Змеиный принц

      Первые лучи рассвета позолотили бескрайние зелёные луга и холмы, засверкали в голубых зеркалах озёр, развеяли туманную дымку в низинах меж холмами. Тысячи птиц пели, радуясь солнцу, купаясь в его лучах и плескаясь в озёрных заводях.       Двое путников сидели у подножия холма, утомлённые долгой дорогой. А перед их взором раскинулась страна Птиц, где правил владыка Самрау.       Раздался в вышине соколиный клич. Стрелою полетел он к земле, а в следующий миг вновь взмыл к небу, держа в острых когтях степную гадюку. Печальным взглядом проводил сокола Зархум и, повернувшись к Сандару, сказал: — Видите, мой повелитель, птицы есть самые первые враги змей. Самые страшные их угнетатели. — Но и змеи опустошают птичьи гнёзда, — заметил Сандар. — Только лишь потому, что со взрослой птицей им не совладать. Убив невылупившегося птенца, они спасают своих родичей от его когтей в будущем, — с обидой в голосе ответил Зархум. — Таков порядок вещей, установленный Всевышним Наннауту, — возразил Сандар. — Не нам его оспаривать. — Ах, если бы Владыка Наннауту жил здесь, с нами, и видел всё своими глазами. Нет предела совершенству. Уверен, посмотрев, как здесь всё устроено, Всевышний изменил бы всё к лучшему. Ведь не всегда всё выходит хорошо с первого раза, верно? — Думаешь, Всевышний Наннауту допустил ошибки? — Если Владыка Наннауту создал богов-повелителей по своему подобию, а боги-повелители ошибаются, стало быть, и Владыка может ошибаться, — рассудил Зархум. Сандар задумчиво потёр подбородок. — И что же, будь Всевышний здесь, ты пошёл бы давать Ему советы? — усмехнулся повелитель песков. — Я стал бы служить Владыке, посвятил бы Ему всего себя, — улыбнулся Зархум. — Оставил бы меня? — А разве вы бы не стали служить Ему, повелитель? — удивился Зархум. — До того дня, как открыл ты мне глаза, думал я, что служу воле Всевышнего. Теперь не знаю я, как служить Ему, — покачал головой Сандар. — Быть может, ваш новый путь и есть верная служба Владыке? — вкрадчиво предположил Зархум. Сандар не ответил. — Владыка слышал вашу клятву, — продолжал Зархум. — И принял её. Значит мы всё делаем правильно.       С этим Сандар поспорить не мог. И всё же, нелегко ему давалось решение похитить Ахная и Айхылу, любимых детей владыки Самрау. Тяжело было на сердце. Но ещё тяжелее становилось от мысли, что нарушит он клятву. Нет, не бывать этому. Прав Зархум. Сколько боли и унижений птичий народ принёс демонам. Царство Птиц занимало лучшие земли, и владыка Самрау ни за что бы не отдал демонам и малый клочок своих владений. Зархум не хотел кровопролитной битвы, а потому придумал хитрый план, как без боя заставить повелителя птиц уступить часть своих земель. Придумал он похитить прекрасных Ахная и Айхылу, чтобы потом обменять их на плодородные земли Царства Птиц. На малую часть, чтобы демоны не гибли от голода и не устраивали набеги на людские земли. Но как изловить детей Самрау? Пусть Сандар силён, сильнее не сыщешь, не было у него силы в небе, а без песка не могли его песчаные бури достать облаков. Окромя того, не знал Сандар, как биться ему с детьми Самрау. Мог он вызвать на бой Ахная, как мужчину, но что с Айхылу? Вызовет он деву на поединок и покроет себя несмываемым позором. Думал об этом Сандар, сна не знал. Близился день, когда должны были они с Зархумом отправляться из чертогов царя змей Касахаки в Царство Птиц. Пришёл тогда Сандар за советом к Касахаке и другу его, царю скорпионов Аржуну. Выслушали его повелители демонов, вняли его заботе. Затянулся Аржун своей трубкой, выдохнул дым сизый, а тот обратился серебристой сетью, лёгкой, как дымка, и прочной, как железо. — Возьми эту сеть. Удержит она красавицу Айхылу, да не поранит ей крылья. Только тебе достанет ловкости и дерзости изловить её, — передав сеть Сандару, сказал Аржун.       Обрадовался Сандар. Это и нужно ему было — сеть, что не ранит своего пленника, но удерживает его намертво. — А как быть с братом её, Ахнаем? — спросил Сандар, спрятав сеть. Ответил ему Касахака. — О том не беспокойся. Сын мой возьмёт его на себя. Есть у него оружие против птичьего принца.       