006

Первая часть дня прошла без экспериментов, и все обрадовались этому. Поэтому все время ребята провели в комнате Донна. Они читали книгу, смеялись с разных имен и думали над смыслом стихов. Каждый раз 006 наблюдал за поведением и эмоциями 009: тот смеялся и изредка что-то говорил. Донн был счастлив видеть улыбку Саши, но он видел, что его парень чем-то озадачен, поэтому хотел предложить немного остаться у него, когда Энн уйдет. Его мысли прервал громкоговоритель, напоминавший про обед. Все разбежались по комнатам. После трапезы Донн сразу рассказал о планах Энн, и девочка решила не приходить вовсе. — Все равно у меня плановый медосмотр, — протянула она. — Хорошо, удачи, — они улыбнулись друг другу. Сзади к Донну подошел Саша и обвил шею парня своими руками. — О чем болтаете? — и демонстративно поцеловал его. — Болван, мы на камерах, — Энн заградила ребят с камеры. «Стоп, он, что, ревнует?» — пронеслось у Донна в мыслях. Но, вовремя вспомнив про план, с искренней улыбкой посмотрел на Сашу. — Сашенька, мы можем поговорить наедине? Тот без слов повел его в свою комнату, не обратив внимания на гневный взгляд Энн. Донн только и успел коротко попрощаться с подругой. Они вошли в комнату и сели на кровать друг напротив друга. — Ну, так… О чем ты хотел поговорить? — Саша потянулся в ключицам парня. Донн немного помолчал, подбирая слова. — Ты… ничего от меня не скрываешь? — Саша отдернул руку, будто ошпарил ее кипятком. Ничего не заметив, Донн продолжил: — Понимаешь, наши с тобой отношения отличаются от Энн. Ты мне можешь рассказать все, что у тебя на душе. Пойми, я хочу разделять с тобой все моменты: от счастливых до грустных. Пожалуйста, Сашенька, — он заглянул ему в глаза. — Поделись со мной, о чем ты сейчас думаешь, что тебя тревожит? — он перевел взгляд на обмотанные руки. Саша немного опешил от таких речей. Ему показалось, что он сделал что-то не то, может, странно себя повел недавно? «Неужели он заметил, что мне больно?» — эта мысль пугала его больше всего, — «Впредь надо вести себя еще аккуратней». — Донн, что ты такое говоришь? Я в порядке, — он потянулся рукой к его щеке и почувствовал на ней слезы. — Прости… Я не хотел плакать… — он начал вытирать их руками. — Но они не останавливаются, — слезы градом полились из его глаз. Он не рыдал взахлеб, не задыхался, а просто тихо плакал, вытирая их руками. Никто из них не понимал, как правильно успокаивать плачущего, потому что их никогда не успокаивали. Саша интуитивно прижал голову Донна к своей груди и как бы отгородил его от внешнего мира, прикрыв руками его плечи и голову. Ему стало страшно. Донн — самый спокойный из их компании — плачет на его плече. Они сидели вместе в этой неуютной белой комнате до тех пор, пока Донн не успокоился. Все это время Саша думал. Он точно знал причину слез парня. Они были не из-за грусти и печали, что находятся в таком месте, не из-за боли от экспериментов, а из-за Саши, из-за того, что он всю свою боль скрывает от Донна, лжет, что все хорошо, и пытается справится со всем один. «Прости…прости меня, Донн», — с сожалением подумал он. Осознавая свой эгоизм, он прижал Донна сильней к себе и дождался, пока тот успокоится. — Донн, прости меня за мой эгоизм. Я хотел, чтобы мы с тобой были счастливы, чтобы я не докучал тебя своими проблемами. Теперь я понимаю, что этим причинял тебе боль. Я не стану больше убегать. Если мне будет больно, я не стану это скрывать, я откроюсь и доверюсь тебе полностью, — на одном дыхании выпалил 009. — Ты… — Донн замер от услышанного, — Сашенька, я всегда буду рядом, когда тебе будет тяжело… — Но… — перебил 009, — Я понимаю, что тем самым не смогу, возможно, сделать тебя счастливым. — Знаю. — Не смогу принести столько радости, — темпер его голоса рос. — Знаю. Саша не выдержал и кинулся на плечи Донну. Впервые он почувствовал себя в безопасности. — Могу я развязать бинты? — шепотом спросил 006. — Да, — ответил тот, понимая, что у него нет иного выбора, как рассказать все. Донн медленно и аккуратно начал разбинтовывать тонкие руки любимого. Слой бинтов был настолько толстым, что он заметил красные следы на них