Танцы на крыше

- Как тебя угораздило оказаться в лифте? – высокая девушка в лиловом пальто вопросительно посмотрела на Харуна. – Я чуть кирпичей не наложила. Харун усмехнулся и стряхнул пепел с сигареты. Дениз верна себе – что со склонностью к авантюрам, что с пристрастием к грубоватым выражениям. - Что такое? Теряешь хватку? - Если кто и теряет хватку, так это ты, - не осталась в долгу она. – Ножки побоялся натрудить и спуститься по лестнице? - Угу. - Кстати, зачем ты изменил план? Когда мы втроем обсуждали, что будем делать на случай, если тебя обнаружат – Аслан, ты и я – Аслан сказал, что у тебя девушка в Мидьяте и Рейян ее… сестра, да? И чтобы я даже не думала разыгрывать романтику. Чего тебя вдруг понесло? Это был вопрос, который Харун ждал и на который отвечать не собирался. - Так получилось. Спасибо, что подыграла. - Окей, так и вправду получилось убедительней. Но что-то ты мне недоговариваешь. Харун, тебе не кажется, что это нечестно? Сообщники должны все делать сообща. Ты сам настаивал на этом. - Дениз, ты совершенно права. Я поступил опрометчиво, начав самодеятельность и не предупредив тебя. Рад, что мы оба смогли вырулить, и нам даже поверили… отчасти. - Ну ты и врун! И подхалим в придачу! - Но это же чистейшая правда, - чистосердечно улыбнулся Харун. - Ох, правда? Сказал бы сразу: Дениз, шла бы ты, ничего тебе не скажу. А свое красноречие прибереги для… других. - Серьезно? И ты бы так сразу прикрутила свое любопытство? Разговор грозил перерасти в очередную словесную перепалку, но тут подъехало такси. Вышколенный водитель вышел из машины и открыл дверцу перед Дениз. - Пока и счастливо оставаться. Аслану привет. - Хорошо, передам, - Харун сунул водителю купюру на чай. - Довези эту даму с ветерком и, смотри, не растряси по дороге. - Будет сделано, бей эфенди. Дениз, уже сидя в машине, улыбнулась. Он неисправим. Она уехала, и Харун наконец-то мог остаться наедине с собой и поразмышлять над тем, что он все-таки натворил.   Все то время, пока он спешил в аэропорт, а затем летел над Анатолийским нагорьем, утонувшим в облаках, перед глазами маячило застывшее, скованное лицо Ярен. Погода портилась, самолет дрожал, то и дело проваливался в воздушные ямы, пилот объявил вхождение в зону турбулентности, пассажиры пристегнули ремни и убрали столики с кофе. Харун много лет летал с запада на восток Североамериканского континента, над Кордильерами такие штуки были обыденностью, и сейчас он был даже рад, ибо рядом сидящие, наконец, перестали храпеть, ходить туда и сюда, требовать кофе, чай, хрустеть фантиками от конфет и громко обсуждать родственников, коллег и прочие вещи чрезвычайной важности. Только бы не закрыли посадку в Стамбуле, иначе он не успеет. Он и так рискнул всем предприятием, привезя Ярен в Батман – они запросто могли застрять там в такую погоду. Взял билет на самолет, прилетающий впритык – ему оставалось только надеяться, что Миран и Рейян не закончат праздновать преждевременно, и он успеет забраться в номер и подложить записку. И все ради того, чтобы не увозить Ярен слишком рано, дать ей понаслаждаться свободой, побалдеть в новом для нее месте с новыми людьми. А может, все зря? С чего он взял, что сможет пробудить какие-то чувства в этой вздорной, колючей девчонке? Почему его вообще к ней так потянуло? Ну да, она хорошенькая, и мозги у нее варят, и, как выяснилось, она вовсе не домоседка и не ханжа. Но с чего он взял, что она способна на что-то настоящее, на искренние, нефальшивые эмоции, тепло и нежность, способные сделать мужчину счастливым? Пока все, что он знал о ней, говорило об обратном. Он только будет глубже увязать во всем этом, а она развлечется немного и будет дальше пытаться пристроить поудобнее свой красивый зад. Все это кипело в нем, не находя выхода, с того самого момента их прощания у ворот особняка Шадоглу. Когда он вглядывался в ее лицо, пытаясь найти в ней хоть что-то, похожее на ответное чувство. Упрямая девчонка! Если бы она улыбнулась ему, коснулась его руки, сказала бы что-то, что дало бы ему понять – все его старания были не напрасны. Но нет! – она продолжала упорно молчать, смотреть на него своими голубыми глазищами, и один Аллах разберет, что там у нее в голове. Он просто развернулся и уехал. Потому что еще мгновение, и выдержка изменила бы ему – он бы наорал на нее, или начал ее целовать, или еще что-то, что дало бы ей полное право считать его идиотом!  