Успокоился Сандар, хоть и не полностью. Волновался он за ученика. Зархум ведь сущий младенец рядом с Ахнаем, сотни лет покорявшим небеса. Усилил его тревогу и царь Касахака, отведя в сторону для разговора. — Узнал я тебя, Сандар, и верю тебе, — сказал Касахака. — И доверяю тебе самое ценное, что у меня есть — сына моего Зархума. Знай, много было детей у меня, и дочерей, и сыновей. Жена моя, стоглавая Акая, десять раз по десять яиц высидела. Десять поколений доблестных сыновей и бесстрашных дочерей у меня было. Все сгинули. Всех потерял я. Жена моя обезумела от горя, видя одну за другой гибель своих змеёнышей. Пришлось мне обратить её в камень и спрятать глубоко под землёй до тех пор, пока не остынет безумное пламя в её сердце. Но горы и по сей день полыхают огнём, изрыгают из своих недр раскалённые камни и ядовитый пар — то беснуется жена моя, стоглавая Акая. Из всех змеёнышей наших один лишь Зархум жив теперь. Последним он вылупился. Был самым маленьким и слабым, в чём душа держалась — взрослый змей проползёт и задавит. Вот таким Зархум родился. И старшие братья и сёстры одной с ним кладки, желая закалить его и сделать сильнее, устраивали ему испытания. Трижды чуть не погиб Зархум по вине их. Трижды выхаживали его в тёмном гнезде. От слабости своей не покидал Зархум дворца, не отпускал я его мир смотреть, как старших братьев и сестёр. Потому и уцелел Зархум. Братья и сёстры его погибли от острых когтей птичьих, погибли под тяжёлыми копытами антилоп, погибли в коварных лапах жестоких лемуров. Так и остался у меня один Зархум. Берёг я его пуще глаз своих. Но скучал Зархум во дворце. Тогда устроил я ему Сад Вечной Осени, вывел в него десять из ста окаменевших голов жены моей Акаи, чтобы та могла видеть сына нашего, что жив он и цел, и чтобы сердце её успокаивалось. Слёзы тоски и радости её стали живым ключом в саду, напитали иссохшие деревья и те вновь покрылись листьями, как когда-то в незапамятные времена, когда мир этот был ещё свободен от людей и чудовищ, и жили в нём лишь духи, из которых появились и боги, и демоны, и повелители, и цари, и чудовища, и смертные существа, — закончил свой рассказ Касахака.       Впечатлился Сандар. Не слышал он о тех временах даже от отца своего, думал, вечность жили и люди, и боги, и демоны, что таким, как ныне есть, всё сотворил Всевышний Наннауту. И горю Касахаки Сандар посочувствовал. Горячо поклялся он: — Буду защищать я Зархума. Жизнь свою положу, но сберегу твоего сына. — Большего я не вправе просить, — поклонился змеиный царь, пряча торжествующую улыбку.       Не стал тогда Сандар расспрашивать Касахаку о детях, боясь потревожить родительские чувства, решил расспросить теперь Зархума. — Отец твой поведал мне, что была у него сотня детей, а теперь ты один остался. Что стало с твоими братьями и сёстрами? Почему погибли они? Как оказались в чужих странах? — Ах, мой повелитель, — тяжело вздохнул Зархум. — Все мы принцы и принцессы отца нашего, змеиного царя. Все мы были слугами народа нашего змеиного. Не я один искал справедливости и лучшей участи для нашего царства, лишь примеру сестёр и братьев своих следовал. Искали они справедливость и в Царстве Птиц, и в Царстве Антилоп, и в Царстве Дождя. Но птицы испокон веков терзают нас своими когтями, антилопы топчут своими копытами, а лемуры душат своими длиннопалыми лапами. Сгинули все мои братья и сёстры, бесславно сгинули, так и не отыскав для нас справедливости. Отец не хотел меня отпускать, не верил он больше, что есть истинная справедливость в этом мире, строго наказал мне не покидать сада моего. Но сердце моё обливалось кровью. Плакал я горькими слезами, растопил ими одну из голов своей матери. И открыла она мне три тайны. Первая тайна — о подземной дороге, что проложили древние реки в незапамятные времена, когда не было ещё ни богов, ни людей, ни демонов, а Рухтаяр был молод и беспечен. По этой дороге и покинул я наше царство. Вторая тайна — о секретах силы антилоп и газелей, птиц и лемуров. С помощью этих тайн знаю я, как избежать участи моих братьев и сестёр. И третья тайна — о вас, мой повелитель. Наказала мне мать идти в Страну Волн и отыскать сильного и благородного мужа. Он и станет нашей справедливостью, сказала она.       Поразился Сандар мудрости змей. Пожалел об их участи, призадумался, а Зархум тем временем продолжил: — Птицы — злейшие наши враги. От антилоп можно укрыться в высокой траве, от лемура — в палой листве. От птиц же нет нам спасенья. Высоко они летают, далеко видят, быстры их крылья, остры когти.       