Моральная сторона свободы

Чжун Ли, право, так бы и не ответил согласием на приглашение на конференцию Снежного государственного университета, если бы на очередном плановом заседании кафедры Философии заведующий не отчитал весь преподавательский состав за ужасающую статистику публикаций научных статей и выступлений на внешних конференциях. Конечно, Чжун Ли за всю свою долгую жизнь частенько обнаруживал у себя слабость к публичным выступлениям, будь то дебаты по истории или пленарные заседания, но покидать университет Ли Юэ на какое-то время не слишком сильно хотел. Возможно, всему виной была прогрессирующая за последние полторы сотни лет промышленная революция. Когда он впервые увидел поезд — огромную железную гусеницу, пышущую горячими облаками сожжённого угля, поскрипывающую странными креплениями на колёсах, движения которых и заставляли эти колёса крутиться, а ещё свистящую и булькающую каждый раз, когда она приближалась к перрону, — его удивление не знало границ. Он оглядывал эту железную гусеницу с нескрываемым пренебрежением и скептицизмом — было сложно представить, как что-то настолько огромное может быстро двигаться по железным рельсам на чистой силе каменного угля. Зато было легко представить, что эта железная громадина впервые появилась в Снежной — Царица почти сразу после окончания войны стала меценатом и отдала большую часть собственных средств на развитие науки и техники. Теперь всё её бывшее государство было пронизано густой сетью железных дорог, а один фирменный состав, курсирующий между двумя столицами, носит её имя. Но Чжун Ли всё ещё не любил поезда — не любил, как они пышут облаками угля, из-за которых почти невозможно было дышать, а все окна на вокзале покрывались тонким слоем чёрной пыли, как они свистят и гремят каждый день, когда приходят на станцию в нескольких кварталах от его дома, как из громоздких вагонов выпадают сотни людей со всего континента, шумят, толкаются и занимают собой так много места, что обходить их приходится по проезжей части. Пожалуй, даже к автомобилям Чжун Ли относился с куда большей терпимостью, но так до Снежной он будет добираться чуть ли не в три раза дольше, чем если сядет в купе, возьмёт у проводника в светло-серой форме газету и проведёт так весь день и всю ночь. Может, он даже прогуляется до вагона-ресторана в хвосте поезда, займёт место за столиком у окна и попросит официанта принести ему чашку кофе и что-нибудь сладкое. Лет пятьдесят назад, когда Венти свалился на его голову с просьбой позволить ему пожить у него некоторое время, пока он не найдёт работу и не накопит средств на собственное жильё, тот пристрастил его к разного рода пирогам и тортам. Неудивительно, что с планового заседания кафедры Философии Чжун Ли выходил без особого чувства удовлетворения — ему настоятельно рекомендовали отправиться на конференцию Снежного государственного университета с каким-нибудь исследованием, чтобы повысить имидж и рейтинг университета Ли Юэ заграницей. Благо, какое-нибудь исследование у него было. Другое дело, что ему придётся трястись в поезде, ведь начало конференции назначено на конец недели, а ему ещё будет нужно хотя бы немного прогуляться по одной из двух столиц, чтобы посмотреть, насколько сильно всё изменилось за две сотни лет с тех пор, как он был там в прошлый раз. Пару по политической философии он провёл без особых происшествий — правда, он сразу заметил отсутствие Сяо, но его одногруппник Чэн Сяосянь предупредил, что он отправился в Цинцэ праздновать Цинмин в компании названной сестры. Он, конечно, лично не встречался с новой Ху Тао, но слышал в той части столовой, где проводили обеды преподаватели, что она была примерно так же невыносима, как двести лет назад. Дирекция университета расщедрилась возмещением средств на передвижение и пребывание в Снежной на время конференции — это была, на самом деле, хорошая новость, ведь его финансовые планы на месяц не предусматривали недельное путешествие на другой конец континента. Следующим утром, когда солнце ещё даже полностью не оторвалось от застроенного высокими кирпичными домами горизонта, Чжун Ли в последний раз окинул взглядом собственную квартиру, мысленно перебирая все вещи, которые он мог оставить лежать где-нибудь в ванной или в шкафах, но не забыл, подхватил кожаный чемодан с удобной ручкой и вышел на улицу. За шесть с половиной тысяч лет жизни он успел привыкнуть к обращённым в его сторону взглядам прохожих, но, право, сейчас не до конца понимал, чем вызывает у незнакомцев такой интерес. Пускай раньше он и был Богом, но сейчас для непосвящённого он будет обычным преподавателем со степенью кандидата философских наук. Даже лауреаты Академической премии имени Буер никогда не становятся легко узнаваемыми на улицах для тех людей, которые не живут наукой. Возможно, сейчас он вполне мог вызывать интерес у прохожих из-за особенностей походки — он никогда не размахивал руками и не горбился, всегда держал голову ровно, шагал уверенно и ритмично. Когда в свои права вошёл апрель, стало гораздо теплее, чем зимой, но в Снежной в это время ещё можно было где-нибудь на севере увидеть толстые высокие сугробы, а потому на плечах его покоилось тёплое пальто. Уже на перроне он достал из кармана брюк сложенный вдвое билет, который чудом сумел не смяться за весь путь от дома до вокзала, молодому проводнику в светло-сером костюме, и тот проверил его, коснулся двумя пальцами фуражки, как бы здороваясь, и вслух назвал номер его места. Чжун Ли степенно качнул головой и шагнул в железную громадину. Пол узкого коридора был укрыт зелёным ковром, который явно недавно почистили. На стенах из тёмного дерева горели причудливые фонари, хотя солнечного света из-за чистых больших окон проникало вполне достаточно, а большинство дверей купе были плотно закрыты — поезд курсировал из Натлана в Снежную, проезжая через Сумеру и Фонтейн, а потому большинство мест были уже заняты. Чжун Ли оставалось только надеяться, что ему несказанно повезёт, и на время собственного путешествия он будет лишён компании какого-нибудь незнакомца. Ему вполне хватало долгих разговоров в рамках работы, чтобы не отдыхать