Терпение - добродетель

      Что именно сделал Грима, осталось неизвестным, но только через день Эовин уже любовалась законченным платьем. Оно было поистине роскошным, достойным самой королевы. Благородного темно-зеленого цвета, с золотым шитьем по рукавам, лифу и подолу, которое так шло к ее золотистым волосам.       Принцесса с восторгом рассматривала свое отражение. Грима угадал не только с цветом, но и с размером. Платье сидело как влитое, хотя до этого дня она ни разу не примеряла его.       Эовин внезапно захотелось найти Гриму и поблагодарить. Она переоделась, бережно разложила платье на кровати и, бросив на него последний восхищенный взгляд, покинула свои покои. Чтобы сократить путь, принцесса воспользовалась одним из тайных проходов: к счастью, после долгих уговоров Грима все-таки согласился показать их ей, так что очень скоро Эовин оказалась перед дверью в Золотой Чертог. Она практически сливалась со стеной такого же темного дерева, по правую сторону от трона.       Девушка осторожно приоткрыла дверь, неслышно прокрадываясь внутрь: ей совершенно не хотелось мешать Гриме, который скорее всего по обыкновению полностью погрузился в свои бумаги.        Но к своему удивлению Эовин не обнаружила его за письменным столом. Принцесса обвела взглядом зал. Он точно должен быть здесь. У такого человека как Грима необычайно точный распорядок дня. Она сделала несколько шагов, остановившись за пустующим троном.       - Милорд, мои сведения точны: завтра днем они будут здесь, - послышался незнакомый мужской голос откуда-то из-за колонн. Человек говорил тихо, явно желая сохранить беседу в тайне. Эовин застыла в нерешительности: может, ей лучше уйти?       - Эльф, гном, человек и Белый маг, в котором узнали Митрандира, - продолжал мужчина, - колдун верхом на Сполохе, Вы помните, подарок Его Величества.       Чужестранцы? Любопытство все-таки взяло верх. Эовин спряталась за массивной золотой спинкой, и вся обратилась в слух. Сидеть на коленях на холодном полу было ужасно неудобно, но выбирать не приходилось.       - Нет, - резко возразил Грима, - это не подарок. Старик нагло воспользовался великодушием короля и забрал лучшего из лучших. Белым магам вообще свойственно присваивать чужое, - в его голосе неожиданно прозвучало осуждение, которое Эовин вполне разделяла: поступок Митрандира еще долго оставался предметом всеобщего порицания.       - Ну а что тот человек? – спросил Грима уже прежним деловитым тоном - Гондорец?       - Нет, мой лорд. Один из северных следопытов, Дунэдайн.       - Хм…интересно, - протянул Грима, и принцесса живо представила, как он прищуривается, - что о нем известно? Имя?       - Называют Арагорном, сыном Араторна. При нем меч Элендила.       Познания Эовин в истории Средиземья были скромны, однако же благодаря беседам с Гримой достаточны для того, чтобы понять: человек, носящий меч короля Гондора и Арнора, отца Исильдура, не может быть простым следопытом. Очевидно, это имя что-то значило для Гримы, по крайней мере точно было ему известно. Он не задал больше ни единого вопроса, и между ним и его собеседником на несколько секунд воцарилась тишина. Когда же Червеуст вновь заговорил, голос его звучал несколько задумчиво.       - Я понимаю, что им нужно.       Эовин затаила дыхание, прислушиваясь.       -Увы, время против нас, мой лорд, - продолжил мужчина, - Я получил известия, что войско Эомера возвращается обратно. Оно увеличивается с каждым пройденным городом. Жители провозглашают Эомера королем. Его люди беспрепятственно возьмут столицу, большинство воинов Эдораса на его стороне.       - А маг наверняка попытается помочь королю, - Грима размышлял вслух, - но, когда потерпит неудачу, объявит его лишенным рассудка. Следовательно, подписанный им указ о моем регентстве и неприкосновенности признают недействительным, и тогда...       - Есть только один выход, мой господин. Уезжайте, пока не поздно.       - Нет, Ратвальд, - возразил Грима, - я останусь на своем законном месте. К тому же, я должен жениться на леди Эовин. Я уйду отсюда только с ней.       - Но Вы можете погибнуть.       - Нам надо продержаться всего несколько дней. Сегодня мне привезут последнее письмо. А по поводу незваных гостей поступим так: пусть солдаты прикажут им сдать оружие на входе. Особенно, - Грима отчетливо подчеркнул, - особенно важно забрать у мага посох.       - Будет сделано, милорд. А как быть с…       В этот самый миг раздался страшный грохот, заставивший Гриму и Ратвальда подскочить на месте и броситься на шум.       Чуть ранее Эовин, чьи ноги невыносимо затекли от неудобного положения и жуткой тесноты, решилась привстать. Это была неудачная идея. Наступив на собственный подол, она запнулась и начала падать. В отчаянной попытке удержать равновесие, девушка ухватилась не за спинку тяжелого трона, а за ближайший напольный канделябр, благо зажженные свечи в нем отсутствовали. Она устояла на ногах, но канделябр, к ее ужасу, изящно покачнувшись, упал прямиком на старинные роханские доспехи – одно из лучших украшений тронного зала. Не ожидав атаки после стольких безмятежных лет, доспехи звонко ухнули вниз по ступеням, разлетаясь на части. Кираса, как самая тяжелая, кособоко приземлилась почти у подножия трона. Наручи и поножи отскочили к колоннам. Шлем откатился дальше всех, затормозив лишь у самых ног Гримы. Его жалобный звон еще несколько секунд прощальным эхом отдавался под высокими сводами и наконец затих.       В невыносимо звенящей тишине Грима взглянул на шлем, а затем медленно поднял льдисто-голубые глаза на Эовин.       В отличие от перепуганной принцессы Червеуст выглядел совершенно спокойным: лишь едва заметные брови приподнялись в холодно-вежливом недоумении. Однако Эовин знала, что за сдержанностью скрывается беспощадное равнодушие хищника, заставшего жертву врасплох.       Она сильнее прижалась спиной к стене, словно ища в ней защиты, и глубоко выдохнула, пытаясь унять сердцебиение.       Ратвальд, в котором Эовин узнала одного из вечно молчаливых охранников Гримы, явно был раздосадован тем, что у разговора объявился свидетель, и переводил со своего хозяина на молодую леди обеспокоенный взгляд.       - Моя госпожа, - неестественно мягко произнес Червеуст, взмахом руки обводя царивший вокруг погром, - не соизволите объяснить, что произошло?       - Это вышло случайно – выпалила девушка, отчаянно пытаясь придумать оправдание. Принцесса взяла себя в руки и, отстранившись от стены, снова встала рядом с троном. И хотя в таком положении Эовин возвышалась над Гримой, душу ее продолжал щекотать липкий страх, словно она была провинившимся ребенком перед грозным родителем, - Видимо я задела канделябр, - продолжила она, стараясь избегать его пристального взгляда, - когда открыла дверь. Он стоял слишком близко или я сделала это слишком резко, только и всего.       - Хм…- Грима недоверчиво нахмурился – Сомневаюсь, моя леди.       - Почему? – быстро спросила Эовин, тревожно следя, как Грима подходит ближе и поднимается по ступеням.       Червеуст ответил не сразу. Он неторопливо прошел к двери, через которую принцесса вошла в тронный зал, взялся за ручку и демонстративно распахнул. Эовин едва устояла на ногах, а Грима посмотрел на нее с насмешливой улыбкой:       - Хотя бы потому, моя госпожа, что эта дверь открывается в другую сторону.       Эовин молча закусила губу. Умение хладнокровно лгать ей бы сейчас очень пригодилось. Но увы, таланта Гримы у нее не было ни капли.       - Я думаю, моя леди, что дело было так, - продолжил Грима, не отводя от нее ледяных глаз - Вы пришли сюда несомненно с какой-то благой целью (у Эовин возникло странное ощущение, что Грима доподлинно знал, с какой именно), но затем услышали интересный разговор. И хоть он не предназначался для Ваших любопытных ушек, Вы решили украдкой подслушать его. В какой-то момент Вы, вероятно, неудачно повернулись, и старинный светильник, который, к слову, стоял вот здесь – Грима прошел мимо и указал туда, где деревянный пол был испещрен царапинами от металлических ножек – рухнул на ценнейшие доспехи эпохи Хельма Молоторукого, нанеся им невосполнимый урон. Я прав?       Как бы ни хотелось ответить отрицательно, Эовин коротко кивнула головой, признавая его сверхчеловеческую проницательность. Грима снова холодно улыбнулся.       - Полагаю, Вам говорили в детстве, что подслушивать нехорошо?       - Чтобы избежать предательства, - вдруг осмелела Эовин, - можно и нарушить правила приличия.       - Милорд…! – начал было Ратвальд. Грима поднял руку, останавливая его:       - Все в порядке. Леди Эовин не поведает ни одной живой душе о нашем разговоре. Она знает, что иначе ей придется столкнуться с моим неудовольствием.       Грима многозначительно посмотрел на нее. Вспыхнув, Эовин вернула ему испепеляющий взгляд: смысл его слов был ей прекрасно понятен.       - Мне нужно идти – принцесса гордо подняла подбородок и подобрала юбку, намереваясь спуститься вниз к главному входу.       - Как угодно, моя леди, - Грима поклонился, - но Ваш изначальный путь был короче.       - Я хочу прогуляться.       - Не вижу в этом необходимости, - возразил он, протягивая ей руку – солнце клонится к закату, и я бы настоятельно рекомендовал Вам остаться в Медусельде. Позволите проводить Вас?       Эовин шумно вдохнула, стиснув зубы. Ее невыносимо раздражала эта его убийственно вежливая манера, которую он демонстрировал на людях, заставляя ее подчиняться. Но поскольку выбора не оставалось (не устраивать же сцены при посторонних), Эовин нехотя приняла его ладонь. Грима удовлетворенно кивнул и перевел взгляд на воина:       - Ратвальд, мы договорим позже. Пришли кого-нибудь из слуг: пусть уберут здесь – Грима с неподдельным сожалением посмотрел вниз на останки исторической ценности двухсотлетней давности.       - Да, мой лорд. - воин в свою очередь поклонился и поспешил прочь из Золотого Чертога, в то время как Грима, пропустив Эовин, вошел следом за ней в узкий коридор.       Ширины хватало ровно настолько, чтобы идти рядом, тесно соприкасаясь плечами. Все еще злясь на него, Эовин прибавила шаг, намереваясь обогнать. Грима беспрепятственно позволил ей слегка отдалиться, и тогда она, подобрав юбку, ускорилась еще. Размеренный звук мягких, уверенно преследующих ее шагов пугал и заставлял кровь вскипать одновременно. Сердце Эовин бешено заколотилось, когда она рискнула перейти на бег. Звук сапог позади стал громче, и буквально через несколько мгновений Грима схватил ее, прижимая спиной к себе.       - Тише, тише, моя девочка, - проворковал он, зажимая ей рот одной рукой, когда она вскрикнула - мы же не хотим, чтобы нас услышали?       Она лихорадочно замотала головой, вырываясь из его рук. Пальцы Гримы погладили ее губы и спустились ниже.       - Эовин, Эовин…моя непослушная Эовин…- сокрушенно прошептал он, обдавая жарким дыханием ее шею, его свободная рука скользнула тем временем к вырезу платья - Когда же ты наконец научишься хорошим манерам?       - Пусти! – выдохнула она, пытаясь освободиться, и тем самым лишь сильнее его дразня.       - Не сейчас, дорогая, - Грима слегка оттолкнул ее лицом к стене, заставляя упереться в нее руками, а сам принялся быстро развязывать шнуровку на ее платье, - Ты провинилась и должна заслужить прощение.       - Ты сошел с ума?! – яростно зашептала Эовин, слегка поворачивая голову назад - Здесь?       - Почему бы и нет? – невозмутимо отозвался Червеуст, срывая платье с ее плеч и стаскивая вниз, - Это пока еще мой город. Мой дворец. И ты – моя женщина. Разве ты забыла, о чем мы условились?       Он отбросил платье в сторону, быстро ослабил завязки бриджей и высоко задрал на Эовин сорочку.       - О нет! Не надо, я не хочу! – дрожащим голосом произнесла она, но, Грима, не слушая, одним движением овладел ею.        - Ты очень, очень скверная лгунья…- он крепко прижался к ней сзади, и с губ Эовин сорвался крик не боли, но наслаждения. Его руки начали свободно блуждать под тонкой сорочкой. Эовин тихонько застонала, и Грима победно улыбнулся - Первое и основное правило, моя принцесса: прежде чем сказать неправду, убедись, чтобы тебя не разоблачили. Уже дважды за один час тебе это не удалось.       - Не то, что ты…- выдохнула она, поглаживая его ладони на своей груди.       - Да…- согласился Грима, невесомо целуя ее в плечо, - До меня тебе далеко. Но это и к лучшему.              