дветысячи семь

      В тихой классной комнате две девушки сидят друг напротив друга в лучах вечернего солнца, что уже клонилось к линии горизонта.       Одна из них, та, что является решительной, с кепкой на голове, отделяющей её длинные русые волосы, что всегда собраны в хвост, ростом около среднего и со стилем, почти полностью соответствующим стандартам скинхед-движения, перебирает в руках последнюю сигарету, оставшуюся в пачке, сидя под окном и откинув голову на низкий подоконник.       Другая девушка с тёмными волосами, чёлка её падает на лицо, прикрывая глаза, сидит напротив, у противоположной стены. Она была спокойной, но постоянно смотрела на свои руки, старательно игнорируя взгляд своей новой «классной» подруги.       — Меня зовут Индиго. — брюнетка подаётся вперёд и открывает рот, пытаясь начать разговор. — Мы виделись с тобой пару раз. Ещё в классе одном учимся.       Девушка, что сидит напротив не отвечает, просто закрывает глаза и слушает шум, происходящий за окном.       — Не бойся со мной говорить, — продолжает упертая Индиго. — Я тоже здесь не по собственному желанию, но мы можем поговорить, если ты хочешь.       Случайная нарезка звуков вызвала всплески, прежде чем голубоглазая девушка навела на Индиго свои глаза. Когда она заговорила, её голос оказался хриплым, как будто она сорвала его часами крича текста любимых песен.       — Шумахер, — сказала она, наконец, медленно поднимая глаза на Индиго. — И я знаю, как тебя зовут и что мы одноклассницы. А ещё я знаю, что ты педовка глупая.       — Я тоже рада знакомству, — шепчет себе под нос Индиго.       — А ещё ты похожа на жабу.       Индиго только кивает и возвращается к рассмотрению своих рук, с обтянутыми напульсниками запястьями, и с черными ноготками. Обе девушки молчали минуту или около того, пытаясь решить, ещё что-то обсудить или вышвырнуться в окно, лишь бы не сидеть в давящей тишине.       — Так где ты живешь, Индиго? — вдруг спрашивает Шума, отводя внимание от затяжного молчания и сдерживаясь, чтобы не вскочить на ноги от напряжения.       — Крюкова 16а, — чеканит словно заученный адрес брюнетка.       — Заебись, — скинуха ворчит под нос и сама неизвестно зачем озвучивает свой адрес, — Я живу на Менделеева 57/2. Но чаще в гаражах за твоим домом торчу.       — У тебя машина есть? — Лиза убирает чёлку с лица, чтобы лучше видеть собеседницу. Та кивает. — И водить ты умеешь? — снова гордый кивок, а на лице улыбка. — Круто…       — Она у меня самая быстрая и послушная на районе, — Кристина говорит с трепетом и улыбкой на губах, точно машина это самое прекрасное, что только было в её жизни.       — И как ты на ней ездишь? У тебя же прав нет.       — Я по ночам езжу, когда менты спят. Если ты когда-нибудь захочешь присоединиться… — Шумахер одёргивает себя и взгляд уводит.       Индиго усмехается, даже если она не собиралась принимать приглашение, но отчего-то резкое молчание задевает.       Их диалог продолжается, но совсем на другие темы, более общие. Говорят о учителях, уроках и одноклассниках, а в комнате становится дышать всё свободнее и свободнее, от того, что две девушки только начинали находить общий язык.       Шумахер даже на какое-то мгновение забывается и смеётся над шуткой, которую озвучивает девушка напротив. Та оказывается не такой глупой жабой, как казалось раньше, не такой нюней и размазнёй, как считала всех Индиго подобных существ, с волосами на голове до Китая.       — Летите на волю, пташки! — дверь отворяется, а на пороге лыбится Идея и какой-то мужик, за её спиной, что только что снял дверь с петель. — Подвергните себя своему глубочайшему страху; после этого страх не имеет силы, и страх свободы сжимается и исчезает. — она смотрит в глаза то одной узницы класса ОБЖ, то второй, а затем, как ни в чём не бывало продолжает. — Вы свободны!