только ближе к концу. Начиная с кровопотеков, он ускорился. Было видно, как он занервничал: его руки задрожали, а дыхание ускорилось. Видеть свои раны он привык, но смотреть на окровавленные порезы любимого далось ему с трудом. Все это время Саша сидел неподвижно, вытянув руки перед собой, наблюдая за реакцией. Перед 006 предстали две руки в порезах от кисти до локтя: одна длинная полоса вдоль, несколько поперек. У 006 появилось чувство, будто земля ушла из-под ног, а воздух закончился. Будто он находился в глухой невесомости, а не сидел перед Сашей. Также, ничего не чувствуя, находясь будто в прострации, он спросил: — Когда? Он не замечал виноватого выражения лица Саши, его тона голоса и движений. Он лишь мог получать информацию. — Вчера ночью. — Почему? — неожиданно им завладела злость. Его взбесило, что ему приходится вытягивать информацию. Почему он просто не может все рассказать?! Ярость нарастала все сильней и сильней с каждой секундой. Донну не хотелось сдерживаться, он хотел выплеснуть всю агрессию на 009. Закричать на него, толкнуть или даже ударить. Все это отобразилось в его глазах. Он оторвал взгляд от рук и посмотрел на Сашу. Тот, будто прочитав его мысли, резко встал. — Дай мне объяснить, — в его глазах не было страха или злости, но и спокойствия тоже не отображалось. Они помолчали секунды три. Напряженная тишина удушала обоих. — Это правда, что мне было больно, когда ты взял меня, но приятные чувства затмили боль так, что я даже практически не чувствовал ее и не заметил крови на простынке. «Ложь», — пронеслось в голове у Донна. — Про наволочку, я думал, ты знаешь. У меня травматическое повреждение грудной клетки, из-за этого я периодически кашляю кровью. Но это скоро должно пройти, — он прекратил свой монолог, надеясь, что Донн что-то ответит, но он молчал. — Когда ты уснул вчера, — продолжил Саша, — Я ушел к себе и прихватил чистую рубашку. Мне казалось, что меня стошнит прямо на месте. Голова кружилась, а внутри будто все перевернулось. Во мне проснулось дикое отвращение. Но ни к тебе, не подумай, а к себе. Я подумал, что совратил тебя, ведь это я все первый начал, я испортил тебя, заставил испытывать такие чувства. Прости меня, прости меня за такие мысли, Донн, — он начал говорить быстрее, переживая те же эмоции, что и в тот вечер, — Я больше не мог терпеть это отвращение, и, чтобы хоть как-то заглушить его, пускай временно, я резал себя украденным лезвием, — его глаза стали больше, а голос громче. — В этом я находил умиротворение и спокойствие, понимаешь?! Физическая боль заглушала моральную, и я больше не чувствовал отвращения, я чувствовал только внутреннюю пустоту. Я забывал об этом мерзком чувстве на время. Но спустя несколько часов оно возвращалось, — его выражение лица сменилось, из его глаз полились слезы. — Я сбился со счета сколько раз просил сопровождающего водить меня в госпиталь только за одну ночь! Больше десяти точно! — не выдержав взгляда Донна, который все это время молча слушал с неживыми глазами, он закрыл лицо руками. — Прости меня, прошу, прости. Я больше не буду так… — он упал на пол. — «Я слишком сильно боюсь тебя потерять. Только не уходи», — последние фразы он произнес лишь в голове, — «Это конец. Мне так страшно, что я чувствую, как этот страх меня сейчас задушит, и я упаду без сознания. Нет…нет! Только не при нем, я не вынесу, если он увидит это. Надо уйти», — он оторвал свои руки от мокрых огромных от страха глаз и, не глядя на Донна, собрался встать с пола и убежать прочь. Но в это же мгновение он почувствовал, как что-то теплое оказалось у него на голове — это была ладонь Донна. Он обнял его сзади и начал легонько покачивать из стороны в сторону, как маленького ребенка. — «Кто глубже мог, чем я, любовь копнуть,
 пусть в ней пытает сокровенну суть;
 а я не докопался
 до жилы этой, как ни углублялся
 в рудник любви, — там клада нет отнюдь», — он медленно цитировал стих шепотом в ухо Саши. Тот вздрогнул и повернулся лицом к Донну, но 006 продолжил: — «Так все мечтают вечное блаженство
 сыскать в любви, но вместо пышных грез
 находят счастья с воробьиный нос. Ужели впрямь платить необходимо
