Терпение - добродетель

      Грима отчетливо помнил, что происходило потом.       Скорее многолетняя привычка к осторожности, чем страх, заставила его поднять с пола кинжал и убрать обратно в ножны. Краем глаза он окинул ковер: пятен не осталось. А вот на платье Эовин видны кровоподтеки. Но эти следы он уже не скроет: кто-то стремительно бежал сюда, он слышал в коридоре топот.       В покои ввалились перепуганные слуги, заспанные и в ночной одежде. Неудивительно, крики Эовин перебудили, наверное, половину дворца. Раздались изумленные возгласы, кто-то сдавленно всхлипнул. И затем все вокруг завертелось и зашумело. Гриму трогали за плечи, наперебой о чем-то спрашивали. Он отвечал кратко и односложно, сосредоточенно размышляя, что делать дальше. Сознание его работало удивительно ясно.       Не дожидаясь, пока кто-то вспомнит о страже, Грима сам послал за ней. Воинов в Эдорасе осталось немного, поэтому Медусельд охраняли только со стороны главного входа и открытого балкона второго этажа. Они не могли слышать того, что здесь происходило, но, не позвав стражников, Грима рисковал навлечь на себя еще больше подозрений.       Белая леди Рохана отравлена и зарезана, а рядом находился только он – шпион и предатель, непонятно кем и зачем выпущенный из темницы. Не сбежал ли он оттуда лишь затем, чтобы убить законную наследницу и занять трон, пока ее брат сражается в Хельмовой пади? Или он возжелал молодую женщину, а она сопротивлялась? Из-за маленького спектакля, который они искусно разыграли в Золотом Чертоге, большинство смело могло считать, что Грима принудил Эовин к браку.       Все складывалось против него. И надо очень постараться, чтобы спасти свое положение. Возвращаться в темницу в качестве заключенного ни в коем случае нельзя.       Все еще сидя на краю постели, скрытый за чужими спинами, Грима нежно коснулся щеки Эовин, ее волос, взглянул в любимые серые глаза. Рука дрогнула на миг, прежде чем он провел ладонью по векам, навсегда закрывая их. К горлу внезапно подкатил комок, но Грима совладал с собой и решительно поднялся на ноги.       Гул переговаривающихся голосов немедленно затих.       - Как я сказал, леди Эовин стала жертвой чудовищного злодеяния. – Грима повторял это специально для подоспевшей стражи. – Она случайно выпила отравленный порошок, который преступник предназначил мне. К моему великому горю я не смог ее спасти и сделал лишь то, что облегчило ужасные страдания. Позаботьтесь о госпоже, – приказал он служанкам. – А с вами – Грима повернулся к стражникам – мы спустимся в темницу. Я хочу видеть лекаря.       Никто не возразил ему. Две девушки торопливо подошли к Эовин и склонились над ней, закрыв от прощального взора Гримы.              Червеуст вышел вслед за стражей в коридор. Вместе они молча направились к северной части дворца, где находился спуск в подземную тюрьму. Можно было сократить путь, но советник рассудил, что о потайном ходе, сокрытом на королевской половине, лишним людям знать не стоило.       Грима уже знал, как поступит. Он до зубного скрежета желал подвергнуть Алхильда жесточайшим пыткам, самой мучительной казни и глубоко сожалел, что человек умирает только один раз. Однако сейчас лекарь нужен был живым. Старик – единственное доказательство его невиновности на случай, если Эомер вернется.       Поэтому в данный момент Грима намеревался только вырвать у Алхильда признание перед лицом свидетелей – и все. Признание в том, что тот шпионил для Сарумана, отравил Теодена и подсыпал яд в его, Гримы, лекарства. Если лекарь сознается в чем-то одном, он дожмет его до всего остального. Терпения ему не занимать…       Они спустились вниз по крутым скользким ступеням. У Гримы по спине пополз липкий холод: он еще не успел забыть, что значит быть здесь узником. Его соратников освободили – в грядущей битве важна была каждая пара мужских рук, способная держать оружие. Так что сейчас в темнице оставался только лекарь.       Молодой рослый стражник уныло мерил шагами каменные плиты. На звук чужих шагов он обернулся и удивленно вытаращился на Гриму, остановившегося во главе процессии.       - С возвращением, милорд – хмыкнул он, явно принимая советника за арестанта.       - Следи за тоном, или сам займешь одну из камер. – ледяным тоном отозвался Червеуст.       Стражник растерянно взглянул на лица товарищей и что-то в них дало ему понять, что лучше бы прикусить язык.       - Где заключенный?       Гриме указали на ближайшую дверь:       - Здесь.       - Отпереть.       Парень достал связку ключей и начал торопливо перебирать ее, разыскивая нужный. Грима наблюдал за его сосредоточенным лицом, и вдруг почувствовал смутное беспокойство. Что-то было не так, но что именно, он пока объяснить себе не мог.       Один из его спутников, Алдор, тем временем зажег лампу. Двое других скучающе переминались с ноги на ногу, недовольно поглядывая на нерасторопного сослуживца. Всем хотелось поскорее уйти отсюда.       Наконец тот нашел ключ и подошел к массивной дубовой двери. Замок тяжело заскрежетал, по низким сводам подземелья прокатилось гулкое эхо. С усилием толкнув дверь, стражник посторонился, пропуская Алдора вперед. За ним вошел Грима.       В нос ударил тошнотворный, смердящий запах. Грима сморщился, и подавляя приступ дурноты, быстро прижал ко рту платок. Сощуренными глазами он разглядел фигуру, скрючившуюся на полу у дальней стены.       - Алхильд! – позвал он.       Никто не ответил.       Мысленно вздохнув, Грима протянул свободную руку за лампой. Алдор охотно передал ее, явно обрадовавшись, что Червеуст намерен пройти вглубь камеры сам. Советник сделал несколько шагов, и, преодолевая отвращение, опустился на корточки.       