Единственный луч света в моей жизни – ты

   Риндо просыпается от ощущения чего-то горячего на своём теле в три часа ночи. Он думает, что снова отобрал одеяло у Рана, укрылся с головой -- вот в чем причина, но потом замечает, что оно уже давно валяется на полу, и укрываться теперь вообще нечем.    Да, не лучшее время: спать бы надо, но он попросту не может. Еле разлепив глаза, он видит Рана, который дрых без задних ног. Рука младшего сама тянется к волосам брата, и он не сопротивляется собственному желанию: тянется, кладёт пятерню на макушку, потом прячет пальцы в прядях и плавно ведёт вниз. Внезапно он чувствует, что между пальцев осталась влага, хотя старший вроде как высушил волосы перед сном... А в голове начинает потихоньку (разум ещё спит и не хочет работать полноценно, поэтому до юноши все доходит с опозданием) складываться паззл: излишнее тепло исходит как раз-таки от Рана.    Риндо даже не думает: трогает лоб брата, чтобы убедиться в своих догадках. Парень оказывается прав: сейчас брат напоминает чёртов обогреватель. Не то чтобы юноша против – он любит, когда старший спит рядом с ним, и знает, что тот во сне и ногу закинет, и сам заползет, и обнимет крепко, но не сейчас, когда и так жара на улице, что даже окно открытое не помогает, так ещё и горячий брат прямо сверху. «Вот же скотина!» – в мыслях ругает его Рин. «А ведь я предупреждал, что вода холодная! Нет же, блять, надо полезть купаться, потому что спор с Ханмой важнее здоровья!!» – негодовал юноша. Вслух озвучить он это не осмелится (иначе порка телескопкой обеспечена), а вот про себя и поругать можно. Да и не прям ругать, а, скорее, отчитывать. Словесно напомнить ему, что если бы тот слушал Риндо и оставался бы на берегу, а не решил бы доказывать Ханме, какой он пиздатый и невъебенный, то сейчас бы не мучился от высокой температуры и спал спокойно. Но Ран поступил с точностью наоборот. «Вот и мучайся теперь» – зло произносит младший, слегка ударяя того по плечу, но потом приглаживая, как бы жестом говоря: «за дело поучил, но мне тебя жаль».    В жизни Риндо привык получать заботу, а не дарить ее кому-то, и нет, это не потому, что он какой-то чёрствый и вообще ему плевать на всех, нет. Внутри он все также чувствовал и переживал за близких ему людей, только внешне это показывать не научился. У многих даже в голове не укладывалось, как могут быть связаны «забота» и «Риндо». Никто и никогда не видел младшего Хайтани, который бы переживал за других. Из-за этого очень часто юношу называли черствым.    Единственным исключением являлся старший брат: за него Рин и в огонь, и в воду лез, чтобы защитить: он ведь единственный родной человек, который у него есть. И сейчас ему тоже не все равно на Рана: хочется сначала наорать за его тупость, потом все же прижать к груди и быть рядом, пока тому не полегчает. Да, будет обижаться минут пять, а потом все равно и отчитывать он его долго не сможет: так, максимум нагрубит, но потом чуть ли не на руках будет носить, извиняясь за агрессию в его сторону, если та была.    Сейчас явно ночь, и просто так будить и ругать Рана он не будет - не идиот, выскажет все утром. Будить брата – подписывать смертный приговор: тот очень любит сон, и если его потревожить, то можно ждать беды. Да и тем более, в таком состоянии никто не захочет, чтобы его тревожили. Старший Хайтани тем более: тому и так сложно просыпаться, так что сейчас для него пробуждение будет расцениваться как пытка. Рин, конечно, зол на него за то, что тот сначала делает, а потом думает, но в душе все равно любит.    