Карельский детокс

Утро выдалось удачное. Ваня проснулся от тепла и увидел, что спит, уткнувшись носом в Рудбоевский затылок. Значит, всё-таки пришёл ночевать. И даже не зассал улечься рядом с Ваней, несмотря на его ночные закидоны. Хотя, скорее всего, больше места не было, вот и приткнулся, куда пришлось, не спать же на улице. Но всё равно приятно. Ваня легко улыбнулся, сквозь приспущенные ресницы разглядывая светлые коротенькие волоски на чужой макушке, еле подавляя желание зарыться в них лицом. К тому же утренняя эрекция давала о себе знать, чего с Ваней давно не случалось. Так хотелось вдавиться пахом в чужую поясницу, спуститься пониже, стащить одежду, облапать расхваленную накануне задницу, погладить, развинуть, погрузиться... Хоть немножко, на полшишечки... Или так просто языком или пальцами. Рудбой громко всхрапнул, завозился, прерывая сладкие фантазии, перевернулся на спину и сел, сонно моргая. Ваня затаил дыхание, притворяясь мёртвым. Тот зевнул, потёр кулаками зажмуренные глаза и неуклюже полез на выход. Ваня осторожно отодвинул шторку палатки, наблюдая, как Рудбой копается в своём рюкзаке. Тот деловито выудил зубную щётку с пастой, мыло, повесил через плечо полотенце и ушёл. Хмыкнув, Ваня оглянулся на безмятежно дрыхнущих друзей. Заботливо приткнул им по бокам одеялко, чтобы не проснулись раньше времени, и торопливо вывалился на улицу, застегнул молнию, стараясь не шуметь. Скривился: во рту будто скунсы нагадили, и он решил по-быстренькому привести себя в порядок прямо здесь, благо немного воды в бутылке оставалось. Потом на цыпочках направился к спуску, в душе не имея, почему крадётся, словно вор. Деревья внезапно расступились, и он оказался на ровном пятачке площадки. Застыл, потрясённый красотой. Оказывается, их стоянка находилась на довольно высоком холме, а внизу раскинулось грандиозное озеро. Окружённое скалами, покрытыми яркой зеленью, лишь с одной стороны оно заканчивалось песчаной косой. Чуть слева торчал здоровенный валун, наполовину вдающийся прямо в воду, образуя естественный то ли причал, то ли трамплин. «О+Г» — красовались на нём сбоку буквы, намалёванные красной краской и обведённые в кривое сердечко. Ниже углём было добавлено: «УЁБКИ». Неизвестно, к кому относилась надпись, к загадочно-романтичным «О» и «Г», к самому тому, кто это накалякал, или вообще к левым чувакам. Ваня с удовольствием приписал бы её к организаторам этого сраного квеста, но не знал ни имён, ни фамилий. Охуенно. Как они могли так встрять, где были их мозги? Вздохнув, Ваня отвлёкся от невесёлых мыслей, снова устремляя взгляд вниз. Гладкая кромка воды, подкрашенная в рассветные голубые и розовые цвета, отражающие небо, так и манила окунуться. Собственно, именно это, походу, Рудбой и затеял. Немного спустившись по тропинке, Ваня рассмотрел его на берегу: отрешённо пялясь в никуда, тот чистил зубы. Наклонился, зачерпнул воды в ладони, плеснул в лицо, громко отфыркиваясь. В ногу что-то больно впилось, Ваня замешкался, на секунду опуская голову, аккуратно отвёл от себя острый сучок и снова уставился на бесплатный концерт, предвкушая интересное. Не прогадал: Рудбой выпрямился, воровато оглядываясь, помедлил и скинул с себя все шмотки. Возбуждение резко подскочило, сердце застучало быстрее. Приоткрыв рот и облизывая губы, Ваня неотрывно пялился на подтянутый торс, весь украшенный цветными татухами. «Грёбаный ты извращенец», — обречённо бухнуло в мозгу, но Ваня отмахнулся, заранее признавая поражение. Ну, да, тайком пялится на голого мужика, и что? Взгляд невольно сполз ниже. Рудбой стоял к нему боком, но твёрдый член, прижимающийся к плоскому животу, прекрасно просматривался. Видимо, не у одного Вани возникла «небольшая проблема». Точнее, большая. Во всех смыслах. Рудбой тем временем зашёл по щиколотку в воду, но вдруг притормозил, оглядываясь на валун, и полез на него. Видимо, захотелось острых ощущений. Мочить ступни у бережка — для слабаков, хули скажешь. Ваня поймал себя на мысли, что разделяет мнение, он в детстве любил кататься на тарзанках, много раз нырял в речку откуда придётся, даже с десятиметрового моста, и каждый раз ловил дикий кайф. Пацаны завидовали, не каждый так умел. Он подался вперёд, намереваясь составить своему тёзке компанию, но в этот момент тот разбежался и сиганул с камня, раскинув руки и напоминая пацана из заставки «Lakeshore Entertainment», но с одной разницей: в рассветной, а не закатной дымке это выглядело гораздо эффектнее, точно ангел с длинными крыльями. «Пиздец пафосно», — не смог не признать Ваня. Правда, в следующую минуту весь пафос разбился, утонул в душераздирающем вопле: — Блядь!!! Сука, нахуй, холодная, падла-а-а!!! — Рудбой стрелой вынырнул на поверхность, чуть