×

      — Капец, а она что? — Туман подскакивает от нетерпения на месте, словно пружинка тостера, выкидывающая на поверхность поджаренный хлеб.       — Сказала, что если я когда-нибудь захочу присоединиться… – Индиго делает паузу, опуская взгляд под ноги, чтобы не споткнуться. — И замолчала.       — Улёт! Ты смутила королеву в берцах и даже не получила по лицу! — Туман в ладоши хлопает, а когда девушки заходят в небольшой магазинчик, то тут же забывает весь разговор и липнет носом к витрине.       За стеклом кольца, браслеты, цепи, напульсники, ремни, значки и куча разной атрибутики, подходящей самым разным направлениям субкультур. Стены увешаны плакатами с разными сольными исполнителями, дуэтами и группами.       Дальше в магазине есть вешалки с многочисленными футболками, кофтами, куртками и брюками, для каждого неформала. Тут есть всё, от разбитых сердец, до нацистской символики. В Драйве на Сосновской кажется есть всё для счастливой жизни неформалов.       Туман долго всё смотрит, а Индиго, чтобы не терять время подходит к стойке, за которой стоит улыбчивый длинноволосый парень, лет на пять старше самой Индиго. Он улыбается эмочке и кивает в знак приветствия.       — Мне вон те три кольца. — эмочка тыкает пальцем в стеклянную витрину на три серебряных кольца.       Одно из них с черным камнем, сделанным в форме разбитого сердца, второе абсолютно гладкое, с выведенной на нём цитатой на немецком из трека группы Токио Хоттел, а третье представляет собой серебряное кольцо со змеёй.       — Macht das Spass? — парень за стойкой читает фразу, написанную по периметру кольца. — Это доставляет удовольствие? — он поднимает глаза и сталкивается со взглядом эмо из-под чёлки.       — И значок, — продолжает эмо, уводя взгляд и не комментируя знание немецкого языка продавца атрибутики, — Тот, с эмо Губкой Бобом.       — Держи, считай это подарком. — перед Индиго кладут три значка. Помимо Губки там ещё мишка Тедди с разбитым сердцем и девочкой Эмили, обнимающей двухголовую плюшевую игрушку.       — Спасибо… — Индиго глаза на парня поднимает, даже челку отодвигает, и улыбается.       — Приходи ещё. Индиго сжимает в руках пакетик с новыми покупками, кивает и выходит из магазина, забывая, что там ещё и Туман. Та совсем не обижается, покупает то, что хотела и вылетает следом за подругой.       — Между вами была искра! Я видела! У вас сто процентов любовь на века. Инди, хватайся за него!       А Индиго только прячет глаза в пол и с улыбкой кивает, думая о том, что, возможно, это очень даже хороший знак.

×

      В детской государственной больнице у многих просто бывали отдельные обращения к конкретному врачу, но к сожалению, есть люди, которые вынуждены проводить в этом учреждении некоторое время. Так случилось и с Мишелькой.       В маленькой белой палате, расположенной на тихом уголке здания больницы, лежала Гаджиева, скулящая от каждого движения.       Сквозь маленькое окошко падали лучи солнца, оставляя на стенах отчетливые тени. На кровати лежала бледная девушка, ее чёрно-розовые волосы лежали на подушке, а кипа одеяла покрывала тело. По внешнему виду в ней было что-то грустное и усталое, не считая тех многочисленных гематом, разбросанных по телу.        На лице Мишель всегда была улыбка, и она старалась не показывать, насколько ей трудно и больно. Но когда все посетители уходили домой и в коридорах становилось тихо, Мишель запускала свои мысли в свободный полёт.       Она мысленно возвращается к своему дому, к родным, к летним прогулкам и к смеху друзей. Она ощущает запах летних цветов и лёгкое прикосновение тёплого ветерка на своей голой коже.       В середине октября палата Ангела наполнилась голосами радости и смеха. Туман, сняв кеды, встала, поднялась на кровать и начала рассказывать свои невероятные истории, поддерживаемая смехом и криками других неформалов, которых пропустили только после мольбы всей толпой.       Ангел смеётся и дёргает Туман за штанину. Она старается не показывать, как больно сидеть, да и в целом существовать.       Как и в любой государственной детской больнице, палата — это большое помещение, разделённое на несколько отделений для маленьких пациентов.       В каждой палате есть кровати, оборудованные соответствующими матрасами и постельными принадлежностями, а также шкафы для хранения одежды и личных вещей ребенка.       Помимо кровати Ангела тут есть ещё несколько кроватей, на одной из которых лежала девочка после автомобильной аварии, быстро влившаяся в дружеское общение.       — Так что с тобой было? — наконец задаёт волнующий всех здесь собравшихся вопрос Сью.       — Нам говорили к тебе менты приходили, допрашивали. — Пчёлка опирается локтями о колени, обтянутые полосатыми колготками, и смотрит на эмо, сидящую перед ними.       — Я не помню. — Эмо прячет лицо в ладони и молчит пару мгновений. Затем вздох делает глубокий и возвращается к тому дню, от которого бежала, как от огня.

