К бывшим не возвращаются?

Still I have so many questions

How do you stay so strong?

How did you hide it all for so long?

      В принципе, неделя проходит спокойно, но скучно. Без учеников и возможности играть делать было решительно нечего, кроме как валяться на диване, поедая еду из контейнеров, и залипать в старые фильмы. К тому же, всю неделю лил дождь, принеся с собой похолодание, что ни разу не мотивировало выходить из квартиры, а вгоняло в какую-то тоску. Не выходи из комнаты, не совершай ошибку. Осенняя хандра во всей красе.       Погода ли являлась причиной перманентной грусти, или всё же что-то другое, Антон совершенно не хотел разбираться. Ну хуёвое настроение и хуёвое, чё тут рефлексировать. Совсем скоро его вынужденный отпуск закончится, и он вернётся в прежний ритм жизни, а значит, что времени и поводов для печали не найдётся в таком количестве.       На самом деле не всё так плохо, как могло бы показаться. Привыкнуть к бытовой жизни, имея в наличии лишь одну рабочую руку, не так сложно, как подумалось с начала. Конечно, что-то нарезать или помыть посуду оставалось по прежнему непреодолимым квестом, но Антон вполне справлялся с уборкой и стиркой. Кстати, в стиральной машине неожиданно был обнаружен тот самый галстук, про который Антон уже успел благополучно забыть. Удивительно, но кровавые пятна почти не оставили следов, кроме тусклых разводов в некоторых местах. Почему-то очень хотелось вернуть вещи первоначальный облик, стереть с неё целиком все намёки, вернуть родной блеск и оставить себе в надежде, что Арс не спросит о судьбе галстука. Подобная сентиментальность не предвещала ничего хорошего и раздражала, но справиться со щемящим чувством где-то глубоко внутри, которое возникало при виде этого галстука, было невозможно.       А вот что выбешивало по-настоящему — невозможность нормально подрочить. Сны порнографического содержания посещали его сознание чуть ли не каждую ночь, причём с Арсением в главной роли. Антон смирился со своим сексуальным желанием к бывшему, о чём подсознание напоминало с завидной регулярностью, он был бы и рад от души подрочить и наконец успокоиться, но жизнь и тут подложила ему свинью. С того вечера они больше не общались, и Антон пытался убедить себя, что так даже к лучшему, но глубоко в душе ждал уведомления о входящем сообщении. Зачем только полез к нему, знал же, чем всё может закончиться. Импульсивное желание поцеловать Арса совершенно не имело хоть каких-либо логических причин, кроме сиюминутного «хочется». Ещё была небольшая надежда, что после этого перестанет хотеться всего остального, что можно сделать с Арсением наедине, но ситуация лишь усугубилась. За годы без секса он привык к «ручной работе», но кто же знал, что этот скилл нужно было развивать для обеих рук. Как оказалось, левая совершенно не приспособлена к такого рода манипуляциям и быстро уставала. Антон честно пытался, но вместо оргазма получалось лишь ноющее запястье и натёртый член. Блядство. К концу недели он был готов уже трахнуть подушку. Матрас, матрас, ну дай хоть раз. Решив не зарабатывать мозоли на половом органе, он заебался стоять под холодным душем и думать о всяких мерзостях, лишь бы мысли об Арсении, который раскладывает его на всех горизонтальных поверхностях, перестали терзать сознание.       Антон скучал. Очень не хватало сообщений, наполненных искренним интересом, а ещё пожеланий спокойной ночи и хорошего дня, что писались с нежностью и трепетом. Потребность написать Арсению самостоятельно к выходным стала практически осязаемой, и Антон уже устал находить причины, почему нет. Когда аргументы вроде «он обижен», «я обижен» и «не буду навязываться» перестали хоть как-то влиять на принятие решения, то остался один останавливающий фактор — а что, собственно, писать? Спросить, как дела? Максимально тупо. Предложить поговорить? Не получается у них словами через рот. Позвать к себе на потрахаться и занять рот чем-то другим? Вариант соблазнительный, но это сейчас за него говорит бьющая в голову сперма, а не здравый смысл.       