Покивал Сандар, соглашаясь, а Зархум говорил дальше: — И для людей своих забрали птицы лучшие земли, потеснив всех остальных. Даже и других людей. Одних отодвинули к морю, других в сухие степи, третьих загнали в густые леса, а нас и вовсе выгнали на бесплодные мёртвые земли. Потому, чтобы настала в мире справедливость, перво-наперво, нужно заставить владыку Самрау поделиться его землями. — Верно ты говоришь. Так не будем же медлить, — преисполнившись гнева за всех угнетённых, вскочил на ноги Сандар. — Видит мой взор, летят в небе два журавля. Вижу сияние их, что затмевает солнце. Нет сомнений, это Ахнай и Айхылу. — Как бы нам их разделить? — вставая, спросил Зархум. — Зачем же? — Не улетит один, пока другой в беде. Если не будут они ведать об участи друг друга, не вспорхнут они к небесам, и станет тогда легко их пленить. Смотрите, что я придумал, мой повелитель.       Выслушал Сандар задумку ученика, нахмурился, но спорить не стал. С тревожным сердцем отпустил он принца вперёд, готовить ловушку для Ахная, а сам приготовился ждать Айхылу.       Далеко ушёл Зархум, за высокими холмами скрылся он от взора наставника, обернулся самым прекрасным обликом своим, что мог сравняться с красой солнцеликого Ахная и луноликой Айхылу. Заструились по плечам медные кудри, зазеленели изумрудом глаза. Тонкий стан, что тростник, гибкие руки, что лоза виноградная, губы, что спелые вишни. Этим обликом пленил он Сандара, теперь же, наловчившись и повидав мир, сделал Зархум его ещё прекраснее. Одежду свою богатую превратил в рубище, верёвкой грубой подпоясанное. Прошёл Зархум к озеру, над которым должны были скоро пролетать Ахнай и Айхылу, зашёл в воду с поросшей тростником стороны, крепко увяз в иле, запутался в травах — самому не выбраться — и принялся ждать.       Вот показались в небе две сияющие точки. То принц Ахнай и принцесса Айхылу облетают с дозором земли отца своего. Вскинулся Зархум, закричал о помощи, замахал тонкими руками. Увидели его журавли, острыми клиньями полетели вниз, к озеру. Опустились они на берег, обернулись человеческим обликом. Обомлел Зархум от красы их. — Закрой глаза, дитя, — велел солнцеликий Ахнай. — Нельзя людям смотреть на нас. Пришлось Зархуму юлить. — Не человек я, о великий господин мой Ахнай и светлоликая госпожа моя Айхылу. Не утрачу рассудок при виде вас. Разве что от радости, что пришло спасение моё, — со слезами на глазах обратился к ним Зархум.       Увидел Ахнай, что юноша и впрямь не потерял дар речи и слова его осмыслены, сжалился над ним, махнул рукой и срезал тростник вокруг Зархума, освободив его наполовину. Обратился к сестре. — Жди меня здесь, сестра моя, помогу я этому юноше. Вижу, ноги его крепко увязли. — Быть может и я могу помочь ему? — шагнула к самой воде Айхылу. Столь прекрасна она была, что даже змеиный принц не сразу совладал с речью перед ней. — Можешь, о прекраснейшая владычица моя Айхылу, — взмолился Зархум. — Там, за холмами остался отец мой. Долго нет меня. Тревожится он. Лети к нему, успокой его сердце. В век не забуду твоей милости, всё что пожелаешь сделаю.       Улыбнулась Айхылу. — Счастье подданных наших есть для меня высшая награда. Не печалься, найду я отца твоего и сюда приведу, — сказала она и, журавлём обернувшись, взмыла в небо.       Тем временем брат её Ахнай вновь взмахнул рукой. Расступилась вода перед ним, прошёл он по дну илистому, как по земле твёрдой, подошёл к Зархуму, протянул ему руку и легко вытащил его из озёрного плена. Вынес Ахнай юношу на берег, умыл водой чистой, осушил ветром тёплым и, наконец, внимательно его рассмотрел. Оторопел Ахнай от красы юноши. И верно, не человек он — дух небесный, не иначе. — Назови имя своё, дитя, — велел Ахнай. — Юнан, о владыка, — скромно потупив взор, отвечал Зархум. Не назвал он имени своего настоящего, поскольку давно и часто сражались птицы и змеи, и знал Ахнай имена всех змеиных демонов. И виделись они прежде, до того ещё, как съел Зархум газель златорогую и стал змеем-оборотнем. Дважды сопровождал принц Зархум отца своего Касахаку в битвах против Ахная и воинства его, оттого помнил Ахнай Зархума. Но теперь не узнал Ахнай давнего врага, обманулся ликом его прелестным. — Зачем же ты, Юнан, полез в озеро? Зачем от отца убежал? — стал допрашивать его Ахнай. — Змейка чудная увела меня с дороги, в озеро заманила да исчезла, — всхлипнул Зархум.       