Дашь слабину и тут же превратишься в беднягу Фырата.  Харун раздраженно откинулся в кресле и тут же вернул спинку сиденья обратно, вспоминая, что их все еще колбасит внутри турбулентных потоков. Хватит уже думать об этом. Он не может бросить Аслана на полпути, но и быть ряженым в доме Шадоглу больше тоже не может. Ублажать ее родителей и этого бегемота Насуха, играть в эти игры с Ярен и видеть в ней то, чего в ней отродясь не было и не будет? Как она тогда выразилась – рисковать своим сердцем? Ну уж нет. Она понятия не имеет, что это такое. Но то ли он, вопреки здравому смыслу, уже рискнул своим сердцем, то ли была другая причина – что-то внутри него противилось тому, чтобы отступить. Его задетая мужская гордость, его упрямство и привычка идти до конца, некое иррациональное, ничем не подкрепленное ощущение, что он все-таки ошибается и не понимает Ярен по-настоящему… и она сама себя не понимает. «Не усложняй себе жизнь», - так Аслан сказал? Ну, ходже*[1] легко раздавать советы. Когда все перестало быть игрой? Пилот объявил посадку, освещение в салоне выключилось, измученные пассажиры облегченно вздохнули. Ну и слава Аллаху, теперь он успеет.       Вот так оно и произошло. Он прокололся, попавшись Мирану в лифте, только потому, что половина его осталась в Мидьяте, у ворот особняка, рядом с Ярен, молчавшей, ничему не сопротивлявшейся, но и не сделавшей ни единого шага вперед. Эта идея сама собой родилась в нем в тот момент, когда разъяренный Миран, которому Дениз успела уже изрядно подпортить нервы, угрожающе двинулся на него. Ощущение близкой опасности со всех сторон, адреналин, помогающий мозгу и нервной системе работать на предельных оборотах. В такие моменты капитан корабля принимает сложное, рискованное, но верное решение. Но была еще колючка, застрявшая в сердце и не дававшая забыть о себе даже в такой момент. Наоборот, уколола еще острее. Он просто вышел из лифта, обнял Дениз за талию и спокойно заявил, что эта дама с ним. И не надо трясти его и портить ему пиджак. И орать тоже не надо, он не глухой. И нет, ему также неохота лишний раз видеть физиономию Мирана, но здесь дамы и не надо пытаться при них бить друг другу морду. Дениз (уж в сообразительности и наглости ей не откажешь!) тут же переобулась, ущипнула его за щечку и сказала, что он плохой мальчик и опаздывать нехорошо. И ее нисколько не смутило, что минуту назад она домогалась до Мирана и вспоминала, сколько ложек сахара тот кладет в кофе. Миран не слишком повелся на это представление, требовал объяснить, что они оба и каждый по отдельности забыли в этом отеле, и почему он в который раз натыкается на Харуна в самый неподходящий момент, и что-то он не сильно верит, что горе-любовнички действительно любовнички, и нет у него уверенности, что они ничего не затевают за его спиной, и прочая, и прочая. Это уже не имело никакого значения. Самое большее через пятнадцать минут Мирана ждала очередная синяя бумажка, которая заставит его забыть обо всем. Харун больше смотрел на ошарашенное, полное неприязни лицо Рейян. Эта добрая, наивная девушка не думала о подозрениях мужа, она пыталась представить, как Харун может так бессовестно обманывать свою невесту. Нет, она не станет втихаря радоваться неудаче кузины – как когда-то сделала Ярен по отношению к самой Рейян. И молчать она не будет, в этом можно не сомневаться. Харун и Дениз ушли в ресторан под угрозы Мирана и расстроенный голос Рейян, пытающейся его успокоить. «А теперь посмотрю на твою реакцию, Ярен Шадоглу. Обрадуешься ли ты, что наконец отделалась от меня, или…» Он едва не сорвал их с Асланом дело, испортил влюбленным вечер, воспользовался глубокой порядочностью Рейян ради собственного минутного эгоизма. И только Дениз, пожалуй, повеселилась от души. Блеск.       