Луч света выхватил выпученные стеклянные глаза и искривленный в судороге рот. Вонь, от которой начинало все сильнее мутить, была вызвана не только нечистотами и рвотой – тело разлагалось по меньшей мере сутки. Он вдруг понял, почему его насторожила возня с ключами – это был знак, что сюда долгое время не входили. Ведь лекарь здесь единственный заключенный. Если ему носили еду, стражник отпер бы дверь привычным движением.       Сколь ни были жестоки мысли Гримы, он почувствовал укол жалости, когда представил, сколько ужаса, боли и страданий должен был испытать старик. По всей видимости, его все-таки пытали, а потом бросили здесь, в холоде и темноте. Без еды, питья и малейшей надежды на спасение.       Сам он, выдерживая мучения, твердо знал, что есть Эовин. Эовин, которая любит его, верит и несомненно придет на помощь. И она мертва из-за этого человека, ничтожной пешки Сарумана.       Грима выпрямился.       Что ж, Алхильд расплатился за свои злодеяния сполна. Но что теперь ждет его самого? Вероятно, такая же участь, если не хуже.              Выйдя в коридор, Грима глубоко вдохнул. Влажный затхлый воздух подземелья сейчас показался свежестью весенних роханских полей. Дверь в камеру захлопнули.       - Почему не смотрели за ним? - спросил он, убирая платок обратно в карман. Стражник заметно занервничал под его пристальным взглядом.       - Не было такого указания, - начал оправдываться он, теребя связку с ключами - лорд Эомер только велел запереть. Обычно говорят, если заключенных надо кормить и выносить за ними…Мы проверяем, что они живы, раз в два дня. Сменщик заходил вчера…       Грима жестом остановил его. Нет нужды в дальнейших объяснениях, переходящих в откровенную ложь. Никто, конечно же, к Алхильду не заходил. Раз Эомер приказал так, значит лекарь или наотрез отказался говорить, несмотря на методы устрашения, или наоборот выдал все, что было нужно. Казни на эшафоте удостаиваются лишь избранные, а заключенных попроще, ставших ненужными, просто бросают на произвол судьбы: запирают в камере и вспоминают в лучшем случае через неделю. Он ведь знает это не понаслышке. Его, избитого до полусмерти, тоже заперли, не удосужившись даже привести в сознание. Если бы не Эовин, он умер бы через пару дней от холода, голода или заражения крови.       Если бы не Эовин…       «Нет. Сейчас нельзя думать о ней».       - Убери останки, - приказал он, старательно отгоняя воспоминания, - нет смысла оставлять гниль. И возвращайся наверх.       Лицо стражника посерело. Воины сочувственно посмотрели на него, однако помощь никто не предложил.       Грима не видел смысла задерживаться здесь еще хоть на минуту. Он мечтал наконец лечь в постель и забыться долгим, желательно беспробудным, сном. Не сказав ни слова своим спутникам, чье присутствие стало совершенно бесполезным, он направился к выходу.       - Господин советник! – окликнул его один из воинов.       - Да, Хальгем…- устало отозвался он, не оборачиваясь.       - Что теперь делать? Леди Эовин тоже мертва. И если лорд Эомер не вернется…       При этих словах молодой стражник в ужасе уставился на своих товарищей. Он ничего не знал о случившемся несчастье.       Грима повернулся к ним. Взгляды, устремленные на него, представляли странное сочетание тревоги и надежды. Как никак, несколько месяцев он фактически был правителем Рохана, и теперь единственный, кто способен позаботиться об Эдорасе и оставшихся здесь людях.       «Потому-то, – вдруг подумалось ему, – никто не тронул меня, застав над телом Эовин. Если не я, то кто? Бароны ушли на войну или попрятались по вотчинам, надеясь отсидеться. О, великие Валар! Как я желал подобной власти несколько часов назад. И как ненавистна она мне теперь!»       - Что делать? – переспросил Грима. – То же, что и всегда. Защищать наш народ и страну, ведь Рохан – нечто большее, чем королевский род. Большее, чем вы или я. Это то, за что стоит сражаться.       

***

             Грима захлопнул дверь в свои покои.       Немыслимо. Недавно он наводил здесь порядок и всерьез размышлял о том, что теперь казалось совершенно незначительным. Воистину, бойтесь своих желаний. Он молил богов, чтобы Эомер вернулся живым и невредимым, ведь маршал – единственная связующая ниточка с людьми, которых он знал и любил. И пусть его возвращение может стоить собственной жизни. Какой в ней смысл, если больше нет Эовин!       Грима добрел до кровати, и, не раздеваясь, рухнул на нее ничком, закрывая глаза. Тупая, одеревенелая усталость накрыла его, утягивая все ниже и ниже. Сознание меркло, он словно покачивался на волнах…       «Вот бы все оказалось сном…- успел подумать он, - ужасным, правдоподобным, но просто ночным кошмаром…»       

***

      Грима обнаружил себя стоящим перед приоткрытой дверью в ярко освещенном коридоре Медусельда. Он осторожно заглянул внутрь, но ничего не увидел. Любопытство взяло верх, поэтому он оттолкнул дверь в сторону и ступил на порог.       В комнате царила сильная духота и пахло дурманящими травами. Одинокая свеча горела на столике возле чьей-то кровати. Приглядевшись, Грима разглядел на ней очертания человека. Услышав тяжелое, рваное дыхание и заметив белеющие на груди повязки, он тут же понял, что перед ним никто иной, как умирающий Теодред.       Точь-в-точь, как несколько месяцев назад, Грима подошел ближе и склонился над постелью принца. К нему обратились полные агонии, воспаленные глаза.       - Помоги мне… – слабо прошептал Теодред, хватаясь за его руку.       Сердце советника сжалось от жалости, ведь он знал, что рана смертельна. По лицу Теодреда градом катился пот, длинные мокрые волосы облепили лицо. Принц едва шевелил пересохшими губами, цепляясь за него словно утопающий:       - Прошу…       Грима оглянулся: на столике все так же стояли склянки с сильнодействующим обезболивающим зельем. Чуть больше доза – и мучения кончатся.       