×

      Вечер забирает в свои владения улицы Курска, вдоль домов загораются фонари, светящие жёлтым светом, на который слетаются ещё не ушедшие в спячку ночные мотыльки.       Тяжёлый рюкзак оттягивает плечи назад, а поясница неприятно ноет от целого дня на ногах.       Хочется скорее прийти домой, стянуть с себя уличную обувь и одежду, наполнить желудок едой и провалиться в безвременние, прослушивая любимые треки или просто хорошенько выспаться.       В ушах наушники от плеера, в которых играют любимые треки о несчастной любви и тяжёлой жизни, которым вторит душа.       Мишель перепрыгивает бордюр и двигается вдоль дома, смотря себе под ноги, не замечая что за ней кто-то следует.       А потом резкая тупая боль в районе затылка, в глазах темнеет, а во рту металлический привкус. Последнее, что видит Мишель, это резко приближающаяся земля.       А потом она очнулась с болью по всему телу, стянутыми за спиной веревкой запястьями и жуткой сухостью во рту.       Кажется, она провела не один час, даже не один день в сырой темноте.       Она не видела, кто приходил, только чувствовала холодный металл батареи, что касался спины, чувствовала ткань на глазах и верёвки на руках, от которых болели запястья.       А потом, она сама не знает как, но она вырвалась на улицу, и ноги сами понесли её в неизвестном направлении, а там её увидела Рони, которая затащила её к остальным.

×

      — Кристиша, ну сходи, я сегодня никак не успеваю, нагрузили этими отчётами, — Жанна умоляет свою дочь выполнить просьбу.       — Не хочу. — Кристина головой мотает, хоть собеседница и не видит, и накручивает провод-пружинку на палец.       — Ну Кристиша…       — Ладно, схожу, — она недовольно выдыхает и смотрит на настенные часы, — Через часик, другой.       — Кристиш, не затягивай, чтоб по темноте не шастать, а то время неспокойное…       — Мам! — Кристине надоедает стоять, сжимая в руках трубку домашнего телефона, поэтому она садится на пол, поджимая ноги по-турецки. — Да кого тут бояться? Тут меня бояться нужно.       Кристинина мама смеётся на том проводе, потом говорит, что любит Кристину очень, а затем сбрасывает звонок, и Захарова наконец от телефона отходит.       В комнате точно ураган Катрина прошел, а на деле это был ураган Кристина, что сметала всё на своём пути.       Про сегодняшний день хотелось забыть, выкинуть из головы дату, но обведённое число в календаре не давало забыть.       Кристина за день сигарет пять выкурила, нервно перебирая коробок со спичками. Она сигаретами и мыслями себя травила.       Думала о маме, о брате, о Индиго, с которой в кабинете застряла, о словах Идеи думала и о бритоголовых друзьях, ставших семьёй, с которой не поделишься сложностями.

×

      Заброшенная стройка многоэтажного дома выглядит как огромный заброшенный скелет, окружённый зарослями травы и кустарников.       Отсутствующие окна ведут к душным и тёмным комнатам, а порезанный кабельный провод покрывает землю вокруг.        Все сломанные блоки строительных материалов и рассыпающиеся кирпичи говорят о том, что здесь давно никто не проводил строительных работ.       Сквозь недостроенные стены и крышу видно яркое солнце, которое подчеркивает неподвижность заброшенной стройки.       Двухкомнатная заброшенная квартира даже выглядит уютной и чистой, по сравнению с тем, что царилось на других этажах.       Неформальская братия единственный, кто бывал тут, особенно после стычки с бритоголовыми.       Окна выходят на улицу и неизбежно ведут к тошнотворному запаху, который всегда присутствует в городе. На этом окне и сидят несколько девушек, ловя последние тёплые лучи осеннего солнца.       Октябрь подходил к концу и на улице знатно холодало, так что теперь от бетонных стен исходил холод. Это значило, что пора неформалам Курска искать новое пристанище, в котором они будут проводить зимние вечера.       Это и обсуждали сидящие на своих почтальонках девушки. Одна из них курит тонкие сигареты, выдыхая дым под потолок и томно прикрывая глаза, пока две других обсуждают где же им теперь зимовать.       — У Лиры?       — Холодно.       — В Лире?       — Не пустят.       — У кого-то дома?       — Выгонят.       — В подъездах?       — Мы что, гопники какие-то? Нет.       — На кладбище?       — Там готы и холод, нет.       — Тогда у меня нет идей. — Рони психует и сама закуривает. — Иди, вон, к Туману, с ней решай. Где она, кстати?       — Не знаю, — Индиго плечами пожимает, — С Медведицей вышла.       Туман жмурится и отступает назад. А сзади только стена холодная и твёрдая.       Неприятный мороз чувствуется даже через куртку, но Туман терпит, ведь её греет тело, стоящее рядом.       — Только не дёргайся, Тумашка.       Юля кивает и прикрывает глаза, а когда до кожи дотрагивается металл и прорывает её, она мычит недовольно и распахивает глаза, в которых скапливаются слезы.       — Герой, Тумашка, настоящий герой. — Медведица серёжку вставляет аккуратно, а затем капает на свежий прокол перекись. — Поздравляю.       Туман в отражении солнцезащитных очков Медведицы смотрит на проколотый ушной хрящик и радуется, бросается к панкухе на шею, повторяя слова благодарности.

