Кружева

      

То, что называют властью, есть лишь борьба за господство над миром… *

      — Михримах, довольно уже слез! — Хюррем Султан взяла дочь за руку и заглянула в ее прозрачные глаза. — Мы с Рустемом-пашой сделали это ради будущего твоих братьев.       Луноликая госпожа подняла голову, откинув назад золотые кудри, и взглянула на мать. Ее вид поразил Михримах. Еще никогда она не видела султаншу столь решительной и уверенной.       — Мне жаль… его, — наконец ответила золотоволосая принцесса.       Хюррем Султан обхватила дочь за плечи и произнесла:       — Тебе жаль шехзаде, понимаю. Но пойми и ты меня, — нахмурилась Хюррем. — Я не переживу потерю своих сыновей. Они должны жить! Должны продолжить эту династию! Я не позволю им пасть жертвой кровавого закона братоубийства!       Михримах еще раз взглянула на мать и содрогнулась. Почему-то эта решимость, эта смелость, граничащая с безумием, пугала ее. На мгновение Михримах показалось, что Хюррем — птица, отчаянно бьющаяся в сетях. Ведь всем было известно о непримиримой вражде между шехзаде Селимом и Баязедом. Пытаясь опорочить старшего наследника, рыжеволосая султанша упустила из виду своих сыновей…       — Если повелитель поверит, что Мустафа хотел устроить бунт, его казнят, и следующим наследником станет Селим, — нахмурилась луноликая госпожа, — а ведь есть еще Баязед и Джихангир. Что будет с ними?       — Мой шехзаде никогда не поднимет руку на родного брата, — твердо возразила Хюррем. — Я не допущу.

***

      Шехзаде Джихангир нерешительно приблизился к шатру падишаха. Вздохнув, он медленно окинул взглядом лагерь.       Вокруг раздавался громкий говор янычар. Одни чистили оружие, другие тренировались с саблями неподалеку от белых шатров, простиравшихся далеко за линию горизонта, а третьи сидели у костров.       Шехзаде вздохнул и посмотрел на шатер брата. Селима нигде не было видно. Вероятно, он там. Но на его помощь рассчитывать бесполезно, а Баязед, который наверняка сумел бы убедить повелителя, находился в столице регентом.       Джихангир еще раз вздохнул и обратился к страже, стоявшей возле шатра падишаха:       — Доложите повелителю обо мне.       Один из стражников поклонился и исчез внутри шатра. Через несколько мгновений он пригласил шехзаде войти.       Султан сидел на троне, украшенном перламутровыми вставками и рисунком из мелкой белесой мозаики.       Он устало кивнул сгорбленной фигуре сына, застывшей в проходе:       — Здравствуй, Джихангир. Проходи.       Младший шехзаде подошел к отцу и поклонился.       Помедлив, он тихо спросил:       — Неужели вы действительно казните его?       Сулейман ничего не ответил.       — Отец, он же ваш первый сын. Ваша первая радость, — произнес Джихангир, не веря тому, что происходит. — Все эти разговоры о восстании — ужасная клевета. Я прошу вас, не верьте им. Не вырывайте из груди свое сердце!       Светлые глаза шехзаде наполнились слезами. Он опустился на колени перед троном отца и замер.       Сулейман наклонился и поднял сына с колен.       — Успокойся, Джихангир. Не расстраивай себя. Сам подумай, разве я могу убить?       Младший шехзаде взглянул на султана. На его лице играла слабая улыбка. Смахнув слезы, Джихангир радостно поклонился.       — Если у тебя все, можешь идти, сынок, — произнес Сулейман.       Как только тяжелые бордовые ткани, обрамлявшие вход в шатер, сомкнулись за спиной Джихангира, улыбка сразу же сползла с лица падишаха.       Он подошел к стражнику, стоявшему у входа, и проговорил:       — Передай шехзаде Селиму, чтобы он завтра отправился с Джихангиром на охоту после приезда шехзаде Мустафы.       — Как прикажете, повелитель, — кивнул стражник.