Его движения были ужасающе медленными. Взмокнув от пота, Эовин судорожно кусала губы, отчаянно подаваясь бедрами назад, побуждая ускорить темп. Она не привыкла получать удовольствие стоя, и разочарованно всхлипывала каждый раз, как долгожданное чувство пропадало, оставляя лишь свою блеклую тень. Почему-то она была уверена, что Грима намеренно держит ее именно в этой позе. Самого Червеуста, кажется, нисколько не смущало ее положение.       - Что-то не так? – наконец поинтересовался он, видя ее тщетные попытки - Ты хочешь меня о чем-то попросить?       - Быстрее! – простонала она, вцепившись пальцами в деревянную стену.       - Это приказ, а не просьба, моя леди, - Грима укоризненно покачал головой, - Ты достаточно воспитана для того, чтобы отличить два понятия?       Он опустил ладонь между ее ног и слегка погладил, Эовин дернулась, выгибаясь и запрокидывая голову ему на плечо:       - О, пожалуйста…- взмолилась она, вжимаясь в него, когда сладостное чувство пронзило ее до кончиков пальцев, - мой лорд, прошу тебя!       Грима слегка улыбнулся, нежно прижимаясь губами к ее щеке. Он отстранился и окончательно стащил с девушки уже изрядно промокшую сорочку. Но не успела Эовин перевести дыхание, как Грима вновь овладел ею, сразу ускоряя темп и одновременно лаская внизу. Вторая рука поглаживала ее горло: его излюбленный жест собственника. Эовин закрыла глаза, растворяясь в ощущениях. Стыд, недоверие, страх – все смела мощная, оглушительная волна страсти. Она представила, как они выглядят со стороны в этом полутемном тесном коридоре: она – обнаженная, с растрепанными, взмокшими волосами и Грима – полностью одетый, хладнокровный и сдержанный.       Ее стоны стали протяжнее. Она подняла руку, обхватывая Гриму за шею, пальцы ощутили жесткие складки его высокого воротника.       - Скажи…- рвано выдохнула она, окончательно теряя голову от его ритмичных движений, - скажи мне что-нибудь… грубое…       Она буквально почувствовала его ухмылку. Грима наклонил голову, целуя ее в ушко:       - Шлюха – выдохнул он - Ты - моя шлюха.       От бесстыдных слов по телу Эовин словно прошел взрыв. Она вскрикнула так громко, что Гриме снова пришлось зажать ей рот рукой, но спустя несколько секунд его глубокий голос уже вторил ей, и их глухие стоны еще долго не затихали в этом тайном, скрытом от чужих глаз, месте.              Позже Эовин, усталая, разомлевшая от ласк, позволила Гриме одеть себя, что он сделал с удивительной нежностью, и проводить в покои. Несмотря на все подозрения, так приятно было чувствовать покровительственную заботу…       Принцесса поймала себя на мысли, что с тех пор, как она сблизилась с Гримой, горькие мысли об Эомере все реже посещали ее. Нет, она по-прежнему скучала по нему и ждала возвращения, но теперь в ее чувствах не было той безысходной тоски и невосполнимой утраты, как в первые дни его изгнания из Рохана.       - Если не хочешь спускаться к ужину, - сказал Грима, уже стоя на пороге ее покоев, - я распоряжусь принести его сюда, как и королю.       Эовин с благодарностью кивнула.                     Принцесса рано легла в постель, но долго не могла уснуть, несмотря на мерное гудение камина, прогонявшего холод мартовских ночей. Укрывшись мехами, она лежала на боку, устремив взгляд на мерцающий огонек свечи, стоявшей возле кровати. Теплые тени дрожали на стенах.       Мысль о том, что это последние ночи, когда она спит одна, уже не показалась такой пугающей. Если ей суждено стать его женой, что ж, так тому и быть. Может, она его и вправду…       Вдруг где-то вдалеке раздался крик, полный муки и агонии. Эовин испуганно приподнялась, прислушиваясь. Звук повторился. Тогда она откинула меха в сторону, спрыгнула с постели и, торопливо накинув на плечи халат, выскочила за дверь. Крики доносились из королевских покоев, а потом голос вдруг захрипел, точно в легких закончился воздух.       Дверь в покои и спальню Теодена оказались распахнутыми настежь, и едва ворвавшись внутрь, Эовин сразу поняла, что дядя мертв. Он лежал совершенно неподвижно и бездыханно с распахнутым и до боли осмысленным взглядом, полным безграничного ужаса.       