×

      — Ты аккуратно иди только! И напиши как дома будешь. — Туман подругу провожает в путь, сжимая в объятиях. — Чего ты именно сегодня так рано собралась? — Туман качает головой, а Индиго смеётся над ней и плечами пожимает.       — Всё, иду.       И Индиго прощается с друзьями, пятясь в поступающую темноту Курска, способную поглотить любого, даже самого светлого ангела.       Индиго сначала хочет через дворы идти, но, минуя первую же арку, получает себе двух диких гопников в подарок.       Они гонят бедняжку до самого кладбища, а когда она минует ворота, останавливаются прямо перед ними, не решаясь идти следом.       — Чтоб ты там и осталась, педовка!       Они плюются на землю и уходят, оставляя бедную Индиго самой живой из всех здесь присутствующих.       Сердце бьётся кажется не только в груди, но и по всему телу, иначе нельзя объяснить дрожащие колени и звук сердцебиения в ушах.       — Ты чего такая живая тут. Тут такими быть не принято. — у одного из могильных памятников стоит девушка, давно знакомая Индиго.       — Леди Дьяволенко, здравствуй! — Индиго улыбается, стараясь победить отдышку. Она разгибается и смотрит по сторонам.       — Не надоело тебе бегать? — она смотрит на Индиго и подступает ближе, цепляет за локоть. — Проводить тебя к северному выходу?       Брюнетка кивает. И они ступают в боль могильных плит. Дьяволенко что-то говорит и ведёт её вперёд, пока их не окрикивает одноклассник Индиго. Череп говорит что-то на ухо готке, приветственно кивнув перед этим эмочке.       — Мне уйти нужно. Ты иди прямо, до памятника с металлической птицей, от него поверни вправо и до конца, всё поняла? — Она получает кивок. — Учти, заблудиться тут легко, а найти выход нет.       И Индиго снова остаётся одна живая среди мертвых. Она слушается Диану, стараясь на могильные плиты не смотреть, чтобы глазами с давно усопшими не сталкиваться. Она идёт, слушая ветер, до того момента, пока голос чей-то не заставляет её остановиться. Кто-то тихо разговаривает сам с собой.       Теперь-то Индиго такой живой себя не чувствует, ведь сердце уже в пятках, а там и до земли недалеко.

×

      — Ну здорова. — Кристина садится на старенькую оградку и кладет перед могильным камнем сигарету, а затем подкуривает свою. — Мать заставила к тебе прийти. Я если честно вообще не хотела идти. Парни в гараж звали, а я сказала, что болею сильно, лишь бы о тебе не слушать целый вечер. Бросил нас с мамой, а мы к тебе бегать должны. — Кристина дым в небо выпускает и смотрит в родные глаза на фотографии. — Мама всё ещё плачет вечерами. А я не плачу, я сильной стала, как ты и учил. — Она поднимает глаза к небу. — А мама не научилась. По тебе плачет, по папе… По мне иногда. Я доводить её не хочу, оно само всё время получается. Я теперь одна о ней забочусь. Она работу хотела бросить, а я не дала. Сейчас она в порядке, только плачет горько-горько…       За спиной хрустят листья под чьими-то ногами. Шумахер подскакивает на ноги и сталкивается голубыми глазами с карими.       — Ты следишь за мной?       — Нет, домой шла, я правда не хотела мешать!       Эмо глаза прячет и сжимается всем телом, боясь что на неё кинутся и останется Индиго тут навсегда.       — Ну так иди, чё встала?       — Я.. — она глаза поднимает. — Я заблудилась тут.       Шумахер головой качает, окурок тушит и в карман прячет, чтобы потом выкинуть.       — Пошли. — она проходит мимо эмо, задевая плечом, а та за ней следует шаг за шагом

×

      Они останавливаются у гаражей. Шумахер на эмо даже не смотрит, поджимает губы только и по сторонам головой вертит.       — Спизданёшь что-нибудь — лишишься почек, — она это произносит и носом в шарф футбольный утыкается, шлёпая ногами в берцах дальше по грязи, пока Индиго смотрит ей вслед, иногда жмурясь до звёздочек в глазах, не веря в происходящее сегодняшнего вечера, и в то с кем она шла домой.