Глава 15
***
Прошла неделя с момента, как Феликс дочитал дневник Хенджина до самого конца. Он много плакал и думал о всей ситуации, о том, как ему двигаться дальше. Приняв для себя решение, он приехал к своему любимому кафе и сел на лавочку напротив него. С неё все началось — ей все и должно закончиться. Блондин был в наушниках, как у Хенджина, а в руках его покоился бордовый блакнот Хван Хенджина, или, цитируя: «Внутренний мир парня, заполненного болячками с ног до головы (до кончиков волос)». С того дня юноша так и не выпускал эту тетрадь из своих рук, хроня её у сердца, в надежде, что его стук услышат, что его сердце бьется о грудь не напрасно с такой силой, достовляя блондину неимоверную боль. Глубоко вдохнув, Ли стал снимать наушники, оставляя их на шее. — Даже кричать не хочется, — тихо сказал он. Улица пустовала, единственным гостем был легкий ветерок, шумные листья, да деревья, шуршащие этими самыми листьями.***
Воспоминания Ли Феликса — Я разговаривал с луной прошлой ночью, — вдруг сказал Хван. — И что она говорила тебе? — Что-то об облаках, звёздах и остальном прекрасном, недосягаемом, — прервался он, — о вечной памяти, вечной любви и вечной памяти о любви. — А ты что? — Я согласен только со вторым, с вечной любовью. Как память может быть вечна, если я могу забыть тебя. Так же и о любви, я могу забыть её, но она всегда будет со мной, — рассуждал Хенджин, делая паузу. — Поэтому я просто рассказал ей о тебе и что-то о лучезарных, незабываемых, весенних улыбках, от которых я когда-нибудь ослепну. — Откуда ты знаешь? — удивился Ли. — Солнце поведало. — А луна-то что сказала? — Не знаю. Рассвет слишком быстро наступил, поэтому она ушла, чтобы солнце могло светить весь день и слепить таких, как я, — улыбался и смеялся тот, пока Феликс снова был в ступоре. Наверное, он никогда не сможет привыкнуть к странным разговорам Хенджина.***
— Оказывается, ты был таким небесным, таким чудны́м, но от слова чудо, потому что был болен, — поджимал губы он. — И это всё. Это весь твой секрет, — прокричал последнюю фразу блондин, не в силах больше держать спокойствие. Горькая, одинокая и больше кислая, чем соленая, скатывается слеза по его щеке. Больно-больно обжигала и оставляла шрамы. Хотелось зашить глаза навсегда, чтобы никогда не влюбляться, и чтобы больше никто не влюбился в них. Они не заслуживали этого мира, они заслужили быть выколотыми. Во имя любви. Жаль, что Хенджин не вспомнит эту утрату, да и он не одобрил бы. Зато если бы остался шрам, то точно зацеловал бы его. Аккуратно и нежно-нежно. Ведь его забота исцеляет, и это правда. У Феликса словно душа появилсь. Такая розовая, мятная, со вкусом жвачки бабл-гам, вафель и самого вкусного мороженного Сеула из ларька. Феликс был ранен, но не опустошен, ведь любви от Хенджина исходило настолько много, что она уже въелась в самые дальние уголки организма, заполняя собой все темные и исколеченные места. Открыв дневник, блондин решил, что ему тоже следует написать в конце некий вывод, к которому он должен был прийти после их с Хенджином истории любви. Но в голову ничего не приходило, поэтому он решил писать о том, что мучило его всю эту неделю. Для этого ведь и был создан этот дневник, верно? Отыскав ручку и расположив блакнот на коленях, он стал писать о том, что хотел бы сказать любимому.