Харун выкинул окурок в урну. Ход в партии сделан, ничего не попишешь. Ответ за Ярен. В кармане настойчиво запиликал телефон. Звонил Аслан. - Да, дружище. - Харун, что ты натворил? Дениз. Не удалось выпытать все подробности из него самого, позвонила Аслану. Вот неугомонная женщина. - Что я натворил? Могу рассказать подробно. Я подсунул Мирану записку, и сейчас он, скорее всего, читает ее. Полагаю, он очень зол, но завтра непременно ринется искать того полицейского, на которого ты указал в записке… - Харун, я не про это. То, что ты попался на глаза Мирану – не слишком хорошо, но мы предвидели такую возможность. А вот зачем ты устроил этот цирк вместо того, что мы придумали на подобный случай… ты подумал, что будет, если Рейян все расскажет Ярен? «Она расскажет, непременно. По крайней мере, я сделал для этого все». - Слушай, Аслан, прекрати кудахтать, как наседка. Я твое дело выполнил, а теперь отстань от меня, я хочу в отель и поспать пару часов до рейса. - Братишка, я не пойму, ты где-то перегрелся, или… - Аслан резко замолчал. – Харун… придурок, ты специально это сделал?! - Ах ты, доктор хренов, да от тебя ничего не скроешь! – огрызнулся Харун. Он почти видел, как Аслан ходит по своей комнате и ругается на чем свет стоит. - Да причем здесь «доктор хренов»! Харун, - сказал Аслан уже спокойнее, - я знаю тебя всю жизнь. Мне не надо быть доктором, чтобы понять, что происходит в твоей башке. - Ну раз понял, тогда успокойся. Что сделано, то сделано. Разбираться буду сам. - Да уж ты разберешься, какие сомнения. Сожжешь пару мостов, но потом, разумеется, будет идиллическое спокойствие и благодать! – Аслан тяжело вздохнул. – Ясно, мои советы не форсировать события и наслаждаться моментом не пошли впрок. Н-да. Мои пациенты меня хотя бы слушаются, … в отличие от лучшего друга. - Дружище, да не переживай ты так. - Что у вас там произошло после «Крыши»? Она снова сказала, что ты псих? Дала по морде? Предъявила претензии за юбку? - Да ничего она не сделала. В том-то все и дело. Как будто ничего и не было. Лучше бы дала по морде, как раньше, тогда я ее хоть понимал. - Ах, вот оно что, - отозвался Аслан. – Харун, ей нужно время. Она же всю жизнь прожила взаперти, она тебя просто боится. Аллах, да я сам тебя иногда боюсь!! Харун промолчал. Возможно, Аслан прав, как всегда, но его правота опоздала на… на час-полтора. - Как думаешь, Миран не свяжет записку и мое появление? – спросил Харун главным образом затем, чтобы переменить тему. - Не думаю. Миран, как и все мы, человек однозадачный. Если он читает записку, то уже и думать забыл, что видел тебя в отеле. А что Дениз? Ее прямо любопытство сожрало, с чего ты взялся дразнить этих двоих. Она с чего-то решила, что я тоже в курсе твоих проделок, а ее мы почему-то не поставили в известность. - Обычное ее любопытство. Но в целом, ей все равно, она очень легко и ловко мне подыграла. Да ты Дениз не знаешь, что ли? Аслан знал Дениз очень хорошо. Яркая, смелая, дерзкая, остроумная, она обожала всякие авантюры, приключения, необычные идеи, легко подписывалась на них и ничего не боялась. На этом Харун с ней сошелся – и на этом же и расстался. Авантюры оказались для Дениз важнее отношений. Она очень быстро перебралась к нему в Сан-Диего, некоторое время они жили душа в душу. Харун возил ее по всей Калифорнии, время от времени они устраивали вечеринки в его коттедже, куда съезжалась толпа его и ее друзей, и дорожка перед домом и все прилегающие обочины были забиты машинами. И это были