ли не выскочил из неё, зависнув над кромкой аки всем известный библейский персонаж. Впрочем, сравнивать с божественными персонами и всякими ангелами громко матерящегося на всю округу Рудбоя было делом зряшным, почти богохульственным, и Ваня не стал, возвращаясь в грешную реальность и еле сдерживая смех, наблюдая, как любитель экстремального плавания барахтается с выпученными зенками, отчаянно гребя к берегу. На полпути тот замедлился, потом и вовсе остановился, задумчиво замолкая, вскинул голову, будто прислушиваясь к себе, и удовлетворённо крякнул, разворачиваясь обратно. Видимо, организм привык к температуре, согрелся, и Рудбой передумал в срочном порядке выбегать на сушу. Некоторое время он плавал и нырял, от души резвясь, будто профессиональный дельфин из океанариума, потом вдруг остановился. Повернулся к берегу. — Долго будешь пялиться? — громко вопросил, шаря глазами по прибрежным кустам. — Сейчас прожжёшь меня взглядом насквозь. И весь чёртов лес слюной зальёшь, испортишь природную зону. Ваня обомлел, застывая на месте испуганным тушканчиком. Подался назад, к стоянке, но молниеносно сообразил, что точно засветится. Вдруг Рудбой обращался не к нему, а так, спятил чутка от свежего воздуха и решил поговорить с голосами в голове. Впрочем, в следующую секунду тот развеял сомнения. — Светло! — позвал требовательно, в два мощных гребка достиг берега, вышел и невозмутимо начал растираться полотенцем, не заботясь о своей наготе. — Выползай, я знаю, что ты здесь. Идиотская ситуация. Попасться на том, что подглядывал из-за куста, как последний маньячина, блеск. Мало ему вчерашнего, теперь Рудбой окончательно решит, что он псих с сексуальными девиациями. Ваня криво ухмыльнулся, сделал морду кирпичом, чтобы скрыть смущение, которое всегда испытывал в присутствии Рудбоя, и высунул нос из укрытия. — С лёгким паром, дядь, — брякнул в обход мозга. — Как водичка? — и едва не закатил глаза, мысленно ругая себя за тупость. Рудбой и бровью не повёл. — Шикарная, — ответил на полном серьёзе. — Хочешь — проверь. — Так и сделаю, — пробубнил Ваня, осознавая, что опять таращится куда не следует. Блядь, почему он ведёт себя как малолетний озабоченный гондон? Долго не было секса — о’кей, он по жизни похотливый козёл — о’кей, он по-настоящему вкрашнулся в Рудбоя — о’кей. Но всё это не повод залипать внаглую! — Нравится? — раздался насмешливый голос, и Ваня моргнул, с трудом заставляя себя оторваться от созерцания чужих причиндалов. — Неплохо, — заявил дерзко и широко улыбнулся, понимая, что выдаёт себя просто, блядь, с головой, полностью и бесповоротно. Фыркнул и начал скидывать кроссы. — Так ты пидор, что ли? — снова нарушил тишину Рудбой. Резко развернувшись к нему, Ваня скрестил руки на груди. Драки он не любил, но гомофобов ещё больше, прямо терпеть не мог. Точнее, не замечал — ровно до тех пор, пока не обнаруживал очередную странную личность, которую отчего-то очень волновало, что происходит в чужих спальнях. И кто здесь больной? Рудбой ему таким поначалу не показался. Что ж, ошибся, бывает. Однако позволять попускать себя за то, что никого не касается, Ваня не собирался. — Сам ты пидор, — отчеканил он, глядя в упор, и агрессивно набычился. — Ну, — невозмутимо подтвердил Рудбой. — А ты? Ваня растерянно моргнул, кулаки разжались. Наверное, непонимание так явно отразилось на его физиономии, что Рудбой весело заржал. — Охренеть, я думал, тебя ничем... не пробить, — выдал с пошлой двусмысленной интонацией и подмигнул. — А я думал, ты гомофобное хуйло, — на автомате огрызнулся Ваня. — Чего ж ты тогда вчера ломался, как сдобный пряник? Цену набивал? — Растерялся, — помрачнел Рудбой. — Извини, конечно, но твои, кхм, «ухаживания», — он показал в воздухе пальцами воображаемые кавычки, — оказались супернеожиданными. — Так уж и супер? — недоверчиво прищурился Ваня. Выдохнул с облегчением и наконец расслабился, принимаясь раздеваться. — Мерси за комплиментик, дядь. Я-то, дурак, боялся, что палюсь по-страшному. И вообще... — Он запнулся, потому что в этот момент Рудбой, незаметно подобравшись ближе, прижался вплотную, выдохнул прерывисто. — Это всё очень интересно, — вкрадчиво шепнул ему в ухо, — но лучше тебе заткнуться. — Он аккуратно стащил с него футболку до конца, отбросил в сторону. Скользнул Ване за спину, завёл руки вперёд и пристроил на его ширинку, медленно потянул язычок молнии вниз. Провёл губами по шее, возбуждённо дыша. Ваня дёрнулся. — Погоди! — М-м-м? — Нахальные пальцы словно сами по себе прошлись по Ваниным рёбрам, заставляя вздрогнуть от щекотки, мазнули по линии живота, плавно нырнули в джинсы. Дыхание у Вани участилось, и он с силой прикусил губу. — Да стой ты, придурок, — прошипел сдавленно, охнул, когда