от них в свободное время. К сожалению, его желаниям не было суждено сбыться — то купе, у которого висела металлическая табличка с номерами мест, уже занимала некая женщина. Она была одета по последней моде Фонтейна — аккуратное кремовое платье с короткими рукавами и на пуговицах, широкая юбка самую малость выше колена, закрытые туфли в тон платья, шляпка с неширокими полями. Пальцами в белых перчатках она сжимала выпуск свежей газеты, а устремлённые в текст передовицы глаза выдавали принадлежность к Инадзуме. Неясно, давно она здесь сидит или нет — чемоданчик её уже лежал на верхней полке для багажа, а необходимые для поездки вещи аккуратно разложены да развешаны на скромные крючки. — Доброе утро, — произнёс Чжун Ли и ещё раз сверился с крошечной табличкой у входа в купе. На покупку билетов дирекция университета Ли Юэ расщедрилась, но, похоже, решила сэкономить и вместо обычного места взять сидячее. — Полагаю, какое-то время мы с вами будем путешествовать вместе. Женщина повернула к нему голову, слабо улыбнулась, чуть кивнула в приветствии и передвинула свой стакан с водой ближе к открытому окну. Тёмно-зелёные шторы с золотыми бархатными кисточками были тщательно и аккуратно завязаны так, чтобы не мешать солнечным лучам проникать в купе, а стоящая на столе позолоченная лампа была выключена. Рядом тикали часы. Чжун Ли уложил свой чемодан на покрытое зелёной кожей широкое, но узкое сидение и опустился рядом. — Меня зовут Акихиро Байсё, — заговорила женщина, складывая аккуратно газету и убирая её к часам в угол стола. — Чжун Ли. Акихиро Байсё сдержанно обхватила одной рукой свой стакан с водой, украдкой принимаясь наблюдать, как Чжун Ли раскрывает свой чемодан, в котором не перемешалось за время пути от дома до вокзала ни единой вещи, и достаёт оттуда бумажник, в котором, помимо денег, он всегда держал ещё и документы. Так уж вышло, что Чжун Ли вполне мог выйти из дома без денег, но паспорт никогда не оставался лежать без дела на тумбочке — пришлось привыкнуть хранить все эти вещи в одном месте, чтобы ничего не забыть. Если часы на столике не врали, поезд вот-вот должен загудеть, забулькать, заскрипеть и покинуть перрон, а там и проводник с проверкой билетов начнёт ходить по вагону. Застёжки чемодана щёлкнули, скрывая его содержимое, а бумажник составил компанию настольной лампе и часам. — Вы тоже едете в Фонтейн? — спросила Акихиро Байсё, когда Чжун Ли перестал возиться с вещами, и тот качнул головой. — Признаться, я был бы рад провести выходные в столице Фонтейна, — отозвался он, складывая ладони в замок на столике. — Но путь держу в Снежную. Вы путешествуете? Акихиро Байсё улыбнулась чуть шире. — Верно, — кивнула она и сделала крошечный глоток из своего стакана. На стекле остался слабый след её красной помады. — Я с самого детства была под огромным впечатлением от фотографий Камисато Аяки в модном на то время платье в стиле Фонтейна. Не знаю, слышали ли вы, но в Инадзуме когда-то проводили фестиваль «Воинский дух», и там впервые показалась в этом платье госпожа Камисато. Я разглядывала фотографии и мечтала побывать в чём-то подобном в самом Фонтейне. Сейчас, наконец, нашла смелость и средства. А вы тоже путешествуете? Чжун Ли позволил себе дёрнуть уголком губ в слабой улыбке. — К сожалению, нет. Работа. Акихиро Байсё чуть вздохнула и перевела мечтательный взгляд в окно. — Хотелось бы и мне работать там, где нужно ездить по разным странам, — отозвалась она тихо и вновь выпила воды. След помады стал чуть ярче. Они поговорили ещё немного. Акихиро Байсё удивлённо вздохнула, когда услышала о проведении в Снежном государственном университете конференции, отметила, что сразу увидела в своём спутнике человека науки, немного рассказала об Инадзуме вне рамок истории: о появлении какого-то нового течения в анимации, о нашумевшей выставке на острове Цуруми, посвящённой его истории, а также о легенде о некоем мудреце из бамбуковой рощи. Конечно, Чжун Ли знал эту легенду — более того, он знал этого самого мудреца, в прошлом бывшей сёгуном, а после падения Селестии выбравшую мирную уединённую жизнь в сердце бамбуковой рощи на севере Наруками. Раз в месяц они обменивались письмами и делились новостями, правда, от Эи их было не слишком много — большую часть времени она проводила за медитациями, за тренировками в сражении на мечах, а также за чтением лёгких романов, которые ей приносила Яэ Мико. Вскоре поезд издал протяжный свист, рыкнул, оглушительно скрипнул и дёрнулся. Перрон понемногу принялся отползать назад, постепенно набирая скорость, и через какую-то минуту за окном замелькали окраины Ли Юэ. Акихиро Байсё обратила всё своё внимание к окну и только кивнула, когда Чжун Ли попросил у неё газету. С этой же газетой он, показав проводнику документы с билетом и подхватив бумажник, покинул нагревающееся из-за закрытого окна и распаляющегося солнца купе и направился в вагон-ресторан. По дороге он попросил проводника записать его в список желающих принять душ следующим утром, запомнил точное время, когда ему нужно будет пройти в конец вагона с полотенцем и дорожной сумкой для зубной щётки и всего прочего, и обменялся приветствиями с одним из пассажиров, решившем полюбоваться видами из окна тамбура. Благо, в вагоне-ресторане сейчас не было слишком много людей. Он занял место за столиком, покрытым мягкой белой скатертью, попросил официанта принести ему чашку кофе и чего-нибудь сладкого, чуть передвинул узкую вазу с тюльпаном так, чтобы бутон смотрел на солнце, и раскрыл сложенную пополам газету. Он всегда начинал чтение газеты с последней её страницы — иногда там располагались ни капли не забавные анекдоты или кроссворды, но здесь вся полоса была посвящена новостям спорта. Именно новости спорта всегда интересовали Чжун Ли меньше всего, и сейчас он бегло осмотрел заголовки и тихо хмыкнул без особого удивления, узнав, что мондштадская команда вновь взяла главный приз в международных соревнованиях Священного Призыва Семерых. Помнится, Венти долго возмущался, что ни в одном перевыпуске этих карт не было добавлено хотя бы какой-то карты, посвящённой ему самому. Впрочем, он и сам в этой игре