͙͕̭̀̓͡ю̶̧̟̳͍͍͙̟̖̞̤̜̌̏̿ С̞͍ͯ̓͌ͥͅМ̵͇̰͔̟͓͔̅͂̑ͅё̂̎͠_̼̅́̏ͥр̢͚̖̒ͦ̀ͦ̋̅͠Т̘̲̳̭̭̪̙̓͋ͪ̓ь̷̖ͦ)       Тридцать вторая. Тридцать третья.       — Я еще и не начинал. — В голове плыло. Во рту скапливалась вязкая слюна. — Просто предупреждаю: ты совершаешь огромную ошибку, Смич. — В животе тянуло от голода. — Мы еще можем договориться. Я не хочу причинять никому боль еще больше.       (Н͇̺̪̉ͪ̏͟Е̛͎̬͈̎̋͂̀ͅͅТ_̸̨̦̖̣̻̓̀͐̍̿͢͠͞, н̷̦̤ͯ̽̋͡ет̛̞̳̬͗̍̾̚,̵̡̠̥̭ͦ͊́͘ͅ_̵̷̛̞͍͇͗͊͆͊̂̚͢͜ Н̹̗̅̏ͯ͞е̵̲̥̮ͩ̚т͍,̫͎͓͎̞͐̓̐̕͘͠ͅ хͬ͑ͥ̔ͫ̚͠о̢̥̳͔̤̭̠͈͍ͫ́̈́͐͊͜͞ч̶̛͇̪̔ͦ͑͟у̝̾͝,̟̠̦̾ͫ̚ͅ х̗̮͈ͩ̓͝ͅ_̸̳̲̤̀̓̑ͥ̾̋̂͢͜͢о̶̷̧̛̰̯̦̭̯͂̆͘ч̶͍̏͒͆͝_ͯу̘̐͌͐̀̂ͬ,̩̓͜͠͞ Х̯̗̗̱̅о̖̼̺̝̱͊̔̿͂Ч͚ͦ̆ͪ̆̀̓У͍̟͙͖̖͗̇̋ͣ͟ б͉̔ͣ̀_͊̈̿о̷̣̱͇̠͙͑͊̚̕ͅл̲͎͔̣̩͎̱̒̉̌͟͟ь̨̻̻ͧ́ͬ͌ͭ͒ͬ̓̀͢ш̴̛̲̜͖̺̭̼̩̻ͭ̆̌ͮ̍̎͢͡_̪ѐ_͛͂,̸̤̻͂ͥ̂̓̇͒͂ͯ̕͡ б̱̩̝̳̃̽͒͢͠_̢̧̡͎͇͙͒ͩ̈́̏̂ͦ̚̕͞о̴̢̘̺̰̙̾ͧͫ̑̓̉ͅͅл̖̤͇̍̽̅̃͂ь͍̣͍̙̾̋ͦͥ͛̓̓͝ш͖̫͖̠̋͝ё̴̲̹̇ͯ̐̀ͮͥ̚,̷̷̜͗͜͜ б͋̃̓_͈ͭ̓о̻̞̭̣̺͎̖͉͖ͮͣͤͣ͗ͥ͢͞_л̸̤̀ͭ̿̇̾́̕͢ь̴͙̳͔͓̼̊̌—͓̯͕̻̟̇ͥͫͭ͘͢͡)       Сорок первая.       — Знаешь, — когда Смич продолжил, из-под кибернетических рук пошел пар: — сколь...       (—͎̲ͪ̅̉͐͝ͅш̷̶̨̬͎̤̩̬̼̲̈͢͟е̴̳̖̞̳̾̐̊ͭ̂ͩ̇͌̌̚͞ͅ,̥̪̑̂̀̋̎̐͊͝ ӧ̭̻̪́̀́̇͟н̶̢̱̭͍̔ͅ_̡͚͎͔̠̼̩̱͍̓͢ͅͅи̵͓̯̮̻̳ͮ̓ͪ͂̀͡͝ з̸̮̰͚̳͙ͣ̅͛͘_̶̡̘̲͔͎͙̌̎̐̍̇͘͜͠а̪ͩ_̷̢̛͚̘̳̤͙͐̌̃с̵͙̯̝͗л̶̶̧͔͈̗̺͌͒ͪͬ̄ͪ͂̕͢͢͝У̱ͅ_͡Ж̜͓̺̬͇̥̑̇ͦ̀ͤͪ̈́ͅи̌ͬ͗̈͒в͇̥̀̽ͧ͠а͡ю̷̴̝͕̯͖̬̙͑ͤ̓͋ͬͯ̊̀͋ͩͦ̄͘_͇̯̩̌̍̓͡т _̷̜̇ͬ̒ͤ ст̨̯̯̞̪̳ͩ͆̈́̾͢͜͝р͔̯͙̪͓̔̐͑̍͌͢_̴̛̟̩͛̂̆̅́̏͌̕͠а͎͆Д̍̑̄ͣ̽͠А̶̸̵͓̮̤̥̤̝ͩ̍ͩ̎̕͝͡н̖̤͌и̢̧̗͐́͊͞͡Й̗͋,̴̲̘͕̎̃̎͒͞ͅͅ ќ̴̡̠̙̖̦̆ͤ̆ͩ̕͢р̴̺̗̱͙̰̭̘ͨ̓̉͛̓͑̂ͥ͘͠и͇ͥͦ͟к̴̜̭̏̓͊̑̌ӧ͈͕̩̣̯́́͌̚в̱̈͂͛͒͠_̓,̸͍̠̰ в̛̥̜͈̅̿͒͊͝ы̨̡͚͇̙̘̯̃ͥ̉͟р̷̤̎ͬв̳̲ͬ̎̋͐̎̾͞а̴͇͑͐ͥ̐́͆̋ͮͩ̄̚͠нн̪͕̿ͭ̾ы̪̪ͬ̒͋х̛̠͔̟ г̜̤̠̻̓ͥ̀͠л̬—̵̶̸̰ͬ_̖͋̏ͅ_̗̋̉͛)       Сорок третья.       — ...монадеянных глупцов приходило...       (—̧̧̻́̇͛̃̌̅͟͠_а̢̗̫̿̋ͧ̋̑͂̌͌͠͠ͅӟ̴̡̡̨̣̟̺̰̗̀̓ͣ͒̅͝,̴̥̥͌̃͑̑͂́͜ р̢͖̈̆͜уͣ̅͑ͅК̽̆͋̓,̝͎͍ но̴̨̛̥̼̫̗̞̠̃̀̒̋̂̐͠͠г̜̗̎ͭ̔̋͟͡,̭̼͈͚ͥ̀ͯ͘͜ в͙͌͊̏̈́ͅс̴̢̛̰̺̮̇̎ͯ̈́͡е̨͎͙͖̜͊ͨ͛͆͂͟_͕̣̳ͧ̅ͅ_̡ГО͓̩͔ͫ̇̾̑ͦ_̻ͯ͌ͅ т͎̬̠͉ͭ̒̌ͪ͐̂͟_͝оͭ͗г̨͓̗̰̇ͨͤ̈ͧ̚͟о̷̷̠̘̮̳̟̤͇͑̓ͫͤ̿̊̈ͮ͢,̸̦͎̣̘̲̠̭̝̉̐̾͒͌̔̏̕͢ ч̞̪̰̜ͮͨ̍_т_̢͎̺͛͛͒͌о̶̫͉͚ͬ͞͝͞ п̸̸͓͔ͣͫ͆͒͆̚͞ͅо̹̜̥̖̓̆͛͗ͩ͜͡ͅӟ̬͕͔̼́̎ͭО̡̹̣̯͍̒̿͒ͭ͋͘͡Л̠̜̏͌я̰̱̗ͤ̔̿е̢̼̭̤̲́͐̏͌̚т̸̱_̫̒̊ и͈ͯ̈́ͨм̶̢̪̭͔̽̾̄ͨ̏̎ͨ̐ ӂ̰̌̏͂͗ͥ͆ͮͥЍ̓ͭ̈́̀̉тͩь,̡̧̹͔̈́̈́̉̑̍ͥ͘͟ он̷̻̣̰̯̑̓ͪͨ̽͐͆͗́и̸̨̥͆̂̉͡͡ у̝̣̗̝̪̌͑ͬ̽͂Н̷͕ͬ̑̋͊и̲̑̒ч̧̱̟̦̘̑̎—̧̖͚͑̉͆̊ͨ̒͘͟)       Сорок четвертая... Сколько они загубили людей?       —... е и не возвращались домой?...       (—̭͕ͮͨ̂͘͝т̨̙͎̻̓͛̚оЖ_͋̉И͎̣̼ͭ͐̏͢л̺̫̄͑͌͑ͨͫи͍̝̪̟ͮ̆̋͡ З̴̹̣͆͡а͍̳̦ͭӳ̢̤̲̱̀ͤн̝͚͉͉̰̺̎,͉ п̢͇͊̂̒͜_̸̴̧̺̙̥̩̍̏͐о̷̗̹͔̙̖ͣ̓̉͑̋͢͠_̰̯͓̫͉̝̪͍̀̒͡р̗̺̩͊͆̄о̨̢̛̦̆͑̓ͩ̌̀̽_̸̠̝̹̠̹̿ͩͨ͢͢͞͠͝д̶͍ͣИ͓͓̔л̵̶̸̸̧̮͖̻̘͙̆̂̓̍̅̅͞͞_̰̠̦ͧͫ̃ͪӣ б̧͓̈́͒ͩ́͑̑́ͅӧ̘̙̎ͨ̽̋л̹̜̌̎ь̡͓̲̝̥̼͍͈ͫ̄͢ш̝͉̣͓ͨ̍ͩ̈̑ͪ͘е̴̛̮̣͇̹͇̗̣͒̓͂ͣͩ̌͆̄͘͝ с̳̞͝т̴̑ͭ͟р̷̢͇͔̠͔̗̫̥͙͂̏͗ͅа̸̛̫͙̰̜̳̒̋̉̄̏̚͞Д̈ͬ͡А_̥̻̳̫̓̎͂н̷̨̡̛̲̠̦̗̤̰ͬͫ̒̋̕̚͞и̴̷̴̠̩̣̹͍͉̮͊́̆̎̆̋͋̔ͮ̇̚й̸̧̥̿̒̂ͤ͊̓͝_̸͉͡,͎̻̺̐̈̀͛̍ т̧а̢͋̔к̛̬̼̦̥͗ͤͥ̓̐̽̅̿̑͡ п̳͍̌ͪ̓̊ус̨̘̫͙̜̜ͤ͆͋̑͌͜т̥̘̹͆ͤ͘͢͡ь͚̇̏ з̸̳̤̭͍̥ͥ̃̓ͤͯ͝_̧ͭͬ̾͝ͅах̯̹͈̫̘̊̇͒̏л͙͜_̦͍̥͍͘Е̫̩̪̍͒̒̈́ͭ̽͠Б̶̸̶̟̳͉̜̼͓̂̋̋͘͢͠н̩̺̘̫̻̳͇̽̿у̷̸̴̧̥͇̮̺͕̜̬̟̳ͩ̄̎̅ͧ̑ͩ̐͟т͙—̮͇̎́ͣ͆̍̀͞)       Сорок седьма... Сколько ампутировали конечностей тем, кто им задолжал?       (—̙̪̤̻̪̝̋͂̾̐̚̕ся̾͟ в̸͇͎̽ͣ̚͜͟_̡̥͚ Н̡͉͇͛̿̍ͦͬ͠И̬̞͇̌͑ͤ_̷̶̨̧̖̯̃͐̇х̡̾,̬̼ͤͨ͛̚͘͞͝ п̨̢͙̙͔̗̈̌ͥ̕ӳ̰̰͖̟̲ͭͩ̔ͭͯͭ̓ͬ͢͜͡͡с̦ͬт̜̍̀͘__̤̌ь̶̘͚̌̔͐̐͋̎̇ͨ̎͠ б_̸̨̟͖̪͛̾ͦ͐̃̎ьЕ̶̰̼̦̭͔͚͑̓̊̿̋̔͘т̲͛̃̐̓̾̅͞_̢̦͎̈́ͭͫ͊̄ ф͇̎͋́_̵̦̔ͦͪ̒_̱̰̉̌ͩͣ̇̽ͨ͝о̜͛ͥ͊͗̈́͠н̨͖̣͍ͮ̓̀̋̃̊т̴̸̡̟̩͔͎̺̮̻͍͔́̋̎ͤ̇͘͟а̷̛͙͎̺̲͊ͭ̅͡͡Н̆о̢̣̕̕ͅм̢͈̘̜̭̈́̃̿̉̇̍̎̚ к̹̻̦͆͘р͓͇͆ͣͣͧ̿͝о̤̘̙̹̇̎ͣ̌͘͟в͚̟̜̲̹͌ͩ͘_͕ͅ_̸̵̠̆̈́ͦ͝͠ь̡̭̺̭̠͔̮͍̜͈ͤ̎̾͊̄̚̕͜—̩̄̎ͣ̕_)       Сорок... Сколько изуродовали экспериментами детей?       ( —̥̮̞̖̜ͩͬ̂̊̽п̴̮ͫ̄̌ͤ̋͋̎̕у̷̦̤̳̿̈͡ͅс̴͉͕̙̻̤͔̜͚͕̲̔͗ͦ̄̀̈́̽̚͟͝т̷̨̫̖͖͔̤̋ͣ͒ͭ̐́͑͋͘͘͟ь̷̧̞̪̓ в̧̱̂̃ͤы̇̒_̵͖̤̫͖͙̹̽ͬ̽̌͌ͪͫВ̼̳̬̊͆̀̆̀͜А͒Л̧͈͎̟̭͛͒̇И͙̟͗̾в̷̧̛̎̊̓͂а̡̟̫̝̇ͪ̄ю̢̭̏͒̇ͬͣ̕̕ͅт̴̊̄̾͊̈́̇̕ͅс̴ͥͫ͌̈́͊ͅя̨̊ͩ̐͢ внͪу̴̷̨̢̪̩̭̭̖͎̣̀̄̉̃̇̆̍́̓͟͝ͅт̛͚̘̣̟̙͊ͭ̇̆ͩͬ͂͞р̵̶̢̲̣͐́̍̄͢Ё̮̎н̵̗ͤ̆̚н̟͌̏̒̚͞_̮̻̣̀͛̋̾͜ͅо̲̫͠с̢̙т̠̟͙̅̀̚и̴̦ͮ̅͊̔͗,̴̝͚̋́̈ͫͦ͝ ,̒ͥ͊̀ͫ͞ п͖у̶̜̮̜͆̌̑с͇̖̺̞͇̻̟͈͚̆̍ͩ͜͞͠т̳̲͍̞̜̙̹̳̝̊ͩ̈́̿ͅь̹̪͇̫͎̽̉̆͞.̹ͬ.̺͇̗̫́ͬ̃ͫ͢.)       Соро... нет. Нет.       Правильно.       Пусть...       (..̝͊ͧ.̶̮́́͐ͭ͜͠ б̴̧̘̫̜͚͖̲̳̌ͯͣ͢ь̴̢̱̲ͭ́̏̒͘͞ю̴̯͔̫ͣ́ͪͤ͒͘͡Т̩̳с̙̭͚ͣ̍̀ͥ̌̑ͅя̙̊_̞̇̈́̿̎ в̸̱̼͚͇̃̐̈͗͋͊̍ͩ̉̚ п̣̤̪̘̣ͭ͠р̞̝̥ͧ̔̀̿̚е̸̣̲̃ͫ̏͐̓͠͠д̟̩͋͊̄̎̾̕͠с̵͎̯͓̙̀ͧ͑ͅм̷̛̱̙͂͑͆̒͆͗͜е͎̲̰̐̓ͮͤͥР̶̮͕̟̟̱̔ͬ̐̌ͭ̆̕͜͠͡_̻͙̺͍̲̬̦͙̜̋̓ͪ͛̔̍̅Т̶̨͓͉̝ͮ̃̀́́̄н̷̨̜͇̗ͅо̴̛̭͌͛ͮͭͩͨ̕͢й̑̂͘ с̴̷̝̹̥͔͔ͩͮ̄̿ͧ̄̀̈͞_̼̅͗̍_ͩу̵̡͓͙͓̉̿̿͡д͇̖ͤ̕О͓͎̾͟р̶̵̿͐̑͘_̺̖̩̦̓̎́о͂̆̄̀͂͋́̓͟г͇̮̱̠̳̓͑̾͛̚и̿_͉̹̒ͬ̃͌)       Перед глазами мелькнуло движение.       Жаром опалило лицо.       Навстречу бросилась безмолвная толпа, увлекла, потянула в человеческую многоножку из рук-ног-глаз.       (Р̡̪̠ͦ̐ͨ́̔̀̓̔ӓ̨̣͔͚̓̿ͭ̌̃͟͢ͅс̸͔̖̻̯̻̻ͦ͐͗͐ͥ̈̽̈͋͝ͅ_̺п̡̢̼̲̺͍ͥ̆ͮ̚О̶̴̧̲̬̗͎ͭ̑́̑̈̓̚͠Р̶͚̳̬͙͌̈̈̔͝͡ӧ̤̼̞̐̉͐̊̇͘͟ͅт̟ь̛͕͜͝͡ ж̢̯̗̹̼̒̄̃͞ӣ̝_̗͕̪ͣ̓͑ͣͥ̈̽̕͟͠͝в̨͓͚͔̒̀ͦ͗͆͟͞͝о_̢̛̙ͬͩͫт͚ы̧̛̥̖̲̜ͯ̓͝_͔̳̳̽̏ͮ̑̽̉!