Черный рыцарь

Томас уже довно проснувшись нависал над, как козалось ему, исопрченым мольбертом, где красовалась одна темная, жирная линия, одним толстым слоем улегшаяся на белой ткани прямо по середине. Мазок грифеля был слишком неаккуратным, Камерон слишком сильно надавил на уголь, совсем не как художник, а как какой то ребенок перед которым выставили бумагу. Но он был не из тех кто сразу идет выбрасывать иную вещ, и заменять его другим. Растрепанные, и вьющиеся волосы скорее напоминали меховой головной убор. Парень сделал движение двумя пальцами по полотну, растерев черный слой до еще больших размеров. Все к черту. Ничего не оставалось кроме как просто залеч краской на грязь, но и сама картина даже не была готова изначальным наброском, тоесть его и небыло. Он не из тех художников рисующих от пятна, ему это довалось с какой то сложностью. В луже однотонного цвета ему было сложно разобрать очертания фигуры, и он карал себя за это, считая что это неправильно. Мольберт козался выше его, широко простирая свои рамки. Картина таких размеров, была не его первая. Парень с каким то любопытством ждал Константина, нервно переминаясь с ноги на ногу. Удушающая тишина и одиночество в доме заставляли художника скорее радоватся скорому приходу гостям, таким как Мэйле. Ее светлые локоны ее бархатных волос показались перед глазами, в том числе и ее бледное лицо, с круглым подбородком. Ее пухлые губы напоминали вишню, фрукт в который хочестя вцепится и целовать без остановки. Камерон нахмурил брови. Он любил Мэйле Лерой всем сердцем, уже как год он размышлял над предложением, но страх того что дева может ей отказать разрывало его изнутри. Что если она откажет? Камерон опасался что Мэйле может разорвать дружбу, а еще хуже и вовсе начать игнорировать его. Было пасмурно, комната освешалась белым и одним тоном, заставляя казатся студию какой то серой и безцветной. И изредка когда солнце выглядывало через облака, мастерская Камерона от части освещалась теплотой. За окном немного бушевал ветер, постанывая у трещин в деревянном оконном проеме. Глухой стук в двери заглушил пространственную тишину, от чего парень шелохнувшись, пошел быстрым и уверенным шагом к двери, вытирая темные угольные пальцы о белую рубашку. Парень приоткрыл дверь, одновременно растегивая замок в проеме, а после приподнял голову дабы не смотреть Константину в грудь: -приветствую дорогой друг, уже готовы изобразить статую? — Камерон незаметно улыбнулся, губные складки появились на щеках. Высокий мужчина сделал шаг вперед, не обратив внимания на слова Томаса, одновременно разминая пальцы держащие знакомый саквояж, а после протянул руку в которой была сложена серая газета: -у вас под дверями лежало — добавил он, засматриваясь в неодноцветные глаза Камерона, который взяв бумажку, начал раскручивать его в руках успев прочитать одну из заглавлений статьи «Мясная лепешка». Брюнет молча отошел давая войти натурщику, и сам направился в свою студию находившаяся за дверями в узком, проходном коридоре, раставленными шкафами которые ссужали пространство еще больше, и коридор козался даже каким то темным при отсутствии зажженых газовых ламп. Константин зашел следом. Мебель из темного дуба совмещала черная вышивка набитая конским хвостом. По середине комнаты, освещавшую только единственное беловатое окно, которое стелило в пространство каким то холодом, и в это время расцветала обволакивая помещение теплым светом солнца, изменчивой пасмурностью. Он оцениваюшим взглядом прошелся по нестиранному ковру, от части скомканными остатками акварели, и какую то не аккуратность добавляли устречные раковины предназначенные для смешивания цветов, но не для того что бы они беззаботно валялись на полу. Но Камерон быстро подобрал их, положив их на деревянную подставку у полотна, встряхнув рубашку. Он встал, подумывая над композицией, и над самой позой Константина, пока натурщик прошел к небольшим креслам, положив на одну из них свой саквояж, подправляя манжет. *** Томас вздрогнул от легкого холода в пальцах, уверенно державшими деревянную кисть, но не думая одеть на себя что то, пока натурщик был в неподвижном виде, величаво выпрямившись и опустив взор куда то на одну из шкафов, под стеклом которых неподвижно стояли чучелы маленьких, нескольких мышей, в декоративных и маленьких юбочках, будто две подружки собирающихся обсудить иную вещ. Творение Луиса — сразу подумал Вугт, еще зная работу родственника. Он замер сидящим на стуле, повернув грудную клетку немного в сторону. На картине должно было изображено лишь пол тела, ибо мужчине пришлось бы позировать возможно стоя. Невольно взглянул на заднюю часть мольберта, где Камерон точно водил грифелем намечая скулы, брови, и тот же знакомый взгляд Константина, изображая его точную копию и очертание лица. Но тот жирный мазок все так же оставался меркнуть прямо по середине белой ткани, закрывая