Плейлист

— Ну и что это значит? — сонный, ещё не до конца проснувшийся Билд, хмуро смотря на Байбла, продолжает настаивать на пояснении сложившейся ситуации. — О чём ты? — какой невинный тон. — По-моему, всё вполне нормально.       Чакрапан фыркает в ответ, хотя сам удобнее устраивается на животе. Проснуться от нежного массажа поясницы шаловливых пальцев, что так игриво стремятся всё ниже и ниже, оказывается, может быть очень приятно. Да и он вовсе не против чего-то подобного, но обычно, по утрам, когда его кто-то будит раньше положенного времени, Билд ворчливый и раздражённый. А тут такое. Он же и так пол ночи не спал, находясь в искристой эйфории от их разговора с Вичапатом, а тут… Время шесть утра, а Байбл, как ни в чём не бывало, восседает на нём, разминая ещё сонное тело.       И нравится, и не нравится. Хотя… нравится намного больше, чем нет. — Я спать хочу… — бормочет Чакрапан в подушку, а сам прогибается в пояснице, сам ещё не до конца понимая, чего именно добиться хочет. Он же вроде наполовину ещё спит, но другая часть его сознания уже бодрствует, и манипуляции Байбла слишком нежный и густым потоком вскипающей истомы начинают заполнять каждую клеточку тела. — Я запомню, — склоняется к уху Байбл, — что по утрам моё солнце такое ворчливое, — а кончик языка юрко скользит по хрящику, смело проникая внутрь ушной раковины.       Ресницы очаровательно трепещут — Билд млеет быстрее, чем мог бы себе представить. Оказывается, ещё не до конца проснувшись, тело намного ярче реагирует на ласки. Член-то уже колом, хотя Вичапат, по факту, не сделал ничего такого. Но словно огромная стая, крохотными, но острыми зубками нега вгрызается в его кожу, вызывая повышение температуры.       Это самое доброе утро, которое можно себе представить, и уголки губ в блаженстве поднимаются вверх, хотя счастливая улыбка и спрятана в подушке. Но Байбл точно знает, какое влияние сейчас оказывает на Билда. Видит по расслабившемуся телу, по его откровенной отзывчивости на простые движения. Возникает игривое желание подразнить Чакрапана: интересно, как он отреагирует, когда узнает, что Вичапат обтирал его тело после того, как Билд уснул… Но очарование происходящего намного сильнее. Конечно, Байбл чувственный парень, но всё равно он удивляется самому себе: как же может так сердце трепетать в нежности, как может казаться столь хрупким и интимным момент, который, привычно, не подразумевает в себе ничего особенного. Это сползшее ниже положенного одеяло… Эти ямочки на пояснице…       Яркими вспышками всплывают события прошлой ночи. Много ли нужно, чтобы поддаться такому тихому, но глубокому чувству вожделения? — Билд…       Чакрапан чуть поворачивает голову в сторону, позволяя своему возлюбленному увидеть такой притягательно-идеальный профиль. Сейчас, честно признаться, ему тяжело сфокусироваться на чём-то конкретном, ведь возбуждение, подобное сладкой патоке, так туго стянулось в комочек, где-то там, в животе, и нещадно тянет. Тянет остро и проворно, затмевая сознание своим головокружащим желанием. Билд не просто так в пояснице гнётся сильнее, и, судя по всему, не Байбла соблазнить пытается, приподнимая таз выше, оголяя упругие ягодицы. Нет. Он просто не хочет, чтобы напряжённая плоть скользила по постели. Его с ума сводит это яркое чувство возбуждения, этакая прелюдия, от которой все мышцы, словно натянутые струны.       А в глазах пелена. Так откровенно, так пошло и эстетично — Байбл готов наброситься на Чакрапана прямо сейчас, особенно теперь, когда он видит ещё красное, после вчерашней ночи, отверстие. Член-то уже колом. И он мучительно пульсирует.       Ощутив жгучий удар по сердцу, словно стеком, Байбл рвано выдыхает, грубо хватая Билда за тонкую талию. Чуть выше поднимает его, чтобы с жадностью, с невероятно пошлым звуком припасть губами к сморщенному колечку.       