̴̧̟̦̐͐̀̓͝͠ͅ)       Вывернутые осколки костей резали кожу. Позвонки ломались одним движением, чавкали в вырванных мышцах.       Брызнуло кровью, потекло по коленям.       Запульсировали в адреналине пальцы, уцепились за гортань, и в них мигом оказалась несгибаемая сила, злость, наваждение. Мерзким хрустом закончилась чужая жизнь, и с ног сшибло больное наслаждение.       (О̷̴͖͍̖̹̺̪̣͖ͤͨ̌̈́̆ͨБ̷̢̫͍ͩͭ͑̇̅̌̽̍͠_̜͎̺ͥ͐Ӗ̢̧̠̌̇́͞ͅз̬_̝̜͔̠́̉́́ͩ̑̀͠͠г̀̏͢л͎̘̼̰ͩ͌ͨ͗̅̚_̸̞͉̼̳̇̌̂̊̊̃ͤͣ͒А̶̺̣̝͑ͥ̎В̢̡̥͌ͪ̐ͯ͝ͅͅи̷̸̝͉̬̍̍͗̍̋͐ͅт̯͙͋̇ͦͬ̏ͥ_̢̯̱͇̭̋͒_̴̫͍̙͚͑̅͠ь͈͉̦͑̚!͇̱̐ͫ̏ͫ)       Затряслось в ужасе немое, убогое существо рядом. Сзади впились когтями, двинули ими, распарывая мышцы. Затылком выбил зубы, опрокинул ударом и начал давить.       (З̞̘ͬ͆̅͗͠͝ӑ̷̠Т̷̨̨̹͚̜̼͒̓̋̇̏̎͐̉ͭ̓͝О̩̭̫̬̣͂̾̈͠П͇̱̞̱͂̃̍͜ͅт̴̢̗̞͜͞ӓ̨̙̥́ͥ͑̒̓͘͟_̸ͨ͐т̛̞͙ͭ̊̋ͨ̽͢͡ь͚͛!̳͇̪̘̹͖̈̅̐̈̋̚͟͝)       Упивалась ненависть, млела от криков и стонов.       Под ботинком расплющивалось теплое липкое мясо.       Остановили, когда протез застрял в кишках. Взвыл от боли, затрясся, ослепленный яростью и бешенством. Шиммер обжигающей волной хлынул по венам, пузырями выплеснулся из раны. Почувствовал, как пытаются вытащить хекстек — рубанул, не разбирая. Затрещало, засверкало из разорванных проводов, полилось топливо через край. Пол окрасился в бурый и фиолетовый.       (Б̮͇̘́͂̂́̚͡О̹̳̪̪͉̳ͩ͋̐͋͟л̸̷̡̞͕̟ͦ͆͐̆́̽̃͑͒̉̐̕͡ͅ_̶̆ь͎͇ͧ̀_ͥ́͞ш͆ͦ͟Еͦ͋ͅ)       Убогий смех отразился от стен. Воспаленный мозг нашел раздражитель быстрее, чем это сделал слух.       — А, вот, что ты скрывал, — по губам йордла расплывалась болезненная ухмылка.       Одна из кибернетических рук неисправно лежала в луже крови, там же валялась чужая — исполосованная когтями — маска.       Из-под бока струилась жидкость. Внутренности ныли, глаза не фокусировались на объекте.       Иглы оставшегося киберпротеза находились в опасной близости, готовые в любой момент вонзиться в плоть.       Смич разрывался в смехе, давился розовым дымом, поперхивался слюной.       — Как давно ты под шиммером?       Тело прошибало конвульсиями омерзения, наполнялось откуда-то взявшейся силой. Ползло к йордлу.       Киберпротезом пытались достать его быстрее, но не выходило.       — Поджигатели нынче все этим балуются?       Ударом сдавил оставшуюся руку, когда снизу на него плюнули.       Из-под зубов вместо проклятий вышло звериное рычание.       В ответ сквозь хрип и кашель:       — Говорят, недавно они потеряли одного из своих.       Глотка заполнилась кровью.       Язык онемел.       — А еще, что хоронят кого-то на днях.       Смич не успел моргнуть, как оторвало вторую руку.       Снова крик и стоны.       Розовая пена фонтаном извергалась из-под сломанных зубов. Воздух выходил со свистом.       Отрубленные кибернетические руки сверкали в разорванных электродах.       Собственный голос разрезал возникшую тишину.       —Яͅ По́х͝о̕Р͜О͠нЮ_͝ тё͢бЯ слͅЕДОм. — Во рту разлился вкус металла вперемешку с шиммером. — А͌ пот̍Ом̋_ ПРиͅс͟Т̇у͢п́Лю͝ к̑ ТͫвО̕им̇ П͠од̐ЧӣнеЕͅННЫ͌М. — Следующее не словами, а обещанием: — У͟Нӣ̧ч͝ТоЖ̕У͝_ вА͠_С вс̒е͝х͡.͠       Миг, и глаза залило красным.       Его трясло.       У ног расплывалась лужа собственной желчи — не ел сутками и блевать оказалось просто нечем.       Не помнил, как вернулся в заброшенный кабак, но знал, что оказался в нем не один. Не реагировал на звук — слух начисто подорвался, слышал только собственное биение сердца и жуткий вой из-под зубов. Казалось, они вот-вот раскрошатся, сотрутся в порошок. Двигаться больше не мог, сознание плыло в тумане, сам весь будто онемел, потерялся, исчез. Хотел, наверное, именно этого, поэтому желал поскорее рассыпаться. Не верил себе и тому, что произошло. Решил: оказался в ночном кошмаре. Видел синие косы и под цвет им глаза — они всегда преследовали его во снах — поэтому не сопротивлялся, на прикосновение не реагировал, стоял истуканом. Чужие руки были теплыми, ощущались неправильно хрупко и нежно, хотя пахли порохом и железом. Прекрасно знал, сколько жизней они унесли Поджигателей, хотел в моменте их прокусить зубами, когда те оказались в опасной близости от его лица, но не посмел — не было сил начинать драку.       