Свита

— А ну стоять! Рычал Николя добротно. Даже не служивший Ингвар вытянулся по стойке смирно и уставился псом… да простят Митю Симарглычи… на Николая. Замерли все семейства. Будто бы задумали навестить хозяев дома по серьезному делу, но замешкались и стали шушукаться прямиком перед крыльцом дома, не додумавшись обсудить все детали еще ранее, до решительных действий. — В чем дело? — спокойно спросил Сергей. Опешевший отец аж кивнул. Николя похлопал пальцем по губам: — Митя ведь впервые будет посещать этот дом, и связан он с хозяином непосредственной кровной связью. — Ему ответило молчание, и Николя весьма терпеливо закатил глаза: — Следовательно, согласно традиции, нужно… — А! — Константин расхохотался, запрокинув голову. Он метнулся к крыльцу, с грохотом взбежал по ступеням и распахнул двери: — А ну! Милости просим! Ать-два!.. — Что происходит?.. — шепотом спросил у Мити Ингвар. Митя, сам толком не соображающий, приоткрыл губы, дабы дать откровенный ответ — «Не имею ни малейшего представления, о чем идет речь», — но успел только ошалело взглянуть на Ингвара, потому что его резко дернуло вверх, оторвав от земли. Он схватил чужую шею руками и увидел — снизу, совсем близко, — веселое до невозможности лицо дяди Константина. Николя цокнул языком. У него в руках уже покоились сорванные с грядки незабудки. Митя решил ничему не удивляться. — Дядя, не вы. — Не я? — разом поник Константин. — Не вы. Последний у нас был вон, Санечка. — А в чем дело? — слабо спросил отец. — Ну как же, — нахмурился Алексис. — Свадьба и смерть — сестры. Он произнес свою фразу так, словно она объясняла совсем-совсем все и даже чуточку больше. Договорив, Алексис взглянул на отца так обвиняюще, будто тот отвлек его от какого-то важного дела. — Я не понимаю, — сокрушенно сознался отец. Митя тем временем перекочевал с рук дяди в неожиданно крепкие — Санечки. Хоть тот и складывался из изящных и легких линий, а все-таки не брезговал любого рода упражнениями. Митя и его за шею обнял, но Николя хлопнул его по руке. — Расслабься. — Николя скрестил его запястья на груди и перевязал их лентой. — Глаза закрой. Вот так. На его грудь Николя положил сорванные цветы — Митя чувствовал тонкий запах незабудок и ландышей. На веки легли ледяные плошки монет. — Разве не полагается… петь? — Это образная свадьба, — ответил на жалостливый вопрос отца Константин. — Он как бы женится на живом мире, заново входит в новый семейный дом. Там… долго объяснять. Считай, что это застольная песня. Не обязательно, но без нее не то. Процессия двинулась в поместье. Первым зашел, согласно обычаю, хозяин дома, следом — гости, и уже после свадебный мертвец, переступивший порог дома и возраждающийся заново, следуя за последним своим ожившим предком. Было тихо. Ботинки шагали по доскам пола. Где-то там, очень далеко, пели вечерние птицы. Митя стал чувствовать сонливость. Уже долго, целую вечность его несут куда-то в тишине, во тьме, окутанной запахом ландышей и незабудок. Холодок помещения быстро сменился холодом внутренним. Запах орхидей, который источала кожа Санечка, сменился на иной, более… пыльный. Санечка остановился. Чья-то ледяная ладонь сняла с глаз Мити монеты, его ресницы задрожали, он увидел потолок… потолок окутала тьма… белизна лба… Черные, тяжелые глаза. — Мама, — охнул Митя. Санечка поставил его на ноги, на пол рухнули белые и голубые лепестки, и Митя неловко качнулся, падая прямиком в распахнутые объятья действительно мамы. Так нелепо прижимал к груди связанные лентой запястья, сгорбившись, вжался лбом в ее шею. Ее руки, необычайно теплые и верные, обнимали его плечи. Митя отступил. Кругом сидели мужчины, преклонившие колена перед Богиней. Она была как ива среди осоки. Морана мягко развязала узел и повязала ленту на лоб Мити, узлом назад, пустила длинные концы струиться по его груди. Поцеловала свои два пальца — и коснулась ими его лба. Митя выдохнул. Сглотнул. — Я мечтала увидеть это своими глазами. Николя, благодарю вас за оказанную чуткость к традициям моего... нашего рода. И, прошу вас всех, встаньте. Мы не чужие люди. Все двинулись в столовую. Во главе шествия — идущие руки об руку мама с папой, следом — трепетно дышащие Белозерские, выстроившиеся по старшинству, и в хвосте — бледный Ингвар и счастливый до глупой улыбки Митя. Стол в столовой расцветал яствами — хозяйка распорядилась. Митя заметил и прозрачные графины с кагором и водкой, и пиалы с медом, и затесавшиеся среди горячих мясных блюд тарелки с кутьей. Сев по левую руку от матери, он взял ее за руку и поцеловал. Перед тем, как все расселись за столом и приступили к веселому, пьяному «поминанию» Мити, Константин с чемоданом сбегал на второй этаж, «напудриться». * Скованные невесть откуда взявшимся смущением, Аркадий и Морана замерли у постели и, скромно взявшись за руки, поцеловались. Медленно, аккуратно, вспоминая когда-то забытые изгибы губ. Она явилась ему еще полгода назад, во время зимней пурги, как заблудшая путница, и долго и путано объяснялась, извинялась, плакала, улыбнулась, когда Аркадий молча вернул на ее палец свадебное кольцо, которое носил на груди вместе с крестом. Всего подгода — а уже позабыли о поцелуях, словно не любили друг друга последние четырнадцать лет. Отстранившись, Аркадий ощутил тяжелый позыв к слезам и положил подбородок на ее макушку, кончиками пальцев погладил ее плечи. — Хочешь испортить нашу брачную ночь слезами? Аркадий, расслабившись, обнял ее. — Я никак не могу тобой напитаться. Тебя мало. Тонкие пальчики обвили запястья и как бы невзначай повели руки к рисующимся под платьем бедрам. — Так и к чему плакать?.. Волна страсти, тихой, нежной и пьянящей, пронеслась по спальне, расстегнула их одежды и толкнула их на постель. Упавшая мягким местом Морана тут же ойкнула и вскочила, повисла на шее мужчины, который увлек ее за собой, поднимая с кровати. Отогнув одеяло, они сперва замерли. Переглянулись ошалелыми взглядами — и стали смеяться, сперва неуверенно, а после все ярче и ярче, распаляясь все сильнее, краснея и начиная плакать от веселья. На постели покоились веточки можжевельника и кожаная плеть. Аркадий вспомнил шаловливую улыбку Константина, навестившего перед ужином второй этаж, и тяжело, глубоко вздохнул. От можжевельника на постель осыпались мелкие крошки, так что свою ненаглядную он повел к креслу.