член обхватила чужая ладонь. — Рудбой, блядь! Тот замер, недовольно сопя. — Что-то не так? — спросил тихо. — Тебе неприятно? — и стиснул кулак крепче. Ваня взвыл, едва не кончив. — Мне, блядь, всё так, — пропыхтел, крепко зажмурившись. — Только... — Что? — Озеро... — кое-как попытался объяснить Ваня, краем сознания упорно цепляясь за рассудок, чтобы не потечь окончательно, не растаять, как ебучий айсберг в глобальное потепление. — Мне надо помыться. — Да ладно, — отмахнулся Рудбой, зарываясь носом ему в затылок, вдыхая запах, спустился ниже, целуя и покусывая горячую кожу. Делал он это потрясающе охуительно, дразняще, умело, так, что «глобальное потепление» для воображаемого айсберга усилилось градусов на двести. — Всё норм. — Отъебись, змей-искуситель, — простонал Ваня хрипло. — Я вчера в вонючей болотине бултыхался, смекаешь? Не... не могу. — Давай вместе? — перебивая, предложил Рудбой и послушно вытащил наконец загребущую лапу из Ваниных штанов. Вопреки логике, Ваня чуть не охнул от разочарования. Пиздец он по хорошему сексу изголодался. Или хоть по какому-нибудь. Однако то, что сейчас продемонстрировал Рудбой, даже не намекало — буквально вопило, что всё будет круто. Почему-то считается, что кругом одни альфачи и ёбари-террористы, но это очень смешной стереотип. В жизни ровно наоборот. Редко встретишь мужика, который захочет, а главное, сумеет вытрахать душу. Сам Ваня любил по-всякому, но чаще приходилось именно верховодить, потому что где они, эти хваленые самцы? Обленились вкрай, каждый первый теперь норовит ноги раздвинуть и получать удовольствие, хуем поработать никто не хочет. Поэтому, когда Рудбой сходу безоговорочно перехватил контроль, у Вани внутри от предвкушения сладко ёкнуло. Он знал, что потом обязательно тоже его отымеет, знал, что уломает, даже если Рудбой в жопу ни-ни, только сверху, знал себя. Так даже интереснее. Но то потом, а пока... — О чём задумался? — снова ворвался в ухо хриплый шёпот. Вздрогнув, Ваня вынырнул из череды размышлений, развернулся, вскинул мутный взгляд. — О том, как ты меня выебешь, — ответил он и расплылся в похабной улыбке. Рудбой на миг смешался, но сразу взял себя в руки, ухмыльнулся в ответ, едва заметно кивнув. — Купаться идём? — Несомненно, — подтвердил Ваня. — Только по-быстрому, дядь, а то весь настрой пропадёт. — Ты же сам это долбанное купание захотел! — возмутился тот, но развивать тему не стал, дёрнул Ваню за руку, направляясь к валуну. Ваня упёрся ногами в землю: — Куда, ёпт... — Так быстрее! — безапелляционно отрезал Рудбой, шустро взбежал по камню, волоча Ваню за собой, как на буксире, и недолго думая толкнул в спину. С громким матом тот полетел вниз. Плюхнулся, вздымая целый каскад брызг, ушёл с головой, мысленно взвывая. Потому что вода оказалась вовсе не холодная, а ледяная! Целое ебучее море леденющей воды. Нет, океан. Северный, блядь, Ледовитый. Охренеть, всего лишь крохотное озеро, и такая засада! — А-а-а! — заорал Ваня, вынырнув на поверхность. — Евстигнеев, блядская сука, я тебя во все дырки напялю, мудила!!! Рядом раздался шумный всплеск, фырканье, плечо сжала прохладная ладонь. — А как же обещание? — Рудбой возник перед ним, довольно скалясь. — Кто-то только что говорил, как мечтает о моём члене. — Обойдёшься, — ехидно отбрил Ваня. — Я своему слову хозяин, захотел — дал, захотел — обратно взял. — Пиздобол ты, Ванечка, — вздохнул Рудбой с показным смирением и поднял руку с зажатым бруском мыла. Когда только успел его с собой прихватить? — Греби к берегу, ща быстренько водные процедуры закончим... — Он сделал паузу, многозначительно глядя. — Потом разберёмся, кто кого и куда. Согласен? — Ой, да иди на хуй, — хмыкнул Ваня и демонстративно поплыл в сторону. Вскоре под ногами обнаружилось дно, он вылез из воды по пояс, машинально растирая предплечья и бока руками. — Держи. — Вездесущий Рудбой взял его руку в свою и щедро намылил. — Закрой глаза, — велел негромко, принимаясь мыть Ване голову. Тот рыпнулся, хищно щурясь. — Дядь, чё за пидорасня? — буркнул грубовато от смущения. Возбуждение неумолимо возвращалось, и никакие ледяные ванны не помешали. — Я сам. — Сам, сам, — покладисто согласился тот, продолжая беззастенчиво шарить руками по его телу, размазывая мыльную пену. Чуть не сделав фейспалм, Ваня заткнулся, решив, что спорить с этим засранцем, походу, дохлый номер. Тем более ему пока всё очень даже нравилось. Он нырнул, наскоро ополаскиваясь, затряс головой, дезориентированный попавшим в глаза мылом. Между ягодиц вдруг проникли скользкие пальцы, ткнулись настойчиво, и Ваня взвился от неожиданности, распахнул глаза, внезапно обозревая выросшую будто из-под земли серую каменную плиту валуна. «ЁБ» — горели прямо перед лицом