Как ни странно, но увидев это, принцесса почувствовала лишь отрешенность, будто оказалась в страшном сне, и вот-вот усилием воли проснется. Полное осознание случившегося еще милосердно не настигло ее.       Послышались торопливые шаги, и в комнату ворвался смертельно бледный лекарь.       - Я услышал крики. Что здесь… О, великие Валар…       Не слушая причитаний Алхильда и не обращая внимания на его немедленные, суетливые движения вокруг покойного, Эовин медленно обвела взглядом спальню. Все было точно так же, как днем, когда она в последний раз заходила сюда. В самочувствии дяди она не обнаружила тогда никаких изменений: он даже не вспомнил ее имени. Единственным человеком, которого Теоден продолжал узнавать до самого конца, был только Грима.        - Миледи, надо сообщить…       Принцесса безучастно кивнула, не сводя взгляда с неподвижного лица дяди. Она не пошевелилась, ни когда лекарь покинул комнату, ни когда спустя некоторое время сюда вошли другие люди: лорды, кто-то из воинов и даже несколько высокопоставленных слуг.       Изумленные возгласы и шепот предположений раздавались со всех сторон. Эовин молчала, но и она думала об одном:       «Как это могло произойти? Почему так внезапно?»       - Миледи, - негромко позвали ее, и, повернувшись, Эовин увидела Гаму. Он подошел ближе и протянул ей какой-то конверт, смотря со странным выражением сочувствия и почтения, - Мы только что отобрали у гонца Червеуста вот это. Думаю, теперь именно Вам надлежит его прочесть.       - Откуда письмо? – принцесса перевернула конверт и заметила печать в форме летучей мыши – Изенгард?!       - Что здесь происходит? – раздался негромкий спокойный голос, и остальные затихли в тот же миг. Эовин поспешно сунула письмо в карман своего длинного халата.       Грима Червеуст неслышно вошел внутрь королевских покоев. Его внимательный взгляд неторопливо скользнул по сторонам, задержавшись на мертвом теле короля. Эовин мельком взглянула на Червеуста: бледное лицо являло собой непроницаемую, ничего не выражающую маску.       Никто не проронил ни слова, ожидая, что он скажет.       - Предполагаемая причина? – ровным тоном обратился Грима к лекарю, стоявшему возле постели умершего.       - Судя по внезапности и быстроте, милорд… - с готовностью начал Алхильд, - Его Величество был отравлен. Я видел его последний раз несколько часов назад и никаких тревожных симптомов не обнаружил.       Услышав об отравлении, многие ахнули, а Эовин в ужасе посмотрела на Гриму. Однако тот даже и бровью не повел. Он прошел к постели и склонившись над телом короля, внимательно всмотрелся в расширенные зрачки. Эовин, наблюдая за ним, вдруг поймала себя на мысли, что взгляд дяди изменился. Но что именно стало не так, она бы сказать не смогла. Грима пощупал сведенные судорогой конечности кистей и бегло осмотрел столик у постели, на котором обычно складывали лекарства.       - Однако же, по моему мнению, - наконец сказал он, - Его Величество умер своей смертью. Вероятно, внезапный сердечный приступ.       - Позвольте, милорд, я вынужден настаивать, что королю кто-то дал яд! – с несвойственной горячностью возразил старый лекарь, - Вы только взгляните на зрачки! Они расширены, точно так же, как были у принца Теодреда. Это определенно реакция на белладонну.       - Вот как? – Грима перевел внимательный взгляд на лекаря, - И что ты хочешь этим сказать?       - Что кто-то убил и принца, и короля одним и тем же способом, - отчетливо сказал Алхильд.       - И у тебя, конечно же, есть подозреваемый – голос Гримы, напротив, стал тише и мягче, но от этого сделалось только страшнее, - так скажи нам, кто он?       От прямого вопроса Алхильд явно растерялся. Эовин знала, чье имя он так хотел бы назвать. Принцесса подумала, что старик вероятно рассчитывал на поддержку, но каждый человек в этой комнате так или иначе опасался Червеуста, и никто не произнес ни слова. Кажется, лекарь понял, что ничего не добьется.       - Пока нет, милорд, - нехотя выдавил он, стараясь не смотреть Червеусту в глаза.       - Тогда советую быть осторожнее с обвинениями - Грима многозначительно кивнул и отвернулся от раздосадованного Алхильда:       - Господа, здесь больше нечего делать.       Не решаясь переговариваться между собой в присутствии Гримы, люди торопливо начали расходиться, причем первой к двери направилась Эовин.       Меньше всего принцесса хотела бы остаться сейчас наедине с Гримой.       «Грязно. Мерзко. Подло» - Эовин размашистым шагом неслась к своим покоям. Сомнений быть не могло. Червеуст использовал тот же способ, что и в прошлый раз. Она уверена: еще во время разговора с Ратвальдом Грима принял решение избавиться от короля. Как же она не догадалась! Наверняка он подсыпал яд в его ужин.       Закрывшись в своих покоях, Эовин, утирая слезы, стащила с себя халат и швырнула его на кресло. От резкого движения конверт, отданный Гамой, выпал из кармана. Заметив это, принцесса нагнулась и подняла его. Она задумчиво повертела конверт, рассматривая, и рука ее замерла над печатью. Хочет ли она узнать, о чем там написано? Нет, однозначно не хочет.       Но она должна.       Эовин вскрыла конверт, осторожно вынула сложенный лист пергамента и развернула его. Письмо оказалось коротким:              «Через четыре дня я отправлю десять тысяч орков и урук-хаев к границам Рохана, - второпях писал Саруман, - Бери девчонку и возвращайся. Я дам земли, как обещал. Хорошая служба достойна вознаграждения.              Бумага задрожала в руках. Девушка медленно дошла до постели и опустилась на нее, вновь и вновь перечитывая заплясавшие перед глазами строчки.       Значит, так оно и есть. Грима действительно оказался предателем. Гнусным, подлым, мерзким предателем, ради земельных владений пожертвовавшим целой страной, и она держала перед собой прямое тому подтверждение.       Если она выйдет за него, то как любая роханская женщина, перешедшая под покровительство мужа, будет обязана следовать за супругом, куда бы он ни отправился. Хоть даже в Изенгард.       При этой мысли Эовин обдало холодной волной ужаса. Смотреть, как огромная армия истребляет ее народ? И знать, что виной всему тот, чьим поступкам она так старательно пыталась найти оправдание, обманывая саму себя? Она скорее предпочла бы пожертвовать жизнью дяди и позволить Гриме выполнить свою угрозу, чем дать ему клятвы супружеской верности. А сейчас это уже и ни к чему.       Эовин отложила злосчастное письмо и забралась под меховые шкуры, поджав под себя ноги. Пусть бросит ее в темницу или тащит к алтарю за волосы - она ни за что не станет его женой. Она останется в Эдорасе и будет защищать свой народ, как истинная Дева Рохана – с мечом в руках и гордо поднятой головой.       Хорошо бы Эомер поспешил!              Спать совершенно не хотелось. Против всех доводов рассудка в душе Эовин теплилась крохотная надежда, что вот-вот раздастся щелчок замка, послышатся мягкие шаги и знакомый голос успокоит, объяснит, утешит, а прохладные ладони крепко прижмут к себе.       Но равнодушное к страданиям время все так же мерно текло, а за стеной по-прежнему не раздавалось ни звука. Мертвая тишина давила, вызывая самые тоскливые мысли и страх. Теперь на королевской половине Эовин осталась совершенно одна.       Наконец, смирившись с бесплодностью своих ожиданий, принцесса потушила одинокую свечу, обхватила руками подушку и, отвернувшись от запертой двери, горько заплакала.              Эовин не знала, что в эту ночь в Медусельде плачет еще один человек.       Вернувшись в свои покои, Грима запер дверь и с тяжелым вздохом прислонился к ней спиной. Кольцо вокруг него смыкалось. Не успел он покинуть покои Теодена, как в них ворвался Вада и, утирая разбитое в кровь лицо, глухим голосом сообщил, что его задержали на въезде в город и забрали письмо Сарумана.       Если письмо прочтут, - думал Грима, - вероятно до утра ему уже не дожить. Или все-таки воины побоятся действовать в одиночку и дождутся Эомера? Да, наверное, дождутся. Сместить одного властителя и тут же заменить другим намного безопаснее. Но, когда маршал вместе с войском войдет в город и займет место в Золотом Чертоге, он, Грима, в тот же день несомненно взойдет на эшафот.       