«Мне не хочется чего-то экзотического, мне хочется, просто чтобы ты сидел рядом и запомнил тепло моих рук, слезы, что скатываются с моих глаз, мои губы, что ты постоянно пытался поцеловать, и, если получится, мою любовь. Запомни, как я любил тебя, запомни каждый гребанный момент, что мы провели вместе.» «Эх, Джинни. Я пытаюсь собраться с мыслями и совсем не понимаю… неужели ты не помнишь как мы были на пикнике в каком-то парке, в который я пошел только потому, что ты хотел туда? Ты кормил меня своими бутербродами и сам сидел давился ими. Думаешь я не заметил? Неужели ты больше не помнишь, как я пришел на ночевку и ты душил меня своими объятиями. Я так сильно стеснялся, но не ты. Ты не стеснялся своей любви. Неужели ты не помнишь как счастливы мы были? Ты не помнишь наш первый поцелуй? И нет, я не про тот, что был под дождем, я про тот у тебя в квартире. Я так испугался, но не тебя, а своих чувств, я сам в себе запутался. Мне хотелось одновременно ударить тебя, обнять, приласкать, обозвать, но в итоге продолжить то, что ты первый начал. Ты всегда был рядом и согревал своими теплыми словами. Мне жаль, что так получилось. Ты, конечно, не смертельно болен, но честно, лучше бы ты умер. Это жестоко, но и ты не лучше. Как ты мог так долго молчать?! Почему ты считаешь, что я бы тебя так легко отпустил. Ты — моё всё. Мой выдуманный мир. Возможно, я накачался наркотиками от своей популярности, и ты лишь плод моего воображения, но я и не возражаю. Просто… почему даже воображение так странно играет со мной. Похоже на пытку, на самом деле. Но я все равно буду благодарить тебя за то, что ты есть, за то, что ты все-таки жив и многое-многое другое. Я всегда буду помнить тебя, каждую проведенную секунду с тобой. Хоть ты и не сдержал обещание не забывать меня, я сдержу его, и тогда мы встретимся ещё раз. И еще раз и еще раз, пока ты не забудешь меня снова. Так что не грусти, но тогда и я не буду. Честно говоря, у меня и слезы закончились, было бы чем грустить», — написал Феликс и, захлопнув дневник, встал с лавочки.
Он стоял всматриваясь в голубое небо, и пытался понять, что же такого нашел там Хенджин, что постоянно отвлекался и пропускал слова Ли мимо ушей. Что же делало его таким сказочным в глазах светловолосого? — Джинни-Джинни, черт бы тебя подрал, да ты и его забудешь, простишь и будешь обнимать, пока он не подобреет, — говорил парень в пушистое небо. — Однако не все в мире такое же розовое, как твои волосы. Но, черт возьми, я все равно до сих пор люблю тебя, — выдохнул он, опуская голову к земле. — Ты всегда любил разглядывать мои глаза и говорить про какие-то искры в них, раньше я не понимал твоих слов, но теперь, смотря в зеркало — я понял. Спасибо, Хенджин. Высказав воображаемому слушателю всё, что хотел, блондин почувствовал вибрацию телефона в кармане. Ему пришло сообщение. Хенджин Забываха Хван: «Привет, извини, но я не понял где мы должны встретиться. Я стою сейчас у того кафе, про которое ты мне говорил.» Феликс: «Видишь лавочки напротив него?» Хенджин Забываха Хван: «Вижу» Феликс: «А меня видишь?» Хенджин Забываха Хван: «Не вижу» Феликс: «Ты давно у окулиста был?» Хенджин Забываха Хван: «Феликс!» Феликс: «Ладно-ладно, сейчас сам подойду к тебе» — Нужно будет к твоему имени добавить, что ты ещё и слеповат, — сказал себе под нос младший, улыбаясь и кладя телефон на прежнее место. Перед тем, как уйти, он снова открыл блакнот и достал ручку, чтобы написать последние несколько строк в дневнике.«Ты уже два раза забыл нашу первую встречу на лавочке напротив моего любимого кафе, но я не позволю тебе. Поэтому наша первая встреча с тобой снова здесь. И только попробуй забыть её. Придушу и глазом не моргну, понял? И даже не думай говорить о том, чтобы я оставил тебя и двигался дальше. Мы теперь навсегда связаны судьбой. (По крайней мере пока кто-то из нас ласты не склеет)», — дописал Ли, собираясь на днях купить блакнот, для написания их новой истории, совсем не похожей не похожей на старую.