А Билд вздрагивает, теряется и расплывается в довольной и чертовски счастливой улыбке. Ему бы поканючить, что ещё утро, и вообще, нужно в душ сходить, но слишком сильное возбуждение берёт в узду разум. А язык Байбла мокро и упрямо толкается внутрь, так озабочено причмокивая. — Хах… — со стоном вырывается смешок, пока тонкие пальцы стремятся к собственным ягодицам. Отпустить себя в постели с любимым человеком — возможность получить настоящее удовольствие. — Такие значит… а-а-ах… утренние поцелуи, — а сам губы закусывает, пытаясь побороть дикое желание схватиться за собственную плоть, чтобы быстро, грубо довести себя до оргазма.       Байбл усмехается, широким мазком проводя по всей расщелине. Это очень странно, что такая фраза приводит в исступление всё его существо? Как может что-то такое пошлое звучать настолько нежно и чувственно? — И кто же в этом, — тяжело дыша, Вичапат смачивает два пальца слюной, подставляя их к анусу, — виноват? — толкается на две фаланги, второй рукой перехватывая собственную плоть. — Кто? — о, кажется, оба не особо понимают о чём ведут беседу. В голове только шум от вскипающей крови. — Твоё очарование…       У Билда сейчас сердце разорвётся от переизбытка ощущений. А когда подушечки пальцев касаются напряжённого комочка нервов внутри горячего, узкого тела, из глаз парня летят искры, а стоны начинают наполнять комнату. Медленные, правильные движения сводят с ума. Звук движения… Тихие стоны Байбла… Чакрапан покрывается мелкой дрожью, и кажется ему, что он вот-вот потеряет сознание. Громкий вскрик вырывается с его уст, когда Байбл, вместо привычного ритма вдруг давит на простату, начиная её интенсивно массировать. Сердце всё-таки разорвалось, выпустив в тело жгучую, кипящую подобно свинцу, истому. Испуганные стоны наслаждения становятся всё громче и громче, а член, так очевидно нуждающейся в ласке начинает сочиться. О, если бы Байбл видел эту сочную картину, то не смог бы удержаться, жадно вобрав в рот чужую плоть. Но перед ним и так нереально соблазнительная картина, а звуки, что издаёт Билд — подобны песням сирен. — А-а-а-а… Агх! Бай… А-а-а-ах!!!       Эти пальцы проникают в тот самый комочек, собравшийся из возбуждения в одну точку. Это намного больше, чем просто стимуляция простаты, намного больше… намного глубже… Мышцы скручивает от желания схватиться за член и отдрочить его так, чтобы больно было! Но ещё сильнее тянет от сладости мучительного вожделения. — Билд… Я сейчас… Ах… — такой мягкий и нежный голос, оказывается, может быть сильнейшей ударной волной по растущему напряжению. Пока пальцы активно массируют простату, покрасневший член испускает белую жидкость на простынь. Срываясь на крик, Билд выгибается, казалось бы, до невероятного, со слезами удовольствия чувствуя, как тёплая жидкость покрывает его ягодицы, как покидают его отверстие пальцы, а влажная головка давит на него, чуть проникая внутрь.       Оба обессиленные, оба падают на кровать. Байбл пытается восстановить дыхание, пока Билд пытается собрать себя после такого ослепительного оргазма. — Если… — всё ещё срывающимся голосом. — Если… утренние поцелуи, хах… — поворачиваясь лицом к Байблу. — То только такие…       Да. Утро удаётся на славу. И у них ещё есть время, чтобы понежиться в объятиях друг друга, счастливыми улыбками отражаясь в глубинах влюблённых глаз. Нежные слова и обещания закрепляют принятие чувств друг друга, принося неземное удовольствия от чувства соприкосновения двух душ.       Билд — человек, так часто руководствующийся эмоциями. С головой он всегда погружается в отношения, в человека, который заставляет его сердце трепетать. Наивный и искренний, Чакрапан так часто сталкивался с неприятием и жестокостью, с обидами и предательством. Проще было бы огородиться от мира и людей, но он даже сам не мог подумать, что в нём окажется столько силы, столько воли на пути к собственному счастью. А это счастье в человеке, в том человеке, который счастлив рядом с ним. Всё так просто.       