Одержимая

      Намотанная на руку белая нить обжигала, но не сильнее, чем накаленная ненависть её сучки. Сегодня все смоленские вампиры легли в гробы. Агата дернула, заставляя застонать внутреннего зверя доктора, и приспустила. Увидела среди многих лиц приметное и надавила крест-накрест на запястье — не забыть. Красные подвязки и алую помаду, оставшуюся после Лизы, Агата впервые достанет и не для сучки, но ради неё.       — Добро пожаловать на плохую сторону, — она намотала шелковые черные волосы на ладонь и легко оттянула назад, заставляя игрушку под выгибаться. — Чувствуешь это долбанное счастье, прожигающее дотла?       Слишком сложно теперь не представлять на месте какой-то игрушки ее сучку. Её… Аннушку? Агата усмехнулась и сильнее прижала теплое заходившееся в спазмах тело к столу. Имя не перекатывалось на губах приятными звуками — на языке сразу же оседал пепел.       Она помнила, как, изрубив на куски свое ноющее тело, сорвала печати и вошла в сон доктора. Видела его грязный взгляд, который смазывался под лёгкой ухмылкой:       — Новенькая?       И Агата, ухмыляясь в ответ, подтягивает белый халат, чтобы было видно красивые бедра, и кровавым поцелуем отмечает на отрубленной голове: придурок. А потом оборачивается и видит его протеже с большими глазами и такой же грудью. Агата натягивается струной, заворачивается в поволоку — доктор умеет выбирать аспиранток, и она не прочь поразвлечься в его сне-кошмаре. Хотя, кажется, мужчины дрочат на лесбиянок. Интересно, что же их так привлекает и умоляет присоединиться? Желание двух красивых женщин одновременно или ущемленное эго, что эти две женщины предпочли друг друга? Агата заводит руки аспирантки за спину, нагинает над столом и грубо-нежно проводит языком по шее — пахнет она лекарствами и дешёвым гелем для душа. Нюх у доктора совсем отбило. Игрушка или сучка?.. Пульс бьётся бешено-быстро, Агата чувствует толчок изнутри: «отпускай». И отпустила, рванула за нить с запястья. Ушла в темноту, оставив Доктора развлекаться в коридорах подсознания.       Она распахнула окно, вывешиваясь наполовину в бесшумно-молчаливый городок. Звезды в нем было видно, а луна освещала бездонные улицы. Страшных полузаброшенных высоток в округе не было: её непоколебимое условие остановки где-либо Борис исполнял добросовестно. Любимицей быть не так уж и плохо, но и расплачиваться ей за все приходится если не втройне, то вдвойне точно. Незастекленный балкон, впивающий в нежные ладони занозы, заставлял забыть и вспомнить: в том доме балконов не было. Высокий бетонный человейник, в который почему-то не заходили добрые люди, а злые утыкались носом в замызганные ступеньки, предпочитая не слышать плача девочки за стеной, скребущейся в надежде подать голос и быть услышанной. Агата как можно сильнее сдала зубы, так, что свело челюсти. Прикрыв глаза, она рукой подвигала их, через нудную боль, чтобы чувствовать. Она не любила думать, стоять на месте — тогда она проваливалась в выгребную яму воспоминаний и страхов. А ей так не хотелось — между ног противно засаднило. Она не любила детей.       — Я здесь, потому что не хочу, чтобы это произошло, — Влад сжал шею сучки, обжигая её дыханием. — Сиди и слушай.       — Почему я должна тебе верить?       — Потому что ты жива.       Агата со смешком наблюдает, как блондинка ищет что-то взглядом, и перехватывает руку напарника с ножом.       — Ты это ищешь? Бери если тебе с ним спокойнее.       