Сорочка

У младенца были длинные, светлые ресницы. Малина даже не знал, что у детей могут быть такие ресницы. Что они у них вообще есть. Пушок русых волос на головке. Пухлые щеки. Большие, тёмно-голубые глаза... Ещё потемнеют. Насупленные брови. Плотно сжатые крохотные кулачки. Маленький рот... Знакомый такой рот... Он ошалело уставился на Кису. Это был её рот. И нос, наверное, тоже её... Или его?.. Киса смотрела на него, а не на младенца. Не отрываясь. У неё были такие... Чумные, горячие глаза. И она тоже была чумной, горячей. Хотелось в ы л и з а т ь языком каждый сантиметр кожи. (Вылизать е ё.) Меньше его головы на две, без каблуков и до плеча недотягивала. В широком, просторном халате, который прятал всё и ничего не показывал. С глазами. И этим абсолютно идентичным, будто скопированным, маленьким ртом. К тому же — капризно надутым. Сходство перевалило за сто процентов. — Кисуль, — хрипло позвал Малина, чувствуя, как пересохло горло, сжало спазмом. Устыдился даже этого нервного слова, ошпарился кипятком, — кисуль, я на те ещё раз женюсь. Или два?.. Она посмотрела на него так, будто не знала, что ей делать: смеяться или плакать. А оттого как всегда — скомпоновала.