знакомые угольные буквы из известного слова. Очень... символично. Мысленно хохотнув, Ваня даже восхитился, каким хитрым и продуманным говнюком оказался Рудбой. Пока они бултыхались, усыпил его бдительность, увёл с глубины и аккуратно затащил сюда. Понятно, зачем. Ваня дёрнулся, но Рудбой перехватил его поперёк живота, притянул к себе, вжимаясь твёрдым членом ему куда-то в бедро. — Погоди, погоди, чего ты? — забормотал взволнованно. — Сам ведь хотел. Я нежно, тихонечко, бля буду, обещаю, чем хочешь клянусь! Ну, хочешь? Горячий низкий голос звучал так сексуально, что Ваню буквально прошибло похотью. Он замер, в свою очередь притискиваясь к Рудбою, отлично осознавая, что они как на ладони. Если Славке или Мирону вдруг приспичит именно сейчас прийти сюда, они застанут охуенную картину, как их друзья шпилятся в очко на фоне природы. Заебись. Ваня задышал громче. — Потом я тебя? — уточнил, поддаваясь и неосознанно расставляя ноги шире. Упёрся ладонями в каменную глыбу, всхлипнул, когда внутрь проник палец. — Потом ты меня, — эхом повторил Рудбой, явно мало соображая, что говорит. — Бля, как хочу тебя, пиздец, Ванечка. — П... презики... — Нету, — бросил тот, длинно выдохнул, застыл на секунду и ввёл в Ваню уже два пальца, сразу до конца, впился зубами в шею, отвлекая от возможного дискомфорта. — Но я чистый, без резинки вообще никогда, только сейчас... с тобой... — Понял, — прервал Ваня его излияния, отчаянно кусая губы, потому что после такого перерыва чувствовалось всё как в первый раз. — Заткнись, б-блядь. — Тш-ш, — молниеносно считав его эмоции, Рудбой ласково погладил его по бокам, животу, плечам, успокаивая. — Знаю, больно. И смазки нормальной нет, кроме мыла... И ещё... — За-ва-ли, — по слогам повторил Ваня, сильно жмурясь и прислушиваясь к себе. Болезненные ощущения постепенно переплетались с острым удовольствием, он отрешённо кивнул. — Вставляй. Рудбой не заставил себя просить дважды. Судорожно выдохнув, перехватил Ваню поудобнее, вынуждая наклониться, приставил головку ко входу, толкнулся внутрь. Ваня громко засопел, пережидая очередную волну боли и добросовестно пытаясь расслабиться. Завёл руку назад, дрожащими пальцами упираясь в чужой пресс. — Двинешься — убью, — выдавил глухо. Рудбой покорно притормозил, беспорядочно гладя его везде, легонько хлопая по бедру и бормоча под нос утешительную ерунду. Выждал немного и под непрерывное «извини», «потерпи», «щас-щас-щас» втиснулся до упора. — Норм, Вань? — спросил озабоченно. — Н-норм, — неуверенно подтвердил тот, хватая ртом воздух. — Пиздец, но норм. — Может... всё-таки... вытащить? — Вытащи, — прокряхтел Ваня, чувствуя, как по вискам катится пот. Успел поймать полный разочарования вздох и неожиданно широко улыбнулся. — А потом опять вставь, — добавил, прогибаясь в пояснице. Боль уходила, растворялась в ясном утре, в смытой озером усталости последних дней, в ощущении огромного члена внутри себя, в мерно накатывающем с новой силой желании, в осознании, что с ним сейчас Рудбой, охуенный чувак, которого он очень хотел, даже если тогда ещё сам не знал об этом. Жесть, а ведь всего неделю назад он не подозревал о его существовании. Странно, трудно поверить, но теперь тот воспринимался почти родным, будто всю жизнь друг друга знали. С Мироном то же самое, но по-дружески, как со Славкой, а вот Рудбой — пиздец, что такое, Ваня не понимал, как и когда успел так крепко влипнуть. Тело прошило жгучим кайфом, Ваня вздрогнул. — Ванечка-а... — тут же раздалось над головой. Рудбой протяжно застонал, начиная размашисто двигаться. Молча он, видимо, не умел, понёс опять лютую ересь, но Ваня уже не слушал, погрузившись в пульсирующее, разнузданное наслаждение. Отпустил себя, перестал сдерживаться, активно подмахивая, рыча и крепко матерясь вслух. А когда, наконец, подкатило окончательно, резко распрямился, сжался на члене и взвыл, ощущая, как Рудбой быстро додрачивает ему, тяжело сопя и уткнувшись мокрым лицом в его затылок. По бедру потекло липкое, и Ваня сморщился. — Ты что, в меня спустил? — Угу, — заполошно дыша, пробубнил Рудбой. — Ты сука, дядь. В следующий раз тоже так сделаю. — Угу. Туманное марево перед глазами слегка развеялось, Ваня отстранился, обернулся, в недоумении разглядывая обалделую морду с лихорадочно-красными щеками и психической улыбкой. — С тобой всё в порядке? — Угу. — Тебя, блядь, заклинило, что ли? — Ваня фыркнул, не зная, злиться или смеяться. — Очнись, придурок. Ща нас наши друзья срисуют, мы уже полчаса голыми жопами сверкаем. Тут всё-таки не нудистский пляж. Рудбой моргнул, лицо его приняло осмысленное выражение. Он довольно потянулся, выходя на берег вслед за Ваней. Сграбастал его в объятия и влепил звонкий поцелуй, расхохотался, когда