Резким движением, выдающим нервы бессмертной, исчезает ещё одна вещь, которой не прочь бы воспользоваться Агата так извращенно, как, может быть, не одобрила бы сучка. Подтянув ноги под себя, она сжалась не в клубок, но так, что приятное покалывание внизу живота утихомирилось хоть на секунду. Ей нужно…       — Вечером, когда дед останется один, мы собираемся скрасить его одиночество.       — Разочарую тебя, вечер мы проводим всей семьёй, — ледяные глаза посмотрели в зеркало заднего вида, но сучка смотрела не на Влада, а прямо на Агату.       — Да, но не сегодня. Если старик не отдаст девочку — ваш исход я обрисовал, а мне бы этого не хотелось.       — С чего вдруг такая забота?       Агата отпрыгнула от неожиданности к стене — картинка смазалась: сучка не зря полицейская, не только во взрослые игры играть. Боль врезалась в виски: но Влад использовал телепатию: «Ну если ты так лучше меня поймешь, слушай так»       — Я не хочу, чтобы Милу поймали. Но я не могу нарушить приказ Бориса. Это первое.       Агата поморщилась. Лёгкая дрожь пробрала тело, и когда напарник вернётся, она прибьет его, не дожидаясь Бориса, ибо не было ему необходимости трогать то, что принадлежит ей. Но пока все идёт по плану.       — Второе. В нашем мире человеческая жизнь ничего не стоит. Еда на выгуле. А мне нравится, когда вампиры и люди могут существовать на равных. Я хочу жить по вашим правилам.       Агата облизнулась, сучка заинтересованно повела головой в сторону. Осталось последнее, и циферблат на запястье зажёг так сильно, что невозможно игнорировать, против кого она пошла и зачем она это сделала.       — И третье, — его дыхание преступно коснулось её белых красивых волос, преступно красивых волос, вдыхая её запах.       — Что третье?       Агата задержала дыхание вместе с ней. Такой интимный момент, когда он раскроет все, ради чего пришёл сюда. Но она уже услышала колебание в его душе. Она уже узнала его.       — Ничего. Езжайте из города. Время есть.       Агата с силой разорвала нить, не давая себе и ему времени привыкнуть, подготовиться. Крик исказил её лицо, клыки вырвались, разодрав нижнюю губу до крови. Она хотела, чтобы было больно и ему, но он уже хлопнул дверью машины, выскользнул, она, сгорая, увидела последнюю картинку перед глазами. Должно было скрутить прямо на асфальте, и пусть бы подох как собака. Белой помехой резануло по мозгам. Она больше не хотела ничего, только мыслью было: убить его и не ждать другого момента. Она услышала его колебания.       Агата пыталась разомкнуть глаза, в которые будто песка насыпали: после ночи, которую только и выкинуть в мусорку, полной боли и киноленты, отмотавшейся до отчима и Питера. Солнце нещадно палило в стекло автомобиля, и ей не терпелось прибить этого старика, а там и всю семейку вампиров, кроме сучки.       Ничего её больше не будет держать, кроме неё, Агаты, а в золотой клетке, где золото омывается лучшей кровью, все забудется. Она станет королевой, Агата позаботится об этом, будет целовать её ноги, и пусть только кто вякнет в её сторону: голова того с плеч, и Агата не будет разбираться, кто перед ней. За ночь, очередную бессонную, но одну из сотен замороченных, умножила на ноль свои мысли. Она поняла: сучку не хотелось до боли и хруста в костях сжимать. После той белой нити Агате хотелось медленно и нежно доводить её до исступления, пока она не попросит, а потом дать так, что до дрожи, и не забыть. Агата хотела любить её тело настолько, что не хотела её спасать, а лишь заново сгорать, осыпая красивыми искрвми все вокруг. И ей было это ново.       — Гормовая башня, — на заднем сиденье шуршал какой-то затрапезной брошюркой Борис Феликсович. — Уверен, с неё открываются шикарные виды. Заскочим на обратном пути.        