Она не улыбалась, лишь странно глядела в ответ, словно в ожидании, когда на нее набросятся следом, разорвут плоть одним движением, как это сделали несколько часов назад с головорезами Смича. Понимала без слов. Не чувствовала ни всепоглощающего ужаса, ни первобытного страха, наверное, в жизни видела что и похуже, поэтому вела его за руку осторожно и трепетно. Следовал за ней, еле передвигая ногами, ощущая, как мышцы ее спины напрягались под его голодным взглядом.       Голос звучал неестественно, будто под слоем ваты, прерывисто продолжался в колыбельной песни. Слова не распознавал, со свистом вылетал собственный хрип, пока по щекам тянулся мокрый след. Под ногами скрипели доски, из-под разорванных штанин выглядывали глубокие порезы, что регенерировались с каждой секундой быстрее, покрываясь некрасивой корочкой, которую хотелось содрать.       Его уместили во что-то холодное и глубокое. Мозг плавился, конечности постепенно расслаблялись, сломанная маска кусками повалилась рядом. Глаза закатывались кверху, руки продолжали трястись, сердце успокаивалось. Или останавливалось — уже плевать. Пусть. Оно должно было остановиться давно, тогда почему бы не сделать этого сейчас.       Когда полилась теплота сверху, обмяк окончательно. Стался куском мертвого тела, тем, что должны были хоронить Поджигатели в могиле, тем, что оставалось от пустой оболочки, тем, чем заканчивал каждый в Зауне. Долгое время он боролся со смертью, боялся, спасался от нее в узких переулках, где задыхался от химикатов в попытке избежать хим-ворон, готовых продать его за лишнюю монету; в затерянных лабиринтах канализации, в которую его затолкали дети постарше, чтобы не схватили следом за ними в бордель Марго — знали, что чем младше, тем выше спрос; в лавке Бензо, где собирал его по кусочкам всю ночь и так и не нашел одну из оторванных кистей. Смерть следовала за ним по пятам, но как только он ее принял — она отступила, скрылась в темноте.       Он знал, что не проживет долго. Понял это, когда не вернулась Вай с того проклятого завода, а вместе с ней и остальные. Почувствовал: следующим будет он. Когда увидел Паудер, решил, что ошибся, что у них есть еще шанс, что теперь не страшно. Дошло до странности быстро — да, совсем не страшно, оказывается только нестерпимо больно.       Мир сломался раньше Экко, но от этого не стало легче.       Дреды мокли, одежда — тоже. Смывалась кровь и грязь. Чужие руки касались собственных, медленно их отмывали, терли, царапали длинными ногтями, оставляли полосы. Из-под тонких губ неслась детская песнь, в глазах — беззащитная печаль. Гладили по щеке, пока лилась вода, задерживались на волосах, заправляли их за ухо. Тело не двигалось, внутри ничего не отзывалось, смотрел на все сквозь толщу пустоты, полнился ею целиком и в ней же утопал.       В отражении кровавой лужи не узнавал лица. Глядело от туда неподвижное, одинокое равнодушие в оправе золота зрачков. Пульсировали вены, в дрожи загонялись ресницы, пока рядом маячили тяжелые косы. Потом размылось все в движении — это в лужу ступили босыми ногами.       Пытались его поднять, вытащить из воды, в конце концов, получилось. В мокрых вещах уложили на подстилке, улеглись рядом, чувствовал, как переплетают его тело руками. Не видел лица, потому что лежал к ней спиной, пока клонило в сон.       Оказывается на это еще был способен.       Он бежал сквозь дождь. Спотыкался и падал.       Разбивал колени об асфальт и слышал, как за ним мчались, гнали его будто свинью на убой и свистели совсем рядом.       Дорогу размыло.       Не знал, куда себя деть. Не верил тому, что произошло.       Паудер была ему не рада, не хотела с ним уходить, а он же... Нет, не Паудер. Джинкс. Так она себя назвала, прежде чем натравить на него людей Силко, прежде чем влепить ему по губам со всей силы, отчего потечет много и надолго, прежде чем отбросить их дружбу в тень, зачеркнуть ее одним упоминанием нового имени.       Ее крики преследовали вместе с чужим гоготом и оскаленными зубами, а он все бежал, спотыкался и падал.       А потом все заново.       Отцепил замок чужих пальцев от себя так резко, что под ними хрустнуло. Слышал, как следом ускорилось биение ее сердца, но назад не смотрел.       Невысохший плащ остался лежать у ног, пыль в солнечных лучах медленно оседала на пол, мокрая коса лежала змеей рядом.       