действительно славные сборища, Дениз всегда умела придумать что-то необычное, стильное, что не скатывалось бы в обычную пьянку. Аслан приезжал к ним в перерывах между работой и своей бесконечной учебой**[2] и жил по неделе, разгружая мозги и занимаясь столь желанным ничегонеделаньем в обществе веселых хозяев. Но работа требовала от Харуна все больше и больше внимания и времени, вечеринки становились реже, а Дениз все чаще укатывала куда-нибудь одна. Она не желала отказываться от привычного образа жизни, от возможности резко сорваться куда-то, не особо задумываясь о последствиях. Чистокровная турчанка, она хотела как можно скорее стать американкой – так, как она это видела. А Харуна все больше злили ее внезапные отлучки, сорванные планы и невозможность хоть как-то планировать совместную жизнь. Тот Новый Год они планировали встретить в небольшой компании у университетского друга Харуна, но тридцатого декабря Дениз заявила, что в Лос-Анжелесе намечается грандиозное мероприятие на пляже, и она непременно должна там быть. Харун может ехать с ней, может не ехать, в конце концов, они живут в XXI веке, и нет такого правила, чтобы непременно встречать все праздники вместе. Они ссорились всю ночь, а тридцать первого декабря Харун сел в машину и уехал. Харун провел за рулем всю новогоднюю ночь и первого января был в Солт-Лейк-Сити, штат Юта, где жил Аслан. Он в то время готовился к защите магистерской степени и просил только, чтобы от него все отстали с предложениями отпраздновать, повеселиться и потусоваться. Увидев машину Харуна, въезжающую с пустынной улицы на засыпанную снегом дорожку, Аслан сразу понял, что дела у друга, видимо, достигли критической отметки. Они несколько дней множили бардак в доме Аслана, смотрели дурацкие комедии, поедали готовую еду из второсортного ресторана (единственного поблизости, который работал в эти дни), обсудили кучу насущных вещей, а также починили крышу, не выдержавшую обильных снегопадов, обрушившихся на Юту. Потом Харуну начали звонить коллеги, приходившие в себя после новогодних возлияний, и он засобирался домой. Аслан не удивился, когда через пару дней Харун позвонил ему и сообщил, что с Дениз все кончено. Он больше удивился, когда узнал, что они смогли расстаться мирно и даже остаться приятелями. Это было выгодно обоим – когда нужно было поучаствовать в какой-нибудь авантюре, сделать что-то рискованное, требующее известного самообладания и дерзости. Не то, чтобы это требовалось слишком часто, но так у них сложилось что-то вроде взаимовыгодного сотрудничества. Аслан подозревал, что так произошло во многом благодаря той посленовогодней терапии безделья и разгрузки нервов и ума. Годы напряженной работы, а после и ведения собственного бизнеса научили Харуна выдержке и терпению. Но во всем, что касалось сердечных дел, он так и остался тем же вспыльчивым, темпераментным парнем, способным поджечь все вокруг себя, когда дела начинали выходить из-под его контроля. Аслан много раз советовал другу в подобных случаях сосчитать до десяти, прежде чем что-то делать, позвонить ему, еще кому-то, потягать штангу или полупасить боксерский мешок в спортзале, уехать в горы и побродить по бездорожью час-другой. И как хороший специалист Аслан одновременно понимал, что нельзя лезть к человеку в душу без его на то запроса. Словом, Харун должен сам понять однажды, что стоит тормозить на поворотах, когда у него в очередной раз пригорит на почве сантиментов. И сейчас он проклинал себя за то, что позволил Харуну лететь в Стамбул с этой дурацкой запиской. Но его разве переспоришь… И когда Харун с Ярен прощались с ним и Ханде в «Крыше», оба выглядели довольными и даже счастливыми, Ярен была совсем не похожа на ту колючку, которую он себе представлял по рассказам друга. Обычная девочка, немного опьяневшая от эмоций (и, возможно, от коктейлей). Надо было предвидеть, что при всем явном сходстве