Агата напряжённо вглядывалась в солнечные отблески, ища в них выхода из темноты, куда сама себя закинула. Резкий хлопок дверью со стороны, и она телом на улицу — её сучка села в машину. Влад больно сжал запястье и рванул на себя:       — Подожди, дай им уехать.        — А может не дадим им уехать? — злость, кипевшая с ночи, не ушедшая с рассветом, выливалась на все и вся. — Сердобольный старик, глядя на своих страдающих детишек, быстрее развяжет язык.        — Не сходи с ума. Без лишнего шума взять не получится. Борис, это неоправданный риск!        Шуршание на заднем сиденье прекратилось. В зеркале Агата увидела белую шляпу, сдвинувшуюся с аристократичного лба.       — Влад, не умеешь уступать даме. Прости его, девочка, но в данном случае он прав.       Агата скрипнула зубами, но послушно уселась на место. Позвякивающие серьги из кровавого камня в её ушах придавали в себе уверенности: она хотела завалить сучку со дня на день, и уже не в кошмаре. Хотелось бы наяву, а там можно и как в нем.       — Пойдём, навестим дедушку, — Борис Феликсович, отложив бумажку о городишке, поправил шляпу и открыл дверь. Солнце нещадно грело бока, но Агата, поведя головой в сторону, услышала сладкий запах Шанель.       «Как одержимая ищейка», — поморщилась она, но что поделать, она знала, что больна, но только сейчас поняла, чем: сучкой. Именно её так давно искала среди всех.       В полутьме коридора, узкого и заваленного каким-то хламом, Агата брезгливо поморщилась: ей не нравилось это пространство. Но в нем стоял чёткий запах жертвы, которая здесь живёт, и жертвы, которая будет принесена. И оба запаха ей нравились.        — Тридцать, горизонталь. Слащавость речей горька, ага, — тихий бормочущий голос старика мерно раскачивал застывший воздух.        — Елейность. Подходит?       Он снял очки, посмотрел на них, надел снова. Агата наклонила голову, ухмыляясь. — Подходит.       Борис Феликсович развёл руками, Влад переминулся: он единственный, кто не любил то, что будет сейчас. А Агата лишь в готовности сжалась пружиной, готовой к прыжку кошкой.       — Вы уж простите, что мы без стука. У вас там дверь была незаперта, — Борис Феликсович подался вперёд.       — Так а чего? Район у нас тихий, да и чё нам, вампирам, бояться-то?       Неприятные на вид застаревшие жёлтые когти перебирали ручку. Агата все хотела спросить, откуда у Всевышнего такая любовь к манерности и когда она стал Первородным. Кажется, время пришло, ибо по этому старику было видно: он не то, что эсесовскую эпоху пережил, а нечто намного дальше, что спрятано в летописях и иже с ними.       — Согласен. Мы её все-таки прикрыли, — Борис Феликсович обошёл стол, накрытый белой скатертью. — Вы, Святослав Вернидубович, занятнейший собеседник. Видите, так и тянет вновь с вами пообщаться.       Агата смотрела на это все с нетерпением в руках. Влад где-то сбоку, невозмутимый, прячущий внутри жажду по мирному и солнечному. Она так и не поняла, что его потянуло на смерть и избавление от и в их общество, а не в такое травоядное, как здесь.       Вампирша, подумав, сняла кожанку и повесила на стул. Совсем недавно тут стояла сучка.       — А вы, я так понимаю, специалист по елейности? Ну и телефонным розыгрышам, — старик посмотрел через очки на Учителя. — Вызовы срочные из дома — это ж ваших рук дело.       Агата прикрыла глаза, сдерживаясь: она не любила упускать что-то из виду, а, промаявшись в каком-то захолустном кафе в поисках кофе и граната, сделала это. За ней приехали, и момент, когда обзванивали её сучку, Агата пропустила.       — Вот не зря вы все-таки кроссвордики-то разгадываете, — Агата уловила, как Учитель снял шляпу, и прошлась вокруг старика, рукой проскользнув по деревянной спинке стула, —Может и на мой вопрос ответик-то найдёте?       — Смотря на какой, — старик поджался. —Ежели как сходить на кукан — это легко, пожалуйста.       Агата уже наготове, посмотрела на Влада и едва слышно разомкнула пересохшие пухлые губы, давая знак. Влад прикрыл глаза. А Учитель махнул головой. И Агата привычным жестом наклонилась, прижала ладонь к руке. Клыки выскочили, чуя жертву.       — Ох ты…       Влад отвернулся. Укол в области, где раньше билось сердце, Агате прошёлся по всему телу спазмом, даже больнее, чем она давала на разогрев этому старику. Ведь он дорог её сучке…       — Мила где?       — Хороший масссажик, а, — трясущийся всем телом старик прохрипел, игнорируя Учителя. —Доченька, а может, артиковую зону мне проработаешь, а? Полвека маюсь.       Агата схватила за хребет, чувствуя, как уничижительной волной смывается вся лирика, которая на секунду пробралась в уже застывшую мышцу. Борис Феликсович под звуки хрипов наклонился к газете и прищурился, будто на нем и не было очков:       — Так, хорошо, что у нас тут? Кличка собаки из сказки «Золотой ключик», 7 букв.       — Вот ублюдок, — старик умудрился прошлепать губами что-то вразумительное, и Агата, сильнее сжав шею, приподняла его: её бесила его упертость, которая мешала прийти быстрее к конечной точке её путешествия в это захолустье.       — «Ублюдок»? — Борис Феликсович задумался, —"Ублюдок» не подходит.       — Хватит!       Агата засмеялась, пустила ток по ладоням. Ей резко захотелось сделать старику больно, настолько больно, что до невозможности. Потому что внезапная мысль, поразившая её, остановила на секунду время: сучка ей даже мента не простит, не то что Семью.       — Святослав Вернидубович, кажется, хочет нам что-то сообщить, — Учитель поблескивал глазами.       — Да? — Агата оскалилась. — Мне не показалось почему-то.       — Хватит!       Старик затрясся, но она не хотела отпускать каменной хватки. Казалось, что этой болью очищалась она и её грехи. Будто она замолит мента, и сучка все забудет. Но резкий вскрик:       — Агата!       …и она отпустила. Учителю он нужен был живым.       — Мое уважение, Святослав Вернидубович, — он приблизился к старику и выждал секунду, — вы держались дольше всех. Надеюсь, вопрос мой не забыли?       — Отведу я вас к ней, —Агата отошла назад, смотря, как тёмные глаза с полопавшимися сосудами прячутся, блестят исподлобья, — Что мне в моем возрасте из-за баб так страдать.       — Очень мудро, — Борис Феликсович улыбнулся, и преступная мысль сбежать и поддаться раскачиванию маятника трусливо покинула Агату,       — Мудро и любезно с вашей стороны.       Звонок в дверь заставил их повернуть головы к двери. Агата, пройдясь рукой по стулу, оскалилась: невовремя, и можно ли ей сейчас этого непутевого убить просто ради того, чтобы убить? Она врезала себе под кожу Вронского с описанием его преступления, первой ночью с Карениной: «надо пользоваться тем, что убийца приобрёл убийство». Агате стало это наследием от тёмного Питера: искусство и расчленение на части одновременно.       Она, едва дыша, отодвинула занавески. Не боялась, но уже ненавидела — как оскорблением ей тыкали в лицо букет цветов, а за ними — выцветшие глаза, уже потерявшие блеск молодости. А в ней ведь молодость кипела вечно!..       — Опять этот мент, — Агата резко развернулась, переходя на шипение, — Надо его кончать, он мог слышать блеяние старика.       — Не погань мне квартиру, — шустрый старик отряхнулся и попытался встать, — Не надо, я его сам прогоню сейчас.       