Чувствовал, как от вещей несло кровью, в моменте хотел забыть, убежать, исчезнуть, но понял, что этого не заслуживает. Себя уже не воспринимал человеком.       (И̴̺͇̺̙ͮ̌ͣ͡͞ т̴̷̤̯ͯͭ͑̌̓ͦ͒̇͌͠а̨̯͛ͧ͗̑̐͋̕К̸̶̯̲̏̉̉ͯ̔ͤͭ͡ д̵̸̛̟̤͕̇̅ͬ́̽͑͗ͪ̊̍͞ͅа̶͔͉̾ͤ̈̄͟Ж̳͎͛̽͢Е̪̃̇̅͟ л̘ͩ̀̾̾у͎̬̯͖͍ͬͦͨ͡͠Ч͕̎̿̓̆ͧͤ͂̓͐̕̚ш͍͇͓̘̭ͮ̉̌ͧе̛̩̝͔ͬͫ̌ͮ̓͜.̸̶̨̥̣̮͆͐ͮ̓́͌̍͐ͨ̐́.̸ͦ͜_̧̙͈͔̭̈́̒́ͦ̋.̢̛̻̟͇́̋̇̆̚͡)       Не знал, сколько спал, а спрашивать не хотел.       В голове пульсировала боль, живот ныл, во рту оседала горечь.       Подняться не мог, поэтому пытался просто сесть. Когда из глотки вырвался жалкий хрип, прокусил язык в попытке его остановить.       Позади двинулись и остановились.       — Это должно быть больно. — Не слова, а надсадный хрип.       (Н̰ͨͯ̿̊͂̌̒ͭ͒ͮ͘̕͡Е̍ т́̀_̦͔͎̣̆̎̾̎А̧̻̥̬̐̑̑̈͠͡к̸̴̨̖͍̫̻̞͈̜̎̓̋̽̓̚͟ Б̡̩́͛͒̕о͙̪̠͖ͣ̈́͆͐͘л̡̰̣̳̪̑͆̊ͯ̐̋ь̼ͬ̌ͨ̍Н̵̨̛͍̞̦͍͖͒ͥ̓̏̃́ͨ͢͠ͅо̮͈̥̙̤̯͉̩͐ͤ̓͐͢͟͠ͅ,̡̳̖̰̂̒̉͗̕͟ к̼͙̰ͭ́̌̕͢а̵̰̳̯̪̄͗̚͢К͍̙͚̋̈̊͜ Д_͎͒̀ͪ̊О̠͊̓͞Лж̸̩̔ͫ̉_̱͈̺͞ͅн̧̢͔̜̇ͧ̊̌͟_̡͓̮͇̀ͮ̅̄̚͢о̧̥̖͇́̀̑̽̔̉̚ Б̩̣̌ͧ̔ͧͧͦ͋̑ͤͤ͡ͅЫ_̡̣̩̻ͯ̎ͦ̓͛ͯт͖͞ь̠̎̇̇ͣ͘ͅ т̴̛̝͍̩͉̹ͫͬͭͩ̕е̸͍̥̯̘̉ͧ̀͐̅̐ͅБͪ̓е̡̳̮̳̗̯̳̏͗̈́̿͟͠ у̛͔̫ͪ̂͊̏̂̇ж̭͉͉ͪ̌Е̸͇͓̼̪̪̦̍ͤ̄̍̏͊͗̀̅͊̚͜͝ с̄͌ͧͯ͊͠ќ̸̢̖̭͎̩̗͎̣̎̈̀̄ͣ̀ͬͯ͟͝О̨̱̺͈̔ͦͪ̃͡_̷͉̫̜̮̣͕̿̆ͬ̍ͤ̕͠Р̡͔̫͖̌̓̅̆̂͡͝о́̈́́͜)       Увидел ее босые ступни, покрытые мурашками, и сразу вспомнил, что произошло: как успокаивали прикосновениями, умывали холодной водой и орошали заботой.       Нет. Нет. Не было ничего. То бред воспаленного разума, игра воображения, обман чувств.       — Зачем ты пришла?       Продолжал сидеть к ней повернутой спиной, не желая видеть. Думал, что так она сгинет в тень, развеется дымом.       Косы поползи по подстилке, под солнечным лучом сверкнула в них синева и заблестела. Скрывалась в ней первозданная чистота, так что пленяло намертво.       Мигом полоснуло отвращением.       Знал, что нельзя поддаваться.       Только не ей.       Учился быстро, поэтому не доверял. Даже собственным глазам, что не могли оторваться от вида.       Джинкс оказалась еще ближе.       Ее дыхание ощущалось затылком. По загривку волнами ступало неизвестное чувство. Мускулы напрягались все разом. Голос в голове больше не требовал чужой крови, и Экко ожидал его появление снова.       — Ты меня звал.       Раздражение заклокотало в глотке.       — Не ври. — Кулаки сжались со всей силы, лицо исказилось в приступе гнева.       Ее волосы защекотали спину.       (Н̜͔̽̂̉͛̓̊ӱ̸̱̞̝̫͇͔̼̔̀̂̆̾ͮ͂͘Ж̜̞͔́͊̆͘Н̻͙̘͉̍͌̄̔͌ͪ͒͢͠О В̎ы̸̠̠͈̯̣̼̭ͮ͌͊̓̔͟͠͞р̶̢̧̙̟̳̞̤̐ͤͮͭ͐ͩ̈̕В̵̺̱ͬ̾͛̊̕͜ат̸̡̝̗̉͊̋͂̃̀͑ͮ͢͠ь̵̝͚̥́̌ и̢̛̗̣̏͝_̷̟̬ͨ̊х_͉͙̒͒͒̋ͧ͘͝ С̱̖͎̲̒̅ К̸̧̜̦̗͕̖̞͍̞͐͋ͪͮ̾̐̉̕͡Оͮ_̝͉Р̷̖̭͚̹͕̉́ͫ̓̒̆̍̚̕н̟͍͗ͬ͢ͅе̬̿̽̍̆͜м)       Сзади послышалось приглушенное и покорное:       — Во сне.       Огрело пониманием. Окатило снова в ночной кошмар и сразу стало невыносимо больно.       Когда ее пальцы мягко легли на плечи, дрогнул в смятении — не знал, что с ними делать. Стался вдруг манекеном, на котором Паудер училась стрелять. Вот-вот должна прилететь пуля в затылок...       Длинные ногти заскребли кожу, остановились у шишек позвонков и поднялись выше.       (У͎̘͇̂ͣ̇͝б̴̢̜̹͢͞е̴̧̦̭͎̹̜͈̂̑͑̀͗ͤ̑ͭͤ̅̂͢Р̘͇ͧͯͯ̔͟И̞͈͎̝̒ͣ̒̔͠_̢̯̺͛͆)       Экко весь онемел.       — Иногда мне снишься ты, — вдруг произнесла Джинкс, и Экко всей душой понадеялся, что сердце дало перебой бесшумно. Что не оглушило Джинкс так же, как шибануло чередой шальных ударов в собственной голове. Понятие не имел, почему не сопротивлялся и терпел ее тяжелый взгляд и руки. — Обычно Вай… — между строк скользила горечь.       (М̻̐̂͝н̻ӧ̡̮̺̗ͦ͜Г̦͈͙̺̌ͧо͚̮͌͗̓͑ͪ̃̔͝,_̸̡̧͚̤͈̬͚͓͇̭̄̔̐̈͌̋̐͘ м̖̀̈Н_̴͈̼̦̘͎͚͈ͧ́ͧ͗̉͘͝͠͝Ӧ̷͋̇ͨͤ͝͡ͅг̷̻̥͔͈ͮ̎ͧо̥,͓͍͚͈ͦ̐ͥ̂ͦ́͊̊̀̀ е̯̍͗͆ͫЕ̨̛̫͊̒͛̑͆ͤ̃̕ с̷̢̠̼͎̲ͨͮ̚ͅл̫̩̪͙͚̉͐̐͛̂͌͝и̦̽Ш̶̨̡̖̦͖̱͓̍̒̀ͩͪ̈́ͧͪ͑͘͝͠ͅКͪ_̋́̒́͝ͅͅо̧̪̦_̲̄̾ͭ̐ͨ̚м̟̗̒ М̡͙͇͓̱ͮ̍̍ͫ̿̊̓̑̚̚͝͞НӦ̟̲̗̹̜́ͣ̅ͯ̈́̔͐̾̇͘͝ͅг̴̸̭̹̈̌̚͡О̲̻͉̩͋)       Джинкс ощущалась везде: на вспотевшей коже, на мокрых волосах, на онемевшем языке. Тело неправильно считывало информацию, нездорово реагировало на касания, на извращенную ласку, на фальшь.       Чудовище внутри тревожно скалилось и не желало подпускать к себе ближе.       По набухшим венам лениво вскипал шиммер.       — И во снах вас не различить... — остановка длиною в вечность, а после безобразное и отталкивающее пояснение: — Кровь, она... всегда одинаковая. — Сознание заторможено откликалось на физический контакт. — Вай разбитая, когда видит то, что я сделала с тобой... Она ненавидит меня, потому что... — К спине приложилось горячее, спустя секунду дошло, что щека. — Потому что на ее месте ты, и... — Следующее сквозь жалость: — Кровь — тоже твоя. — Когда ее тихий, неровный голос замкнул мозговые цепочки, перед глазами все размылось. —  Иногда вам удаётся спастись, а мне нет, но это редкость. Не знаю... — щека уткнулась в его шейный позвонок, — Радоваться мне или плакать?       (П̖̃Р̢̢̧͖͔̩͈̲̄̃ͪͦ̂͘͘͟е͞Ќ̘̞̀̚р̳̼̠̝͊͛ͩ̏͠͠а̹т͝_͖̭̱̱̈́͋́̔̈̕и.͆ П͞Р_ӗк_̎р̣АТ͝И.͞ П̅Р͡Е̐_КР͞А̅ТӤͅ)       — Прекрати, — глухо выдохнул он.       Экко почувствовал, как майка прилипла к влажной спине. Чужое лицо полностью приложилось к нему, будто желая срастись, оказаться одним целом.       Словно искали... что? Защиту и безопасность?       Ха.       Какой же бред.       Раньше, может быть, и поверил, потому что искренне этого желал. А когда повзрослел, то вдруг понял — защитник из него оказался никудышный. Помнил ее безумный мокрый взгляд, удар и крики-крики-крики. Они годами стояли в ушах, и Экко так долго пытался вытравить их из памяти...       «Заткнись. Заткнись, слышишь?!»       Экко держался за Паудер точно также, как сейчас делала это Джинкс за спиной.       Умолял ее пойти с ним, рискнуть и довериться.       «Пожалуйста, я ведь... Они... Я и остальные, они хорошие, они нам помогут, Пау»       Говорил со слезами на глазах, хотя никогда перед ней не плакал — боялся показаться слабым, считал, что после такого не захочет с ним дружить. Метался, был в неистовом ужасе от того, что ее надо отпустить.       А она разрывалась в истерике, царапала протянутую руку в мясо и ненавидела его всем существом.       «Заткнись! Заткнись! Я Джинкс! Джинкс!»       Мерзость.       Они давно перестали быть детьми, так почему не отпускало?       Почему разрешал быть рядом?       Для чего?       Для того чтобы считывать детскую робость в содрогании ее голоса? Ощущать тепло ее тела, когда собственное отказывалось работать? Знать, что он еще кому-то был нужен? Что не забыт? Что по нему скучают?       Вдруг ее руки остановились у грудной клетки, сцепились между собою в капкане и задержались.       — Вчера ты должен был умереть.       (Т̻̪̘̒̏̈́̊̀ͪ͠о̶̼̬̹̲̩̿ͫͬ͋̑͗̐͋ͩ̀͜͜л̲̼̉̐̓ͬ̾ьͩ_̴̢̘͈̋͂ͯ_̶̠̝ͦ͜К̡͇͉̬̽̌ͯ͢о̬̖̳̲͎̤̱͎̀ͤ̓ͮͣ̋̈̾̕͘͟ ПОС̃л̾е т̐Е͡Бͅя).       Когда услышал это от Джинкс, поперхнулся во влажном, всхлипывающим смехе, который пронесся из-под оскаленных зубов надломленным звуком.       Правду сказал, не жалея:       — Я должен был умереть куда раньше.       Перед глазами — дуло револьвера, разбитая губа Джинкс и отскоченная граната.       Ее ногти впились у сердца. Экко почувствовал, как щекой она осторожно потерлась между лопатками. Как тонкие пальцы мягко разъехались по коже, как остро кольнуло сожалением, что он не может ее даже оттолкнуть.       Чудовище рвалось в истерике.       Через секунду от Джинкс прозвучало мрачное:       — Больше этого не делай.       Ощутил, как она задержала дыхание, вся сжалась, неуверенно и беспомощно вцепилась сильнее. Как-то в миг смолкла и оробела.       Внутри все тоже сникло.       Влажные пятна расползались кривыми — будто вписанные неуклюжим детским почерком — кругами на его майке. Решил было ее слезам не верить, но внутри нещадно изнывало сердце. Видимо, еще теплилась в нем надежда, что все взаправду.       Потом вспомнил, с кем находился рядом, и все разом отошло, утонуло в безразличие.       С языка слетел вопрос:       — Почему ты всегда все портишь?       Ее смех раздался глухим плачем.       — Как будто ты не знаешь, почему.       Она оттолкнулась, и Экко сразу окутала пустота.       Что-то внутри треснуло. Лопнуло в осколках.       (Сло͝М_Ал́а_).       Точно.       Да. Наверняка.       Джинкс сломала его в мгновенье.       С хирургической точностью вырезала из-под ребер кусок сердца. Экко знал: его больше не осталось, и вместо сердца подсунули гранату. Ту, самую которой Джинкс превратила тело Экко в месиво, в крошево из сломанных костей и мечт. Ей было плевать, что с ним станет, когда инъекция с шиммером повредит мозг и раздробит его окончательно.       Ей было плевать, что происходило с трупами Поджигателей, когда Экко ломал себе пальцы и кричал от нестерпимой жгучей безысходности.       Ей было плевать на то, с каким трудом Экко сплотил травмированных и изуродованных людей в одно сообщество.       