Вздохнул Ахнай, положил ладонь на голову юноши. — Нет змеям веры. Самое лживое племя. Запомни это и впредь не попадайся на их уловки. Много их здесь на границах наших земель. Множатся они, словно сорная трава. Сколько не рви её, всё равно упадёт где-нибудь зёрнышко и вновь прорастёт. Так и со змеиным племенем. — Жестоки слова ваши, повелитель, — не сдержался Зархум. — Разве же змеи, созданные Всевышним Наннауту, как и все твари под солнцем, не достойны жизни? Для чего же Всевышний их создал? — Чтобы укрепить дух наш и закалить иных детей своих, — без сомнений ответил Ахнай. — Мал ты ещё, жизни не ведаешь. Слушай старших, пока сам не узнаешь, где право, а где лево, что истинно, а что ложно. Идём навстречу отцу твоему и сестре моей. Должно быть, уже идут они к нам.       Приобнял Ахнай юношу за плечо покровительственно и повёл за холмы. Шли они, шли, а Айхылу всё не видно. Затревожилось сердце Ахная. Ускорил он шаг так, что Зархум едва поспевал за ним. Но вот вышли они на условленное место. Видят: трава кругом смята, земля истоптана, всюду кровь и перья, а Айхылу и отца Юнана нигде нет. Догнал Зархум Ахная, осмотрел место битвы, возликовал про себя. Стало быть, вышел их план. Условились они с Сандаром, что поймав Айхылу, тот немедля вернётся в змеиное царство, а Зархум приведёт Ахная следом. Но лицом не показал Зархум торжества. Упал он на колени, воскликнул горестно: — О, отец мой! О светлоликая Айхылу! Что же с вами сделалось? Куда пропали? Где искать вас?       Кликнул Ахнай птиц — всех, кто был в округе. Слетелись птицы от гордых орлов до крошечных пичужек к принцу своему. Спросил Ахнай, не видели ли они, кто напал на старика и Айхылу. Молчали птицы, не видел никто. И выступил вперёд сокол, что глядел дальше всех и летал выше всех. — Не видел я, мой повелитель, кто напал на сестру вашу и госпожу нашу Айхылу, не видел я и отца юноши, что рядом с вами, не видел и саму светлоликую владычицу Айхылу. Но видел я, о сударь наш, дым и пыль на границе Царства Птиц и Царства Змей. Там песок вздымался до небес, затмевая солнце и небо.       Тень легла на лицо Ахная, помрачнел он, опустил голову. Сразу понял принц, о ком говорит сокол. — Слышал я, что повелитель песков Сандар отрёкся от богов и со змеиным царём Касахакой спутался, да не верил, что столь славный воин мог навлечь позор на себя, на брата своего и на седины отца своего. Далеко зашло его предательство, раз осмелился он похитить сестру мою. Отныне не будет ему пощады, не будет прощения. Летите, слуги мои, несите весть по миру о злодеянии Сандара! — воскликнул Ахнай. — Летите к отцу моему, владыке Самрау, расскажите, что стало с любимой дочерью его! Я же отправлюсь за негодяем и не вернусь, покуда не освобожу сестрицу свою милую!       Сказал так Ахнай и собрался, было, обернуться быстрым соколом, чтобы в погоню ринуться, как взмолился Зархум: — О повелитель, возьмите и меня! Нет у меня никого, кроме отца. Не вынесу я долгой разлуки!       Кивнул Ахнай и велел: — Обернись своим истинным обликом небесного духа и лети за мной.       Горько заплакал Зархум. — Ах, повелитель, владыка мой солнцеликий, не могу я обернуться. Не человек я, но и не дух небесный. Мать моя была духом небесным, отец — простой человек, а я ни то ни сё. — Тогда придётся мне оставить тебя. Ступай с птицами во дворец отца моего, там жди. Верну я и сестру свою, и твоего отца, — ответил Ахнай.       Услышал эти слова Зархум, побледнел, кинулся в ноги принца, умоляя взять с собой, не отсылать прочь. Заклинал его любовью к родителям, уважением к старшим, сыновьей почтительностью. Дрогнуло сердце Ахная. Не смог он отказать юноше. Хоть долог станет путь в человеческом обличье, не мог он не взять с собой сына, что желал спасти отца. Однако, сомнения ещё терзали его душу. — Тем дольше будут томиться в заточении моя сестра и твой отец, чем дольше наш путь, — сказал он. — Один я бы спас их быстрее. — Ах, мой повелитель, разве не видите вы — то ловушка смертельная, для вас погибель! — воскликнул Зархум. — Знал похититель, что в птичьем облике вы в погоню за ним ринетесь и приготовился к этому. Будет ждать он вас, устроит подлую западню. Не спасёте вы ни Айхылу луноликую, ни бедного отца моего, и сами сгинете, на горе отцу вашему, владыке Самрау. Лучше спутать замысел врага и поступить так, как он того не ожидает.       Призадумался Ахнай. Вздохнул тяжело. — Верно ты говоришь. Не подумал я сгоряча. Следов кругом полно. И пешей дорогой легко отыщем мы путь. Идём же!       Возликовал про себя Зархум, удалось ему выиграть время и себе, и Сандару.