Ещё один тревожный звонок перебил его хрипло возражение, и Агата была готова вырвать дверь с косяками — она знала, к кому мент пришёл. Вздумалось на молодых? Просто благодарностью не пахнет. Агата наклонила голову, приценилась: ей не хотелось впадать в темноту и искать истлевающую нить ещё одного старика, ведь все равно сучка уже её.       — Сейчас!       — Только из уважения к вам, Святослав Вернидубович, и давайте-ка без фокусов, а?       Борис Феликсович достал из кармана белый платок и промокнул лоб старика. Агата усмехнулась: видно, что Первородные они совсем разные. Простой и аристократ. Или же показное? Агате не нравилось то сомнение, которое она слышала в себе. Маленькое, грызущее, после той ночи с сучкой.       — Не берите грех на душу, — ласково попросил Учитель и отступил, пропуская старика.       Шаркающей походкой, кривясь, пытаясь поймать равновесие, он прошёл мимо Агаты, а та ловила махающий жест Бориса Феликсовича «за ним».       Агата прикрыла глаза в секунде, присела за дверью и превратилась в пружину, готовую сорваться с одного шороха. Не время думать, не время, но так хотелось в себе разобраться. Попросить ли Учителя ослепить её?       — Здравствуйте, — хриплый голос мента врезался в память, вгрыззя запахом Шанель номер пять.       — Здрасьте.       — Я к Анне Петровне, — Агата повела головой, удерживая себя от чего-то, о чем потом будет жалеть, пережидая приступ боли.       — Нету её, сынок.       — А когда будет, не подскажете?       — Не, — старик нервно поправил чёлку, расчесывая её жёлтыми когтями, — не подскажу, но вот цветочки могу передать.       — Я лучше сам.       — Сам так сам. Бывай. Агата улыбнулась, спрятав клыки. Смышленый малый, пусть топает на три стороны отсюда, а в четвёртой будет её сучка. И ему в ту сторону нельзя.       — Вы кричали или мне показалось? Что-то случилось?       Агата схватила за руку старика, ещё не пуская ток по венам, но разогревая, давая вспомнить, что это такое. Им не нужны были лишние свидетели или трупы, как бы ей ни хотелось. Потом Учитель даст ей разгуляться.       — Старость случилась. Спину прихватило.       Агата смахнула со стола какую-то вещицу. Пора прекращать этот спектакль, ей надоело. Занавес. Да только надоедливому менту все никак не давало что-то спокойно уйти.       — Что там?       — А, крыса завелась. Злющая, з-зараза, — с намёком на что-то прошипел старик, — прямо на людей кидается. Поймаю — убью.       Страшный взгляд Первородного не испугал Агату, она бы и ребёнком не испугалась от такого. Добрый дедушка, который понукает да даст пряник. И, уже закрывалась дверь…       — А можно я Аню у вас подожду? Хочу сюрприз устроить.       Агата выпустила клыки и впилась когтями в руку старика. Как же этот приставучий мент ей надоел!       — Не, не, нельзя, сыночек. Не надо. Хвораю я, — старик покашлял для надёжности, но Агата уже услышала запах недоверия: тленную траву, — Ты иди от греха подальше, а то поймаешь ещё заразу какую-то. Ступай, ступай с богом.       — Выздоравливайте.       — Да, спасибо.       Старик наконец-то закрыл дверь и напоролся на Агату. Спектакль ей наскучил, но это было забавно, забавно настолько, что она даже утрудилась похлопать.       — А теперь пойдём за нашей Милой, — Борис Феликсович, подав руку старику, встал у прохода. — Вот подождём с минуту, и пойдём.       