Ты будешь моей истиной

— Они знают как выглядит убийца, — радостно крикнул я, войдя в квартиру. — Макс попал на запись с ноутбука Камиля. — Я подошел к Маяковскому, тот мирно сидел на диване и читал книгу. На столике находилась чашка с чаем, из нее умиротворенно шел пар. После моих слов он бросил книгу на столик и встал, встретившись со мной глазами. — Что? Какую запись? — Аман подошел еще на шаг ко мне, будто бы пытаясь четче расслышать мои слова. — Во время того, как Макс писал на стене твою фамилию, камера ноута Камиля была включена и засняла этот процесс. Ты не говорил мне, что твой бывший блогер. — Я слегка улыбнулся, боясь, что на художника опять обрушатся воспоминания о Камиле, но, вопреки моим ожиданиям, он ответил: — Да ты и не спрашивал, — и тоже ухмыльнулся. Но я был уверен, что внутри у него сейчас все не так радужно, как он хочет показать. Боль от понимания того, что близкий человек уже никогда не покажет тебе свою улыбку просто разрушительна. Нестерпима. Но Маяковский этого не показывал. Не хотел выдавать слабость, слезы, как тогда, ночью в нашу первую встречу. От этого мне стало тяжело. Ту радость, испытываемую мной в участке, как водой смыло. Но времени на скорбь у нас не было. Я быстро пересказал Маяковскому то, что узнал в участке. Получилось, похоже, сумбурно и невнятно, но художник в итоге понял, как обстоят дела сейчас. — В общем, мне нужно доставить тебя в участок как свидетеля, и сделать вид, что мы не знакомы. — Проговорил я серьезным тоном. — Знаешь, Мистер Детектив, я сам своего рода актер. — Маяковский, будто бы не понимая всей серьезности ситуации, по-дурацки улыбнулся. — Так что справимся. Я подозрительно посмотрел на художника, вздохнул и начал рассказывать план дальнейших действий. Как только я закончил, мы приступили к делу. Пьеса «поймай-Маяковского-типа-не-знаешь-его-и-вчера-не-пялился-на-его-голый-торс» началась. Мы сели в машину. В низу живота загорелось нетерпение. Сейчас мне будто бы нужно было сдать экзамен, проверку на смелость, если безрассудство можно сравнить со смелостью. Нам буквально нужно обмануть всех. Я напрягся, часто задышал. Маяковский, заметив мое состояние, тихим, его привычным томным голосом сказал: — Не переживай, красавчик, у нас все получится, — и положил мне руку на плечо, немного сжав ладонь. И хихикнул. «Красавчик блять? Да как он…» — его слова отозвались у меня в голове, и я не нашел что ответить. «Боже, да что он творит? А я еще жаловался на Мистера Детектива… Нет, он просто надо мной издевается…» Но тут я задумался. «Похоже, ему больно. Очень больно от всего этого. И он пытается это скрыть за глупыми шутками и флиртом. Так, возможно, ему легче. Если это действительно помогает, я не против». Я нашел в себе силы лишь устало посмотреть на него и безысходно покачал головой. Наша легенда звучала так: Я поехал туда, где художник смог бы нарисовать очередное граффити. Я посетил несколько заброшек, мостов, и скейт-парков, но там было пусто. Местом «поимки» оказалась старая высокая бетонная стена около железной дороги, почти на окраине города. Там Маяковский ранее не бывал, людей в том месте почти никогда не было, за исключением бездомных и пьяниц, а значит, оно нам вполне подходило. Когда я встретил там Амана (господи, какая удача, за один день нашелся!), объяснил ему ситуацию, и он (не без труда, конечно же!) согласился поехать со мной в участок. Что качается телефона, то Маяковский оставил его в школе специально, как будто не берет его с собой, когда отправляется рисовать картины. Оставалось только надеяться, что все поверят этой совершенно тупой истории. Мы направились по маршруту в двух километрах от железной дороги, чтобы хоть как-то создать правдоподобность ситуации. — Господи, чем я вообще занимаюсь… — Тихо произнес я, пока городские пейзажи в окне сменяли друг друга. — Когда моя жизнь пошла под откос? — Когда в твоей жизни неожиданно появился я, — не без улыбки произнес Маяковский. Улыбка вышла виноватой, он явно переживал не меньше меня и, как мне на секунду показалось за меня. Я повернул голову: Аман смотрел в окно, облокотившись на руку и больше ничего не говорил. — Значит, если судьба существует, то это явно ее план. Я рад, что встретил тебя, — Я не понял, зачем сказал это. Маяковкий удивленно вскинул брови и уставился на меня, а затем слегка наклонил голову. В этот момент он был похож на котенка, этот жест показался мне милым. Я помотал головой, сосредотачиваясь на дороге, без каких либо пояснений моим словам. Но Амана это не устроило, и он спросил: — Я принес тебе проблемы, а ты говоришь, что рад нашей встрече? Я случайно могу посчитать это признанием в дружбе? — Он наигранно чувственно произнес это и, слегка поняв руки, сплел свои изящные пальцы в замок. — Можешь считать это признанием в любви, как поступишь? — я слегка ухмыльнулся, но в голове моей раздался громкий истерический смех. Маяковский еще более удивленно посмотрел на меня, опустил руки и не нашел, что ответить на мое заявление. Мне показалось, что его лицо еле-еле покраснело, и он опять уставился в окно. «Ты должен был бороться со злом, а не примкнуть к нему, идиот! Ладно, у тебя хотя бы получилось побороть его в этом раунде. Маяковский первый начал эту борьбу. Молодец, Адиль, но как долго ты собираешься продолжать это? Что ты будешь делать дальше?» Маяковский молчал. Дорога до участка показалась мне невероятно длинной. Прохожие, торговые центры, высокие здания — все это казалось мне незнакомым, я будто бы не ездил по этим местам каждый день. Солнце слепило глаза, заливало своими лучами дорогу, машины, деревья, но не приносило мне никакой радости. В душе у меня было мрачно. Наконец мы подъехали к участку. Как только я собрался выйти из машины, почувствовал, как меня резко схватили за запястье. Я уставился на Маяковского и выражением лица спросил, зачем тот меня остановил. Аман отстегнул ремень безопасности, наклонился ко мне и посмотрел в глаза. — Ты спросил, как я поступлю? — он говорил почти шепотом. Я не понял, что он имел ввиду, поэтому промолчал. — Я отвечу.