***

      Принёс Сандар в буре песчаной Айхылу к землям змеиным. Пролетел он над острыми горами Хребта Оротау, прошёл чёрные врата Клыков, белые врата Костей и красные врата Пламени, и оказался в Йылкала. Только здесь выпустил он Айхылу из сети. Обернулась девушка человеческим обликом, ужаснулась тому, что увидела. Страшные чудовища её обступили, один лишь Сандар, похититель её, выглядел так, что смотреть на него можно было без содрогания. — Не бойся меня. Не причиню я тебе вреда, Айхылу, даю слово, — протянул Сандар ей изодранную в кровь её когтями ладонь. Ничего не оставалось принцессе, кроме как довериться пленителю своему. Верила она, что божество, подобное ей, не нарушит слова. Прижалась Айхылу к Сандару, дрожа от страха и отвращения при виде демонов. Не пила она воды из ядовитого источника, не касались её губ слёзы стоглавой Акаи, а потому взор её не был затуманен и видела она всё, как есть. А видела Айхылу змей безобразных, выползающих из их нор. Рогатых змей, крылатых змей, многоглавых змей и полузмей — нагов. Но и наги были уродливы. С жёлтыми горящими злыми глазами, длинными змеиными хвостами, чешуёй на теле, что выше пояса походило на человеческое, словно издёвка над людским обликом.       Теснее прижалась Айхылу к Сандару, зажмурилась. А Сандар нахмурился. Не понравилось ему, как вела себя Айхылу. Хотел он показать ей и брату её истину, чтобы своими глазами они увидели, что напрасно веками воюют птицы со змеями. Не желал Сандар принуждать Самрау, но хотел, чтобы по доброй воле повелитель птиц отдал свои земли, чтобы детей своих послушал и принял решение по справедливости. А для того нужно было убедить в этом Айхылу и Ахная. Но не отчаялся Сандар, увидев, как дрожит принцесса. Обнял её ласково, повёл бережно ко дворцу Касахаки. Открылись ворота дворца, вышли им навстречу Касахака и друг его Аржун, и слуги его — прекрасные юноши и девушки со змеиными очами. Обрадовался Сандар, вот теперь-то Айхылу увидит их и успокоится. Но Айхылу, лишь взглянув на царя змей и царя скорпионов, упала без чувств, столь ужасны и отвратительны были повелители демонов.       Удивился Сандар. Подхватил Айхылу на руки. — Отнеси её в Сад Вечной Осени, — посоветовал Касахака. — Омой водой Истины из источника и приведи в чувство. — Нет у меня времени, владыка, — покачал головой Сандар. — Оставил я Зархума с Ахнаем. Тревожно мне, государь, как бы чего не вышло. — Не волнуйся, дорогой друг. Справился сын мой. Идёт сюда он и ведёт за собой Ахная.

***

      Долго шли Ахнай и Зархум по белой мёртвой пустыне. Приходилось останавливаться часто, покуда не мог Зархум в человеческом облике идти быстро, изнывал он от жары, мучился жаждой, но терпел — не пил из спрятанного в одежде бурдюка с водой. Ахнай же не мог теперь бросить его. Оставит он юношу и обречёт того на погибель.       Неделю шли они, вторую. Долго разговаривали на длинных привалах, всё больше привязывался Ахнай к юноше, всё сильнее хотел после забрать Юнана с его отцом во дворец владыки Самрау.       Остановились на новый привал они. Хоть и силён был Ахнай, хоть богом был, но и его силы иссякли, и его стала мучать жажда. Заметил это Зархум, достал спрятанный бурдюк, отпил немного, жажду утоляя. — У тебя есть вода? — изумился Ахнай. — Есть, владыка, да немного, всего-то этот мех. Знал я, в какие земли идём мы, хотел больше воды сберечь, потому терпел до сего дня. Хоть кровь моей матери сделала меня сильнее людей, но не могу я больше терпеть, далеко мне до духов небесных, до богов ещё дальше.       Подивился Ахнай. Сам он бог, а тоже едва жажду терпит. Но стыдно ему было признать свою слабость, промолчал Ахнай. А Зархум отпил ещё немного, закрыл бурдюк, хотел было уже спрятать его обратно, как вдруг обернулся на своего спутника. — Из-за меня вы приняли эти испытания, попейте тоже. Хоть вы и бог и наверное не чувствуете жажды, живая вода любому придаст сил и бодрости.       Понравились слова Зархума Ахнаю, со снисходительностью принял он подношение и испил воды. Удивился пуще прежнего. Солнце пекло их головы нещадно, духота стояла невыносимая, а вода в кожаном бурдюке была холодной и свежей. И впрямь наполнила она тело Ахная лёгкостью, какой не знал он, даже птицей оборачиваясь. Повеселело у него на душе. Свежо ему стало и хорошо. — Что за вода у тебя чудесная? Где найти такую?       