никогда силён не был, так что причины такому рьяному возмущению Чжун Ли упорно не находил. Передовица была посвящена результатам деловой встречи посла Ли Юэ с правительством Снежной. Похоже, теперь между двумя странами куда эффективнее наладится поставка товаров и природных ресурсов. На огромной фотографии было видно, как посол крепко жмёт руку Президенту Снежной, и на лицах обоих застыли одинаково вежливые улыбки. Раздался стук блюдца с чашкой о деревянный стол со скатертью, и Чжун Ли мягко кивнул официанту, подхватил тремя пальцами ушко чашки и отпил немного кофе. Просто так он был ужасно горьким, но в сочетании с кусочком сливочного торта, который ему только что принесли, возможно, горечь не будет ощущаться так сильно. И всё же он бросил в чашку один кубик сахара и аккуратно перемешал его ложечкой, совсем не стуча по белым стенкам. Через час он отложил прочитанную газету на край стола и устремил задумчивый взгляд в окно. Они вот-вот пересекут границу Ли Юэ, а ещё через пару часов приблизятся к длинному железнодорожному мосту, соединяющему две вершины склона Гандха. В столице Сумеру они остановятся, быть может, на час, и этого времени будет вполне достаточно, чтобы встретиться с великим мудрецом Академии и уточнить некоторые моменты, касающиеся защиты докторской…

***

Его секция заканчивалась в половину третьего, но Чжун Ли не смог отказать себе в возможности посетить и ту, что начиналась спустя тридцать минут после его и была посвящена вопросам в исследованиях психологии. Конечно, много веков назад он не переставал интересоваться психологическими аспектами человеческой жизни, а сейчас был твёрдо убеждён, что эта наука с философией была довольно тесно связана, но никогда не раздумывал о том, чтобы углубиться в её изучение получше. Утром он приехал в Снежную, переоделся в номере гостиницы, который ему забронировала дирекция университета Ли Юэ, немного прогулялся по пути в Снежный государственный университет и пришёл ровно за десять минут до начала его секции. В его программе конференции значились вопросы современной педагогики в первой секции, которая проходила с десяти до полудня. В другое время он бы не преминул послушать докладчиков этой области, ведь сам вёл занятия среди студентов и полагал, что его навык преподавания ещё далёк от совершенства. Возможно, он приобретёт сборник публикаций этой конференции. Но это будет потом. Сейчас он пересёк порог столовой, где почти перестали толпиться студенты под конец обеденного перерыва, и остановился в нескольких шагах от стеклянной витрины, сосредоточенно разглядывая растрёпанные рыжие волосы одного из… Вряд ли это был студент, подумал сразу Чжун Ли. Слишком уж неформально был одет этот человек: тонкий синий свитер делал волосы в разы ярче, из кармана самых простых тёмно-серых штанов длинной широкой лентой торчал тёплый красный шарф. И Чжун Ли очень хорошо помнил, как отчаянно и упорно пытался исправить вкус в одежде этого человека две сотни лет назад. Аякс не поворачивался, совсем не чувствуя на затылке чужой взгляд — и так странно было осознавать, что этот человек, вопреки своему прошлому «я», не ощущает кожей подобные вещи, как взгляды, — но Чжун Ли и так был уверен, что он почти не изменился. — Эта котлета выглядит довольно аппетитно, — произнёс Чжун Ли, ладонью указывая на металлический лоток по ту сторону стеклянной витрины, и обратил взгляд к работнице столовой. — Не могли бы вы просветить меня, из чего она сделана? Работница столовой — немолодая, но улыбчивая, с жиденькими светлыми волосами под небольшим поварским колпаком и в чистом переднике — легко кивнула и указала на котлету пальцем в прозрачной перчатке. — Сегодня у нас в меню рублёная куриная котлета с панировкой из сухарей, — произнесла она, подхватила тарелку и металлические щипчики. — Попробуйте, только-только со сковороды сняли! Чжун Ли слабо растянул губы в намёке на улыбку и медленно кивнул. Котлета тут же легла в центр ослепительно-белой тарелки. Конечно, он заметил краем глаза, каким взглядом его окинул Аякс, всё ещё страдающий муками выбора, и молодое лицо его довольно быстро приобрело оттенки глубокой задумчивости — не той, какая возникает, когда принимаешь решение между рисом и картошкой, а такой, будто тебя настигли фундаментальные вопросы из области философии, а в багаже знаний нет ни одного научного трактата, который давал бы на эти вопросы точный ответ. Чжун Ли выбрал толчёную картошку, осторожно забрал тёплую тарелку и только тогда повернулся к Аяксу. — Я бы не советовал вам брать рис, если вам интересно моё мнение насчёт местной кухни, — произнёс он чуть тише, чем когда разговаривал с работницей столовой. — Впрочем, если существует какая-то причина, которая выделяет холодный рассыпчатый рис среди разнообразия местного гарнира… Аякс фыркнул, тут же теряя выражение глубокой задумчивости, и мотнул головой. Он оттянул указательным пальцем ворот синего свитера и назвал работнице результат своего выбора — то же самое, что взял сам Чжун Ли. По правде говоря, он не собирался заводить с ним разговор. Чжун Ли никогда не испытывал жгучее желание ворошить прошлое и искать давно погибших, но переродившихся в новом веке людей. В его голове никогда не жужжали комарами незакрытые гештальты, а потому врываться в жизнь Аякса и переворачивать её с ног на голову он не собирался. Не говоря уже о том, что поступить так с его стороны будет невероятно эгоистично и неуважительно по отношению к самому Аяксу. Возможно, он живёт довольно простыми ориентирами, если считает, что прошлое на то и прошлое, что должно оставаться где-то позади. Когда-то Аякс был воином — воином и погиб, с мечом в руках и кровавым пятном на спине и груди из сквозной дыры. И Чжун Ли не было рядом, чтобы хоть как-то помочь или, на худой конец, облегчить нескончаемые страдания — не стоило появляться с таким сильным опозданием. И всё же Аякс сел к нему за стол напротив и навалился запястьями на деревянный угол. — Извините, — произнёс он, с интересом всматриваясь в лицо Чжун Ли. Тот отложил уже поднятую вилку с нанизанным на неё кусочком котлеты и встретил его преисполненный любопытства взгляд. — Мы