Честно говоря, надеялся ли он когда-нибудь на успех своей отчаянной затеи? Поймет ли кто-нибудь потом...ради чего все это было? Все считают, что его заветные цели - власть, и Эовин. Ему только на руку такое впечатление – из него получилась великолепная декорация. Но ведь должен же кто-то понимать, что и то, и другое он заполучил благодаря собственным способностям. А главная его забота заключалась совсем в ином.       Грима закрыл лицо руками, и плечи его неудержимо затряслись.       Он всегда старался на благо страны. Всегда. Много-много лет назад Рохан принял его – холодно и подозрительно, но принял – угловатого, худенького, бедно одетого и болезненного на вид подростка, казавшегося значительно младше своих лет, но горевшего неутолимым честолюбием и потребностью признания. Гриму снедала жажда сбежать от того убогого, тоскливого существования, на которое обрекала его семья, и доказать, первую очередь себе, что он способен на многое, ведь еще ребенком он чувствовал и знал: ему предстоит совершить что-то значительное.       Изворотливый ум и острый язык вкупе с невероятно обширными знаниями позволили ему – единственному в истории Рохана чужестранцу – пробиться на высокий государственный пост и стать первым советником короля, которому, вопреки слухам, Грима действительно оставался верным слугой. Теоден был достаточно мудр и дальновиден, чтобы в советах Червеуста, порой казавшимся остальным верхом безрассудства, увидеть несомненную практическую пользу, а увидев – прислушаться и поступить так, как он предлагал.       Естественно, такая близость к королю не могла не вызвать зависти среди других сановников. Но выработанная годами привычка хладнокровно мыслить, а также блестящее освоенное искусство лицемерия позволяли Гриме искусно лавировать среди самых опасных политических водоворотов, не только сохраняя собственную жизнь и высокое положение, но попутно избавляясь от неугодных противников.       Невозможно выживать в гуще дворцовых событий и оставаться мягким, справедливым и честным. Эта благородная роль отведена лишь королю. Ему надлежит быть символом идеала, воплощением совершенства и непогрешимости. Тем же, кто действительно приводит в действие великую и страшную машину под названием «история» уготована менее завидная участь. Настоящая власть в отличие от своей видимости – это всегда большое испытание и огромная ответственность. Два образа: правителя реального и идеального – не могут быть соединены в одном лице. Не могут. Слишком много для одного человека.       Понимая это, он никогда не стремился занять место на троне. Став Регентом, он не ощутил ни малейшего желания даже приблизиться к нему, не то, чтобы осмелиться сесть. Это было бы такой же нелепостью, как схватить меч и встать во главе роханской армии. Нет, каждый должен оставаться на своем месте и делать то, что предназначено. Даже если никто никогда не узнает, какую высокую цену за это придется заплатить.       Со стыдом и ужасом Грима думал о том, чего всегда так боялся, и что неотвратимо надвигалось на него – унижение, боль и смерть. Он знал, что под пыткой будет трусливо молить о пощаде. Знал, и ненавидел себя за это малодушие. Даже Эовин не страшилась физической боли, в отличие от него.       О, Эовин…Перед внутренним взором вновь предстал ее осуждающий, неверящий взгляд, который она бросила на него, услышав слова лекаря о яде.       «Яд!» - вспыхнуло в сознании спасительным маяком.       Грима достал из кармана платок и медленно вытер лицо, возвращая самообладание. Конечно же. Немного атропина, мышьяка или цианида – неважно, что он выберет, главное страдания будут скоротечными, а смерть станет не насильственным актом, но выражением свободной воли. Если завтра окажется, что дело безнадежно проиграно, прежде, чем его схватят, он успеет принять смертельную дозу.       Но сперва он наконец расскажет Эовин правду. Он не может покинуть ее с мыслями о том, что она едва не стала женой предателя.       Червеуст сел за стол и зажег еще несколько свечей. Затем взял острое перо, пододвинул ближе чернильницу и положил перед собой чистый пергамент.       Ночь явно будет долгой.