Опустил Зархум глаза. — Много мест я исходил, многое повидал, но лишь в одном месте есть такая вода. Придёт время и покажу её тебе, мой повелитель.       Вновь собрались они в путь. Шли они долго. Клонилось уж солнце к закату, на привал собираться пора. Огляделся Ахнай в поисках места удобного для спутника своего, вдруг видит — вдали пыль столбом, песок до небес. Вмиг налились кровью глаза Ахная, гнев овладел его разумом. Принял он песчаную бурю за врага своего Сандара, приготовился к бою. Махнул рукой, слетело с рукава его длинное перо и обернулось острым мечом. Но не Сандар это был, не повелитель песков. То буря песчаная была, а под ней, в толще мёртвого песка, мчались страшные чудовища — исполинские черви. Были они когда-то духами земными, покуда не испили невинной крови и не обратились чудовищами. С тех пор вечный голод и вечная жажда довлеют над ними. Грызут они землю, но усвоить её не могут и оставляют за собой белый песок. И ширилась мёртвая пустошь от червей этих, и никого создания эти давно уж разум утратившие не боялись, лишь одного Красного Владыку Азраку слушались, да пред Всевышним Наннауту трепетали.       Затряслась земля, потёк песок. Не устоял Ахнай на ногах, рухнул на колени. Тут буря и настигла его, глаза пылью засыпая, а из-под песка вырвались огромные пасти исполинских червей. С трудом поднялся Ахнай, замахал мечом своим острым, да всё без толку. Не берёт шкуры червей железо. Решил Ахнай птицей обернуться и ввысь улететь, да вспомнил про Юнана. Обернулся он к юноше, и в тот же миг одно из чудовищ, из песка вынырнув, проглотило Юнана. Закричал Ахнай. Сердце его кровью обливалось, так горько ему было потерять юношу. В гневе обернулся он к чудовищам. Нет, не улетит он, покуда не истребит их, пока не отомстит за полюбившегося ему Юнана.       Бился он без продыху не час и не два. Наступали черви, ревела буря. Глаза засыпало песком, одежда порвалась, меч погнулся, а силы оставляли Ахная. Рухнул он на колени, к смерти бесславной приготовился в желудке чудовища ненасытного, как вдруг обняли его змеиные кольца, защитили от врагов. Услышал Ахнай голос, шептавший заклятья на языке змеином. Не успел ничего понять Ахнай, как разом всё кончилось — утихла буря, улёгся песок, уползли исполинские черви. Встал Ахнай, посмотрел на спасителя своего и глазам не поверил. Стоял пред ним змеиный принц Зархум, сын царя Касахаки, давнего врага Ахная и отца его Самрау. Вот только что это? Прежде Зархум был уродливым нагом, теперь же, хоть и оставался он наполовину змеёй, походил лицом на Юнана, только волосы стали длинными и чёрными, глаза обратились змеиными, и сам Зархум был старше Юнана. И конечно же не в рубище одет был принц змеиный, а драгоценностями увешан.       Горько стало Ахнаю. Лучше бы погиб он в пасти червя, чем оказался спасённым Зархумом. Но ничего не поделаешь. Не мог он ответить злом на добро и напасть на своего спасителя, а что ещё делать, он не знал. — Далеко же птичий принц Ахнай улетел от Царства Птиц, — заметил Зархум. — Погиб бы ты сегодня, а твой отец обвинил бы в том нас, как всегда это делает, когда люди ваши в наши земли заходят. — Демоны бродят по нашим землям, как у себя дома, — задрав подбородок, фыркнул Ахнай. — Неужто и я не могу гулять, где мне вздумается. Кроме того, люди заходят на ваши земли по нужде или по случайности, вы же на наши — чтобы сеять зло, убивать и грабить. — А не нужда ли толкает демонов заходить на людские земли? — сощурился Зархум. — Оглянись вокруг, видишь, куда вы нас изгнали? В бесплодные земли, где не растёт ни травинки, нет ни капли воды!       Сказал Зархум о воде, и вспомнил Ахнай сгинувшего Юнана. Опечалился враз, плечи его поникли, не хотелось ему больше спорить со змеиным принцем. Зархум это заметил. Подполз он ближе, коснулся осторожно плеча Ахная и сказал тихо: — Прости меня, Ахнай, не хотел я обидеть тебя. Испугался я, что ты погибнешь и тем беду на нас навлечёшь, а потому и обозлился. Не держи на меня зла. Лучше расскажи, что привело тебя в эти земли? Может, сумею помочь тебе. Или провожу до границ Царства Птиц, если не можешь ты по какой-то причине птицею вольной обернуться и улететь.       