с вами раньше нигде не встречались? Чжун Ли несколько секунд смотрел в его глаза — такие же яркие синие, напоминающие морскую пучину, которая с радостью утащит тебя на дно, стоит только выбрать неправильное течение — и чуть качнул головой. — Не думаю, что такое событие имело место. Аякс склонил голову, задумчиво хмыкнул и подобрал вилку. Он ткнул ею котлету, и сухари из панировки едва слышно хрустнули. Чжун Ли, в свою очередь, коснулся зубами своего кусочка котлеты и медленно прожевал его — какой-то сухарь неприятно царапнул твёрдое нёбо, но вкуса это не умаляло. — Странно, — заговорил Аякс вновь и прямо так, вилкой, отломил от котлеты здоровый кусок. Нож, видимо, на его подносе лежал как завершение некоей авторской композиции. — Мне казалось, что ваше лицо выглядит каким-то знакомым. Вы ведь не отсюда, да? Как жаль, что Чжун Ли не мог просто так встать и уйти — это было бы проявлением величайшего неуважения к собеседнику. А Аякса он уважал — правда, слово «уважал» в его случае не отражало полноту всей вереницы эмоций, которую в нём пробуждал этот юноша две сотни лет назад, — а потому отрезал ножом от котлеты небольшой кусочек и подобрал немного толчёной картошки. Он явно лукавил самому себе, не признавая присутствие едва ли не жгучего желания продолжить этот безобидный разговор. — Верно, — отозвался он, прожевал кусочек котлеты с картошкой и проглотил. — Я преподаю философию в университете Ли Юэ. Аякс заинтересованно вскинул бровями. — Философию, в самом деле? — спросил он, и Чжун Ли кивнул, едва заметно дёрнув уголком губ в беззлобной усмешке. — Я был уверен, что вы связаны с гуманитарными науками, но чтобы философия… — Неужели? — протянул он, не стирая слабой усмешки и глядя Аяксу в глаза. Он почти увидел, как тёмные омуты на краткий миг стали ещё глубже. — И с какой же областью я был связан, по вашему мнению? Аякс навалился локтями на стол и поднял подбородок. Его острый кадык чуть поднялся вверх по горлу, резко опустился и вернулся обратно на своё место — Аякс сглотнул, но в этом действии не было ничего нервозного. — История, — произнёс он уверенно, как будто был готов начать драться в том случае, если его мысли засмеют. Как хорошо, что Чжун Ли не собирался смеяться — он оперся локтем о подлокотник своего стула и прокрутил в пальцах испачканный нож. В другое время он бы не позволил себе таких действий, но сейчас он находился не в Ли Юэ, и здесь его никто не знал, да и ни один студент не обращал внимание на разговор двух людей за столом в углу. — История входит в сферу моих интересов, — произнёс он нарочито расслабленно, и Аякс усмехнулся. Конечно, Чжун Ли мог сказать, что получил степень доктора исторических наук в прошлом веке, а две сотни лет назад обучал самого Аякса всеобщей истории, применяя довольно… инновационную методику. Он заставлял его читать лекции по какому-нибудь историческому периоду, и каждая верно названная дата обращалась мягким касанием губ плеча, и Чжун Ли опускался всё ниже и ниже, сжимая зубы на бледной коже, усыпанной почти чёрными родинками, каждый раз, когда слова смешивались со вздохами и становились невнятными, а затем резко давил всей ладонью на середину открытой спины, заставляя Аякса уткнуться грудью в смятые простыни, и… К счастью, он не собирался ничего из этого рассказывать. — Меня Аякс зовут. Чжун Ли воззрился на протянутую ладонь, на которой не было и следа от мозолей, шрамов и царапин, которая не была скрыта перчаткой, которую отбросят в сторону для того, чтобы пройтись кончиком языка по бледным или розоватым росчеркам былых ранений, чтобы потом краткими, хлёсткими репликами заставить эту ладонь обхватить член её обладателя — и пожал её. — Чжун Ли. Рад познакомиться. Аякс не сдержал улыбки, первым разорвал рукопожатие и вновь подобрал вилку, чтобы зачерпнуть ею добрую четверть толчёной картошки. В прошлой жизни он тоже ел так — сначала съедал мясо, затем гарнир, и только потом салат, если таковой и был на тарелке. Даже лапшу поджидала такая же учесть — Аякс старательно выковыривал из неё креветки и овощи, а уже затем собирал палочками длинную лапшу. Чжун Ли всегда считал такой приём пищи достаточно странным, чтобы изредка поглядывать, но ничего не говорить. Вряд ли Аякс из обеих жизней замечал за собой такое поведение, и всё же… — Вы тоже участвуете в конференции? — спросил Чжун Ли, подхватывая пальцами вилку и вонзая её в последний кусочек котлеты. Его взгляд мельком упал на наручные часы, минутная стрелка которых застыла на десяти. Через пять минут ему следовало отправляться в концертный зал, где и проводилась следующая секция. Сидения в нём были обиты красной тканью — вот скука. — Не совсем, — улыбнулся Аякс, проглотив оставшуюся картошку. — Моя жена показывает промежуточные итоги своего исследования по КПТ. Всеми силами игнорируя неприятное, но не такое уж и сильное давление в груди, Чжун Ли слабо улыбнулся. — Буду счастлив послушать, — только и сказал он, прежде чем подняться со своего места, подобрать поднос с пустой тарелкой и первым отправиться к полкам для грязной посуды. Аякс подскочил вслед за ним. Сели в зале они на соседние сидения в центре зала. Чжун Ли видел, как Аякс широко улыбнулся и махнул кому-то рукой, но так и не сумел проследить за его взглядом и понять, кому именно. К счастью, он узнал это получасом позже, когда на сцену поднялась девушка в строгом деловом костюме и с собранными в аккуратный пучок тёмными волосами, и Аякс по его левую руку весь расцвёл и сосредоточил всё своё внимание на выступающей, хотя до этого без особенного интереса рассматривал зрителей и даже умудрился немного вздремнуть. Чжун Ли всегда выводил в перечень собственных достоинств умение сосредоточиться на каком-то деле вне зависимости от количества и качества отвлекающих факторов. Он без труда мог прочитать целую лекцию по истории или философии в аудитории, где из сотни слушателей его словами были заинтересованы человека четыре, в то время как остальные, скажем, решили бы устроить театральное представление в центре зала. Он мог спокойно прочитать научные труды самого мудрёного философа, чьи суждения понять способен лишь глубоко