Байбл намного замкнутее. Хоть он и с лёгкостью находит общий язык с людьми, для него всегда была черта, которую он никому не позволял переступить. Лишь однажды он допустил мысль, что это возможно. Лишь однажды, когда был влюблён в парня, что с удивительной лёгкостью отказался от него. Вичапат никогда не признается себе, что было больно, и что слёзы, так горько тёкшие из глаз, были связаны с этим расставанием. Билд… особенный. С первого взгляда он понял это. Ещё тогда, когда Майл показывал ему профайл его будущего ассистента. Ещё тогда непонятно вспыхнувшая неприязнь в груди к незнакомцу была оправдана работой и несправедливостью руководства, проявленную к работе. Уже тогда Байбл сгорал от злости понимания того, что вспыхнувшая неприязнь является истоком совершенно другого чувства. Просто… даже сейчас он понять не может, как так просто Билду удалось развалить всю ту защиту, которая была с ним годами.       В любом случае, важнее всего то, что они обрели друг друга. И эти чувства под сомнения не ставятся, ведь настоящее и чистое ощущаешь всегда. Здесь сомнений не возникает. И как бы им хорошо не было сейчас — просто лежать друг с другом, отдаваясь нежности чувств, вставать приходится, ведь, как говорит Байбл, дел непочатый край. Ну а чтобы Билда смотивировать, обещает ему показать пару своих исследований в лаборатории. Загоревшийся азарт в карих глазах лаской ложится на сердце. Вичапат умеет ценить — Билд не увлечён наукой, и всё это для него, ровным счётом, ничего не значит, но он проявляет искренний интерес, стремится понять мир Байбла. А это… сводит с ума… — Оказывается, так легко тебя поднять с постели, — подшучивает над прихорашивающимся Чакрапаном Байбл, — кто бы мог подумать, что наука станет твоей мотивацией.       Наиграно Билд закатывает глаза, поправляя слишком уж большой свитер. — Моя мотивация вовсе не наука, — по-деловому строго произносит Билд, подходя к Байблу, — а ты, — и очень нежно целует оторопевшего Вичапата в кончик носа. Так уж непривычно видеть Билда таким уверенным и стойким в отношении шуток в его же сторону.       Фыркнув, таки расплываясь в улыбке, Байбл пропускает вперёд Билда, очень тихо произнося: — Какие мы романтики.       Билд в удовольствии поджимает губы. Ну серьёзно, у него уже лицо болит улыбаться, и хочется ему подарить романтичный поцелуй, оставить его на таких мягких, изящных губах, во только, как гром среди ясного неба, слышится голос, от которого сердце с грохотом падает в пятки.       «Не может быть…» — Билд…       Растерявшись, он испуганно смотрит на Байбла, лицо которого уже не выражает никаких эмоций, и лишь холодный взгляд его направлен на человека, что прервал их.       Холодный пот прошибает Чакрапана за долю секунды. Словно не веря, что это возможно, медленно он поворачивается в сторону. Его лёгкие сжимают когтистые лапы. — Отец.       Виноватый взгляд скользит на Байбла, по напряжению жевалок которого становится понятно, что Вичапат зол. Он… сразу понял?.. — Кто это? — даже не пытается казаться вежливым. С этим жёстким взглядом и высокомерной интонацией, он окутывает Билда паникой и страхом. Это вынуждение подчинения. Мысли кубарем в голове. — Коллега. — И что твой коллега забыл в твоей комнате? — даже секунды нет на передышку. От отца так и веет… токсичностью… Она ядовита.       А ещё становится до слёз обидно. Почему, ну почему не может быть всё просто хорошо? Что это за плата за такое счастливое утро?! Это нечестно… — Я как-то упустил момент, в какой момент должен стал отчитываться, в чью комнату я захожу, — стальной голос Байбла удивляет Билда. Таким он его не слышал никогда. А эта смелость. Ещё никто никогда не говорил так с его отцом. Уголок губ дёргается, так предательски. Наверняка отец заметил. — Я не помню, чтобы обращался к Вам. Я говорю со своим сыном, — а сам неспеша подходит к парням, не скрывая своей неприязни. — Но Ваш вопрос, — делает шаг навстречу Байбл, — напрямую касается меня. Раз уж я выхожу из комнаты Билда, то я отвечаю за это. — Не слишком ли ты наглый? — пренебрежительно выдыхает мужчина, нечитаемым взглядом смотря на Билда. — О, мы уже перешли на ты, — а вот и ядовитая улыбка, — да нет. Я вполне в рамках.       