Ваня от неожиданности едва не съездил ему по роже. Воровато огляделся и принялся одеваться. — Больше, — брякнул вдруг. — Что — больше? — не понял Ваня, тоже наспех облачаясь в свои мятые шмотки. — Больше получаса мы здесь, — пояснил Рудбой. — И так орали, мне кажется, нас не только Мирон со Славкой, все медведи в округе услышали. — И позавидовали, — иронично добавил Ваня. Запустил пятерню во влажную шевелюру, пытаясь привести причёску в относительный порядок, не преуспел и махнул рукой. — Ладно, дядь, морды покерфейсом — и топаем до хазы, то есть, до базы. Жрать хочется, бля. — Кстати, жрать нам особо и нечего, — погрустнел Рудбой, поднимаясь за ним по тропе. — Ничего, что-нибудь сообразим, — не унывал Ваня. После крышесносного секса он ощутил мощный прилив сил и впал в благодушное состояние. Еды у них действительно особо не осталось, но разве это проблема? Они молодые, здоровые, уже не алкоголики. В крайнем случае, можно поискать съедобные ягоды или попробовать рыбалку. Выживали же как-то все эти Робинзоны из книжек и кино, и то в одиночку. А их четверо! Они обязательно справятся. * * * Пару дней парни шли более или менее спокойно. Нет, буреломы и непроходимые места встречаться не перестали. Их по-прежнему жрали комары и мошки, они обливались пóтом днём и крепче прижимались друг другу ночью, чтобы не мёрзнуть, однако никаких экстремальных и страшных ситуаций больше пока не происходило. Они считали, что уже мастерски научились готовить на огне, и им даже нравилась собственная стряпня, хотя она оставалась всё такой же однообразной. Проблема заключалась только в том, что провизия заканчивалась. Когда Рудбой психовал и гнал на устроителей квеста за то, что те неправильно рассчитали количество припасов, которое участники взяли с собой, Славка только отмахивался от него. — Дебик, — фыркал он, — они-то как раз все подсчёты сделали верно, это мы, идиоты, жрачку по-тупому расходовали. Мы с Ванькой всю рыбную консерву смолотили с хлебом и даже до тушёнки добрались. И ведь нет, чтобы поделить банку пополам, а каждому по банке. А если, например, суп бы варили или даже второе, то только одну бы использовали. И вы, я думаю, не лучше нас, тоже так же шиковали. Рудбой всё равно пытался спорить, но Ванька и Мирон со Славкой соглашались. — Вано, ты вспомни, — хмыкал Мирон, — как мы питались, пока парней не встретили. В общих чертах они пока не голодали, но экономить понемногу уже начали. Славка нашёл в лесу грибы и призвал всех внимательно смотреть под ноги, вдруг получится побольше насобирать. Ванька притащил четыре подосиновика и очень этим гордился, Мирон два белых, зато больших. Больше всех приволок Рудбой, правда, половина оказалась поганками, и они долго ржали над горе-грибником, однако вторая половина была очень даже съедобна. Славка показывал их парням и объяснял: — Вот это маслята, они не считаются благородными грибами, но всё равно очень вкусные, если пожарить. А это волнушки, их, конечно, лучше солить, как грузди, но в нашем случае они и на суп отлично пойдут. Вечером он долго отваривал грибы отдельно, потом ещё и с картошкой вместе, так что с солью и лаврушкой получилось довольно аппетитно. На следующий день приняли решение использовать на суп только полбанки тушёнки, остальную убрали на завтрак. А если останавливались у водоёмов, то готовили сразу на вечер и на утро, прикапывали котелок в мокром песке, на следующий день разогревали на костре. Если бы дней десять назад Славке сказали, что он станет всем этим заморачиваться, он бы со смеху помер, а сейчас ничего, нормально, главное, с голода не загнуться. Ещё Славка начал замечать, что Ванька и Рудбой неожиданно сблизились. Могли плестись позади них с Мироном, о чём-то шептаться или хихикать, как два придурка. Когда Славка или Мирон их окликали, они тут же вливались в коллектив, но со временем снова отставали. Худо-бедно их группа двигалась вперёд, но нагнать упущенное у них всё равно не получалось. — Давайте тут заночуем? — предложил Мирон, и Славка вынырнул из своих невесёлых мыслей. — Глядите, ручей! Помоемся хоть и пожрать приготовим. Идея всем понравилась. День выдался особенно знойный, и до заката пока было далеко, можно не только искупаться в тёплом ручье, но и постирать шмот, хотя на приличную одежду их вещи давно не тянули. Раздевшись догола, Ванька и Рудбой с громким гиканьем рванули в воду. — Парни! — вопил Рудбой по пояс в воде. — Водичка класс, как в джакузи! — Идём уже! — заржал Славка, снимая трусы. Только Мирон немного замешкался в одних боксёрах, и Славка его подтолкнул: — Чего тупишь? Снимай и пошли, сколько можно яйца в труселях парить? — И, не дожидаясь его, ринулся к парням. Мирон ещё малость постоял, почесал затылок, потом