пьяный человек, посреди горящего здания, в котором слух наполняют панические визги. И сейчас он слышал и понимал каждое слово выступающей — Екатерины Сергеевны, если он правильно запомнил — несмотря на упирающееся ему в колено колено Аякса. Сидения здесь были довольно узкими. — Первая причина, объясняющая выбор именно что фобии насекомых для иллюстрации и реализации бихевиористской процедуры, заключается в её масштабности — около шести процентов человечества затрагивает эта проблема… Чжун Ли вспомнилось, как они с Аяксом посетили оперу. Аяксу всегда было трудно понимать оперу Ли Юэ — его познания местного диалекта не распространялись на ситуации, когда тоны опускались во благо звучания и соблюдения мелодии. Вместо того, чтобы попытаться хоть как-то убрать собственный пробел в знаниях, он привалился плечом к плечу Чжун Ли, стянул перчатку и обхватил всей ладонью внутреннюю сторону его бедра, хотя лицо его выдавало полную заинтересованность выступлением. Юнь Цзинь пела о погибшей любви собственной героини, пока Чжун Ли не отрывал от неё взгляда, вцепившись пальцами в подлокотники чуть ли не до хруста дерева и стараясь дышать ровно. — Прекрати сейчас же, — пробормотал тогда он, и голос его звучал так спокойно, что с трудом верилось, что Аякс около минуты назад скользнул ладонью в его брюки. — Сяньшэн, вы же понимаете, что приводить меня сюда с самого начала было так себе идеей… — Конечно, после теоретического изучения пауков пациенту предлагается приобрести более практические, скажем так, навыки, которые можно разделить на три компетенции: подавление гипервентиляции, уменьшение мышечного тонуса, приказы самому себе… Вероятно, Чжун Ли из прошлого следовало догадаться, что Аякс не проникнется особенностями некоторых аспектов культуры Ли Юэ, и было совершенно наивно полагать, что между подаренными им палочками для еды с символами дракона и феникса и походом в оперу нет такой уж и большой разницы. В тот момент, когда Юнь Цзинь пела о необходимости собраться с силами и идти дальше через все жизненные невзгоды, помня об утрате, но не возводя её на пьедестал, Чжун Ли понимал, что лучше бы просто сводил Аякса в небольшой ресторанчик на окраине города, которым управляла одна и та же семья на протяжении десяти поколений. Все эти десять поколений рецептура лапши совершенно не менялась, а Аякс всегда считал, что познать национальную кухню полностью невозможно только лишь походами в дорогие заведения. Может, и палочками с драконом и фениксом бы воспользовался. Не всё же им лежать в обитой бархатом коробочке, воплощая внутреннее опасение их владельца их износить или вовсе сломать. Ему интересно, где эти палочки могли быть сейчас. Может, прошлая семья Аякса хранит их, как семейную реликвию? Или выбросила за ненадобностью, или вовсе продала? — Благодаря этому десятку упражнений, объединённых в три этапа под названиями «экспозиция», «погружение» и «десенсибилизация» соответственно, пациент учится двум вещам. Во-первых, он изменяет своё представление о пауках, а во-вторых, он учится управлять сильной эмоциональной реакцией на этот страх. Конечно, он не заменит страх на что-то совершенно иное, но разовьёт чувство самоэффективности или уверенности в себе… Аякс из прошлого никогда не боялся пауков. Напротив, он вечно подбирал их в ресторанах, когда официанты или посетители начинали визжать, ласково позволял им беспокойно ползать по своей ладони, пока сам выносил их на улицу и опускал в траву. Аякс вообще пытался перед глазами чужих выстроить вокруг себя образ бесстрашного мужа, уверенного в себе и в своих целях. Правда, за время их знакомства Чжун Ли успел заметить и принять тот факт, что страхов у Аякса было довольно много. Правда, ни один не затрагивал его самого. Он до смерти боялся, что с его семьёй может что-то случиться, что кто-то из его близких пострадает, что мир погрузится в хаос, если он где-то оступится, что выбор Чжун Ли приведёт к куда более ужасающим последствиям, чем они могли предположить. Должно быть, Аякс из прошлого грешил идеализированием собственного будущего, которое было до того детальным, что не предполагало даже малейших негативных ответвлений. Иначе было сложно объяснить, почему его страхи крутились вокруг неблагополучия всех его близких, когда ему самому совершенно наплевать, кем он останется впоследствии. Да, он мечтал весь мир склонить перед своими ногами, но это желание никак не проясняло, кем именно Аякс станет — завоевателем или освободителем. — Дальнейший ход исследования предполагает проведение индивидуальной когнитивно-поведенческой терапии среди группы инсектофобов. Каждый пациент будет проходить одну и ту же бихевиоральную процедуру, какую мы рассмотрели ранее… Он помнил, как в ночь перед последней битвой Аякс бесцеремонно отодвинул стул, на каком сидел Чжун Ли и заполнял один из квартальных отчётов похоронного бюро — чего Аякс никогда не делал, ведь с самого начала знал, что ни в коем случае не должен отвлекать Чжун Ли, пока тот работает, — и опустился на его колени. Глубокие омуты его глаз были подёрнуты неясной плёнкой, какая возникает на озере в период цветения, брови сведены к переносице до появления длинной складки на лбу, а губы сжаты в тонкую линию. Он был бледен сильнее обычного, и было невероятно странно видеть его таким, когда в обычное время Аякс ночами не спит в азартном предвкушении масштабной битвы. Аякс тогда порывисто обнял его, напрягшись всем телом, и несдержанно выдохнул ему в плечо. Чжун Ли вполне мог поддержать его талию одной рукой, второй продолжая заполнять отчёт, но странность и необычность происходящего не оставили ни единого шанса на осуществление этой идеи. Он спросил полушёпотом, всё ли в порядке, и Аякс неопределённо качнул головой. — А-Ли, — выдохнул тогда Аякс ему в ухо, и внутри Чжун Ли всё сжалось. Никогда, никогда Аякс не называл его так. — Знаешь, мы вполне можем завтра умереть, и мне было бы грустно это делать с осознанием, что сегодня ночью ты просто сидел и заполнял отчёты. Возможно, Чжун Ли мог подумать над своими приоритетами, если Аякс не откажет ему в просьбе назвать его А-Ли ещё раз. Или несколько. Возможно, до