Он почувствовал, что Теодред проследил за его взглядом:       - Опять отравишь меня? – осведомился принц голосом, который неожиданно утратил предсмертную слабость.       - О-опять? – недоумевающе переспросил Грима, поворачиваясь обратно.       И едва не вскрикнул, ужасаясь произошедшей перемене: бледный красавец с впалыми заостренными чертами смотрел на него и презрительно улыбался посиневшими губами. На мраморно белой коже ни капли пота, гладкие волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб. Этот чужой Теодред был прекраснее живого, но Гриме стало жутко. Он попытался отшатнуться, однако его руку не отпустили.       - Я просил о помощи! – раздался из уст высокий холодный голос, никогда не принадлежавший сыну короля. – Я хотел жить! А ты дал мне яд!       - Я…я сделал это во благо! – Грима дернулся еще раз. Бесполезно, принц держал его поистине мертвой хваткой.       - С каких пор ТЫ решаешь, что благо, а что нет?       - Отпусти! – с колотящимся сердцем Червеуст силился разжать ледяные пальцы.       Теодреда казалось забавлял его страх. Он с легкостью потянул советника на себя, наслаждаясь выражением суеверного ужаса на его лице и чувствуя, как тот трепыхается, пытаясь освободиться. А затем принц приподнялся и резко оттолкнул его. Грима кубарем отлетел к столу, врезавшись в те самые злополучные склянки. Они звонко разбились, забрызгивая содержимым его бархатную накидку.       Посмеиваясь, Теодред снова лег на подушки.       - Передай дяде, что я умер, - сказал он, скрещивая руки на груди.       Не дожидаясь ответа, который Грима вряд ли мог из себя выдавить, принц закрыл глаза и застыл, словно каменное изваяние на гробницах королей.       Ухватившись негнущимися пальцами за кромку стола, Червеуст поднялся на ноги, сомневаясь, сможет ли удержаться на них. Дрожа всем телом, он сделал один шаг, потом другой, а затем опрометью бросился вон.       Но вместо теплого уютного коридора оказался в другой комнате. На стенах, отбрасывая уродливые тени, гудели старые, покрытые копотью светильники. Идущий от них зловещий свет был настолько ничтожен, что Грима не сразу разглядел разбросанные по полу свитки и пергаменты.       Чуть не наступив на один из них, он наклонился и подобрал широкий лист, исписанный ровным красивым почерком. Это был указ о его назначении регентом. Все еще приходя в себя от пережитого, Грима поднял второй свиток, затем третий и, вчитавшись, понял, что все это – его указы, проекты реформ и деловая переписка. На каждом листе крупными буквами стояла его монограмма в виде переплетенных букв GW.       Интересно, кто и зачем принес их сюда?       Грима протянул руку за очередным пергаментом, и внезапно почувствовал, что за ним наблюдают. Не выпрямляясь, он поднял глаза.       Прямо перед ним откуда-то вдруг возникло широкое ложе. За богато вышитым балдахином на простынях неподвижно лежал Теоден, а рядом с постелью почившего монарха собственной персоной стоял лекарь. Вот только не тихий благообразный старичок, каким Грима помнил его, а обезображенный, разлагающийся мертвец.       Алхильд вперился в него белесыми выцветшими глазами и противно засмеялся. От этого визгливого хохота у Гримы волосы встали дыбом. Собранные свитки с шелестом выскользнули из ослабевших рук.       Он попятился назад. И в этот миг прямо над ним вспыхнул свет. Огромная круглая люстра, подвешенная на цепях под потолком, залила пространство огнями тысячи свечей. Грима зажмурился, а когда открыл глаза, увидел множество людей. Десятки знакомых лиц самых разных сословий. Все одинаково бесстрастно и молча смотрели на него. Лихорадочно озираясь по сторонам, он понял, что окружен широким кольцом. Бежать было некуда.       И тут случилось нечто, отчего душа окончательно ушла в пятки.       Покойный монарх плавно поднялся и сел на постели. В жидких седых волосах нелепо сверкал королевский обруч. Иссиня-бледное, ссохшееся лицо не выражало ничего, в черных омутах зрачков не светилось ни единой мысли. Невидящим взглядом дряхлый король осмотрелся. Грима едва не лишился чувств, когда пустые глаза уставились точно на него. Теоден медленно вскинул руку, обращая на советника указательный палец.       - Ты ПРЕДАЛ меня! – раздался громоподобный голос. Так король в далекие дни отдавал приказы в бою или распекал провинившегося перед тем, как отправить его в опалу или на казнь. Грима в ужасе замотал головой:       - Нет, нет…       - Взгляните, государь…– Алхильд выскочил вперед. Он поднял с пола тот самый злополучный указ о регентстве, с издевкой помахал им перед перекошенным лицом Гримы и вручил Теодену – он ведь заставил Вас подписать это?       «Я сделал это во благо!» - чуть было снова не сорвалось у Гримы с языка, а Теоден загрохотал пуще прежнего:       - Я – ЗАКОННЫЙ ПРАВИТЕЛЬ! Забыл свое место, советник?!       - Но я хотел защитить Рохан! – воскликнул Червеуст, – Ваше здоровье не позволяло…       - ЧТО-О?       - Ай-ай, как нехорошо – укоризненно покачал головой лекарь, - наш государь еще молод и полон сил. Я лично следил за этим. – тут Алхильд ухмыльнулся. – Он врет, Ваше Величество. Снюхался с белым колдуном ради трона и Вашей племянницы.       - ИЗМЕННИК! – рявкнул Теоден. – Мерзавец! ЦАРЕУБИЙЦА!       - Неправда! – закричал Грима.       - Именно так, государь, именно так... – поддакивал Алхильд. Заговорщически подмигивая Гриме из-за спины короля, он украдкой наполнил кубок Теодена отваром из белладонны. – ОН убийца!       - Убийца, убийца! – вдруг разом подхватили люди. – Прикажите казнить его, государь! Нам так хочется посмотреть, как его повесят!       - Я НЕ ВИНОВЕН! – отчаянно завопил Грима. – Не трогайте меня!       Король больше не обращал на него внимания. Он послушно выпил из рук лекаря содержимое кубка и улегся обратно на постель. Занавеси балдахина сомкнулись, закрывая его и Алхильда от чужих глаз.       Грима остался на растерзание толпы.       - Повесить! Вздернуть на дыбе! Сжечь! – шумели голоса.       - ОТСТАНЬТЕ! – Грима выхватил кинжал и выставил перед собой. Лезвие неистово тряслось, рукоятка выскальзывала из мокрой ладони.       Ничуть не испугавшись, его обступали всё теснее, кольцо сжималось.       - Трус! Шпион! Предатель! – звучало со всех сторон.       Живые стали страшнее мертвых. Кривляясь, они смеялись ему в лицо. Чья-то костлявая рука ухватила его за отвороты рукава. Грима размашисто ударил по ней, и пальцы разжались. Толпу это только раззадорило. Под ее глумливое улюлюканье к нему бросились сразу несколько рослых мужчин, очень похожих на стражников, что пытали его в темнице…       - НЕТ!              Грима резко распахнул глаза, насильно заставляя себя проснуться. Сердце бешено колотилось, в горле пересохло, он весь покрылся ледяным потом.       В непроглядной темноте он кое-как добрался до стола, где стоял подсвечник, и дрожащими руками чиркнул огнивом. Огонек свечи приветливо замерцал, рассеивая мрак.       Он наклонился над чашей умывальни, плеснул в лицо холодной водой из кувшина, глотнул немного из ладони. Стало полегче. Поставив свечу поближе к кровати, Грима снова сел, прислонившись спиной к жесткому изголовью.       Голова раскалывалась, он был совершенно измотан, но боялся заснуть снова, догадываясь, чей образ привидится следующим.       Когда глаза против воли слипались, и Грима чувствовал, что начинает клевать носом, он тут же одергивал себя. Менял позу, старательно моргал, остервенело тер веки и всячески принуждал себя бодрствовать. Промучившись так еще с час, он в конце концов сполз на бок, подперев голову рукой, и вдруг почувствовал, что что-то жесткое мешается в кармане.       Грима пошарил рукой и извлек из складок накидки баночку со снотворным. Настоящим снотворным, которого всего несколько секунд не дождалась от него Эовин.       Он отвинтил крышку и поднес содержимое ко рту, но в последний момент губы дрогнули, и рука бессильно опустилась. Грима закрыл баночку, отставил ее подальше и сел, невидящим взглядом буравя догорающую свечу.       Оглушающая тишина давила. Огонек прощально мигнул несколько раз и окончательно погас. Он снова остался в кромешной тьме.       И вдруг неожиданно для самого себя Грима разрыдался.       Надсадно, с надрывом, как много лет назад. Нахлынувшие слезы мучительно душили, грудь словно стиснули железным обручем. Захлебываясь, он не мог вздохнуть, из горла в пустоту вырывались хриплые, невнятные звуки, порой переходящие в вой. Раскачиваясь взад-вперед, ослепшими глазами Грима таращился во тьму, скрюченными пальцами вцепился в волосы, почти выдирая их. Он не чувствовал физической боли, и даже желал ее. Это было ничто по сравнению с бездонным ужасом, творившимся у него в душе.       Но утешать его было некому. Только безмолвные, безучастные стены слышали этот взрыв человеческого отчаяния.       В конце концов силы его окончательно иссякли. Повалившись на кровать, Грима уткнулся в мокрую простыню и заснул без сновидений, раздавленный тяжестью горя и невыносимой потери.       

***

      

      Кажется, прошла пара минут, когда издали послышался глухой стук. Пошевелившись, Грима нехотя приоткрыл глаза. Он проспал, не меняя позы, и малейшее движение отозвалось болью в затекших мышцах.       В дверь снова постучали, на этот раз настойчивей.       Червеуст заставил себя подняться и сесть на постели.       Покои заливал яркий солнечный свет – вероятно, уже почти полдень.       Грима чувствовал себя разбитым, открывать совершенно не хотелось. Новый день не мог сулить ничего, кроме новых проблем, а решать их предстояло ему.       «Может вернулся Эомер?» - с надеждой мелькнула мысль – «И мне принесли радостную весть о победе?».       Оттолкнувшись руками, Грима встал и, морщась, дошел до двери. Опухшие ноги мстили за вчерашнюю слабость – сапоги он тоже не удосужился снять.       Он увидел на пороге одного из воинов - Алдора, накануне сопровождавшего его в темницу. Встревоженный взгляд сразу дал Гриме понять: радостной вести не будет.       - Господин советник, - без предисловий заговорил Алдор, - урукхаи идут на Эдорас. Числом около сотни, если не больше.       - А сколько людей у нас?       - Сорок.       Гриме захотелось крикнуть: «Тогда нам конец!» Но вслух он произнес другое:       - Среди горожан тоже есть мужчины, способные держать оружие.       - Они фермеры и торговцы, - возразил Алдор, - в битве с урукхаями их ждет верная смерть.       - Мы всё равно погибнем, если не сумеем защитить город. - резко ответил Грима. – Кроме того, все люди должны были пройти военную подготовку. Или мой указ не исполнен?       Лицо Алдора вытянулось. Конечно, воины обучали всех, от мальчиков до стариков, раз был такой приказ. Но посмеиваясь и не всерьез. Как можно, чтобы простолюдин освоил воинское искусство подобно рыцарю, и встал с ним наравне? Однако признаться в этом Червеусту Алдор не рискнул, поэтому быстро ответил:       - Исполнен, милорд.       - В таком случае соберите мужчин и юношей. Отправьте их в оружейную, пусть выберут себе доспехи и мечи. Женщины и дети могут укрыться в Медусельде. Найдите среди женщин тех, кто способен к врачеванию, скажите им взять из лекарских запасов всё, что требуется для помощи раненым. Остальные пусть тоже занимаются делом. Могут помогать на кухне или убираться во дворце, мне все равно. Это лучшее лекарство от страха…       Грима говорил четко и быстро. Алдор удивленно смотрел на него.       - …я думаю, надо укрепить ворота, подготовить дополнительные упоры. На каждую смотровую вышку поставьте по два – три лучника. Выберите тех, кто наиболее меток, все равно, крестьянин он или нет. Пусть идет даже ребенок, если он сам вызовется и хорошо стреляет. Взрослые мужчины нужны для сражения. Сколько времени у нас осталось?       - Судя по тому, что сообщили разведчики, часов пять-шесть. Может быть меньше.       - Тогда поспешим.       Алдор хотел было идти, но Грима тронул его за плечо:       - Людям надо сказать спокойно. Надежда еще есть. Я не верю, что враг захватил Хорнбург. Вероятно, Саруман послал эти отряды, предполагая, что мирные жители останутся в Эдорасе. И если он думает, что не встретит здесь достойного отпора, то сильно ошибается.       Алдор уважительно взглянул на Гриму, кивнул и ушел.       Сам же Червеуст глубоко задумался. Эдорас – не Хорнбург, натиск не сдержать, если обороняться изнутри. Даже с укреплением ворота снесут за несколько минут, а среди тесных построек людей быстро зажмут в кольцо. Значит основная задача – не подпускать врага к городу как можно дольше.       Жаль, не у кого спросить тактического совета, ведь он так мало смыслит в военном деле! Оставшиеся здесь воины отважно и добросовестно выполняют приказы, но они не командиры. А он теперь фактически глава Эдораса, не зря Алдор обратился именно к нему. И может быть, что глава всего Рохана: многодневное отсутствие вестей от Эомера наталкивало на самые мрачные предположения. Раз так, он сделает все возможное, чтобы спасти свой народ или умрет с честью.       Мельком Грима взглянул на себя в зеркало. Отражение явно не соответствовало облику отважного полководца: осунувшееся, бледное лицо, под опухшими глазами зияют фиолетовые круги, всклоченные волосы свисают спутанными прядями. Длинные черные одежды скрывают худое, лишенное атлетической красоты и силы тело. Красавец и герой, ничего не скажешь. Но делать нечего.       Он тщательно вымылся, забрал волосы в хвост. Грима любил чистоту и порядок, считая их половиной успеха в любом деле. Из-за чистоплотности над ним часто подтрунивали за спиной, считая, что подобная забота приличествует женщине, а от настоящего мужчины должно пахнуть потом, лошадьми и железом. Грима отнюдь не разделял этого мнения, и порой ему хотелось зажать нос, когда приходилось наведываться в казармы.       Затем он спустился в кухню и заставил себя пообедать (мысль, что возможно, это его последняя трапеза, отнюдь не улучшала аппетита). Убедившись, что в котлах достаточно пищи для остальных, Грима покинул дворец.       Улица бурлила. Женщины, собрав нехитрый скарб, вместе с детьми спешили в Медусельд. Грима был уверен, что узлах нет ничего, что стоило бы тащить туда, но понимал: в трудную минуту женщинам хочется иметь поближе дорогие сердцу вещи, и уж тем более жалко оставлять их врагу.       Мальчики постарше и мужчины, переговариваясь между собой, несли к воротам все, чем можно было их забаррикадировать. Бревна, мешки, даже предметы мебели из домов. Грима махнул рукой, давая позволение обнести Золотой Чертог. Оттуда правда взяли только лавки, но одно это раньше показалось бы немыслимой дерзостью.       Некоторые воины, уже облаченные в доспехи, выводили на улицу оседланных лошадей. Другие спешили с мечами в кузницу. Там непрерывно и равномерно скрежетали станки.       У Гримы не было ни меча, ни доспехов. Он вошел в оружейную и медленно пошел среди сновавших мимо людей. На него никто не обращал внимания. Воины ловко и привычно облачались в доспехи, подхватывали щиты, копья и уходили, тогда как мирные жители в растерянности перебирали кольчуги и шлемы, не решаясь прикоснуться к более надежному облачению: они просто не знали, как надеть и застегнуть его.       Сердце Гримы сжалось, когда он увидел какого-то крестьянина и его семилетнего сына. Кольчуга болталась на мальчишке, свешиваясь ниже колен, отчего он казался еще меньше. Круглыми глазами ребенок следил, как отец выбирает оружие. Мужчина явно колебался, желая дать сыну что-то надежнее кинжала, но легче и удобнее длинного меча. Грима видел, с какой растерянностью и страхом мальчик взглянул на топор, прежде чем протянул за ним руку. Если он и использовал его хоть в раз в своей жизни, то явно не по тому назначению, что предстояло сейчас.       - Твой сын останется защищать ворота, – сказал Грима - на равнине среди пехоты и всадников ему делать нечего.       Мужчина ничего не ответил, но обращенный на советника взгляд был красноречивей любых слов благодарности.              Хотя Грима мало что смыслил в военном деле, он все же имел представление о боевом облачении. Он нашел подходящую по размеру кольчугу, нагрудник вместе с наплечниками и наручами, а еще вполне удобный шлем. С мечом оказалось сложнее.       Потратив время на поиск защитной одежды, он пришел к стойке с оружием одним из последних и не удивился, не обнаружив здесь ничего стоящего. Самые лучшие мечи забрали еще несколько дней назад, когда отправлялись в Хельмову падь. Просто хорошие, удобные клинки быстро прихватили воины. Простолюдинам досталось то, что попроще. А Грима оказался перед вереницей своего излюбленного оружия – кинжалов. Но маленький кинжал, столь удобный против опасностей дворцовых интриг, бесполезен в битве с врагом куда более худшим, чем политический противник.       Где же взять меч? С одним копьем и кинжалом шансы выжить так же низки, как ворота Эдораса по отношению к Медусельду.       И тут он усмехнулся. В голову пришла мысль, которая раньше показалась бы кощунственной, зато сейчас вполне соответствовала сложившимся обстоятельствам.       