малую часть места где должны были оказатся занавесы белой шторки, шторки кровати, силуэт едва ли прикоснувшегося к диве принца, и опередившего соперника. Но Константин перевел взгляд, лишь что бы снова взглянуть на глаза художника, мягкий взгляд и тонкие брови под которыми виднелись веки, на обоих глазах совсем разные. Художник будто уже запомнил очертания лица натурщика, изредка заглядывал за мольберт. Но вот он вновь вытянул шею, показавшись за белой тканью обвешавшего тонкие прутья дерева: -пожалуйства поверните голову обратно…- Камерон нахмурил брови, снова заглянув на набросок. Натурщик выставил положение в изначальное, едва ли будто в положении его головы что то изменилось. Постепенно часы начали доходить до двенадцати. Натуршик поморщиля и после прервал удушающую тишину в помещении, грубым тоном: -думаю мне уже пора. Можно ли мне встать? -конечно можно, я же вас не держу в заперти — художник добро ухмыльнулся, положив грифель на подставку, и встав за коллегой, простонал, взялся руками за спину, выпрямляя ее. Константин так же начал растягиваться, разминая кости. Мужчина то все эти часы сидел не подвижно, и даже встав почувствовал как ноги стали на секунду ватными, едва ли в глазах потемнело. Тот твердым шагом направился к креслам, захватывая в руку багаж, кинув взор на Камерона, решив подойти что бы пожать руку. Крепкая рука сжимавшая сломанный бутыль за горлышко открытого отверстия с отсутствием пробки от крепкого Шотландского виски. С его шеи стекла кровь, постепенно распространяя красную дыру по белой одежде художника. Константин чертыхнулся, на пол пути к рукопожатию. *** Постепенно, брюнет потопал за Константином, вслед бросая ему все тот же мягкий и встревоженный взор, озадаченым его поведением. В это время за окном начали постукивать капли дождя, с громкостью ударив в стекло, едва ли заполняя молчаливое пространство дома тряской. Солнце и вовсе исчезло, но Константин совсем не взял зонт не предвещая плохой погоды. Смирившись с этим он положил ладонь на округлую ручку двери собираясь вот вот распахнуть его, но Камерон прервал его: -вы же придете вечером? — как-то жалобно проскулил парень отводя взгляд в сторону. И натурщик молча кивнул, обволакивая доброй улыбкой Камерона, и уже оказавшись на улице. Самому художнику было одиноко в своем доме, и при том Мэйле не часто его посещала, а зачастую оставляла небольшие коробки с любовными письмами. Девушка была из тех занятых людей, как и сам Луис проводивший все время в своем лавке, зашивая брюхо мертвым бродячим псам. Мэйле Лерой работала в кукольном магазинеч как раз в том кукольном магазине который недавно посещала компания джентельменов, собиравшихся обсудить расписание прихода Константина. Комната снова стала сдавливать тишиной, а воздух начал козаться каким то густым. Удручал тот факт что Камерон просто иногда боялся этой тишины, ему козалось что дома не один он, и если он издаст какой либо лишний шум то оно, что то непонятное художнику проявится, и он увидит его. От чего и его дом не издавал ни звука. Тот даже боялся пройти в какую либо комнату, давалось с трудом это ему. Но замерало его сердце когда тишину нарушал какой либо малейший шорох, или же просто скрип от ветра, заставляя Камерона вздрагивать. Пока благополучно тот присел на одной из темно-бордовых кресел, вороча карандаш в руке, и нависая над тонкой бумагой, в это время справа стояла неподвижно на подставке его мольберт. Он гордился начальным, серым наброском. Его душа хотела похвалы, похвалы которая будет ласкать его за картины, и даже за один мазок, уверенный. Но похвалы никто не мог дать, кроме самовнушения головы. Он залег на лист по среди еле освещавшейся бледным окном комнаты. Огорчало то, что Константин даже не взглянул на мольберт, эта обида совсем не остывала. На секунду Камерону показалось что натурщику просто не интерестна картина. Но теперь после его визита он как дикий ждал его до вечера, так и не сдвинувшись с кресла, будто псина ждет своего хозяина у двери. *** -леди Гижмар вот вот пришла на порог к своему возлюбленному принцу-у! — громко, и весело окликнул женский голос у двери, заставивший Камерона настолько резко приподнять голову что заболел шейный позвонок. Он сморщившись положил руку на шею, почти побежав к коридору. Наступил темный вечер, а вот переулки стали еще темнее, делая ощущение будто уже стемнело до часу ночи, от чего и два силуэта в дверном проеме почти не показались на глаз, слившись с черным окружением не только улицы, но и самого коридора. Но стоило Камерону включить освещение, как две тени сразу же превратились в Мэйле и Константина. -кажется стучатся вас не учили… — простонал Камерон, выпрямляя спину и закашляв в кулак. Блондинка козалось не заметила слов возлюбленного, приподнимая одну ногу и снимая с ног легкие туфли, под которыми оказались капроновые колготки, а на поясе пригледелась