самого утра и дальше. — И что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил тогда он, и Аякс преувеличенно легкомысленно провёл большим пальцем по линии его челюсти и прижался своим лбом к его. Чжун Ли даже почти поверил, что эти жесты и были легкомысленными, если бы не подрагивающие в напряжении плечи. — Возможно, я был бы не против, если бы ты уложил меня на этот самый стол и заставил сорвать горло. И не смей сдерживаться. Не хочу умереть, так и не узнав, на что ты действительно способен. За всю ночь Аякс назвал его А-Ли лишь единожды — в ту минуту, когда сел на его колени, — и это был последний раз, когда он к нему так обратился. У Чжун Ли не было никаких гештальтов, но именно тот момент порой приходит к нему с чувством позабытой давно тоски. Вечером следующего дня он вернулся в пустой дом, всю ночь провёл на поле боя в его поисках, а наутро отправил тело в Снежную. — Если у вас появились какие-либо вопросы касательно нашего исследования, я с удовольствием на них отвечу, — закончила Екатерина Сергеевна. — Спасибо. Аякс стоял, когда аплодировал. Чжун Ли не сдержал едва заметной улыбки, когда смотрел на него, а затем поднял руку. Ему пришлось потратить некоторое время, чтобы добраться из центра зала до стоящего на стойке в проходе микрофона, но, к счастью, Екатерина невероятно чутко следовала регламенту, а потому на вопросы к её исследованию можно было потратить время чуть большее, чем одну минуту. Чжун Ли поборол навязчивое желание постучать двумя пальцами по микрофону, чтобы убедиться, что тот работает, и чуть склонил голову: — Благодарю вас за небезынтересный доклад, Екатерина Сергеевна. Признаться, я не могу сказать, что обладаю соответствующим вашему уровнем знаний, а потому не мог не заинтересоваться той частью вашей речи, касающейся приказов самому себе. — Екатерина кивнула, показывая, что поняла, о чём он толкует. Чжун Ли слегка дёрнул уголком губ. — Насколько я понимаю, эта компетенция опирается на методику самовнушения Эмиля Куэ? Буду рад, если вы просветите меня в этом вопросе. Екатерина снова кивнула и поправила прикрепленный к кафедре микрофон. На её лице появилась улыбка, словно она была невероятно рада, что ей задали этот вопрос, поскольку сама она по тем или иным причинам не упомянула эту часть в своём выступлении. Возможно, времени не хватало. — Спасибо за ваш вопрос, — произнесла она спокойно и, возможно, даже отчасти удовлетворённо. — Действительно, компетенция приказов самому себе может показаться смежной или идентичной методу самовнушения Эмиля Куэ, но в действительности она не имеет с ним ничего общего. Как вы знаете, метод Куэ предполагает повторение заученной формулы в стрессовых ситуациях, в то время как приказы самому себе должны быть краткими, сухими, конкретными и чёткими. Они должны позволять бороться с драматизирующими идеями, спровоцированные ситуацией, порождающей фобию. Надеюсь, я наиболее полно ответила на ваш вопрос? Чжун Ли вновь склонил голову. — Да, благодарю. Когда он вернулся к своему месту, у микрофона уже стоял незнакомый ему мужчина, который попытался задать бестактный вопрос о том, что именно Екатерина Сергеевна подразумевает под термином «фобия». Несомненно, он упомянул название собственной научной работы, о которой вряд ли слышал хоть кто-нибудь в зале, и был готов соловьём разлиться о многогранности фобии как понятия, но Екатерина Сергеевна прервала его на полуслове. — Благодарю за ваш вопрос, — произнесла она с куда меньшим дружелюбием в сравнении с предыдущей минутой, когда отвечала на вопрос Чжун Ли. — Полагаю, он был задан не с целью получить ответ, а в качестве своеобразного замечания, но я позволю себе ответить. В этом исследовании мы не опирались на трактовку термина «фобия» как «тревожной истерии», а потому не ставили в ряд задач поиск причин вытеснения либидо с опорой на детский опыт… Аякс разглядывал этого мужчину с лёгким прищуром. Чжун Ли помнил этот взгляд, а потому чуть наклонил к нему голову: — Полагаю, ваша жена не будет удовлетворена итогами конференции, если она закончится жестоким убийством. Аякс перевёл на него слегка растерянный взгляд, а затем тихо рассмеялся. — А говорили, что в психологии не разбираетесь, — прошептал он весело. — Зрите в корень, профессор Чжун. Но вы правы. Катя будет очень расстроена. Чжун Ли слабо дёрнул уголком губ, выпрямился и вновь повернул голову к сцене. После Екатерины было ещё несколько выступающих, и всех он выслушал с интересом, но вопросы больше не задавал. После подведения итогов конференции и заключительного слова ректора Снежного государственного университета Чжун Ли поднялся со своего места, но не успел попрощаться с Аяксом и поблагодарить его за приятную компанию. Тот изъявил чуть ли не горячее желание познакомить его со своей женой, и уже в следующую минуту Чжун Ли обнаружил себя стоящим у основания сцены и пожимающим руку Екатерине Сергеевне. — С нетерпением буду ждать итоговых результатов вашего исследования, — произнёс он спокойно, и Екатерина улыбнулась. — Не сочтите за лесть и пустословие, но у меня есть основания полагать, что оно внесёт неоценимый вклад в развитие современной психологии. Екатерина скромно рассмеялась и поправила выбившуюся прядь волос из пучка. От неё исходил слабый запах цитрусового парфюма — тонкий, приятный и совершенно не раздражающий. — Если у вас остались какие-то вопросы, мы могли бы обсудить их за ужином, — сказала она. — Аякс обещал приготовить что-то грандиозное. Если, конечно, вы не стеснены во времени. Чжун Ли помнил, как Аякс однажды приготовил ему борщ. Яркость разнообразных вкусов, цветущая на языка после первой же ложки, казалась ему немного странной, но вовсе не отталкивающей — наоборот, будто бы побуждающей поесть ещё. Не знай его Чжун Ли лично, непременно бы решил, что Аякс связал свою жизнь не со служением Царице, а с кулинарией. Тем более, его поезд отправлялся с вокзала завтра утром, и в его запасе был целый вечер. Он вполне мог провести с ними пару часов, а затем пешком отправиться в гостиницу, чтобы закрыть свой план по пешей прогулке по столице. Так что он согласился и последовал за молодыми супругами