Агата посмотрела на чёрные ногти и прицокнула. А потом подняла глаза в мягкую темноту, тесноту и какую-то одомашненность. Травоядные, что с них взять, они не привыкли к роскоши и чему-то великому. А сучке бы пошёл лёгкий шёлк среди мягких подушек и лунного света… И Агата бы это устроила, подавая лучшее кровавое вино, какое только могла бы достать: да хоть из собственных вен. Но что-то ее сбивало, не дало думать дальше. Это что-то находилось не в стенах, а в самой Агате. Ей стало немного чуждым то, к чему она привыкла. И это произошло так резко, что она и не поняла, в какой момент.       — Пошли, — Влад толкнул дверь, и, не мешкая, пропустил вперёд её, Учителя и старика, а сам, оборачиваясь, сел за руль. Солнце уже угомонилось, но все так же светило в лицо. Резкий поворот руля, Агату занесло, но она лишь засмеялась, нервно потряхиваясь: скоро песенка будет спета, и они убьют ту тварь, а она заберёт то, что ей по праву.       Агата, погруженная в тревожную пустоту, послушно шла за Учителем. Солнце уже село, опустились сумерки, в лесу шипели костры и пели далёкие голоса.       — Будет чисто, — про себя пробормотал старик.       — Будет исправно, — на тон выше продолжил какую-то песню Учитель.       Мимо пробежала толпа девушек в просторных белых платьях до пят и с венками на головах. Агата краем глаза подметила их стройность и какую-то разнузданность, которую они делили одну на всех. Но головы не повернула.       — Огнём объято — будет принято. Гой! — Всевышний схохотнул, — не ожидали? Признаться, я тоже. Выходит, одним богам служим!       Агата вдохнула свежесть июля, запрокинув голову. Какие боги правят этой землёй? Застали ли их Первородные? Кому поклоняться, чтобы ей показали путь, которому нужно следовать?       — Не совсем, — старик похромал вперёд. — Мои-то боги людскую жизнь оберегают.       Трава под ногами мягко пружинила, и шаги будили прячущихся в ней светлячков. Впервые за года Агата посмотрела на это другими глазами. Они пошли в какую-то вышину, и пока Первородные спорили о вере, Агата прошлась дальше и заглянула через край: в высоком овраге, резко обрывавшемся в темноте, блестела вода. Внизу плыли первые венки, нечаянно спущенные в реку.       — Позволите? — Агата обернулась, увидела в руках Учителя фотоаппарат, направленный на старика. — Вы прекрасно вписываетесь в пейзаж. Можно?       — Это твоё последнее фото, — что-то, что болело в ней с той ночи, просилось вылиться. Тронув старика не только за плечо, но и за сердце, Агата отошла, встретив его взгляд с задранной головой и поблескивающими клыками.       — Вылезла нечисть в купальскую ночь. Мадам, не хотите тоже через костер попрыгать, а заодно огнем очиститься так сказать? Может, добрее станете.       Агата оскалилась. Борис Феликсович по-отечески задвинул её за спину:       — Позвольте. Мы и так к вам чрезвычайно добры, — его собранный взгляд легко потерял деловой холод, — А вот с девками я уже лет сто не хороводил. Но ей так хотелось побыстрее закончить с тем оцепенением, что на неё нашло, что она сбросила с себя руку Учителя и пошла вперёд. Старик поковылял и с небывалый прытью обогнал её.       — Ай, хороший лесок. Памятный. Партизанил я здесь.       — Байки твои никому не интересны, — Агата резко вздохнула, предательски унюхивая то, что не должна здесь слышать, — Куда ты нас тащишь?       — А ты старших не перебивай, басолайка. Схрон у меня с тех времен. Вот там Ваша Мила.       Агата встрепенулась. От дыма и помятой травы чётко выделялся запах духов и тела, которое она никак забыть не могла. Одержимость зашла слишком далеко.       — С купалью!       Растрепанные, несущие за собой аромат трепета и нежности, мимо пробежала парочка.       — Ага, с купалью и вас, с купалью, — искренне, будто забыв, что он под конвоем, старик улыбнулся и поправил чёлку. — Ещё Полночь не наступила, а они уже цветок папоротника ищут.       Учитель хохотнул.       — Так шебуршат, аж коленки зелёные.       — Ну, дело молодое.       Агата обернулась, смотря, как белые пятки приспустили вниз, к реке. Может быть, и она чуть позже снимет берцы да пройдёт я по траве... Но запах Шанель все отчетливей вьедался, грыз её, отводил в левую сторону. В темноте тропинка спускалась вниз, и Агата, придерживаясь за ствол дерева, пропустила всех. Влад остановился рядом, положил руку на плечо.       — Ты не слышишь?..       Шёпотом, чтобы не сбить что-то, что она боялась, спросила у напарника, но тот лишь качнул головой.       Снизу послышался голос старика:       — Чей-та я запутал маленько.       Агата поманила пальцем Влада и полубоком начала спускаться вниз. Кажется, она начала понимать... Но как Учитель повёлся на этот бред?       Звонок телефона где-то на земле заставил их поднять головы. Мелькнувшая мысль утвердилась, вот почему этот старик так быстро согласился их отвести к твари!       — А это, видать, ребятки коленки зеленили, телефончик-то и обронили, — жалкое блеяние старика прервал шорох сзади. Уже стало понятно, но Агате так надоел этот мент, наивно думающий, что ствол в его руках — грозно оружие!..       — Стоять!       — Здрасьте, — Борис Феликсович учтиво снял шляпу, не теряя ни капли достоинства или терпения. А вот Агате это не всегда давалось легко.       — Руки перед собой, чтоб я видел, — мент направил на них пистолет, смотря на старика, — С вами все в порядке? Не ранены?       — Да в порядке я, ну, просто вышли в лес с друзьями погулять, — нелепые оправдания полились из Первородного, превращая его в тряпичную куклу. —Купалу отметить. Агате он надоел. Целыми днями мозолил глаза, наворачивал круги рядом с её сучкой... В секунду вырвала его пистолет и зачем-то спрятала за спину. А потом выставила на него. Пора кончать. — Какой же ты навязчивый. — Не стреляй!       Агата выдохнула стоном и полубоком встала так, чтобы луна осветила её ментовку. Она не одержимая, не настолько, что ей мерещится то, по чему она сходит с ума.       — А, я все понял, — Учитель тронул носком землю и провел уже по настил. — Это была засада! А господин полицейский вам все испортил. Какая ирония!..       Агата ухмыльнулась. Нужно было верить своему чутью, но она побоялась, что потеряла его в погоне за сучкой. Ибо стала сомневаться в том, что раньше было догмой.       — Бросай пистолет, и давай закончим все прямо сейчас, — сучка подалась вперёд, удерживаемая лишь стариком.       — Стой, дочка, — мент вскинул руку... И Агата не успела понять, почему он называет её дочкой, но камень с души упал: на неё этот престарелый пень не претендовал.       — Дочка? Он почему-то называет ее своей дочкой. А, — Учитель приложил палец к губам, в своём желании к постановкам, — он не знает.       Агата сморгнула и улыбнулась, пройдясь полукругом. Страх и ненависть, отражающиеся в глазах блондинки, нравились ей, раззадоривали. В воздухе повисла секунда, которая давала понять: сейчас что-то произойдёт.       Борис похлопал в ладоши, будто на спектакле:       — Какой драматичный поворот! Агата, удиви папулю.       И Агата, поняв, что предвещала та секунда, скинула пистолет. Ментовский. В него? Или в сучку? Агата не присматривается: сучка не умрёт. А вот ей не простит, если она убьёт её "отца". Щелк, громкий выстрел... И падает тело мента на сухую, потрескавшуюся от солнца и жары землю.       Агата бросила пистолет. Она не хотела так! И внезапное горящее внутри заставило её кинуться к девушке, но звериный злой крик Учителя разорвал на части:       — Наза-а-ад!       