***

      Ташлыджалы уныло смотрел на бледный диск осеннего солнца, возвышавшегося над облетевшими деревьями. Он перевел взгляд на белоснежный плащ шехзаде Мустафы, ехавшего впереди.       Ташлыджалы вздохнул и пришпорил коня. Как они с Атмаджой ни отговаривали его, шехзаде Мустафа был непреклонен и решил отправиться в лагерь. Яхья-бей нахмурился. Ехать до военного лагеря в Эрегли, что находился близ санджака Конья, оставалось совсем немного…       Поравнявшись с наследником, он решил предпринять еще одну попытку остановить его:       — Шехзаде Хазретлери, давайте вернемся назад, в свой лагерь. Не ходите! Вас оклеветали. Не приведи Всевышний, повелитель поверил в это. Тогда вам не избежать казни…       Мустафа натянул поводья, заставив остановиться своего белоснежного коня, и заглянул в серые глаза Яхьи-бея.       — Я уже все решил. Я должен поговорить с отцом. Уверен, он обязательно мне поверит, — произнес шехзаде.       С этими словами Мустафа двинулся дальше. Ташлыджалы, вздохнув, отправился следом.       — Где Атмаджа? — спросил наследник.       Ташлыджалы нахмурился и обернулся назад. Иншаллах, ему удастся задуманное…       — Право, не знаю, шехзаде. Возможно, он ждет нас в лагере, — ответил Яхья-бей.       Однако Атмаджи там не оказалось.       Едва Мустафа въехал в военный лагерь, янычары стали громко приветствовать его, поднимая сабли вверх и крича: «Да здравствует шехзаде!»       Не обращая внимания на их громкие приветствия, Мустафа спешился и направился к шатру падишаха. Ташлыджалы остался ждать его у входа в лагерь. Смотря ему вслед, Яхья-бей мысленно молил Всевышнего о том, чтобы шехзаде вышел из шатра живым и здоровым…       Сдав страже, стоявшей у шатра, оружие и сняв плащ, Мустафа еще раз оглянулся и шагнул вперед. Тяжелые ткани медленно сомкнулись за его спиной.       В шатре было темно и холодно. Лишь наверху узкая полоска света пробивалась сквозь тяжелые пологи тканей.       Шехзаде вздохнул и приблизился к падишаху, стоявшему к нему спиной, в дальнем углу шатра.       — Отец, — поклонился он.       Повелитель медленно поднял на сына тяжелые веки и произнес:       — Я знаю, что ты хотел устроить восстание. Ты меня предал, Мустафа. Ты меня предал.       Сказав это, султан снова повернулся к шехзаде спиной.       — Повелитель, я… — начал Мустафа, но не смог договорить: в ту же минуту он почувствовал, как кто-то хватает его за плечи и голову.       Обернувшись, он увидел перед собой несколько высоких людей с закрытыми лицами, одетых в темные одежды. Шехзаде похолодел от ужаса.       — Я не предавал вас, повелитель! — воскликнул он, сбрасывая с себя руки палачей, но падишах, казалось, не слышал этого.       Мустафа снова почувствовал, как его заключают в смертельные объятия. Будучи сильным мужчиной и опытным воином, шехзаде сумел и на этот раз отвести от себя гибель.       Но палачи не прекращали наступать. Едва падал один, как другой тут же поднимался на ноги. Они хладнокровно наступали на него, выполняя свой долг перед султаном, словно безмолвные призраки…       Наконец, шехзаде удалось сбросить с себя двух последних палачей и предотвратить натиск других. Вскочив на ноги, Мустафа бросился к выходу из шатра. Сердце бешено колотилось, дыхание вырывалось из груди белым паром… Но выход уже близко… Еще несколько шагов… Он почти у цели…       Сильный удар волной прошел по всему телу. Шехзаде схватился за голову и поморщился от боли. Белоснежный свет ударил ему в лицо. В ушах стоял гул и звон.       Над ним медленно склонилось лицо с черными глазами. На миг шехзаде показалось, что он уже где-то встречал их… Это видение было последним перед тем, как на него опустилась завеса тьмы.