У Билда уже во рту пересохло, а голова кругом вовсе не из-за приятных ощущений. Он вообще из жизни выпал. Напрочь. — Даже здесь, — зловещим шёпотом, — ты умудрился опозорить меня, — с таким откровенным пренебрежением. — Убожество.       Сердце, прячущееся в пятке, болезненно сжимается. — Какого…       О, Байблу есть что сказать. Он хочет сказать, вот только его перебивает Майл, так не вовремя пришедший на помощь. — Байбл, — тяжёлая ладонь опускается на плечо, слишком ощутимо сжимая. — Это один из наших основных спонсоров, Вил Чакрапан. Господин, это наше дарование — Байбл Вичапат. Именно о его открытиях так много говорят во внешнем мире.       Мужчина подозрительно сощуривает глаза, пристально изучая стоящего перед ним учёного. Смелый, ужасно наглый и грубый — такие, значит, здесь работники. — Билд его ассистент, кстати, — стремится Майл разрушить напряжённо повисшую тишину. Он уже смекнул, что к чему: до ужаса разозлённый Байбл, подрагивающий, словно листик, Билд, и мужчина, от ауры которого хочется скрыться в самом тёмно углу.       Старший Чакрапан откровенно удивлённо вскидывает бровь. — Тогда, Байбл Вичапат, сегодня я забираю Вашего ассистента. Думаю, встреча с отцом важнее работы.       И слова больше не нужны. Он и не ждёт ответа. Просто идёт вперёд, явно зная, в какой кабинет ему направляться. А Билд машинально поворачивается за родителем, каменным шагом следуя за ним. — Билд!.. — Байбл грубо хватает его за руку, с отчаянием смотря на бледное и испуганное лицо. — Не… — Я пойду, Байбл, — лживо улыбается Чакрапан. — Всё в порядке, правда. Я так давно не видел отца. Соскучился, — но кто же в это поверит? Глаза блестят от подступающих слёз, а голос так предательски дрожит.       Он не может не пойти. Оба это понимают. Но как Вичапат отпустит его туда одного? И какое право имеет вмешиваться в отношения между отцом и сыном? С тяжёлым чувством на душе он смотрит на поникшую спину человека, так нехотя идущего за отцом.       Билду не привыкать. Такие эмоции — стабильность в его жизни. Тошнит уже не так сильно, как раньше. Тут уже удивление больше на нервах сыграло: никто не предупредил его о визите отца. А о таких сюрпризах лучше предупреждать. Этот человек… Что он теперь хочет? Зачем вообще приехал? Что теперь будет Байблу?       Мысли уже не о себе. Мысли о том, кто может пострадать из-за аморальности чувств Билда в этом мире. Как и всегда. Хах.       Старший Чакрапан молча пропускает сына в кабинет Майла, плотно закрывая за собой дверь. Билд же даже глаз не поднимает, покорно сложив руки перед собой. Он знает, конечно же знает, что его сейчас ждёт. Чем быстрее, тем лучше. Тянуть — отвратительно. — Как ты умудряешься даже в этом месте проявлять своё гейское нутро? Как ты смеешь порочить имя моей семьи? — словно обезумевший, мужчина грубо хватает сына за горло, вынуждая того смотреть ему прямо в глаза. — Убожество, как и твоя мать. Ничего из себя никогда не представлял, — грубый шлепок по щеке заполняет комнату беззвучием боли. Жгучей. Но болит не щека, болит сердце. — Я ничего не сделал… — сипит в ответ Билд, из последних сил стараясь не заплакать.       