 всей жизнию своей — за тень от дыма?» Глаза Саши снова намокли: «Донн… Да ты же неугасаемый свет. Иногда ты сияешь так ярко, что приходится отводить взгляд. Но все же, могу ли я оставаться с тобой?» — лицо его разгладилось, и появилась легкая улыбка. Он почувствовал облегчение и только тогда осознал, как этот разговор его внутренне истощил. Донн сел на пол рядом с ним и обнял его дрожащее тело. Они просидели молча тридцать минут. Их не интересовал внешний мир, в их собственном существовали только они, и им не нужно было больше никого. В тот момент они осознали, как важны друг для друга. Казалось, они вечность могли сидеть так, если бы не громкоговоритель, напоминавший про отбой. Только тогда они заметили, что пропустили ужин. Ребята очень удивились, что никто их не позвал в столовую, и медленно, неохотно оторвались друг от друга. — Ты пойдешь к себе? — протяжно прошептал 009. — Я могу остаться? — с радостью в глазах спросил 006. — Можешь, если хочешь, — Саша притянул парня к себе и положил его голову себе на грудь, а сам лег на пол. Донн слышал биение сердца возлюбленного. Оно его успокаивало. Он не понимал, как все эти серые бессмысленные годы он жил без этого звука? Какой смысл он вкладывал в свою жизнь? Раньше он не мог ответить на эти вопросы, 006 не видел смысла в своем существовании. Его не интересовали философские вопросы на тему человеческого бытия. Однако теперь жизнь Саши стала важней его собственной. Она дала возможность осознать значимость своей жизни в этом мире, ее ценность. Его забытые временем чувства будто снова пробудись и окрепли. Лежа на холодном полу в экспериментальном лагере и слушая ритмичный стук сердца Александра, Донн понял, что он сумел достичь, понять и испытать счастье, данное человеку. Если бы парня попросили описать, насколько он благодарен Саше, то у него бы не вышло, потому что это заняло бы ни день и ни два. Простого «спасибо» он не смеет говорить тому, кто, сам того не осознавая, нашел смысл жизни практически совершеннолетнего человека. Впредь он не позволит мерзким рукам дотрагиваться до Саши и ставить над ним опыты. Он не позволит делать так, чтобы парень страдал. Больше никогда. Он поднялся и посмотрел на того, о ком думал сейчас столько времени. Наполненные жизненной энергией глаза 009 в этот момент казались ему еще красивее и притягательней, чем когда-либо. Он, как несколько лет назад, поднял челку и сказал Саше закрыть глаза. 009 послушался и улыбнулся, вспомнив, как в свое время сделал так же. Сначала Донн медленно прикоснулся губами к щеке парня, практически не дыша, затем к губам. У Саши полились слезы из закрытых глаз. Он обвил руками Донна. Они оторвались друг от друга. Лишь тяжелое дыхание ребят давало им понять, что они находятся в реальности. Саша опустил голову и указал взглядом на свои ключицы. Он знал, что это слабое место Донна. Тот потянулся к шее любимого, а затем начал немного прикусывать сами ключицы. Из Сашиного рта вместе с выдохом вышло нечто подобное на стон. Но это было настолько тихо, что Донн ничего не заметил. 009 положил руки на спину парня под рубашку и начал слегка поглаживать. Он чувствовал жар, исходящий от кожи, и его мурашки. Тем временем свободная рука Донна тянулась все ближе и ближе к шее парня, но только через рубашку, попутно ее снимая. Окончательно сняв ее, Саша присел и сделал тоже самое с Донном. В воздухе повисло напряжение, и ребята начали терять контроль. Они положили одну руку на плечо друг друга, а второй — уже показывали свои скрытые желания и выплескивали их наружу, касаясь друг друга там, дабы ощутить любовь друг друга. Их влажные зацелованные губы то сплетались, то рассоединялись. Не было сил больше терпеть. И тут же, на теплых телах, они снова это почувствовали. Запыхавшийся Донн поцеловал немного опухшими губами макушку Саши. Оба устали. Они переместились на маленькую кровать, в которой лежали, прижавшись друг к другу. Ни у кого не возникло чувства беспокойства, отвращения или посткоитальной дисфории*. ————— Посткоитальная дисфория — это состояние общей угнетенности, апатии, пониженного настроения после полового акта. ————— Они немного полежали в тишине и подождали, пока их дыхания восстановятся. — Сашенька… — начал Донн. — Как ты понял, что я себя плохо чувствую? — тот перебил его. Он сказал это, не поднимая голову, задумчиво и устало. — Когда 004 искала себе имя в книге, я видел, что ты улыбаешься насильно. Мне хотелось тогда хоть что-то сказать, чтобы отвлечь тебя от угнетающих мыслей. — У тебя это вышло, спасибо. Не знаю, чтобы я делал без тебя, — он потянулся, чтобы поцеловать Донна. — Сколько тебе осталось? — он серьезно взглянул на 009. 