Очень хочется убедить себя, что чувства к Арсению ограничиваются банальным сексуальным желанием, но реальное положение дел говорит о другом. Даже с учётом недотраха, Арса хочется не только себе в постель, но и в повседневность. И это пугает. Вероятность влезть в то же дерьмо стремится к стопроцентной, если Антон всё же поддастся своим желаниям. А ведь Позов предупреждал, и в данном случае он наверняка останется один на один с полем граблей, которые будут бить по лбу ещё больнее, чем раньше.       А вот что насчёт чувств самого Арсения? Судя по отдаче и напористости, продемонстрированной в коридоре, тот тоже определённо не против перенести взаимодействие с Антоном в горизонтальную плоскость. Кроме того, в памяти ещё свежи воспоминания о взглядах в машине, беспокойстве за него и пакет апельсинов, которые вызывают в груди щемящую нежность и смущение, что о нём так заботятся. Говорит ли всё это о симпатии? Определённо да, но ведь это же Арсений, и в дебрях его логических цепочек чёрт ногу сломит.       Арсений. Тут, конечно, всё сложно. Их неоднозначный разговор мог бы вылиться в нормальный, где Антон обязательно задал бы интересующие его вопросы. Что происходит между ними? Что чувствует Арс? И обязательно нужно поговорить об их нелепом расставании, действительно ли Арсений это сделал из добрых побуждений и на самом деле любил его? Правда ли пожалел и раскаивается? Антон правда попытался вывести Арса на разговор, тем более тот сам начал говорить об их прошлом, но потом даже не глянул в глаза, не сказал ничего, что так хотелось услышать.       Антон ведь простил. Давно простил. А простил ли Арсений сам себя?

* * *

      Антон никогда бы не предположил, что будет когда-то с нетерпением ждать понедельника, потому что пора снимать швы. Если честно, то он устал ничего не делать, поэтому к дежурному хирургу он едет в приподнятом настроении, набирая Диму с предложением посидеть и отметить его исцеление парой бокалов светлого нефильтрованного в каком-нибудь баре. Позов конечно, что-то там ворчал насчёт сомнительного решения о распитии спиртных напитков по понедельникам, но в бар прибыл ни на минуту не задержавшись.       — Поздравляю с возвращением в строй физически полноценных людей! — улыбаясь говорит он, поднимая запотевший бокал с пивом.       — Спасибо, Поз. Я сам рад пиздец как. Непривычно, конечно, снова пользоваться правой рукой.       — Чё хирург-то сказал, всё в порядке?       — Да, отлично даже, — говорит Антон, демонстрируя розовые шрамы на ладони. — Со временем посветлеют. Безымянный только херово гнётся, это из-за повреждённого сухожилия, но врач сказал, что со временем будет лучше.       — Ну и славненько. Твоё здоровье!       Звон их бокалов друг об друга звучит ещё не единожды, тем более, что искать поводы для тостов в такой атмосфере не составляет труда. Антон наконец не ощущает всепоглощающей тоски, что утомила его за неделю, он всецело поглощён общением с другом. На самом деле жутко не хватало лёгких разговоров и мимолётных шуток. Может, он скучал всё это время не по Арсению, а по простому дружескому общению? Хотя, при мысли об Арсе становится немного тревожно из-за неизвестности, что теперь только она и осталась между ними. Но пустые бокалы сменяются вновь наполненными, и сейчас совершенно не время для подобных переживаний.       Уже позже, когда в теле уже была знакомая легкость, вызванная алкоголем, но голова на удивление оставалась ясной, они выходят на улицу покурить рядом с баром. Поджечь сигарету получается не с первого раза, зажигалка барахлит, ну или Антон не попал в первый раз по колесику, неважно. Важно лишь, что сейчас так хорошо, достигнута та самая степень опьянения, когда тело расслаблено, а сознание свободно от тревог, но язык за зубами держать не представляется необходимым, и его тянет на душеизлияния.       — Поз? — произносит он, разглядывая тлеющую сигарету прямо перед лицом.       — А?       — Было у тебя такое, что вот ты хочешь чего-то… прям пиздец как хочешь, но понимаешь, что потом будет только хуже… что в будущем возможно это всё выйдет боком, — затягиваясь, Антон поворачивается к Диме, пытаясь разглядеть в сумерках выражение его лица, но тот лишь задумчиво смотрит вдаль. — Что бы ты делал?       — Ты про вот это что ли? — отвечает он, приподнимая сигарету, и указывает на неё взглядом.       — Допустим.       А что, так даже интригующе. Конечно же, первым вопросом Антон подразумевал Арсения, но Дима, как лицо заинтересованное, является предвзятым по отношению к нему.       — Если надумал бросать — бросай. Правда, ну его в пизду, только себя гробить, — Дима выпускает изо рта сизый дым и сразу же делает ещё одну затяжку.       Как же он прав. И насчёт табака, и насчёт Арсения, мать его, Попова. Антон лишь хмыкает, усмехаясь, ведь какое же это притянутое за уши сравнение — пагубной привычки и живого человека.       — Но, — продолжает он, — иногда только это и спасает. Дело ведь не в никотине, важен сам ритуал. Ну знаешь, достать из пачки, щёлкнуть зажигалкой, втянуть дым, струсить пепел. Хоть я и врач, хоть я и осознаю все возможные последствия, но всё равно продолжаю.       — Это зависимость, Дим.       — Я и не отрицаю. Просто нет стимула бросить.       — Я ведь пробовал бросать. Не получилось, — сигарета дотлевает до самого фильтра и отправляется в мусорку. Заходить обратно нет никакого желания, на улице так хорошо, что рука сама тянется к пачке за новой сигаретой.       — Может, перейти на электронки? Говорят, не так вредно.       — И это пробовал, отстой. То, с чем тебе хорошо, может тебя убить. Какая ирония, — нервный смешок и очередная затяжка.       — Жизнь вообще несправедливая штука, Шаст.       О да, Дим. Несправедливая, но рано или поздно всё расставит по своим местам. И, видимо, в их с Арсом истории пока ещё далеко не точка, потому что всё идёт наперекосяк.       — То есть ты выбираешь… наслаждаться жизнью здесь и сейчас, забив на последствия?       — Получается, так. Да, это наверное опрометчиво и безответственно. Но, как там говорил Воланд? Штука не в том, что человек смертен, а в том, что он внезапно смертен. Кто знает, может мне завтра кирпич на голову упадет.       Интересно. Может, и правда он слишком сильно парится об Арсении? Может, в их взаимной симпатии нет ничего плохого? Это ж не значит, что если они все же сойдутся снова, то Арс снова куда-то умотает. Но ведь и нельзя целиком отбрасывать такую вероятность развития событий, потому что Антон совершенно точно не вывезет второй раз. Уедет или в дурку, или в монастырь.       — Как думаешь, а почему некоторые люди, которые завязали, снова возвращаются к этому?       — Не знаю… Кто-то срывается из-за стресса, а кто-то и не бросал вовсе — знаешь, втихаря, прячась от самого себя даже, затягивается по одной в день и типа всё в порядке.       — Да, — тихий смех. — Я именно так и делал. Но это ебучий самообман.       — Именно. Поэтому я вот стою и продолжаю курить, и не ебу мозг сам себе по этому поводу.       — Я тоже, Дим, я тоже…       Тишина повисла между ними, но она такая уютная и правильная, что даже не хочется нарушать её своими вопросами, которые вроде бы про курение, но на самом деле нет. Конечно, это всё полная дичь, и Антон уверен, что скажи он Димке про Арса, то ответы были бы совершенно другими. Одна часть его хочет услышать подтверждение мыслям о том, что было бы неплохо попробовать, а другая, что видимо отвечает за здравый смысл, хочет услышать просьбы не влезать во всё это. Отвратительное ощущение, когда сам не понимаешь, чего хочешь.       — Шаст?       — М?       — Мы ведь не про курение говорили?       Сердце падает в пятки, как будто Дима уличил его в чём-то, что выходит за грани его понятий о морали и нравственности. Это точно, проницательности его другу не занимать. Интересно только, как давно он понял.       