к выходу из здания университета, почти сразу же включаясь в неспешную беседу о его путешествии. Квартира Аякса и Екатерины находилась в исторической части города, а потому поездка в автомобиле заняла всего лишь десять минут без учёта небольшой пробки на выезде с главной площади. Из радио довольно тихо лился какой-то новый шлягер, какой Чжун Ли раньше не слышал. В самой квартире он разулся в коридоре и повесил пальто на крепкую вешалку. Ремонт и общее убранство отдалённо напоминали те, какие он видел в старой квартире Царицы, когда война только-только закончилась, и та прикупила новое жильё — если Чжун Ли не ошибался, то находилось на соседней улице. Белые потолки поражали своей высотой, сквозь окна с раскладкой пробивались лучи вечернего солнца, на стенах не висело никаких картин, но их отсутствие не порождало ощущение некоей пустоты. Аякс сказал что-то о необходимости поставить еду в духовку и быстро скрылся в недрах квартиры, и Екатерина попросила последовать за ней в обеденный зал. Арочный коридор уже успел впечатлить Чжун Ли, а в обеденном зале, вопреки некоему замыслу, в глаза бросился не массивный длинный стол, а сам интерьер — светлый, исторический, какой, должно быть, и был задуман строителями всего дома; заставляющий чувствовать себя посетителем музея, а не гостем в чужой квартире. Было довольно трудно поверить, что именно здесь живёт Аякс со своей женой. Убери из комнаты обеденный стол, стулья, книжные шкафы и гостевые диваны, и легко будет спутать помещение с малым бальным залом Заполярного дворца. Екатерина дала ему осмотреться, пока сама подхватила с журнального столика хрустальный графин с вином и разлила его по двум бокалам. — Мало кто в нынешнее время сохраняет исторический облик жилья, — произнёс Чжун Ли и принял протянутый бокал. Носа коснулся лёгкий аромат цветов, но не такой, который легко узнавался в османтусовом вине — это явно было одуванчиковым. От Венти таким иногда… пахло. — Должен признать, это решение кажется мне непривычным, но не менее интересным. Екатерина мягко улыбнулась и оглядела обеденный зал с таким видом, будто впервые к нему приглядывалась, хотя в светлых глазах мелькнуло некоторое удовлетворение. — Она досталась Аяксу в наследство, — произнесла она и пригубила немного вина. — Его бабушка была потомственной аристократкой и следила за проявлениями этой части своей родословной. Мы не стали ничего менять. Только паркет лаком покрыли, чтобы свежесть добавить. — Мудрое решение. Было бы странно подняться по мраморной лестнице парадной и попасть в современный ремонт. Екатерина чуть кивнула и указала свободной от бокала с вином ладонью на один из стульев за столом. Сама же она опустилась напротив него, и какое-то время оба наслаждались почти полной тишиной — из глубины квартиры, где, должно быть, находилась кухня, изредка доносились звон посуды и шипение масла в сковороде. — На конференции вы подчеркнули, что не опирались на понятие фобии как тревожной истерии, — наконец, заговорил Чжун Ли и отпил немного вина. По горлу растёкся утончённый вкус того вина, которое настаивалось нужное количество времени в дубовой бочке, а затем ждало своего часа в прохладном подвале долгие годы. — Полагаю, вы не являетесь сторонником фрейдистской теории? Екатерина улыбнулась так, будто Чжун Ли только что дал ей официальное разрешение облить эту теорию грязью с ног до головы. Её лицо приобрело выражение чистейшего удовлетворения, а на округлых щеках появился румянец вовсе не от выпитого глотка вина. — Я ни в коем случае не хочу обесценивать вклад Фрейда в психологию, — произнесла она, но как будто больше для приличия, — но он уделяет слишком много внимания фаллоцентрическим установкам и инстинктивным мотивам. Если мы возьмём ту же боязнь пауков, то её связь со страхом инцеста с матерью кажется натянутой и однобокой. Похоже, она помнила слова Чжун Ли о его недостаточных знаниях в области психологии, а потому старалась объяснить свою позицию, как можно меньше прибегая к научным терминам. Признаться, Чжун Ли был за это благодарен. Он точно приобретёт сборник публикаций этой конференции, чтобы в следующий раз его собеседникам не приходилось упрощать свои речи. — Это вполне может быть связано с табуированием сексуальности того времени, — отозвался он. — Нельзя поспорить, что его идеи были революционными, и он был прав, когда говорил, что всё происходящее в человеке определяется бессознательными процессами. — Вы правы, — кивнула Екатерина, — но не всё, что происходит в глубинах психики, связано только с сексуальными мотивами. Вы читали его «Толкования сновидений»? Чжун Ли улыбнулся и издал беззвучный смешок. Он прокрутил между двумя пальцами ножку бокала, кивнул и снова пригубил вина. — Верно, — сказал он. — Если человеку снится банан — это может быть просто банан. Когда Аякс принёс в обеденный зал стопку тарелок с приборами и принялся их расставлять на столе, в самом разгаре велась всё та же дискуссия о фрейдистской теории: — Многие психологи имеют свойство вырывать слова Фрейда из контекста, — говорила Екатерина, покручивая в руке пустой бокал. — Если изучить его работы куда более внимательно, становится очевидно его мнение по поводу гомосексуальности. Чжун Ли кивнул. — Да, он первым заявил о невозможности классифицировать её как болезнь. Правда, оно было настолько революционным, что многие психоаналитики утверждали обратное десятки лет. Аякс вдруг фыркнул. — У нас тут продолжается научная конференция, а я об этом узнаю только сейчас? — спросил он с призраком веселья в голосе, и Екатерина не сдержала смешка. Чжун Ли позволил себе слабо улыбнуться. — Тебе помочь с чем-нибудь? — спросила Екатерина, и Аякс незамедлительно кивнул. Они вместе скрылись в коридоре, и Чжун Ли прикрыл на несколько секунд глаза. Екатерина чем-то напоминала его самого. Не внешностью, конечно, но складом ума. Чжун Ли никогда не позволял себе придерживаться только одной точки зрения в каком-либо вопросе — Екатерина неоднократно соглашалась с его доводами, подправляла свои собственные, и подобная тактика обоих участников разговора, конечно же, не привела их к единственно-верному решению. Но