Тело, лежащее на груди, уже порядком надоело: конечно, жара невыносимая, так еще и семидесятикилограммовая туша, которая явно слезать не собирается. Своим весом парень успел отдавить все, что можно, и у Риндо уже потихоньку начинал болеть живот, груди и ноги. Всю ночь обнимать тяжелого брата (хотя по внешнему виду вообще не скажешь, что он тяжелый) он не выдержит, поэтому было принято решение его постепенно сталкивать. Пусть он лучше руку закинет, как он это обычно делает, а не забирается как на Эверест.    –Ран... –Тихо, чтобы не сделать состояние брата ещё хуже, (а у него наверняка болит голова от высокой температуры, и шум только усугубит ситуацию) шепчет он, пытаясь скинуть с себя тяжёлую тушу старшего. –Слезай давай, блять, шашлык пережаренный. Старший даже не проснулся. Все также тихо сопел и периодически утыкался лбом то в плечо, то в ребра, пытаясь найти более холодное место. Немного не повезло: Рин и сам уже скоро станет теплее брата, да и кажется, что его кожа тоже горит огнём. Скоро вспыхнут, как спички, стоящие рядом, и будут полыхать одним пламенем на двоих.    –Вставай, блять, батарея! –Не выдерживает младший и шипит на Рана: ему и так жарко, так ещё и брата с температурой не хватало. Однако как бы парень сейчас ни выражался, он любил Рана, и беспокоился за него, вот только проявлять свои чувства не привык. Если б они сейчас поменялись местами, то Ран бы уже и обнимал, и невесомо целовал Рина в макушку, но младший так не может – в этом-то и отличие от старшего. Внезапно Ран открывает глаза. Он смотрит жалобно так, и даже во взгляде читается «не прогоняй, мне и так хуево». В груди сердце щемит от этих щенячьих глазок, которые еле-еле заметны благодаря свету луны. Конечно, хотелось бы так еще полежать, но тело уже затекать начинает, ибо ни пошевелиться нормально, ни вдохнуть. От этого и фигово: вроде бы приятно от того, что старший ластится хуже, чем кот мартовский, но вроде уже и бесит.    Риндо продолжает настойчиво толкать Рана, потому что тот хоть уже и не спит, но все равно не до конца понимает, что происходит: глаза застилает пелена, а мозг будто продолжает существовать, но где-то в параллельном мире. На распушенных волосах, около лба, уже заметны капельки пота – лунный свет отражается в них. Состояние в целом помятое, и тут даже тысячи слов не хватит, чтобы описать, что сейчас чувствует старший. Чтобы сфокусировать взгляд на младшем, у него уходит чуть больше минуты. Только тогда он смог нормально разглядеть родственника в темноте и сформулировать в голове вопрос.    –Ну вот че тебе надо, а? –На его лице выражается недоумение: зачем будить людей ночью?    –Слезай давай с меня, заебал уже!    –За что ты так со мной? –Чуть ли не плача спрашивает старший, а младший на это лишь вздыхает, и находит в себе силы взять Рана за бока и резко скинуть с себя.    У того голова кружится от такого, поэтому он сворачивается калачиком и утыкается лицом в подушку, зажмуриваясь, в надежде, что это поможет. Рин в это время встает и уходит за жаропонижающим и стаканом воды, а потом снова возвращается к брату. Сейчас начинается пытка номер два: усадит брата. Тот уже наверняка вырубился, так что это будет сложно.    Тем не менее, младший аккуратно опускает руки на плечи и поднимает ослабленное тело родственника, а потом дает ему таблетку и протягивает стакан воды. После этого оставляет стакан на прикроватную тумбочку и ложится рядом, поглаживая Рана по спине.    Тот снова засыпает, причем мгновенно, и ничего ему не мешает: даже луна за окном, от которой он всегда пытался уйти, лишь бы ничего не светило. Риндо уснуть так и не смог: переживал за брата, ждал, пока ему хоть немного полегчает. Только спустя полтора часа, когда Ран стал не таким горячим, каким был (хотя до «идеала» все равно еще далеко), младший Хайтани проваливается в сон, надеясь, что следующую ночь старший уже не будет так сильно мучиться, и про себя отмечает, что с Ханмой его больше никуда не отпустит.