Трепыхающаяся бабочка пыталась укрыть своими крыльями отца, из которого утекала жизнь. Но страха Агата в нем не слышала.       — Тихо, Аннушка, тихо, — Первородный положил ей на плечо руку с жёлтыми когтями, удерживая на месте. — Тихо.       — Э, Святослав Вернидубович, как же вы меня разочаровали...       Агата, смотря, как мент лежит на руках у ментовки, пошатнулась назад, но выдавила из себя улыбку, принуждая услышать какое-то удовольствие, которое раньше получала от жертв и их боли. Влад шептал что-то на ухо, но лишь злой и полный ненависти взгляд перебивал мысли Агаты, да проносился в пустой голове громкий голос Учителя. Она привыкла его так слушать.       — Нет, развитие всей этой сюжетной линии конечно впечатляет. Но развязка... Развязка все-таки разочаровала. Жаль, все могло бы закончиться хорошо.       Девушка, к которой приковалась Агата, вскочила с земли, но была заставлена за спину Первородного. За его спиной стояла вся их... Семья? Агата проморгалась, заметив, что рядом ещё и доктор.       Паузу прервал старик:       — Так ещё может закончиться хорошо. Вы только езжайте из Смоленска. Дорогу сюда забудьте.       Агата жалостливо поджала губы. Бедный, наивный старичок, а вроде бы Первородный. Разве он не понял, что они не отступятся ни перед чем?       — Пожалуй, мы ещё погостим. Я не ознакомился со всеми достопримечательностями вашего славного города. С праздничком, — Учитель приподнял шляпу, — малыши!       По щелчку Влад пропустил вперёд Бориса и, пружиня ногами, начал подниматься по холму среди деревьев вслед за ним. А Агата ещё раз посмотрела в сторону девушки, крылья которой порвала прямо сейчас. Но она, упрямо смотря вперёд, поднялась, думая, что сможет в таком состоянии противопоставить что-то Агате.       — Тихо, девонька, тихо.       Агата усмехнулась, впервые согласившись со стариком. И побежала догонять своих. Неправильные мысли роем налетели на неё, кусая.       — Борис почему ты оставил их в живых? Почему мы не поотрывали им головы?       Злость, кипевшая внутри и не находившая выхода, выливалась в глупые вопросы, на которые она знала ответ.       — Вспомни, зачем мы здесь, — но Учитель терпеливо шёл вперёд, — Их оторванные головы не расскажут нам, где Мила.       Агата дала пройти Борису дальше, чувствуя в воздухе запах дыма и цветов, сорванных нежными девичьими руками. Кажется, лес достаточно большой, а люди уже достаточно выпившие и одурманенные...       — Интересная ты личность, Святослав Вернидубович. Творчески подошёл к нашей встрече, — Учитель бормотал себе под нос, смотря на фото Первородного. — Переиграть тебя будет чертовски приятно.       Ритуал напоказ: маленький костёр около наспех сделанного по незнанию алтаря, где полароид тут же сгорел, унося в дыму секунду, запечатлевшую старика и его мудрый взгляд. С довольным видом, подтянув брюки, Борис вклинился в хоровод, и завертелась ночь, предоставившая малышей самим себе.       А Агате не давало покоя все, что навалилось в последние дни.       — Ты не сказал ей. Ты не сказал третью причину, которую я тебя просила. Мы рискуем своими головами!       — Откуда?..       — Ты не спасешься, — прошипела Агата, чувствуя, как змея на спине шевелится, — но и делить ее я не собираюсь. Не с тобой, напарник.       — Что это значит?       Влад поводил челюстью, размышляя. А Агата не хотела, и, уже наметив тёмную макушку, которая отошла с поляны, обернулась к вампиру и слегка сжала пальцы на его запястье:       — Мы полетим вверх, но кто-то упадёт. И это буду не я.