махнул рукой и, сдёрнув бельё, устремился в воду. Они брызгали друг друга, пытались топить, ржали и орали на всю округу. Самое глубокое место оказалось именно там, где стоял Рудбой, и поплавать не было возможности, но они и так вдоволь накупались, помылись и постирали вещи. Потом Рудбой и Ванька вызвались сварить суп, а Славка с Мироном натаскали дров, развели костёр и поставили палатку. Так уж получилось, что расположились они под большой разлапистой елью, нижние ветки которой находились почти на двухметровой высоте. Лес густой, место для ночлега трудно выбрать, поэтому решили либо под этой елкой, либо рядом с ручьём, но там почва была влажная, совсем не хотелось, чтобы пол палатки промок. Поев, они как всегда завалились спать, но сон не шёл. Отдохнувший организм и чистое тело, видимо, настроились бодрствовать. Ваньки опять о чём-то шушукались, почти полностью укрывшись одеялом, а Славка молча пырился в спину Мирона и вспоминал свою реакцию на его голое тело. Тот стоял в воде, которая доходила ему почти до ягодиц, и мыл голову. И в этот момент Славка выяснил, что чужие, не затронутые загаром половинки притягивают его к себе не хуже магнита. Он немного растерялся, сглотнул и попытался отвести взгляд от задницы Мирона. Дальше произошло уже совсем запредельное: собственный член, так давно казавшийся ему абсолютно недееспособным, удивительным образом заинтересованно шевельнулся и начал вставать. Славка очумело глядел на свой пах и не знал, плакать ему или ржать. Он быстро огляделся вокруг, не смотрит ли кто из парней на него, опозориться при всех не очень-то хотелось. А Мирон ещё и наклоняться начал, засранец, загребая ладонями воду и поливая себе на волосы. Не мог, сука, как остальные сесть в ручей у берега, нормально помыться и не устраивать стриптиз? Когда тот всё же додумался и пришёл к нему на мелководье, стало только хуже. Сквозь прозрачную воду было отлично видно его член. Пусть в спокойном состоянии, тот всё равно казался крупным. Не то чтобы длинным, скорее обычным, но явно приличным в обхвате. Горло у Славки опять перехватило, руки затряслись, а собственный орган совсем не думал опадать, наоборот, креп с каждой секундой. Славка чуть в голос не взвыл: сволочь, когда надо было, висел на полшестого, будто его это не касалось, а тут вдруг ожил, опездол, и заактивничал. Вот тебе и импотенция, вот тебе и жизнь кончилась. Блядский предатель притворялся мёртвым, а как замаячила на горизонте шикарная жопа, так им хоть гвозди, хоть сваи заколачивай, и что при этом делать Славке, ему плевать. Мысленно ругая свой почти полностью вставший член и прикрывая его согнутой в колене ногой, Славка матерился и призывал на него все пришедшие в голову кары. Потом, испугавшись, что на самом деле ещё накаркает, сделал вид, что ополаскивается. Мирон наконец свалил на глубину к парням, и он, не теряя зря времени, сдёрнул одеваться. А сейчас лежал, пялился в чужой затылок и не знал, как к Мирону подкатить. Ебаться хотелось до зуда во всём теле. И хотя с рядом находившимися соседями ничем таким невозможно заняться, варианты всё равно имелись. Выйти по очереди, будто поссать, и подрочить по-быстренькому друг другу или ещё что-то придумать. Но как уговорить Мирона — это вопрос. Да и не факт, что тот заинтересован. В этот момент снаружи раздался оглушительный грохот, и парни повскакивали. — Это что? — уставился на них Мирон явно не сонным взглядом. Значит, тоже просто лежал и свои мысли думал. — Ща проверим. — Ванька высунулся из палатки, тут же снова громыхнуло, всё вокруг осветила молния. — Пацаны, гроза, пиздец! А ветрина какой! Лес ходуном ходит! Они, конечно, полезли смотреть. Славка выскочил с фонариком проверить, надёжно ли они с Мироном вбили колья, но всё оказалось нормально, да и палатка стояла в окружении высоченных, мощных стволов, а под лапами ели вообще как в домике, и оказаться без крыши над головой им не грозило. Однако, несмотря на такой разгул природы, дождя не было. Он уже чувствовался в воздухе, но пока не начался. Запрокинув голову, Славка пару минут не отрываясь любовался красотой грозового неба, но вскоре, понимая, что ливануть может в любой миг, ретировался внутрь. И почти сразу по потолку застучали первые капли, которые быстро перешли в сплошной поток. И опять он подумал, что они выбрали правильное место. У ручья палатку если бы не снесло ветром, то точно затопило. После таких ливней все ручьи становились довольно полноводными. — Не хочу спать, — буркнул Ванька. — Как тут уснёшь, когда на улице такое. — А я в детстве боялся грозы, — вдруг вздохнул Рудбой, — ну, когда совсем мелкий был. Мама рассказывала, что я всегда к ним в постель прибегал, заваливался между ней и отцом и сразу засыпал. Когда