и говорили они не для того, чтобы найти истину, а для того, чтобы понять работу мыслей друг друга. Екатерина ему нравилась. Странно, наверное, испытывать к ней симпатию, учитывая все обстоятельства, но и Чжун Ли не мог с собой ничего сделать. Аяксу нужны были такие люди, которые заставили бы его думать, рассматривать проблему со всех возможных сторон, прежде чем принять какое-либо решение. В прошлой жизни таким человеком для него был Чжун Ли. Сейчас — Екатерина. Наверное, куда большее разочарование он почувствовал бы, не будь у Аякса сейчас такого человека вовсе. Он не должен был унимать противное давление в груди от осознания, что теперь в чужой жизни ему не было места, что его роль досталась другому человеку, который исполнял её со всем усердием и безошибочно. Кто бы мог подумать, что всего несколько часов назад Чжун Ли убеждал себя, что не держит какие-то незакрытые гештальты из-за Аякса из прошлого. Наверное, что-то всё же имело место. Екатерина была подходящей парой Аяксу. И было до безобразия стыдно признавать, что ему хотелось бы, чтобы было не так. О стол стукнулась довольно большая тарелка, и Чжун Ли открыл глаза. Его взгляд тут же зацепился о запечённую рыбу, и ему хотелось бы сказать, что давным-давно поборол жгучую нелюбовь к морепродуктам всех видов и сортов, но при одном виде этой рыбы его отбросило в воспоминания о том дне, когда он неистово стирал в купальне следы слизи с тела, дрожа и разглядывая в зеркале собственное изувеченное гигантскими щупальцами отражение. — Сёмга в апельсиновой глазури, — заговорил Аякс, подбирая тарелку Чжун Ли и накладывая в неё кусочек рыбы. — Этот рецепт придумала моя бабушка. Поверьте, лучше попробовать один раз и умереть, чем прожить всю жизнь, так и не попробовав. Чжун Ли против воли растянул губы в улыбке. — Благодарю. Он дождался, пока еда не окажется на всех тарелках, а Аякс не сядет слева от Екатерины, и оттянул край рыбы кончиком вилки. Мясо распадалось на волокна и пахло цитрусом. Выглядело вкусно до умопомрачения, но вот в горле барахтался постепенно увеличивающийся ком. Вдруг раздался звон вилки о край тарелки. Чжун Ли поднял взгляд со своего кусочка рыбы и посмотрел Аяксу в глаза — тёмные омуты оказались захвачены мрачным осознанием. — Так и знал, что вы не любите рыбу, — произнёс он, и Чжун Ли приподнял брови. — Нет, просто мне показалось, что вы не любите рыбу. Странное ощущение. Не берите в голову. Екатерина проглотила свой кусочек рыбы и тоже отложила вилку. — Может, перейдём сразу к десерту? — спросила она. — У меня с утра пропитывается тирамису. Выпьем чаю. — Прошу прощения, — отозвался Чжун Ли, натягивая неловкую улыбку. — Я ни в коем случае не имел цели обесценить ваши старания. Но вы правы. С морепродуктами меня связывают… довольно тяжёлые отношения. Полагаю, это достойно работы с семейным психологом. Екатерина и Аякс одинаково легко рассмеялись, и в следующий миг первая скрылась на кухне, чтобы вернуться со стеклянным противнем с тирамису внутри. Дальнейший ужин прошёл довольно спокойно: они втроём вели многогранные беседы об особенностях культуры Ли Юэ и Снежной, обсудили недавнюю встречу посла и Президента, поделились рассказами о местах в двух странах, которые было просто необходимо посетить туристам, а после чая один раз сыграли в Священный Призыв Семерых, из которого Чжун Ли каким-то образом умудрился выйти победителем. Если отбросить всю глубину эмоций, которую Чжун Ли старательно игнорировал, это был хороший вечер. Порой ему не хватало разговоров таких же простых, как обсуждение достопримечательностей Ли Юэ. Екатерина попрощалась с ним в коридоре, когда Чжун Ли собрался уходить, а вот Аякс проводил его до крыльца парадной. На город опустились сумерки, и зажглись высокие фонари. Благо, этот дом был тщательно укрыт в сети переулков, а потому не доносилось никаких звуков шумной дороги, по которой они проезжали после конференции. Было не в сравнении более холодно, чем днём, и Чжун Ли спрятал ладони в карманах тёплого пальто. Аякс во всё том же тонком синем свитере, казалось, совершенно не замерзал. — Я всё спросить хотел, — заговорил он, и Чжун Ли повернул к нему голову. — Почему вы так не любите холодный рассыпчатый рис? Он лукаво улыбался, когда задавал этот вопрос, и глаза его блестели в свете фонарей парадоксально горячими льдинками. Чжун Ли издал беззвучный смешок и расслабленно опустил плечи. — Всё довольно просто, — отозвался он, поворачиваясь к Аяксу всем телом. — Рассыпчатый рис трудно подобрать палочками. Аякс звонко рассмеялся, а затем потёр лоб без какого-либо напряжения и протянул ладонь. Чжун Ли сжал её в своей. Тёплая. — Знаете, — произнёс Аякс чуть тише, и в голосе его промелькнула задумчивость, — не понимаю, почему, но мне всё ещё кажется, что мы где-то встречались. Вы никогда не были в Снежной? Чжун Ли прикрыл на долю секунды глаза. — Как будто в прошлой жизни. Аякс улыбнулся куда ярче. — Если вы снова окажетесь здесь, мы будем рады видеть вас в гостях. В следующий раз я постараюсь приготовить что-нибудь помимо рыбы. Чжун Ли тихо рассмеялся и сжал пальцами ладонь Аякса чуть сильнее. — В таком случае, я буду рад видеть вас у себя в Ли Юэ. Готов поспорить, вам понравится наша лапша. В «Глазурном павильоне» готовят лучшие блюда в стране. Аякс лукаво прищурился. — Значит, я сделаю всё возможное, чтобы проверить ваши слова. Чжун Ли не было достаточно простого рукопожатия. Он понял это в тот миг, когда первым разорвал его и спрятал ладонь в кармане пальто. Чжун Ли не было этого достаточно, но это был хороший вечер. Не следовало его портить. — Был рад познакомиться, Аякс. — О, а я как рад. Мало кому удаётся развлечь Катю разговорами, пока я на кухне, профессор Чжун. Лестница крыльца парадной отдалась стуком пары каблуков. — Зовите меня Чжун Ли. Дверь парадной хлопнула примерно в то же время, что Чжун Ли покинул опрятный и аккуратный двор. Какое-то время он чувствовал лопатками чужой взгляд, но не обернулся. А наутро его ждал поезд в Сумеру. И не было никаких причин, чтобы сильно беспокоиться. Примерно это он и скажет Венти, когда вернётся в университет Ли Юэ. Совершенно никаких причин.