Грима вспомнил, что меч Теодена – Хэругрим, по сей день надежно хранился в одном из его сундуков. И похоже, он теперь вправе извлечь его на свет белый и использовать по назначению.       Несколько успокоенный тем, что вопрос решен, Грима забрал щит, копье и отправился в конюшню. Кое-что свое у него все-таки было. Вороной аргамак, Хельмут, терпеливо дожидался его в стойле.       Грима ласково потрепал коня по загривку. Пусть он никогда по-настоящему не сражался, но наездником был превосходным. Советник от души понадеялся, что умение держаться в седле окажется хорошим подспорьем, и бой для него продлится дольше одной минуты.                     Прилаживая седло, Грима непрестанно думал: как именно надо действовать?       Если урукхаи пустят в ход стрелы – их излюбленный прием – рохирримы полягут мгновенно, не дожив до ближнего боя. Бессмысленная и благородная смерть – никчемная жертва, а Грима презирал глупости. «Одной отвагой врага не одолеть. Здесь нужна хитрость», - заключил он.       Но, не имея навыков, на пустом месте ничего не придумаешь. И Грима положился на единственное верное средство – собственную память.       Несколько месяцев назад он много прочел о битвах прошлого. Не столько из-за личного интереса или необходимости, сколько из желания порадовать Эовин: ей нравились такие рассказы. Сейчас Грима воздал хвалу скрупулезной точности роханских летописцев: они создали не просто литературное произведение, а настоящее стратегическое руководство.       Он вспомнил, что при малом числе рохирримы успешно оборонялись и даже нападали, если выстраивались кругом, тело и головы укрывали щитами, а вперед выставляли копья. Так они становились неуязвимы для стрел, а враг, пытаясь приблизиться, со всех сторон натыкался на штыки. Еще Грима припомнил историю грандиозной победы при Дунхарроу: пока враг был занят пехотой, конница внезапно налетела с двух сторон, буквально зажав противника. Это был прекрасный пример умелой засады.       В теории этот опыт можно было применить для защиты Эдораса. И все же он сомневался.       Закончив, Грима по обыкновению угостил коня лакомством. Хельмут ласково ткнулся мордой ему в щеку. Грима погладил его, рассеянно оглядываясь по сторонам.       Неподалёку конюхи и простолюдины занимались своими лошадьми, стойла, предназначенные для боевых коней, уже опустели. Вряд ли воины вернутся сюда, придется выискивать кого-то на улице. А ему очень нужно прямо сейчас поговорить с кем-то, кто понимает в военном деле больше, чем он сам.       И тут, словно в ответ на его мысли, в конюшню вошел еще один человек.       - Алдор! – с неожиданной радостью воскликнул Грима.       Воин как раз направлялся к нему:       - Все Ваши распоряжения выполнены, господин советник.       - Хорошо, а теперь мне нужен твой совет…               Меньше чем через час Грима уже стоял на ступенях Медусельда, облаченный в доспехи и сжимая Хэругрим. Непривычная тяжесть меча оттягивала руку, было жарко, неудобно и – что скрывать – очень страшно. Съеденный обед неприятно отзывался где-то под ложечкой. Однако неистовая гордость и чувство долга заставляли его держать лицо непроницаемым, а спину прямой.       Мужчины выстроились перед дворцом, чуть поодаль толпились женщины, вышедшие провожать своих родных и любимых. У Гримы снова кольнуло сердце: женщина, которая могла бы проводить его, лежала неподвижно в старом холодном склепе дворца. Времени на достойные похороны, подобные тем, что устроили Теодреду, у них просто не оказалось. Раз Эовин не ждет его возвращения, не все ли равно, погибнет он или выживет. В любом случае он постарается умертвить столько врагов, сколько сумеет.       Провожаемый десятками глаз, Грима спустился, вскочил в седло и развернул коня, становясь перед воинами.       - Люди Эдораса! – он не смог придумать более подходящего обращения для такого разнородного войска, - наши братья достойно сражаются на северо-западной границе. Нам тоже выпал шанс проявить доблесть и мужество. Мы обещали, что защитим столицу. Так сдержим слово! Пока жив хоть один из нас, враг не пройдет через эти ворота, не осквернит Золотого Чертога и наши дома. Не растопчет святыни, построенные славными предками великого Эорла. Сильные, отважные роххиримы! Каждый из вас стоит десятерых солдат Сарумана! Давайте же отправим этих тварей обратно в небытие! За всех, кого вы любите! За наш народ и страну!       Он вскинул руку с мечом ввысь. Послышались одобрительные крики и ответный звон оружия. Хоть все знали, как ничтожна надежда на победу, слова Гримы, его уверенность воспламенили угасший дух. Грима встал в авангарде своего маленького войска и первым начал спускаться к воротам.       «Очередная ложь во благо…» - подумал он про себя, ибо нисколько не верил собственным словам.       Отъехав от ворот на несколько сотен метров, Грима спешился. Пехота уже выстраивалась в круг, согласно его задумке, которую Алдор всецело поддержал. Люди держали щиты, а копья положили рядом на землю. Оставшаяся конница рассредоточилась у высокого частокола, огораживающего Эдорас. Предполагалось, что в отбрасываемой тени издалека их не должно быть видно. Грима вручил поводья одному из воинов, который отправился в засаду, и встал в круг вместе с остальными. Если они доживут до начала конной атаки, Хельмут прискачет к нему.       Теперь оставалось только ждать, а это в сложившихся обстоятельствах самое трудное. Ожидание опасности утомляет и изматывает гораздо сильнее, чем она сама. Если битва неизбежна, пусть уж начнется скорее.              Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо холодным розовым цветом. Мягкая темно-зеленая трава тихо колыхалась под ногами. Этот вечер был так тих и прекрасен, что казалось невероятным, будто здесь должна произойти смертельная схватка. Истреблять других противоестественно, особенно сейчас, когда все вокруг дышит миролюбивым покоем.       