Ей всегда было плевать на то, чего стоила Экко собственная жизнь.       Он боролся, много и подолгу. Вырывал место под солнцем каждому, кто просил или нуждался. Спасал, несмотря на то, что не мог помочь самому себе. Считал, что недостаточно хорош, и отправлялся на опасные разведки, чтобы развеяться...       Какой из него лидер, если угроблено столько людей?       Какой Поджигатель, если бросил их на произвол судьбы?       Какой друг, если не смог открыться никому из ныне живых...       «Я Джинкс! Джинкс! Джинкс! Джинкс!...»       Она натягивала ботинки, пока кобура со шлепком ударялась о бедро.       Хрупкая тонкая тень скользила по полу, ее косы ступали следом.       Экко разрезал тишину первым.       — Я знаю, что тебе всегда нравилось муссовое пирожное, — язык опалило воспоминание приторно-сладкого, давно забытого детства, — которые с трудом воровала Вай с лавок Пилтовера. — Вспомнил искреннюю щербатую улыбку, содранные в кровь пальцы Вай и собственные в липком скользком крему. Видел Вай и не мог сдержать мальчишеского трепета, глубокого восхищения, нескончаемого потока радости. — Те, что были обсыпаны сахарной пудрой и никогда не продавались у нас внизу.       Не видел ее лица, но знал, что смотрели, испепеляя взглядом.       — Я знаю, что ты мечтала о собственной лаборатории, в которой ты проводила бы свои эксперименты с гранатами. — Через секунду продолжил с откровением: — Потому что боялась кого-то задеть.       Мелькнули тонкие губы Паудер, совсем близко к щеке, и заразительный смех, в котором было столько живого, здорового счастья и невинной любви. Знал наизусть каждую тайну, рассказанную на ухо в темноте спальни — долгое время считал это важным, а потом повзрослел.       — Я знаю, что тебе не нравилось, когда Вай не брала с собой на вылазки. — Решил на нее взглянуть, развернувшись всем корпусом. — И тебе было так скучно, что приходила к нам в лавку. — Джинкс стояла неподвижно и безразлично глядела в ответ. На лице ни одной эмоции, из-под ресниц — холодное равнодушие. — А я как идиот пытался тебя растормошить, из-за чего мы влезали в неприятности.       Лицо сморщилось в раздражении, брови поползли вверх. В ответ от Джинкс твердое:       — Ты знал Паудер, а не меня.       Понимание пробрало до костей.       — Да. — Расплакалась неприкрытая горечь. — Верно. — Дошло, что ошибся, и как-то мигом обессилел и истлел. — Тебя я не знаю. — Расшатало в непонятной тоске. Сникло в запоздалом сожалении. — Не знаю, почему осталась с Силко, когда был другой шанс. — Истерзанное сердце изнывало, просило о помощи. — Не знаю, для кого ты пролила столько крови. Не знаю, зачем решила отдать хекстек, хотя я понятие не имею, как он действует. — Обида плескалась в словах. — Не знаю, почему ты решила привести меня к ублюдку Синдженду и позволить ему вколоть в меня эту дрянь. — Следующее уже в обвинении: — Не знаю, что ты со мной сделала и что происходит.       Пронеслись образы сведенных в судорогах лиц, теплого и липкого мяса, сорванных киберпротезов. Страшное убогое существо в отражении, его руки по локоть крови и больное наслаждение от чужих криков.       — Теперь я не знаю даже себя.       А точнее — что от себя осталось.       Черт.       Как же он облажался.       Наверное, только на это и был способен.       Джинкс двинулась навстречу, свесила голову набок и с интересом спросила:       — Ради этого ты грохнул Смича?       Не вопрос, а пощечина.       — Что?       — Хочешь знать, как он действует?       Не сразу понял, о чем речь.       Когда ее руки потянулись к нему, Экко оторопел. Подался слабости и упустил момент, когда хекстек вытащили.       По замызганному кровью стеклу прошлись пальцами. Размазали грустную рожицу. Остановились у механического замка, который он сам же создал.       Экко смотрел на Джинкс с недоверием, а та лишь скалилась в ухмылке и глазела в ответ ошалело. Окунули заново в прошлое, где Паудер рассказывает секреты.       Не представлял, что воспоминания могут причинять столько нестерпимой боли.       — Руны это его язык. — Она заскребла по стеклу ногтем и после секунды продолжила: — Чтобы владеть им, ума много не надо.       Джинкс медленно выводила линии и соединяла между собой. Засохшая кровь отпечатывалась на ладонях. Лоб морщился в напряжении, а выбившиеся пряди качались на ветру.       