Это мое наказание за то, что я не ценил тебя...

Я спал спокойно. С момента сигнала отбоя до сигнала подъема меня не беспокоил никто. Еще одна привилегия. После сигнала подъема, я быстро заправил свою кровать, так же быстро почистил зубы и вышел в коридор на построение — все чтобы не контактировать с сокамерниками. Охрана стала совершать ежедневный обход, нас проверяли как — будто хотели кому — то показать, но один человек был в своей стихии — потому что всю жизнь так смотрел на людей. На осмотре проверяли все карманы униформы, от их прикосновений под одеждой хотелось блевать. Эту процедуру я избегал в лазарете и карцере, здесь же мне ее не избежать. Я молчал и терпел, хотя мое недовольство было заметно по лицу. Противно, но приходится терпеть, чтобы доказать персоналу тюрьмы что я чист перед своей сменой в прачечной. После проверки нас повели в столовую, одно унижение пройдено, еще тысяча впереди. Я в общей колонне прошел в столовую, взял поднос и в порядке очереди получил свой завтрак, после чего сел за пустой стол. Я принялся за еду и в этот момент на стол был поставлен еще один поднос. И на этот раз это был не Юнги. Не прошло и суток как вся тюрьма уже в курсе, какое унижение. Я обернулся, встретился взглядом с Юнги и он издевательски усмехнулся. Я лишь отвернулся и уставился носом в свой поднос. Я не стану принимать эту вторую порцию, ни за что. Принять ее означает что я согласен быть его зверьком. Я чертыхнулся и инстинктивно провел рукой по своей шее. Напоминание о моей неудаче все еще там. Я закончил завтрак, после чего вышел из столовой и направился в прачечную. Охрана на каждом шагу, раньше я этого не замечал. Я замечал лишь как наручники снимают при входе в столовую и надевают при выходе из нее. И вновь снимают перед прачечной. Я вновь вошел в те двери которые надеялся покинуть мертвым. И едва войдя в них, я приступил к своим обязанностям. Я вновь погрузился в тишину, но я ловил на себе косые взгляды. Ожидаемо, все знают про второй поднос, а эти люди наверняка еще и догадываются, почему их вчера выпроводили отсюда. Вчера я мог освободить свою душу и сердце от боли, но судьба распорядилась иначе. Я начал гладить белье, разгрузив первую тележку, от утюга почти сразу стало жарко. Вчера мне на это ощущение почему-то было все равно. Но я не имею права говорить об условиях работы плохо, некоторые заключенные выполняют более сложную или грязную работу. А меня распределили на самую чистую из возможных. Я задумался, водя горячим утюгом по простыне. Водил по ткани погруженный в свои мысли и не следил за временем к своему сожалению, меня шлепнули по спине, чтобы вернуть в реальность, я кивком поблагодарил напарника за это. Я соблюдал абсолютную тишину, но соблюдал ее только я. Я слышал шёпот. И этот шёпот был обо мне. Вернее о том что произошло здесь вчера. Мое тело сжалось при воспоминаниях. Я объект обсуждений и осуждений, но такую судьбу я не сам выбирал. Несмотря на перешептывания я не давал людям понять, что я слушаю их, а занимался своей работой. Бывший полицейский изнасилован заключенным которого посадил за решетку — прекрасные заголовки статей. Какой позор. Я закончил с разбором пятой тележки и раздался сигнал об окончании смены. Восемь часов пролетели очень быстро и я очень много о себе узнал. Вслушивание в разговоры дает много информации. По окончании смены я вышел из прачечной и по приказу охраны отправился на ужин. на пороге столовой кем-то были задержаны мои коллеги по прачечной. Но я не обернулся, нельзя наблюдать за происходящим, иначе станешь участником. Я сел за стол и вновь получил дополнительную порцию. Я внезапно задался вопросом: у кого Юнги отнимает ее? Хорошо что я не прикасаюсь к ней. Я кушал медленно и внимательно следил за обстановкой в столовой: началась драка, которая как мне казалось не имела почвы. Но в этой драке не участвовала моя камера. Значит и обращать внимания не нужно, наказание за эту драку на меня не падёт. Неожиданно ко мне за стол сел Юнги, я тут же прекратил есть, от его слов аппетит пропал мгновенно: — Моего зверька сегодня обсуждает вся тюрьма — с ухмылкой произнес он, в следующую секунду его рука легла на мое бедро, я сжался. Значит перешептывания мне не послышались — они действительно были посвящены мне. Дыши, Чимин, придется это терпеть, даже если противно. В тюрьме тебе умереть не дадут. Он сжал мое бедро, подержал несколько секунд и отпустил, я облегченно вздохнул. Он обозначил меня, я это хорошо понял. — Я стараюсь тебя хорошо кормить, так почему ты отвергаешь еду? — спросил Юнги. Не буду слушаться его, лишусь и первого подноса. — Я не настолько голоден — осторожно, шепотом ответил я. — Экономный зверек — это хорошо — ответил он, ехидно улыбнувшись. Его рука легла на мои плечи, я вновь сжался. Он авторитет и сейчас решил всем продемонстрировать свою игрушку — меня. Пока я играю в его игры — я в безопасности. Я не одергиваюсь, за этим последует жестокость, поэтому я сижу смирно. Он приказал мне продолжить есть и я начал выполнять приказ. Я понял что мне не дадут умереть, а значит напрасно пытаться. Доев, я получил похвалу от «хозяина» — Юнги погладил меня по плечу, и его рука вновь спустилась на мое бедро, мое тело сковал ужас. По его приказу с моего стола были убраны подносы и он приказал мне встать: — Иди убери камеру — приказал он, значит состоялась вечерняя проверка. — Можно мне покурить? — спросил я. — Пять минут — ответил Юнги протягивая мне сигарету и спички. Я зашел во внутренний двор и посмотрев на темное небо зажег сигарету. Ханна. Солнышко, мои мысли вновь о тебе. Я прочувствовал всю твою боль, мне жаль что я ее тебе причинил. Странно что я не бросил курить, когда на моих руках столько следов от сигарет, наверное я действительно сошел с ума. Я бы хотел написать письмо Ханне, изложить ей свои чувства, но она никогда не прочтет его, а я никогда не получу второй шанс. Моё солнце село за горизонт по моей вине. Я сделал последнюю затяжку, потушил сигарету и вернулся в свою камеру, где под надзором сокамерника приступил к уборке. Теперь я никто, лишь зверек выполняющий приказы хозяина. И видимо уборка после вечерней проверки — моя новая обязанность. Я заканчиваю уборку и сажусь на свое место, сокамерники наполняют камеру. В порядке очереди я готовлюсь ко сну и сев на свой матрас ожидаю сигнал отбоя. Ложиться раньше просто бесполезно. — Пять минут — кричит надзиратель. Пять минут и в камерах выключат свет. Я ждал этого момента, чтобы не видеть этих лиц. Все в камере сели на свои матрасы и через несколько секунд раздался сигнал: — Отбой! Тишина в камерах!