Сова и ворон

      Шёл босым Саша полюшком широким, за стеной с большим интересом дивовался нави, что на полях себя чувствовала, как дома. Потому, верно, что и было оное их домом. Ему, коль честно, всё в Рдзении было в диковину, и нечисть здесь другая, и люди, и язык (рдзенцы больше шипели, потому не всегда ему было легко речь их понимать). А хоть и отличались они от ростиславцев, а пашня такая же. Хотя не знал Саша, что такое должно в жизнях людей происходить, чтобы они пашню по иному вели. Он не присоединяется, не звали, но смотреть не запрещают. Девки, вон, из-за стен повыбегали на женихов посмотреть. И Саша за тем же. У оборотней не только девки могут на женихов смотреть.       Да к тому же, милый пашенку пахал. А он, как от нави отвернется, так и любуется. Дивно было видеть Рафаила, такого сильного и влиятельного мага, за простой человеческой работой. Хоть и знал Саша, как княжичи наравне с мужиками пахали, да княжич не маг-оборотень. Верфской способен это поле выжечь в щелчок пальцев (в любом случае, Саша ожидал, что он мог, поскольку сам так умел), а сам работает руками. В Ростиславии ворону казалось, что Рафаил совсем не рукастый, будто только и мог он, что девкам головы пудрить сладкими речами, красоваться, да колдовать. Как ему в хозяйстве мог пригодиться богатый ученик целителя? А тут вон как получается… В конёк в сохе не дорогой жеребец, а тёмный, самый простой, которых в Совине, верно больше, чем купцов.       А красив сова за работой: рубаху надел не шёлковую, вышитую камнями, что у девки на свадьбу, а холщовую, самую простую. Да только не упростило это вида Рафаила, а Сашин взгляд, и вовсе притягивает более. Из деревни он сам, не разжигали а нём страсти мужчины в шёлке. А и ремешок подпоясанный каков… Не думал Саша когда-то его увидеть более, потому как сам вышивал когда-то защитный знак на нём. Да тогда Рафаил его в проклятии обвинил, да божился сжечь оберег. А теперь вот, подпоясался, да ещё и на пашню. А ветерок игривый его белые кудёрки развевал, словно сам ворон его подгонял (хотя Саша соврёт, если скажет что не делает этого). Он сам бы хотел Рафаила волосы потрогать, да не при всех же. И выглядел он этим днём, как жениха своего Саша представлял, только не чернобровый, рдзенцы вообще все светлые. И потому ворон с ехидством на девок, семки щёлкающих, поглядывал.       Размолоденькай миленькай дружок, при деньгах, да при службе завидной, колду, целитель, холостой. да только им не достанется. Коль скажут, что приворожил, Саша не попытается даже отвертеться, пущай себе думают, что они несчастны будут от ворожбы, да только ему-то всяко лучше знать, любит его Рафаил, али нет. И пусть не глядел на него сова, да знал Саша, что не обязательно смотреть, чтобы видеть. А сам всё равно не скрывался, откровенно взгляды бросал заинтересованные. Его побоятся судить.       Сел Саша под кусточком, оставляя у него хлеба домашнего в дар полевику, хозяину здешнему. Знал он, что Рафаил и другие оборотни, которые работали на поле, сами подношение сделали, но он сам трав собрал здесь немало. Потому не мог уйти ворон, не поблагодарив хозяина щедрого. А сам продолжал любоваться на милого, думая о том, что стоило бы и подойти к нему, пока не сделали то девчонки раньше. Но думать мало, не знал Саша, как мог бы к тому Рафаил отнестись, потому не решался. Боязно ему было не от чужих мыслей и слов, а только от мыслей и слов возлюбленного. Ведь такими разными были они, выросли в разных условиях: Саша чуть ли не с младенчества в лес волшебный босой бегал, а Рафаил, что цветок в горшке, вырос за высокими стенами Совина.       Вот и закончил Рафаил пашенку, разогнул спину, да потянулся. Домой собираться станет, а там наденет снова свои шелка, да украшения, что девка, а Саше останется только вспоминать свои фантазии. Отдельно, верно, снова пойдут в город… Стыдиться Рафаил с ростиславцем водится. Да встать ворон не успел, как он на кусточек обернулся.       — Саш, будешь вороньё считать, без тебя уйду! — окликнул его сова, жестом к себе призывая. Сорвался он с места больно быстро для гордого ворона, да, что всё же важнее, сразу в объятия любимого упал.