Время будто остановилось.       В глазах Джинкс зажегся азарт, внутри залегло ложное чувство спокойствия. Смотрел на нее и не мог оторваться, потому что близость пленяла. Она направляла, выводила руны и делилась тайной. Прямо как раньше. И Экко — та часть, что осталась подле Паудер — не мог ей никак помешать.       В прошлом любил за ней наблюдать, и вдруг она оказалась рядом. Блестели в ней жизнь и тепло, в ответ им стучало разбитое сердце. Хотел прикоснуться, ощутить Паудер на кончиках пальцев, но знал — хрустнет и рассыпается разом.       Голос замолк окончательно.       Когда она вернула хекстек и ушла, Экко ее не останавливал.       Сутками разбирал и собирал заново. Рассчитывал все вариации. Варился во всех чертежах, не спал и не выходил из заброшенного кабака.       Над Зауном что-то сгущалось.       Экко чувствовал, как вот-вот должен был нагрянуть ужас, кошмар, но не обращал внимания — был занят созданием зэ-привода.       Тучи мрачными стражами сталкивались густыми колоннами, бились друг с другом, накрывая небо непроглядной тенью. Ветер гнал разбитые ставни, шептал Экко страшное. Каждый звук раздавался все резче, каждый вдох — тяжелее. Хекстек неистово бился о стекла, пока Экко ощущал, как город тонул, захлебывался в тревожности.       Вокруг пустых заброшенных улиц в свете убывающей луны плыли зловещие лица. В сердце ночи на пиру раздавался шепот сломленного человека, его слезы и мольбы о прощении, но взгляд наталкивался на непроглядную пустоту в оставшемся глазе, и голос сам по себе глушился в хрипе.       Затаившая угроза в воздухе заманивала и губила каждого, кто осмелился в нее вступить.       Зэ-привод мерцал у зажженной свечи, хекстек внутри него колотился в немом крике. В металлическом корпусе отражался золотой блеск глаз и дрожь улыбки. Запах раскаленного железа и шиммера витал облаком подле.       Все в Зауне исказилось темнотой.       Хекстек стучал сердцем в зэ-приводе и метался. С каждым его ударом на землю обрушивался хаос, разрушение, но Экко знал — это ничего не изменит.       Единственное, что имело значение — время.       Оно субъективно и неподвластно, но что если...       (.̴̡̘̞̹̗ͪ̕͜.̖̹͎̝̀͑̑̿ͩͥ.̵̦͗͟е̧̓͌͛͆ͭ͟_С̵̡̠̥̞̩̞ͥͯͥ̾̔̑̐͘̚͜ͅЛ̭̼̪̹̦͖̼̓͛ͦͫͩ̏ͯ̓̚͝и̘͖̲̗̥̮̭ͩͥ̿ͥ͆̆̚͡ п͖͕̊̎͡_р̘̀̎о̻͙͊͊͛ͤͥ͟͜С̩͠т̸̡̭̒ͦ̾ͫ́̐̆͗о͈̋ П̶̵̶̼̫͇͔̭̳͖̞̦̀̋̃̓ͫ̇ͯ̚͝͡ѐ̙̞̰̈ͫ̆͆ͨ͂̔ͧ͢͟ͅр͉̈е̤̕.͖͚̔̕͜.̠̖̘̰͂̅̚͠.̴̸̩̺̋ͪͬͣ̈́͠)       Переломать е̗г͞о.       (...р̝͙̯ͮ̊͝а͚̫ͮ̑͞Зд͎Ро̊...)       Раздробить на кус̬к͎и̕.       (...и͎ в̆̀̚͟_͚Ыͧр͉ͦ̃вать то, что...)       И вырвать то, что нужно раскроить и исп̵̝͕ͬ͌͆͊ͩ͡р͓ͧͥа̷̛̰̼͓̊ͨͭ̕в͈͋͌и̵̷̧͕͙͛̃ͩ̆͟т̹ͥ͞ь̷̨͉͇ͫͨ͑ͭ͊̈́͠.̶̶̡͆̐̅́͆̚͡͞       «Он все схватывает на лету, Вайет»       «А ты у нас смысленыш, Экко»       Шиммер в крови пульсировал, бился в унисон с зэ-приводом. Позвонки хрустели, волосы вставали дыбом, мурашки ползли по коже...       Вдруг раздался глухой взрыв, и темные небеса разорвались на части.       Зэ-привод был еще не подключен и то, что произошло, оказалось куда дальше видимости Экко. Не его виной.       Ударная волна дошла до Зауна быстро.       Когда решил выйти, не скрывался в тени — было глубоко плевать на то, что могли заметить. Видел снопы пламени на другой стороне и чувствовал, как по венам расползалось больное, ненормальное удовлетворение.       Вышки Пилтовера горели ярко. Их свет отражался в разбитых стеклах брошенного Зауна, их протяжные металлические стоны вперемешку с сиренами звучали так громко, что ныли барабанные перепонки.       Зэ-привод монотонно продолжал стучать у бедра, напоминал о своем существовании и о том, что все произошедшее можно изменить. Только вот Экко не трогало.       Когда вернулся к себе, обувь заскользила по полу, потому что тот был залит кровью.       Давно понял, что Джинкс находилась рядом. Слышал ее рваное сбитое дыхание и бешеный пульс. В лунном свете она напоминала свежий труп, пока убивалась в попытках зашить открытую рану, скрипя зубами. Нервный воспаленный блеск в глазах напоминал о пережитой истерике. Под ресницами скопились дорожки из размытой туши и слез.       Джинкс вся тряслась, ее голова покачивалась из стороны в сторону, из-под зубов ползла красная пена. Игла не поддавалась липким скользким пальцам, вечно соскакивала с рук и падала в лужу рядом.       