Антон в ответ лишь кивает и на нервах начинает крутить кольца.       — Что-то опять про…       — Да, — почему-то не хочется, чтобы он озвучивал свою правильную догадку.       — Тох, — Дима поворачивается и смотрит теперь прямо в глаза, мягко так, ласково. — Поговорите вы уже нормально, а?       — Если бы всё было так просто, — с горечью отвечает Антон.       — А чё усложнять? Встретьтесь там, обсудите, я же вижу, как тебя кроет. Потрахайтесь наконец, ну я не знаю, как у вас, геюг, принято такие проблемы решать.       От шока даже слова не складываются в предложения. Дима сейчас что сказал? Он типа не собирается отговаривать и внушать, что Арсений — это плохо? Наверное, со стороны Антон сейчас выглядит забавно — выпученные в удивлении глаза и рот, что беззвучно открывается и закрывается, как у аквариумной рыбки.       — Ну что? Я заебался тебя уговаривать не лезть в дерьмо. Но если уж ты такой целеустремлённый и чувствуешь себя хорошо только в этом дерьме, я принимаю это. И я твой друг, поэтому не собираюсь бросать тебя одного, — он улыбается, и его голос звучит спокойно, без упрёка, и на душе становится радостнее.       — Поз, спасибо. Это, правда, очень важно слышать от тебя, — голос лишь немного дрогнул.       — Да ладно тебе. Ну так, что там у вас?       — Пойдём прогуляемся через парк, а? Как раз расскажу.       — Погнали, ща только отлить заскочу.

* * *

      Разговор с Димой не избавляет его душу от всех стенаний, а сознание от сомнений, но, во всяком случае, их стало гораздо меньше. Самое главное — друг его поддерживает, а со всем остальным можно справиться. То, что Дима давал советы насчёт Арсения, стало вторым удивлением за их встречу. Внезапно для Антона, Поз не кидался едкими замечаниями, не плевался ядом в сторону Арса, не закатывал глаза и даже пожелал удачи в этом деле.       Возможно, в состоянии алкогольного опьянения Антон напридумывал себе гораздо больше, чем есть на самом деле, и к концу прогулки уже был готов ехать прямо к Арсению и объясняться. Его не заботил тот факт, что он не знает адреса, благо Дима не растерял остатки здравомыслия и таки доставил Антона домой. На утро провалов в памяти не обнаружилось, и Антон чётко помнил каждую фразу их продолжительного разговора, но запал его определённо поутих.       Антон рассказал Позу об их встрече в ресторане, потом о переписке, пакете апельсинов и поцелуе в коридоре. Наконец он мог это сделать, не опасаясь нарваться на осуждающий взгляд друга. Дима ожидаемо сказал, что они оба влюблённые идиоты, что ходят вокруг да около, и посоветовал всё же нормально поговорить с Арсом. Без пассивной агрессии и обвинений. Совет хороший, отличный даже, Антон с удовольствием поговорил бы с Арсением, но вот проблема остается прежней.       Арсений не пишет. И Антон не пишет. Потому что не знает, что писать. Слава богу, сейчас нет мыслей, чтобы сразу же первым сообщением предложить переспать, на этом сказывается наличие функционирующей правой руки и отсутствие перманентного возбуждения.       Кстати, теперь и времени особо нет, чтобы постоянно переваривать в голове мысли об Арсении. Весь вторник был посвящен игре на синтезаторе, и Антон даже не заметил, как пролетел весь день. Как же здорово снова играть хоть что-то разнообразнее «Кузнечика». Пальцы мастерски бегут по клавишам, а в душе разливается по-детски искренний восторг, что снова он может превращать набор нот в складные мелодии. Конечно, иногда безымянный палец давал о себе знать и он фальшивил в особо трудных местах, нажимая не на ту клавишу, но это было не критично. Получив подтверждение от самого себя, что мастерство не пропьёшь и скилл не заржавел за неделю с хвостиком, уже на среду он назначил уроки, а на субботу договорился с менеджером о выступлении в ресторане.       