Но Грима напомнил себе, что их враг никогда не заметит и не поймет этой красоты. Он идет с одной целью – растоптать, сжечь, уничтожить. А раз так, надо изо всех сил защищать то, что дорого.              Вскоре Грима увидел вдали вершины копьев и развевающиеся черные флаги с отпечатком белой длани. Войско шло быстро, и буквально через несколько минут показалась первая шеренга. Грима пригляделся: нет, это не урукхаи, а обычные орки. Он вдруг испытал огромное облегчение. Убить орка гораздо проще, возможно, их положение не так безнадежно.       Однако отряды врага продолжали двигаться вперед, и улыбка на губах Гримы померкла: в числе разведчики не ошиблись. Больше сотни против нескольких десятков…              Орки приблизились настолько, что можно было разглядеть скалящиеся в ухмылке уродливые физиономии. Кажется, солдат Сарумана позабавило увиденное. Они громко и противно захихикали:       - Эй, конюхи, сдавайтесь! Сколько вас там? Двадцать?       - Что прячетесь под щитами, трусы?       - Стесняются! Мужчин перебили там, в крепости, здесь ихние бабы!       - Вот потеха!              Воздух среди людей словно пропитался гневом и яростью. Грима чувствовал, что они вот-вот готовы броситься в битву. Но сделать это – значило бы обречь себя на верную смерть.       - Не поддаваться, - жестко сказал он, - я не верю. Если наши воины погибли в Хельмовой пади, Саруман послал бы тех же урукхаев, а не горсточку облезлых орков.       Мужчины крепко стиснули рукоятки щитов и замерли на месте.              Почувствовав, что злобные насмешки не действуют и веселья никакого, орки прекратили кривляться. Они подняли луки, небо усеяли остроконечные стрелы.       - Держать щиты! – крикнул Грима.       Стрелы вонзились в них спереди, сбоку и сверху, но ни один человек не пострадал.       Со стороны города донесся ответный приказ:       - Лучники, огонь!       Стреляли со смотровых башен, и очень метко. Первая шеренга орков полегла наземь. Тут же на ее место заступила вторая, и вновь с их стороны полетел град стрел.       Щиты опять надежно укрыли людей. Визжа от досады, орки натянули тетивы в очередной раз. Ничего не изменилось. Стрелы не причинили роханцам никакого вреда.       «Тупицы» - подумал Грима, - «Я бы на вашем месте стрелял по ногам, их-то нам закрыть нечем…»       Но как бы ни были глупы, орки поняли бесполезность своих усилий и с мерзкими воплями бросились в ближний бой, выдергивая из ножен уродливые мечи.       Грима чувствовал, что воины вновь готовы преждевременно сорваться с места.       - Ждать, - спокойно сказал он, и сам поразился своему хладнокровию. Он как будто наблюдал за происходящим со стороны, а не стоял в ста метрах от несущихся на них убийц.       - Подпустим ближе.       Через несколько секунд он скомандовал:       - Копья!       Роханцы перегруппировались, убрали щиты, молниеносно подхватили с земли копья и резко выставили их вперед. Застигнутые врасплох, орки накололись на них, точно мясо на шпажку. Несколько секунд они соображали, что произошло, и их злобные глазки таращились на людей, а черные рты изрыгали последние проклятья.       - Ох, ну и вонь от них! – не удержался кто-то.       Бесцеремонно стряхнув с копий обвисшие тела, мужчины вновь повторили прием, а лучники на сторожевых постах за частоколом продолжали осыпать врагов стрелами. Но бесконечно так продолжаться не могло. Орки навалились всей кучей, умножая страдания тех своих соплеменников, кому не повезло оказаться в первых рядах. Сдерживать натиск стало невозможно.       - Врассыпную! – крикнул Грима, выхватывая меч, и люди сделали то же самое.       Круг распался. Теперь в настоящем бою каждый был сам за себя. Здесь не поможет способность придумать тактику и план. Чтобы выжить, нужны сила, выносливость, мастерство и удача. Ничего из этого, за исключением, может быть последнего, у Гримы не имелось.              Он услышал ржание и топот и понял, что конница налетела из засады, разбивая отряды. Орудуя мечом направо и налево, не разбирая, куда бьет, лишь бы бить, но выжить, Грима не ощущал ни азарта, ни упоения, о чем так часто грезила Эовин.       «Ничего нет благородного в войне, - успевал думать он, брезгливо оттирая рукавом чужую кровь, - только ужас, отвращение и бессмысленность. Я убиваю, чтобы не убили меня».       Он потерял счет времени. Может прошло пять минут, а может несколько часов. Грима страшился оглядеться вокруг, ведь малейшее замешательство могло стоить жизни. Как и ожидал, он начал уставать: советнику, не держащему меча со времен далекой юности, не по силам долго управляться с ним, даже пусть инстинкт самосохранения – величайший источник вдохновения – в разы увеличил их. Сказывалась и недавняя болезнь. Кроме того, Грима боялся обернуться и увидеть, что от его маленького войска почти никого не осталось. Поэтому он с остервенением продолжал сражаться, лишь бы не смотреть, что творится в нескольких метрах от него.       Доспехи жали, становилось трудно дышать. Очень хотелось пить. Грима стянул шлем, удачно огрел им подвернувшегося орка и отбросил в сторону. Обхватив меч двумя руками, он орудовал им из последних сил.       «Морготова селезенка, да как старик Теоден управлялся с ним?» - мысленно выругался советник, едва не плача от усталости - «Проклятый Саруман! Мелькор тебя побери! Чтоб тебе свалиться с крыши Ортханка прямо в огненное жерло собственных кузниц!»       Внезапный сильный толчок сбил с ног его самого. Падая, Грима успел заметить, как рядом рухнуло тело какого-то крестьянина. Червеуст растянулся ничком, но меч не выпустил.       «Не прикинуться ли мертвым. - мелькнула малодушная мысль. - «Полежу пару минут…».       К сожалению враг увидел, что черноволосый только упал, но остался жив. Плотоядно ухмыляясь, орк подкрался ближе. Мельком осмотрев будущую жертву, он прицелился в спину. Грима лежал неподвижно, закрыв глаза.       Мерзко хихикая, орк замахнулся, и в этот миг Грима резко перекатился на спину. Солдат Изенгарда сдавленно хрюкнул, выкатив из орбит глаза, а затем обмяк, глубже насаживаясь на сверкающее острие Хэругрима. Червеуст поднялся, стряхивая тело, словно прилипшую к сапогу навозную лепешку.       - Мерзость-то какая! – пробормотал он, обтирая о траву испачканный во внутренностях меч.       И вдруг кто-то коснулся его макушки. Грима едва не подпрыгнул на месте. Но на этот раз волноваться не было причин: Хельмут нашел своего хозяина и ласково ворошил его волосы в знак приветствия.       - Наконец-то! – выдохнул Червеуст.       Не медля ни секунды, он вскочил в седло и огляделся по сторонам. Оказывается, прошло не так много времени. В сгущающихся сумерках Грима сумел разглядеть, что бой рассредоточился по равнине. Она уже была усеяна телами орков. Да, среди роханцев тоже потери, но много человек еще сражаются, лучники не подпускают врага к городу, а сами горожане видимо швыряют в осаждающих все тяжелое, что могли найти: камни, мешки и – Грима прищурился, чтобы проверить, не обманулся ли – даже кухонные горшки и сковородки.       Последнее обстоятельство развеселило его, и, почувствовав прилив сил, он крепко ухватил поводья и пустил коня вперед.       Сражаться, возвышаясь над врагом, стало значительно удобнее. Хельмут мощными копытами сбивал и топтал мелких орков, пока Грима рубил тех, что покрупнее. Два раза он вовремя подоспел на помощь своим пешим товарищам.       И все же врагов было больше. В отличие от людей, орки намного лучше видели в темноте и могли дольше обходиться без отдыха и воды.       

      

***

      

      Грима уже не чувствовал рук. Он то и дело перекладывал меч из одной ладони в другую, но настал его предел. С трудом одолев очередного врага, он обессилено втащил меч наверх, кое-как приладил его параллельно между собой и лукой седла и, тяжело дыша, согнулся к гриве Хельмута.       «Не могу больше…» - отчаянно зашумело в голове - «Не могу…»              И тут он услышал. Звонкий, чистый звук роханского рога раздался над долиной. Грима выпрямился, не веря этому счастью.       Сотни роханцев мчались к ним навстречу. Горящие факелы в руках всадников рассеивали тьму, стяги с вышитым белоснежным конем развевались на штыках. Топот копыт и ржание коней разрезали ночной воздух. Роханцы спешили стереть с лица своей земли последние остатки Изенгардского войска.       - Эомер! – радостно закричал Грима. Силы вновь вернулись к нему. Он схватил меч, вдруг ставший невесомым, и пустил коня в галоп. – Эомер! Forth Eorlingas!       Орков приближение такого количества людей повергло в шок и животный ужас. Они завизжали и заметались в панике, напрочь позабыв о сражении и движимые только одной заботой – унести ноги. Но бежать было некуда. Позади, с городских стен на них обрушивались увесистые удары тяжелыми предметами, с боков поджимала пехота и конница Гримы, а впереди на крыльях смерти летели защитники Хорнбурга.       Это была уже не битва, а резня. Безжалостно и быстро роханцы перебили всех орков, до последнего, настигая их с молниеносной скоростью. Головы летели с плеч, черная кровь брызгала фонтаном. Те, кого не настиг меч или копье, погибали под копытами лошадей.       В считанные минуты всё было кончено. Когда радостные победные возгласы стихли, всадники спешились с коней и без промедления начали искать раненых. Грима, увидев группу воинов, скачущих прямиков к воротам Эдораса, пустил коня за ними.       - Эомер! – окликнул он.       Один из всадников обернулся. Даже в полутьме Грима отчетливо разглядел, как удивление на лице маршала сменилось неверием.       - Что ты здесь делаешь? – изумленно спросил он.       - Защищаю город, как и все остальные.       Эомер окинул взглядом его выбившиеся из ленты волосы, запыленное раскрасневшееся лицо, перепачканные доспехи, явно сидящие не по размеру, и едва не рассмеялся. «Грима Червеуст – воин. Подумать только!» Но тут он обратил внимание на меч, который советник все еще сжимал в руке, и нахмурился:       - Не Хэругрим ли это? – спросил Эомер сурово.       - Именно он.       Ярость обуяла будущего короля. Мелкий дворянин, интриган и обманщик, как он осмелился взять оружие, достойное лишь правителей рода Эорла?!       На глазах у всех Эомер выхватил из рук Гримы меч.       - Как ты посмел…какое ты имеешь право! – вскричал он. – О, я понимаю. Ты заполучил мою сестру и надеялся, что если я не вернусь, станешь новым королем! Уже и оружие подобрал. Но ты не получишь трон Эдораса, советник!       - Мне не нужен трон, - ледяным тоном ответил Грима, - и меч этот для меня слишком тяжел. Благодарю, повелитель, что избавил меня от него.       Он поклонился и дернул поводья, поворачивая Хельмута прочь от ворот обратно к месту сражения. Надо было помогать искать раненых.       Эомер прожигал взглядом его спину.       - Это было не слишком учтиво, - сказал, подъезжая, высокий темноволосый мужчина, - все-таки стараниями этого человека удалось выдержать осаду в крепости, и здесь он достойно принял бой. Меч Теодена не был осквернен в его руках.       Но Эомер и сам чувствовал себя уязвленно. Он понял, что это Червеуст сейчас держался с королевским достоинством и его сдержанный ответ вызвал больше уважения, чем самые справедливые обвинения.       - Ладно, - пробормотал он, - едем, Арагорн. Где твои друзья? Эовин будет рада снова их увидеть…