я первый класс заканчивал, меня Илюха, старший брат, как-то из школы вёл — и гроза началась. Я заныл сразу, а он затащил меня в чужой падик и сказал, что грозу только трусам нужно бояться, а смелых она не трогает. — Он опять вздохнул и добавил: — Я подумал тогда, что если мы прячемся с Илюхой в подъезде, значит, мы трусы? И говорю ему: пошли, ты не трус, а я как ты. Так и бежали под дождём. Помню, мне пиздец страшно было, но я вцепился брату в ладонь, закрыл глаза и нёсся за ним вприпрыжку. Как не наебнулся нигде, до сих пор удивляюсь. После этого просто не обращаю на грозу внимания. — Слав, помнишь ещё в Хабаре, — начал Ванька, — молния в электрический столб долбанула? Славка согласно кивнул. — Мы тоже все тогда очканули, нас, наверное, человек шесть было. Затрещало всё, засверкало — и свет во всём квартале погас. Я сейчас понимаю, что подстанция просто не была рассчитана на такое напряжение и тупо произошло замыкание, но тогда мы конкретно пересрали. — А мы один раз с отцом на даче отдыхали, — решил рассказать свою историю Мирон. — Мне двенадцатый или тринадцатый год шёл, не помню. Мама должна была приехать на следующий день и велела нам её любимые гладиолусы подвязать. Типа высокие выросли, сломаться могли. Сказала, что рейки и верёвки в сарае. А мы с батей приехали, жара такая, на речку сгоняли, потом в саду в гамаке валялись, за жизнь трепались, в общем, напрочь про цветы забыли. И если бы не гроза, так и не вспомнили бы. Ночью загремело, начался ливень, не слабее, чем сейчас, свет сразу отрубили, видимо, чтобы таких замыканий избежать, как рассказывал Ваня, и тут ко мне в комнату влетает отец. Волосы дыбом, очки набекрень. «Гладиолусы!» — орёт он, и я понимаю, что мы конкретно проебались. А мама у нас тогда ещё та штучка была, Вано, вон, знает. Рудбой кивнул точно так же, как недавно Славка. — Она орать и устраивать скандал не станет, зато может соли в суп чуть больше сыпануть или картошку недожарить, или может меня в школу не разбудить, а отца на работу. Гоняем потом по квартире, как угорелые. И ругаться с ней бесполезно: мол, вы всё время про мои просьбы забываете, вот и я случайно забыла. — Зачётная маман! — заржал Славка. — Не то слово, — почему-то грустно улыбнулся Мирон. — Короче, мы с батей оба на измене ринулись спасать цветы. Дождь поливает, как из ведра, темень хоть глаз выколи. Отец лбом уебался в балку в сарае, знатный такой рог набил, пока фонарь нашёл. Потом мы рейки и верёвки в сад пёрли, я на мокрой траве поскользнулся, мордой в неё нырнул, язык прикусил. В темноте в куст крыжовника вляпался, а ветки у него колючие, жуть, располосовал себе ногу и ладонь. В общем, добрались мы кое-как до гладиолусов. Часа два подвязывали, полный алес капут. Грядка скользкая, ноги разъезжаются, верёвки намокли, узел то не завяжешь, то не развяжешь, а ветер их из рук рвёт. Тычки эти долбанные, которые рейки, только вставишь в землю, то порыв ветра шарахнет, то ливень усилится, херак — уже опять лежат. Упиздякались мы в хлам. Когда всё закончили, гроза тоже прошла. Пару цветков не спасли, ветром сломало. Мы их выдернули и спрятали, чтобы мама не увидела, а грядку так истоптали, словно поле боя. Славка и Ваньки ржали до слёз, даже про грозу забыли. — Отец посмотрел на эту вакханалию, молча сходил в сарай и принёс грабли. Поборонил землю, приводя длинную, прямоугольную клумбу в божеский вид, и велел: «Идём мыться, матери ни слова, авось обойдётся и она не заметит». Мама и вправду ничего не поняла, наоборот, похвалила, что цветы подвязали и грядку взрыхлили. Вот так. Пока они болтали, гроза, казалось, ушла, даже дождь почти прекратился. Но когда парни совсем успокоились, лес снова зашумел и удар молнии заставил всех вздрогнуть и напрячься. Разгул стихии пошёл на новый виток. Следующий разряд не то что осветил округу, он даже сидящих в палатке парней ослепил, настолько оказался мощным. Помимо привычных звуков, что-то заскрежетало или треснуло, издавая страшный скрип, и грохнулось совсем рядом. Рудбой высунулся на улицу и заорал: — Пацаны, молния в дерево пизданула! Все ринулись смотреть, даже не подумав о том, чем может грозить им случившееся. На деле оказалось не всё так просто. Огромную ель в нескольких шагах от них расщепило практически пополам, и только чисто случайно верхняя часть не завалилась на палатку, а упала чуть в стороне, полыхая на весь лес. — Ща если эту хуйню не потушим, — гаркнул Славка, — запросто лес полыхнёт! — А мы? — уставился на него Ванька. — И мы тоже! — завопил Мирон, пытаясь сломать первую попавшуюся ему на глаза пихтовую лапу. — Тушить надо! По его примеру они обдирали ветви близ стоящих деревьев, косясь на разгорающийся пожар. Несмотря на то, что только недавно прошёл