Оторопел Ахнай. Не ожидал он от врага кровного слов ласковых да помощи. Засомневался птичий принц. — Отчего же теперь твои речи сладки, а прежде змеёй бросался? — Прежде встречались мы в битве. Защищался я, страху пытался навести. Нынче незачем нам биться, незачем мне грозный облик принимать и проклятиями сыпать, — просто ответил Зархум. — Как ты придёшь на помощь любому, кто окажется в беде на земле твоей, так и меня учили помогать тем, кто попадёт в беду в землях наших.       Снова напомнил Зархум Ахнаю Юнана, ведь и Юнану Ахнай помог просто так, без умысла. Вновь запечалился птичий принц, затосковал по другу своему. Вспомнил он о доброте Юнана, как заступался тот за змей. Решил в память о друге милом поверить на сей раз Зархуму. — Быть посему, — вздохнул Ахнай. — Страшное горе привело меня в эти земли. Похитил предатель Сандар сестру мою дорогую, луноликую Айхылу. Слышал я, будто спутался Сандар с отцом твоим, царём Касахакой. Уж не в темницах ли твоего отца держат сестру мою и отца друга моего? — Совсем не в темницах! Как можно! — воскликнул Зархум. — Сестра твоя действительно во дворце отца моего, это правда. Но вольна она покинуть его в любой миг. Оправилась она от ран, вылечил её мой отец, гуляет она по саду моему, играет со служанками моими, а Сандар, которого ты хулишь, стережёт её, словно преданный пёс. — Зачем же похитил он её? — воскликнул Ахнай. — Разве ты своими глазами видел это? Вовсе не похищал он её. Сандар спас Айхылу! — От кого? Кто бы осмелился, кроме демонов, напасть на мою сестру?       Нахмурился Зархум, отвёл взгляд, словно не хотел говорить. — Отвечай же! — потребовал Ахнай. — Знаешь ли ты, Ахнай, деву-воительницу Сину? Сестру владычицы Сахразы? — Конечно я её знаю. — Так знай же и то, что Сина всегда завидовала сестре твоей, завидовала красе её, ведь сама Сина рядом с Айхылу, что утка возле лебедя.       Согласился про себя Ахнай, но вслух не сказал. А Зархум меж тем продолжал: — Когда твоя сестра нашла старика, которого искала, хотела она повести его к тебе и другу твоему. На её беду охотилась неподалёку Сина. Не ожидала Айхылу подлости от неё, да и ожидала бы, не спасло бы её это — стрелы Сины всегда попадают в цель. Узнала Сина Айхылу в журавлином обличье и не успела Айхылу до земли долететь, как выпустила Сина стрелу свою, сильно ранила Айхылу. На счастье сестры твоей, Сандар охранял наши земли неподалёку. Увидел он раненую Айхылу, забрал её и помчался с ней во дворец к отцу моему. — А что же старик-отец? — Не видел никого Сандар. Должно быть, старик испугался и убежал. То всего лишь человек. Не место ему в разборках богов.       Ахнай вновь про себя согласился. — А отчего же Сандар сторожит теперь земли змеиного царя? — Хочет он мир на земле установить. Стережёт границы, чтобы люди не ходили в земли демонов, а демоны в земли людей. Отец мой по достоинству оценил его и принял как дорогого гостя. С тех пор Сандар хранитель спокойствия не только людского, но и нашего. В том истинная справедливость, а потому любим мы Сандара, и все двери наши открыты ему.       Поразился Ахнай. Складно говорил Зархум. Много правды было в его словах. Не ведал птичий принц, что ложь с правдой перемешанная во сто крат сильнее становилась, не ведал, что можно соединить их, смешав истинное и ложное в одно целое, а потому, увидев правду в словах Зархума, поверил всему, что он сказал. А Зархум продолжил: — Боится Сандар Айхылу оставить, влюблён в неё тайно. И, поведаю тебе, Айхылу тоже не хочет покидать моего сада, хоть и оправилась полностью. Быть может, юн я и глуп, но видится мне, что и Сандар полюбился Айхылу, — сказал Зархум и в смущении взгляд отвёл. — Не хотел я мешать им. Вызвался сам стеречь границы вместо Сандара и встретил тебя, Ахнай. Коль не веришь мне, идём со мной, увидишь всё своими глазами.       Согласился Ахнай. Обернулся он птицей, полетел за змеёй Зархумом. В змеином облике скор Зархум, и птица не догонит. Быстро достигли они хребта Оротау, быстро миновали его. Прошли чёрные врата Клыков, белые врата Костей и красные врата Пламени. И оказались в Йылкала, змеином городе. Обернулся Зархум человеком, на своих ногах пошёл. Вслед за ним обернулся и Ахнай. Залюбовался невольно змеиным принцем. Впервые видел он, чтобы кто-то из племени змеиного был столь мил на лик, столь ладен собою. Не поскупился Зархум на красу для Ахная, знал, что птичий народ пуще всего глазам своим зорким верит. Обратился одним из лучших обликов своих. Волосы длинны и черны, что смоль по спине прямой льются. Лоб высокий венцом золотым увенчан. Глаза янтарные гордо из-под ресниц чёрных глядят. Лицо белое, нежное. Ступни босые хной разукрашены, ноги длинные в шароварах шёлковых, грудь ожерельями обсидиановыми увешана, плечи змеями золотыми охвачены.       