темпераментов, у обоих слишком разные истории жизни, и непонимание на каком-то этапе просто неизбежно… Да даже и не в этом дело. Это изначально было идиотская идея – свататься к девушке, чтобы проникнуть в дом к Шадоглу и прикрыть свои тайные дела. А теперь Харун расплачивается за их легкомыслие. Заманивал в ловушку Ярен, а попал туда сам. Думал, что ему ничего не страшно, и тем паче что ему эта вздорная, колючая девчонка. И теперь сходит с ума от мысли, что девушка, с которой он играл, которую дразнил, изводил и доводил до белого каления, эта мегера со злым языком и отвратительным характером зачем-то оказалась ему нужна. Сам не понимал, что именно из-за него она сбросила свою змеиную шкурку, которой обросла за годы запретов, скуки и культивирования в себе фальшивых ценностей. Узнала, что такое подлинная радость, как больно – и сладко одновременно, когда это прорастает в тебе, задумалась, какая она на самом деле. Какое-то десятое чувство, которое помогает нам выбирать «своего» человека из тысячи прочих, толкало Харуна к Ярен, а голова продолжала помнить их бесконечные стычки, ее грубость и ту легкость, с которой она притворялась и врала другим. Нужно было какое-то сильнодействующее средство, которое позволило бы обоим увидеть друг друга настоящими, без страха, без прикрас, без шелухи.  Аслан потер лоб. А может, эта опасная Харунова выходка… «Сильнодействующее средство, – думал он. – Оба разозлились до предела, - по крайней мере, он надеялся, что Ярен тоже разозлилась, - иногда это помогает прояснить ситуацию». - Харун, я понимаю, что тебе сейчас неохота это обсуждать, но я тебя вот о чем прошу: думай о том, что ты делаешь. У тебя есть голова, и ты умеешь ею пользоваться, когда это необходимо. Помни, часто все не то, чем кажется. - Ладно. Разберусь как-нибудь. Спокойной ночи тебе, дружище. - Давай, и тебе. Аслан дал отбой.     Харун уселся прямо на доски причала и поплотнее запахнул куртку. Свежий утренний бриз к ночи усилился и теперь срывал гребни с волн. Иногда эти брызги долетали до Харуна и оседали на лице, в волосах, на одежде. Море тяжело ворочалось под причалом, владельцы катеров отводили свои суда подальше в море и там кидали якоря. Тренькнул телефон: бот авиакомпании сообщал, что вылет задерживается на шесть часов. Харун подумал, что хорошо бы провести эти шесть часов в отеле и хоть немного поспать. Но очень не хотелось уходить от этого свирепеющего моря. Оно было таким же опасным, нерассуждающим, как он сам в тот момент, когда противоречия в его душе оказались слишком сильны. Тучи проглотили луну, светлая качающаяся дорожка исчезла. Лишь маяк, маленький страж, совершал свой ночной обход. Ветер крепчал, предвещая близкий шторм.     *** Харун смог вылететь в Мардин только вечером следующего дня. Вконец разладившаяся погода и сильный боковой ветер закрыли небо над Стамбулом почти на сутки. Он приехал в отель и сразу завалился спать. А наутро его разбудил звонок Джихана. Отец Ярен старался держать себя в руках, но было видно, что его душит ярость. Харун принял вид растерянного, обескураженного человека, выслушал все, что Джихан о нем думал на тот момент, и узнал, что Шадоглу расторгают помолвку. Со стороны Джихана – ничего нового, будущий тесть с самого начала произвел на него впечатление человека, который очень любит разводить бурную деятельность и казаться значимым, но не способен спокойно, без эмоций разобраться в житейской задаче, включающей в себя более чем одно действие. Аслан бы с умным видом сказал, что мы имеем дело с непроработанными детскими травмами и незаконченной сепарацией от своего усатого родителя, Харун называл это просто бестолковостью. Джихан положил трубку, и Харун остался наедине со своими мыслями. Думал ли он о чем-то, когда эта сумасшедшая идея родилась в его голове в тот самый критический момент? Разумеется, нет. Но зато теперь все просто, как апельсин. Ярен обо