дождь и всё вокруг было мокрым, огонь распространялся быстро. Славка, в отличие от парней, представлял, во что может вылиться вся ситуация. Однажды он издалека наблюдал, как горит лес, зрелище страшное. И сейчас его передёрнуло в испуге. Пришлось резво прихлопывать яркие языки пламени ветками, ногами затаптывать занявшуюся траву. Рудбой вообще стащил с себя толстовку и лупасил по горевшей ели со всей дури. И всё же они вряд ли бы справились, если бы снова не начался ливень. Усталые, мокрые и грязные, парни пришли к ручью умыться и привести себя в порядок. Дождь наконец закончился, и на небе снова проступили звезды. У каждого осталось всего по одному комплекту сухого белья. Постиранное ещё не высохло, а то, в котором они собирались спать, после пожара ни на что не годилось. Ваньки убежали переодеваться, а Мирон неожиданно тормознул Славку: — Посиди со мной, я сейчас, пока не успокоюсь, всё равно не усну, организм у меня такой. Его немного потряхивало в ознобе. — О’к, — кивнул Славка, — только пойдём на то старое поваленное дерево. Ща одежду нашу притараню, переоденемся, а то так и простыть в мокром недолго. Он нырнул в палатку, увидел, что Рудбой сложил вещи Мирона в углу. Достав свой шмот, Славка вернулся к Мирону. Тот сидел на упомянутом стволе ели и о чём-то размышлял. — Давай, переодевайся, — велел Славка. Развесив сырую одежду на ветках, они сели рядом и долго молчали. — Когда я был мелкий, батя часто брал меня с собой в тайгу, — неожиданно для себя выдал Славка. — Мы грибы собирали, ягоды, орехи. Он что-то после продавал, что-то в семье оставлял, девяностые годы тяжёлыми были. Зато мы дружно жили, пока батя бухать не начал. — Сильно пил? — тихо спросил Мирон. — Сначала нет, — хмыкнул тот. — По тайге находится, с устатку стопарь-два намахнёт, и всё. Но чем дальше, тем хуже. Начал вещи из дома таскать, барахло всякое, однажды даже телек снёс кому-то за флакон. — А мама что? — А что мама, — отмахнулся Славка. — Плакала, уговаривала не бухать, терпела, прощала. Я один раз предложил уйти от него. Так она сказала, что алкоголизм — это болезнь, нельзя больного человека одного бросать. Так и жили. Батя в конце концов от алкахи и помер, я школу как раз заканчивал. Сдал экзамены и с Ванькой в Питер махнул, думал, здесь новую жизнь начну, а по факту, сам как батя стал, даже хуже. Славка замолчал, только сейчас осознавая, что чуть собственными руками не довёл себя до точки, и если бы не Ванька с его квестом, то точно в скором времени ласты бы склеил. Принятие этого шарахнуло сразу и сильно, Славка вздрогнул и упёрся лбом в колени. Ему не было стыдно или обидно, не перед кем стыдиться, они четверо алкоголиков, кто тут его осудит? Да и обижаться не на кого, кроме себя, только где-то под рёбрами стало больно, к горлу подкатил ком. Мирон вдруг погладил его по спине. — У меня тоже детство классное было и родоки отличные, — произнёс хрипло. — Только я в десятом классе на спор со второго этажа заброшки прыгнул. Обе ноги сломал. У мамы тогда чуть инфаркт не случился. Переломы срослись нормально, и можно было, наверное, про всё забыть, но у мамы на этой почве развился какой-то бзик, она окружила меня такой заботой, даже не заботой, а тотальным, буквально душащим контролем. — Он провёл ладонью по ёжику волос, поморщился. — Звонила мне в школу каждый час, интересовалась, как я себя чувствую и всё ли у меня хорошо. Гулять с друзьями и подругами я уходил каждый раз после идиотских скандалов. Она устраивала истерики из-за того, что я могу пострадать, меня собьёт машина или кирпич, блядь, на голову упадёт. Отец пытался её убедить, что я уже взрослый, но ничего не помогало, всё становилось только хуже. Из весёлой и родной она превратилась для меня в надсмотрщика. Стала молчаливой, вечно хмурой паникёршей. Два года назад она попала в клинику, а я, как последний придурок, обрадовался свободе и ни разу у неё не был. Ушёл жить в общагу, а по большому счёту, проводил всё время у Вано на хате. Упивался тем, что меня никто больше не контролирует, перестал общаться с отцом и превратился в бухарика. — Она до сих пор в дурке? — спросил Славка. — Не знаю, — отвернувшись, пробормотал Мирон. Славка обнял его за плечи, давая понять, что не осуждает, скорее подбадривает. — Нам, главное, выбраться из Карелии. — Он наконец поднялся на ватных ногах. — Пошли спать, вернёмся в Питер и начнём всё исправлять. Не знаю, как ты, а я завязал с алкахой, ну её на хуй. — Думаю, я тоже, — отозвался Мирон. В палатке они осторожно легли на свои места, и Славка, обняв Мирона, прижал его к себе. Тот уткнулся носом ему в шею и, как несколько ночей назад, закинув на него свою ногу, затих. — Спи, — прошелестел ему на ухо Славка и сам провалился в сон.