009 потупил глаза на потолок. — По словам врачей, девять лет, — ему было страшно узнавать дату любимого. Он ждал, пока тот скажет ее сам. Но 006 молчал, поэтому Саше пришлось задать этот вопрос. — Ну, а тебе? — стараясь не выдавать дрожь в голосе, произнес 009. Его лицо все также было поднято кверху, только глаза были направлены на Донна. Из-за постоянно растущего напряжения он забыл, как дышать. — Шесть. «Только не это», — пронеслось в мыслях у Александра, — А…хах… — он не знал, как реагировать. Его сердце словно замерло на секунду, а, казалось, на целую вечность. Его начало заметно трясти из-за напряжения в мышцах и хаоса в голове. Хорошо, что он лежал, иначе точно бы упал из-за начавшихся судорог. Донн заметил поведение Саши и, глубоко дыша, начал его успокаивать. Ему тоже было нелегко. Он прижал его к себе, говоря: — Все хорошо, хорошо… Главное это сейчас. Мы вместе. Успокойся, — он повторил это несколько раз. Саша обнял его дрожащими руками. Он не мог поверить, что ему придется прожить несколько лет без него. Нет. Они не смеют отбирать у него единственный луч света в этом умирающем месте. Только не его. — Сашенька? — его мысли прервал Донн, — О чем ты думаешь? Скажи, — этими словами он пытался как бы залезть в душу парня. — В среде ученых преобладает убеждение, будто наука не имеет своей собственной специфической системы ценностей, — не отдаляясь даже на миллиметр от парня, начал Саша, — Но это как раз, на мой взгляд, не исключает, а, наоборот, предполагает, что этика должна выработать определенные моральные нормы, которыми могли бы руководствоваться исследователи в ходе своей работы. Ты понимаешь? Над нами здесь просто издеваются. Наука — это не только новое знание. Это область приложения коллективных усилий, область сомнений и ценностных оценок, область социальных пристрастий, короче, — он начал сильнее жестикулировать, — Всего, чем наполнена любая человеческая деятельность. А значит, и ей, науке, принадлежит не последнее место в формировании того комплекса общечеловеческих ценностей, из которых складывается понятие «гуманизм». Работа учёного должна в конечном счёте приводить к изменению мира в интересах человека, а не вредить ему, — сказал он, будто бы внутренне прислушивался к себе. — Да, Саша, ты прав. Я думаю точно так же, — он взглянул ему в глаза. Донн видел, что его собеседник сейчас так далеко от него, что неизвестно, вернётся он в эту комнату или нет. Молчание было столь продолжительным, что парень незаметно для себя погрузился в свои мысли. Он обдумывал сказанное Сашей: «Он безусловно прав. Негуманность этих «недолюдей» ни к чему хорошему не приведет». — Мы должны сбежать, — резко произнес Саша. — Что? — как бы не веря своим ушам, спросил Донн. Его сознание потихоньку начало возвращаться в реальность. — Давай убежим отсюда? — Саша повернулся к нему с расширенными глазами. Это было похоже не на вопрос, а, скорее, на утверждение. Донн, понимая всю абсурдность ситуации, хотел сказать, что это невозможно. Однако не смог. Ему не хватило мужества сказать ему это в лицо и разбить надежды парня. — Да…давай, — сказал он тихо, но добавил немного энтузиазма в свою речь. — Я знал, что ты так скажешь! — радостный Саша обнял его. Теперь на его лице не отображалось страха и сумасшествия в дополнении с дрожащим голосом, Донн видел на нем лишь лучезарную и спокойную улыбку. На такой позитивной ноте они легли спать. Все-таки на дворе стояла ночь. Казалось, ребята уже обсудили все на свете, и им осталось лишь сбежать из лагеря «пыток» и начать жизнь с чистого листа.