всем узнала и рассказала родителям, наверное, еще добавила от себя всяких деталей. Ну, право слово, чего еще он от нее ждал? Что она безумно расстроится и начнет выяснять отношения? Что ж, может, оно и к лучшему. Все равно этот идиотский план (сначала казавшийся жутко хитрым и продуманным) зашел в тупик. Он больше не смог бы вести себя с Ярен, как раньше. Так или иначе пора завязывать, пока он не увяз в этом болоте и не натворил еще больших глупостей. С Ханифе он наладил взаимное понимание, узнал то, что им с Асланом было нужно, а дальше друг все равно собирался приехать в Мидьят и выйти, наконец, из тени. И все равно где-то глубоко саднила засевшая в сердце колючка. Он собрал вещи и переехал в маленький отельчик на окраине Мидьята – оставаться в отеле Шадоглу теперь было бы странно. Собрался пойти позавтракать (к полудню самое время!), как телефон зазвонил снова. Ханифе. Стоило только подумать о ней. - Да, Ханифе, слушаю тебя. - Харун-бей, я по этому твоему делу. - Нашла письмо? - Да нет, нигде не могу найти. Я уж каждую половицу приподняла, в каждый угол заглянула. Да и мудреное это дело – в таком большом доме маленькую бумажку найти… - Ханифе, ты позвонила мне, чтобы сказать, что ты не нашла письмо? – раздраженно спросил Харун. - Да я ж тебе говорю – непростое это дело, - обиженно ответила кухарка. – Да и ты точно знаешь, что оно у нас в доме? А то, может, я и вовсе зря тут жизнью рискую, копаясь в чужих вещах? И правда, зачем он с ней так резко? Не Ханифе виновата в том, что у него в душе бардак. - Прости, Ханифе-ханым. Я… устал немного. - Да уж догадываюсь, - с неожиданным пониманием отозвалась она. - И о чем же ты догадываешься? - Ну, как. Тут такое в доме творится… Ах, вот зачем она позвонила. Неизвестно, кто любопытней – блестящая прожигательница жизни Дениз или скромная кухарка Ханифе. - И что творится? То, что я вряд ли буду снова чаевничать у вас в гостиной, я уже в курсе, спасибо. - Да причем здесь это? Ярен-ханым… - Что Ярен-ханым?! Кухарка сделала эффектную паузу. - Рейян-ханым давеча пришла к нашей занозе – ну, рассказать, как ты в Стамбуле накуролесил. …Я всего не видела, пришла, когда уже все семейство собралось: Хандан подслушала, о чем сестры говорят, ворвалась в комнату, начала кричать, такую бучу подняла, всех на уши поставила. Я за Хазар-беем спряталась, меня там и не заметил никто, в такой-то суматохе. А дальше… Она понизила голос и зашептала в трубку: - Ярен набросилась на Рейян, чуть не убила ее. Вопила, как ошпаренная кошка. Харун пропустил мимо ушей этот не слишком лестный эпитет. - Азат-бей сестру от Рейян насилу оторвал. Так она и ему врезала, он теперь хромает. И еще она что-то сказала то ли Азат-бею, то ли Элиф-ханым, то ли обоим, но они ругаются уже два часа и бьют посуду. Фарфоровые чашки, я только утром отнесла… Харун поежился – похоже, все это предназначалось ему, а уж точно не Рейян с Азатом. - Я понял, - самообладание потихоньку возвращалось к нему. – Спасибо, Ханифе. - Харун-бей, что ты затеял? Или, - она ахнула, - ты решил таким образом отделаться от… - Нет-нет. Считай, что это маленькая встряска перед тем, как мы с Ярен… Впрочем, Ханифе, ты себе голову не ломай. - Как скажешь, - ответила она тоном оскорбленного любопытства. – Я в твои дела не лезу, Харун-бей. Если хочешь знать, я тебя нисколечки не осуждаю: от нашей сумасшедшей не только к любовнице – в лес сбежишь и будешь волком выть. Харун прикусил палец, чтобы не расхохотаться прямо в трубку. Ай да Ханифе! Не осуждает она его… Она немного помолчала и снова спросила: - А ты не хочешь узнать, что тут про тебя говорят? - А что тут узнавать, Ханифе? Джихан с Азатом грозятся меня закопать, Насух кричит, что я опозорил его семью перед людьми, а мамочка Хандан всплескивает руками и недоумевает, как такой хороший мальчик мог так поступить? Ну, что я упустил? Ханифе поперхнулась. - Да все так. Кроме Насуха-аги. Он на ферме с братом Юсуфом. …Ты страшный человек, Харун-бей! - Не преувеличивай, Ханифе, - беспечно отмахнулся Харун. – Для тебя я не опасен – разумеется, пока ты выполняешь все, что я тебе скажу. Как сейчас Ярен? - Как-как, заперлась в своей комнате и никого к себе не пускает. А, и еще швырнула чем-то в дверь, когда я ей чаю принесла. - Ай да Ярен! – Ханифе показалось, что Харун-бей заметно повеселел. – Ладно, ищи письмо и держи в курсе. - Договорились, - прошептала кухарка и положила трубку.      