Будние дни прошли ровно и быстро, учитывая занятия, да и ученики, большинство из которых дети, были рады вновь заниматься музыкой со своим преподавателем. Антон, в свою очередь, подошёл к урокам с максимальной ответственностью, у него будто открылось второе дыхание, и он радовался успехам учеников, как собственным. Но настоящее предвкушение вызывало выступление в ресторане, там он действительно может расслабиться и просто играть, не отвлекаясь на разъяснения и исправления ошибок. Почему-то хотелось блистать, чтобы пафосная публика хотя бы на минуту обратила внимание на пианиста, а не просто была занята едой, как это обычно происходило. Ему совершенно точно нужен был такой вынужденный отпуск, чтобы ворваться в работу с таким рвением и самоотдачей.       Пребывая в отличном настроении, Антон буквально порхал по квартире, собираясь в ресторан. Даже не пожалел времени на нормальную укладку, чтобы чёлка не торчала во все стороны, а аккуратными кудрями ложилась на лоб. Костюм выглажен и собран в кофр, туфли остались в раздевалке ресторана, только вот бабочка как будто испарилась. Он совершенно не может вспомнить, куда он её мог швырнуть, когда на стрессе сбегал от Арсения через чёрный ход. Смирившись, что он сегодня получит нагоняй от менеджера за отсутствие бабочки, потому что в их ресторане всё должно быть идеально, в том числе стрелки на брюках пианиста, не говоря уже об отсутствующей детали образа, Антону на глаза попадается тот самый галстук, что уже несколько дней сушится на балконе.       Антон придирчиво осматривает ткань на предмет пятен, и не обнаруживает ничего критичного, кроме небольшого, практически незаметного, развода в нижней части галстука. Конечно, он стирал его раза три, последний — с пятновыводителем для деликатных тканей, так что галстук выглядит как новый, особенно, если не знать, что с ним приключилось. Особо не рассчитывая на этот вариант, он кидает галстук в рюкзак, убеждая себя, что только примерит и ничего более.       Уже в раздевалке ресторана Антон чувствует себя абсолютной влюбленной нищенкой, что натягивает на себя вещь, которая принадлежит объекту её воздыханий, просто чтобы почувствовать себя ближе к нему. Он завязывает классический виндзор, ничего сверхъестественного, и осматривает себя в зеркале. Безусловно, галстук отлично подходит под его чёрный костюм с белой рубашкой, такая яркая деталь в образе, но всё же не так хорошо, как он смотрелся на Арсе. Конечно, весь секрет в цвете глаз, такая маленькая деталь, но именно из-за неё образ Антона не доведён до совершенства. Проскакивает шальная мысль купить себе цветные синие линзы, но сразу же отметается Антоном как идиотская и смахивающая на сумасшествие.       Пальцы скользят по ткани галстука, и Антон лишь глупо улыбается своему отражению. Мысль о том, что он сейчас носит то, что носил Арс, согревает, и он уверен, что сегодня получится отыграть свою часть как никогда лучше.       Антон выходит на сцену с гордо поднятой головой, не глядя в зал садится за рояль, закрывает глаза и просто отдаётся музыке. Он так долго ждал, ему так не хватало этой атмосферы творчества, что сейчас он выкладывается на все сто и даже немного больше. В коротких перерывах между композициями он разминает пальцы, слушая редкие аплодисменты, улыбается и вновь играет. Сейчас Антон уверен, что гости всё же обращают внимание на него, изредка прерывая разговоры, чтобы послушать живую музыку, но вряд ли он догадывается, что за вторым от сцены столиком сидит владелец того самого галстука и ловит каждую ноту, каждый аккорд, наслаждаясь его игрой. Он терпеливо ждёт, пока Антон закончит свое выступление, чтобы потом подойти к сцене.       Кажется, это понемногу становится нормальным — открывать глаза и видеть Арсения. Чувство дежавю щекочет нервы, но сейчас ситуация намного спокойнее: Арс смотрит мягко, улыбаясь, а Антон почти не удивлен такой встречей. Галстук как будто начинает гореть и сдавливать шею под заинтересованным взглядом Арсения, хочется содрать его с себя, но поздно. Уже спалился, уже покраснел, уже смотрит смущённо в пол, но улыбка с лица никуда не делась.       — Антон? — шёпотом.       — Арс…