Экко она не замечала.       — Здесь тебе никто не поможет.       Джинкс потянулась к кобуре, посчитав, что ее пришли добивать, но когда смогла различить заплывший перед глазами силуэт, растаяла в смиренной улыбке.       Ответила надрывным кашлем сквозь агонию:       — Неужели ты думаешь, — тихий скулеж, а потом поток слов: — что я пришла к тебе за помощью?       Ее голосовые связки не выдерживали, взгляд не фокусировался на Экко, из раны текло уже давно.       — Значит твоя цель — залить пол своей кровью и сдохнуть?       Оба понимали, что у Джинкс не было шансов.       — О, не беспокойся, — из перекошенного рта ироничное: — я уже все закончила.       Сплюнула на пол, не отрывая расфокусированного взгляда от Экко. И опять ухмыльнулась.       Вместо крика из ее горла:       — Я уже думала, что ты сбежал от меня, не попрощавшись. — Вытолкнула насмешку: — Почти расплакалась. — На щеках — не высохшие мокрые полосы, на синих губах — обкусанные в мясо трещины. — А я вижу, тебе это все очень даже нравится. Бедная дама в опасности, но где же ее спаситель?       — Что ты несешь?       Она охрипла в смехе. Зашаталась. Сникла.       — Считаешь, что это, — кивком головы указала на зэ-привод, — поможет тебе к ним вернуться?       Не двигался. Не дышал.       Знал: ответ был уже не важен.       — Они тебе не нужны, — сообщила Джинкс безразлично. — Твой отец мечтал отправить тебя в пилтоверскую академию, но ты этого не хотел. — Не могла молчать, всячески пыталась заполнить пустоту, несмотря на то что не получалось свободно дышать. — Помнишь, как он разозлился? — Реакция ей была не нужна. — Тебя не приняли бы там, да и здесь, в Зауне, ты никому был не нужен, поэтому ты создал Поджигателей. Думал, что заменят семью. — Через сжатые зубы: — Только вот, даже они тебя таким не примут.       — Это не для них.       Впервые заметил в оловянных глазах нескрываемое удивление.       Булькающим звуком из нее ползло липкое и скользкое, текло по ребрам и скапливалось в рваной ране.       Ее глаза налились кровью.       — Ха... — Под откинутой головой задрожала гортань. — Ну конечно... — Резкий выдох, а потом суровое, отрезвляющее: — Экко, это ни к чему не приведет. — Не слышал собственного имени из ее уст долгую жизнь. — Признайся, наконец, себе — ни Вай, ни твои дружки-Поджигатели, ни проклятые пилтошки, ни ублюдки из Зауна, ни кто-либо еще никогда не примет тебя. Ты особенный, Экко. — Сквозь сжатые челюсти, в беззвучном крике выразилось откровение Джинкс. — Мы особенные. — А потом сломанное, вывернутое: — И мы не нужны ни одному из этих миров.       Тишину пронзил собственный голос.       — И что с этим делать?       Джинкс ответила мгновенно, без раздумий. Так, словно всегда знала правду.       — Сжечь их. — Улыбка скользнула по уголкам. — Взорвать.       Она ждала ответной реакции, но Экко молчал.       А потом Джинкс… Джинкс согнулась в конвульсиях смеха. Опрокинулась на пол под странным, неестественным углом, словно ей вывихнули руки. И вместо нее вдруг оказались одни выкрученные позвонки и содранная кожа.       Хотелось проснуться и никогда больше не вспоминать этот кошмар.       — Было бы так легко, — наконец сказала она, успокоившись, — избавить мир от такого чудовища, да?       Где-то там еще должны были остаться обрывки упаковочной бумаги, в которую Джинкс заворачивала подарок. И бесполезные гильзы, оставшиеся после нее. И давно высохшая лужа на полу — от босых пальцев. Из разбитых окон холодно ступали лунные блики, разбавляя мглу, кровавые отпечатки размазывались нечеткими мазками по стенам и полу.       — Нет. — Рука потянулась к зэ-приводу. — Ты не чудовище. — Ноги отступали дальше от Джинкс. — Больше нет.       Пальцы двигались, сжимали сильнее рукоять и направляли в нужное положение. На лице Экко не было сомнения, лишь одна холодная решимость, от которой ее прошибало приступом гордости.       — Исчезнуть без следа не в твоём стиле, так? — Джинкс разомкнула кулаки от бессилия, морщинки вокруг бровей исчезли, губы расслабились. В глазах — полное смирение. Только для него, для Экко. — Ты же еще вернешься?       Ее лицо размывалось, шло в пространстве линиями.       —Да, — сказал Экко.       Хотя оба знали, что это ложь.       Мгновение — вот все, что у них было .