Это Ярен, хладнокровно манипулировавшая людьми, без зазрения совести вравшая всем подряд, Ярен, которая так бессердечно пыталась вскружить ему голову в то утро Дня Влюбленных – он видел это, хотя и поддался ее игре – слишком уж она была хороша. Эта недоверчивая, осторожная в проявлении малейших своих чувств, колючая Ярен? Это она устроила такую бурю? Он пропустил тот момент, когда из-под всей шелухи проросло что-то настоящее, и теперь она яростно боролась за это. Нужно было что-то делать, и немедленно.     *** Ярен порылась в столе и вытащила засохшую пачку печенья. Нет, не пойдет она вниз, даже если у нее случится голодный обморок. Не будет слушать все эти пустые слова утешения (как будто им действительно жаль!), чувствовать, как все смотрят на нее с жалостью. Честное слово, даже неприкрытая радость Ханифе была не так отвратительна, как эта жалость. Смотрите все, Ярен Шадоглу – неудачница, от которой даже собственный жених сбежал. То, что она долгое время пыталась избавиться от этого жениха, в счет не шло. Она уныло хрустела печеньем, когда ее телефон резко завибрировал. Осторожно, как будто на кровати лежал не телефон, а ядовитая змея, она встала и взглянула на экран. Впрочем, можно было этого и не делать – она знала, чей номер там увидит. Что делать? Первым ее порывом было сбросить звонок. Нет, это трусость. А вдруг он больше не позвонит? Это ее шанс доказать ему, …собственно, что доказать? Сказать ему ледяным тоном, что он может затащить к себе в номер хоть всех девиц Стамбула – ей все равно? Пока она металась, звонок прекратился, и почти тут же на экране высветилось сообщение: «Ярен, возьми трубку». Она начала снова лихорадочно раздумывать, когда пришло новое сообщение. «Ладно, не хочешь, не бери. Когда все уснут, приходи в заброшенную усадьбу. Я расскажу тебе, что произошло на самом деле». Она чуть не бросилась перезвонить наглецу и спросить, не лопнул ли он от наглости, чтобы она ради него лезла среди ночи в соседнюю усадьбу, но… Когда-то мать часто сетовала на маленькую Ярен, что той обязательно надо было потрогать горячую сковороду, чтобы убедиться, что та горяча, или откусить жгучий перец, чтобы убедиться, что тот жжется. Взрослая Ярен должна была все решить сама. Довольно прятаться за высокими стенами родовой усадьбы. Она почему-то вспомнила Ханде. Если бы Аслан что-то сделал за ее спиной, она бы точно не стала прятаться за спинами родни, а пошла бы и прямо с ним поговорила. Глядя ему в глаза. Ярен отослала Мелеке, пришедшую с подносом еды, задернула шторы и в сумерках мерила шагами комнату. Хорошо, она пойдет. Будет по его. Что он собирается сказать ей? Если станет врать, как на духу, и уверять, что ничего такого в Стамбуле не было, она просто развернется и уйдет. А если действительно захочет поговорить открыто – что ж, она готова узнать правду. Все ее подозрения разом ожили в ней – после всего, что было, она знает совершенно точно, что и за маской беспечного, наивного парня, и за маской опасного психопата скрывается кто-то третий. Умный, терпеливый, энергичный, привыкший рисковать и идти до конца. А пока стоит кое-что привести в порядок. Она села перед туалетным столиком. М-да. Круги под глазами после беспокойной ночи, кожа бледная, губы сухие, глаза как у кота, которому не дали молока. Она решительно принялась за дело, иногда чуть не посмеиваясь над абсурдностью своего занятия: собирается как на свидание, и куда – в заброшенный дом! Когда с косметикой и укладкой было покончено, стянула с себя мешковатый свитер, в котором сидела. Порылась в шкафу и вытащила узкие черные в белую полоску брючки и белую блузку, красиво облегающую фигуру, довольно оглядела себя в зеркало. Накинула сверху пальто – красное, то самое, в котором когда-то ходила отговаривать Харуна от свадьбы. Она с трудом дождалась, пока дядя с отцом наконец закончат пить кофе внизу. Погода портилась, небо заволокли тяжелые тучи, несущие то ли дождь, то ли снег. Подождала еще полчаса, чтобы все уснули, и за это время немного подкрепилась на темной кухне. Тихо, взяв в руки сапоги, прошлепала в тонких носках через террасу, перелезла через парапет, отделявший одну усадьбу от другой, надела обувь и остановилась в нерешительности. Большой и пустой дом в темноте выглядел мрачно, чернел нежилыми просветами окон и арок, разросшийся плющ укутывал стены, как гигантская паутина. В детстве они с Азатом лазили сюда и пугали друг друга привидениями. Большая девочка Ярен сейчас как никогда была готова поверить в привидения и стояла, озираясь по сторонам, не замечая, что луна выглянула в просвете между тучами и ярко освещает ее красное пальто на чужой террасе. Вдруг одна рука обвилась вокруг ее талии, а другая крепко зажала ей рот. Ярен дернулась, пытаясь лягнуться, но Харун затащил ее в одну из арок и, не разжимая рук, прошептал в ухо: - Ни звука. Идет? Она кивнула, насколько позволяло ее полузадушенное положение. Харун разжал руки, любуясь ее испугом. - Что ты творишь? – прошипела она. – Ты точно псих! - Ну, у тебя и видок, - ответил он. – И глаза, как два блюдца. Ты бы еще новогоднюю гирлянду намотала, чтобы все точно увидели, куда ты полезла. - Все спят! Кроме тебя. И меня, по твоей милости. - Не все, - он кивнул на верхнюю террасу Шадоглу, откуда просматривался отличный вид на соседние дома, и Ярен увидела долговязую фигуру брата, задумчиво смотрящего вдаль. - Он выследил меня? – она в ужасе попятилась вглубь арки. - Да нет же, он просто гуляет, - усмехнулся Харун. Ярен облегченно выдохнула. Это просто чудо, что он Азат не заметил ее. Внезапно ее взяла нерассуждающая, совершенно иррациональная злость. - Тебе все время не нравится, как я одеваюсь! То траурно, то старомодно, то слишком ярко! А может, твоя любовница в Стамбуле умеет красиво одеваться? Сказала и тут же пожалела о своих словах. А ведь собиралась холодно сообщить ему, что ей все равно, кто там вешается ему на шею… - Мне нравится, как ты одеваешься, Ярен, - глаза Харуна сверкнули в  темноте. – Твое пальто, может, не слишком подходит для того, чтобы лазить в соседнюю усадьбу, но оно тебе безумно идет. - Ты меня позвал, чтобы это сказать? Что мне идет мое пальто? Я для этого пришла? Я, наверное, должна быть жутко польщена! но нет!! – она фыркнула настолько громко, насколько позволяли обстоятельства. – Я вообще не понимаю, зачем трачу… - Ярен, успокойся. Я знаю, зачем ты пришла. Так вот, я действительно встречался с Дениз в Стамбуле. - Что?! – она просто задохнулась от такой наглости, но он снова не дал ей договорить. - Дениз – моя бывшая девушка. Я думаю, ты понимаешь, что я учился, работал и не жил отшельником все это годы. В любом случае, я не собираюсь запираться и скрывать это от тебя. Когда я был в Стамбуле, мне понадобилась помощь в одном деле, и я решил, что она может мне помочь. Да, мы когда-то расстались цивилизованно и сохранили нормальные отношения – хорошо это или плохо, можешь решить сама. Так получилось, что дело мое было в том же отеле, где остановились Миран с Рейян… Как ни была Ярен взвинчена, она не могла не заметить, что Харун не кричал, не пытался клятвенно доказать ей свою невиновность, не давал обещаний, что «такое больше никогда, никогда не повторится». Она прямо посмотрела ему в глаза. - Харун, что это за дело? Что ты делал в том отеле?