Гордо шёл змеиный принц, на равных держался с принцем птичьим. Дивился Ахнай, на него глядя. Пуще прежнего изумился, вокруг оглядевшись. Змеиный народ обступил его, поползли змеи и наги из домов своих круглых. Смотрит Ахнай и видит — те же люди вокруг, коих защищать клялся, только в змеином облике. Ни делами, ни нравами, ни заботами повседневными не отличалось змеиное племя от людского. — Видно, слеп я был прежде, — тихо сказал сам себе Ахнай. — Считал себя орлом зорким, да курицей оказался.       Подошли Зархум и Ахнай ко дворцу царя Касахаки. Открыли могучие змеи ворота, пропустили принца своего и спутника его, а навстречу молодым господам уже идут царь Касахака, друг его царь скорпионов Аржун, Сандар повелитель песков и Айхылу луноликая.       Увидел Ахнай сестру родную, сердце радостно забилось, кинулся ей навстречу, а она ему в объятья. Долго обнимались, целовались они, не могли встрече нарадоваться — никогда прежде так надолго не разлучались. Принялся Ахнай сестру допрашивать: — Хорошо ли жила здесь? Не обидел ли кто?       Успокоила его Айхылу. — Не обидел меня никто, брат мой. Своими словами ты сам обидишь хозяина дворца царя Касахаку. Был он со мной приветлив, служанки его стали мне милыми подругами. В саду чудесном день и ночь я резвилась с подругами, никакой нужды не знала, кроме тоски по тебе. — Что же сталось с тобой, Айхылу моя родная? Кто похитил тебя? Кто разлучил нас? Почему не вернулась, коль вольна была?       Опустила взор Айхылу. Посмотрела украдкой на Сандара, тихо ответила брату: — Обо всё я тебе потом расскажу. Длинный сказ будет. Устал ты с дороги, отдохни, брат мой любимый.       По-своему понял Ахнай её робкие взгляды. Поверил он окончательно словам Зархума о том, что полюбила сестра его повелителя песков. Стало спокойно на душе Ахная. Цела и невредима сестра его, Сандар не оказался предателем, давние враги скоро станут друзьями, а сестрица его, что была ему всего дороже, нашла себе милого друга и взаимна любовь её — разве может быть большее счастье? Повела Айхылу брата к царю Касахаке, поклонилась владыке, сказала: — О царь мудрый, царь милосердный Касахака. Вот брат мой солнцеликий Ахнай. Не с мечом, но с поклоном пришёл он к тебе, не откажи ему в гостеприимстве своём.       Молчал Касахака, хмурясь. Холодно смотрел он на Ахная. Вышел вперёд царь Аржун. — Видно тяжело другу моему привечать как дорогого гостя в доме своём того, кто стольких детей и слуг его погубил, столько подданных растерзал. Да не будем о былом, нынче другие времена, порядки другие. Оставим кровную месть в прошлом, поклонимся друг другу и простим друг друга.       Поклонился Ахнай царям, приняли они его поклон. Аржун склонил голову в ответ, как друга обнял птичьего принца. Наконец и Касахака взял слово. — Многих детей моих ты убил, Ахнай, многих подданных растерзал. И за тысячу лет не смогу забыть того. В век не иссохнут слёзы жены моей. Столько горя ты нам принёс. Но ради единственного оставшегося у меня сына, ради моего Зархума, что назвал учителем своим Сандара повелителя песков, ради Сандара, друга моего, что полюбил сестру твою Айхылу, ради Айхылу, что ликом своим украсила двор мой и нравом своим согрела сердца наши, прощаю тебя. Не смогу забыть всех деяний твоих прошлых, но сумею простить ради будущих. Коль в этот раз пришёл ты не с мечом, но с поклоном, не стану вершить кровную месть. Не пролью крови брата Айхылу, наречённой Сандара, учителя Зархума, сына моего драгоценного. Знай, кому прощением моим обязан, и будь моим гостем.       Устыдился Ахнай, не знал куда глаз деть. Чувствовал себя принц разбойником-душегубом перед благородным господином. Поклялся он себе, что искупит вину свою, настоящее заслужит прощение взамен данного в долг. Так, в думах тяжёлых шёл солнцеликий Ахнай вслед за царём Касахакой и не видел торжествующей улыбки его, не видел победного взгляда шедшего за спиной Зархума. И не ведал он, что Айхылу на хитрость пошла и солгала, чтобы пленители её не растерзали брата любимого. Не ведал он, что Айхылу, не пившая из источника, побоялась открыть правду в стане врага, не ведал, что задумала сестра побег после пира, что только брата ждала она, чтобы на волю вырваться.