Ядовито, ненавистно смотрит отец на сына. С ужасно наигранным удивлением он смотрит, а затем новый удар, но уже сильнее, пока с грубостью пальцы хватают Билда за волосы. — Ты за идиота меня принимаешь? Я что, ничего не понял, по-твоему? Отвратительный ублюдок, — и новый удар. Привкус крови до отвращения знакомый. Дрожащей рукой Билд стирает тонкую струйку с подбородка, так кстати подхватывая слезу. — Что, — усмехается старший, — теперь будем реветь? Какой позор на мою голову… — усталый вздох. — Я отправил тебя сюда в надежде, что столь суровые условия жизни выбьют из тебя всю эту геивщину, что здесь ты наконец-то осознаешь, что значит быть мужчиной!.. — Дело же не в месте, отец!.. — пискляво вскрикивает Билд, делая смелый шаг назад. — Не важно куда ты отправишь меня, я — гей. Мне нравятся мужчины. Тебе никогда не изменить этого!       Слишком смело для Билда. Как красная тряпка для отца. Новые удары касаются лица с большей жестокостью. — И что? — слёзы упрямо стекают с глаз. В них столько боли. — Избил, и я не гей? Ха-ха-ха! — Заткнись!.. — почти вплотную отец подходит к сыну, снова хватаясь за его шею. — Закрой свой блядский рот.       Но истеричный смех остановить невозможно. Облегчение, как бы глупо это не звучало, сейчас чувствует Чакрапан. — Чего ты хочешь от меня? Почему ты просто не оставишь меня в покое?! У тебя есть ещё сын! Люби его, опекай его! Оставь меня в покое!!!       Пальцы на горле сжимаются, но взгляд Билда уверенно прожигает отца. — Ты всегда таким был… — Каким?! — перебивает отца Билд. — Я был? Ребёнком, которого ты никогда не любил! И когда ты узнал, что я гей, у тебя лишь появилось оправдание для своей ненависти ко мне!!!       От нового удара Билд падает на пол, зажимая ладонью разбитую губу. Его колошматит так, что кажется, коснись его, и он рассыплется в пыль. — Неблагодарная тварь… Я тебя не любил? Не любил?! — кажется, мужчина окончательно потерялся в чувстве гнева. Снова он замахивается на сына, но всё же останавливается, делая несколько шагов назад. — Будь ты нормальным… всё было бы… — Я нормальный, — хрипит Билд, вскидывая на отца усталый взгляд. Измученное сердце забирается обратно в грудную клетку. Ужасно больно и тошно, но чувство замаячившей свободы окрыляет. — Я абсолютно нормальный. То, что мне нравятся парни — нормально. Человеку нравится человек, — истерично хохочет Билд, из-за слёз едва различая фигуру отца, — какой я отброс!!! Ужас! Папа, бог мой, как же ты справляешься с этой ношей?! — наигранно оскорбляется парень, но горечь слёз ужасает его самого. Горечь, что вымывается из его души. — Я… — осторожно он поднимается на ноги. — Не хочу тебя больше знать. Не хочу, чтобы ты был в моей жизни. Не хочу, чтобы ты был моим отцом…       Удивление скользит по лицу мужчины, что так стойко стоял перед истеричными выпадами сына. — Осторожнее со словами, Билд. Всё ведь может стать правдой. — Хах… Ха-ха-ха… — Билд поднимает покрасневшие глаза к потолку. Кажется, им надо было давно так поговорить. Чёртово облегчение принёс столь простой и жестокий диалог. Удивительно. — Папа… Нет. Господин Чакрапан. Прошу Вас больше не переходить границы моего личного пространства. Советую Вам сосредоточиться на наследнике, нежели на омерзительном гее.       Ответа ждать не стоит. Ответа ждать Билд не хочет. За непроницаемостью мужчины всегда скрывается лишь желчь и злость. Ждать нового удара смысла нет. Лишь коротко поклонившись, опустошённый Чакрапан покидает кабинет, с жадностью делая глоток свободного воздуха. Там было слишком душно, там было слишком тесно. Здесь свободно.       Опухшая щека ноет, рвётся от боли разбитая губа. Такой красивый свитер заляпан кровью. Две пары глаз с ужасом и непониманием смотрят на вяло стоящего Билда, что без каких-либо эмоций проходит мимо них. К чему столько драмы? Можно подумать, это в первый раз. Это абсолютно нормально, такова его жизнь.       И всё это неважно.       Для Билда впервые замаячила возможность свободы, и единственная мысль, суетливо бьющаяся в его голове, это: почему он раньше не сказал этого всего родителю, предотвратив столько несчастий в своей жизни и жизнях дорогих людей.