красная лента, обвивавшая талию Мэйле, полностью показывая ширину ее туловища, от которого отходила темноватая юбка до колена. Рядом стоял Камерон, который уже успел войти в помещение, зациклившись взглядом на лампах, осветивших ярким светом все помещение. После Мэйле бытсрым шагом, считай проскокав к Томасу обвела его плечи руками и лаского прижалась подбородком к его шее, обнимая парня. Он козалось засиял в этот момент, а его волосы дернулись от аромата жженого сахара из кукольного магазина миссис Солтер, который прошелся по его носу оставив приятное ощущение, пока в это время этот запах сладкого которым пропахла она, раздражало девушку больше всего. Светлые, немного запутавшиеся волосы ровно улеглись прямой линией на плечах дамы. Блондинка приподняла голову взглянув в глаза художнику, который однако был ниже своей возлюбленной. Ее взор сразу стал каким то тревожным, она отвела взгляд, но Камерон не доконца понял почему ее выражение лица изменилось. Девушка отстранилась, пройдя дальше по коридору, взглянув за плече на друга. -что то случилось? — та отрицательно кивнула. Камерон приблизительно представил причину, судя по всему Мэйле Лерой просто ждала предложения, ждала как уже год но так и не дождалась. Она была из тех кто замарачивается с мелочами, такими как разговоры которые она превращает в скандал, и просьбой превращающаяся в воровство. Константин не обращал на поведение Мэйле внимания, встав по середине коридора, мгновенно задав вопрос: -когда мы приступим к работе? Или стоит подождать пока «notre dame se reposera»? (Наша дама отдохнет? Франзц.) -думаю ничего не будет если мы — та ухмыльнулась — «prendre un petit verre» (немного выпить) Камерон не доконца понимал Французский, при этом хорошо справлялся с немецким. Он замялся с одной ноги на другую, положив глаз на дверь: -шампанское? -именно — Мэйле сделала щелчок пальцами: — ты же принесешь нам одну бутылку, думаю ничего сташного, нетак ли? — блондинка подкралась сзади, прошепнув на ухо Томасу. Художник кивнул, собираясь одеть свой сюртук, очевидно уже собираясь уходить. Ничего не предвещало беды, и если бы Камерон не знал французского. *** — «nous irons en France et verrons la Tour Eiffel, mon amour» (мы поедем во Францию, и увидем Эльфелевую башню, мой любимый) — с тонким акцентом произнесла Мэйле Лерой, закручивая прядь волос на палец и добовляя: — «ensemble…» (Вместе) — а после тихим шорохом положила ладонь, как показалось Камерону, на грудь натурщика. Брюнет прижался к одному из шкафов, обхватив бутыль игристого вина, затаив дыхание и разобрав ключевые слова от Мэйле: «Франция…любимый…». Пауза в ихнем разговоре давило на художника, козалось будто обе услышали биение его сердца и застыли переводя дух. За стеной, и закрытым дверным проемом их голоса были слышны глухим тоном. Но Константин молчал. Он не ответил на ласковые слова дивы, обдумывая что то. Художник воспринял их слова не как что то серьезное. Был громкий намек на измену, но Камерон прямо внушал себе что он просто плохо знает иностранный, и то что Мэйле имела в виду что то другое. Камерон невольно сдвинул дверную ручку, постепенно и медленно входя в помещение, совершенно безразлично проводя знакомых зглядом. Мэйле как-то шелохнувшись отстранилась от Константина поворачиваясь к художнику, обножив неуклюжую улыбку. Бутылка игристого вина зазвенела, прикоснувшись с деревянным проемом двери, грубо проскользнув и нарушив тихое молчание. Лицо Константина не менялось, ни с прихода в дом, ни с прихода в комнату художника. Брюнет приподнял большую бутылку с позолоченой этикеткой, видимо дорогого напитка, и весьма громко положив шомпанксое «zélé» (рьяный) на чайный столик у бардовых диванов, пройдя к одному из шкафов, доставая стеклянные кружки для напитка. В комнате зависла гробовая тишина, так или иначе говорить на данный момент им было не о чем. Мэйле начала перебирать пальцы, уставившись в одну точку. Но Камерон знал это выражение лица, маска которой она прикрывает тревожное выражение лица, обычно сжимая губы, пытаясь не смотреть в глаза дабы не увидели ее грустного взгляда. Но художник всеравно самоутверждал, и верил, что у него плохая грамотность в французском. И то что Мэйле имела в виду поехать втроем, втроем с Константином во Францию, но почему именно вместе ним? Константин громко закашлял в кулак, а после встретился взглядами с Томасом, наливающий в бокалы Шампанское, с заметными нахмуренными бровями, и бегающими по сторонам глазам, будто чем то озадаченым. Его взгляд упал на очередную испачканную рубашку художника, вспомнив что в первой встрече прошлая рубашка была так же испачкана углем: -вы всегда вытираете руки о рубашку? Сэр Камерон. — с какой то вежливостью пролепетал натурщик. -да — холодный, какой то подавленный голос подбавил напряженности в гробовое пространство. Они благополучно выпили шампанского, и все молчали.