Ночные беседы

      Солнце светит в окно, прямо в сонные глаза. Значит, пора вставать.       Кируми с трудом встаёт с постели, ощущая, как и матрас, и её мышцы словно застыли: они твёрдые, как камень, и от попытки их размять и размягчить она чувствует только физическую боль.       В идеале девушка планирует купить новый матрас и записаться к своей знакомой массажистке — но из-за работы она откладывает и откладывает.       Привычный завтрак. Даже несмотря на правильное питание, блюда у Кируми повторяются каждую неделю. Разнообразия как такового в еде нет: фрукты, каши, йогурты, реже — мясо и яичница.       Привычные процедуры. Душ, чистка зубов, умывание, реже — мытьё головы. В конце недели Кируми позволяет себе принимать ванну с саше, пеной и ароматными солями — увы, но и это маленькое баловство стало для неё еженедельным ритуалом.       Привычные сборы. Вся одежда у Кируми готова на неделю. Отстирано, отглажено, разложено и рассортировано по полкам буквально всё. Дорога тоже привычная: ей не нужно приложение, чтобы сказать, когда будет нужный ей поезд в метро или автобус.       И работа — работа вполне себе привычная.       Каждый день Кируми танцует от одного края города на другой, от другого — на третий. Удивительно, что она почти всё успевает, однако за её старания и нечеловеческие усилия, по сути, она ничего не получает. Наоборот, если что-то пойдёт не так, особенно не по её вине, клиент в лучшем случае выскажет всё, что он о девушке думает, в худшем — лишит денег, оставит негативный отзыв и будет изводить и себя, и несчастную горничную просто потому, что ему что-то не понравилось.       После очередного заказа Кируми снова плетётся домой.       Ярко горят звёзды, по которым она невольно собирает созвездия, но ярче горят фонари, белые и жёлтые. На небе назревает лунный серп: его тонкая белая дуга уже виднеется сквозь редкую чёрную пелену облаков. Белый свет заливает всю округу, каждый камень старой дороги, каждый кирпич моста…       И снова под одним из фонарей объявляется Корекиё.       — Добрый вечер, Тоджо-сан.       — И тебе добрый вечер, Шингуджи-сан.       — Как прошёл твой день?       Сегодня горничной не особо повезло с клиентом: она не успела вовремя доставить нужный реквизит с другого конца города, и за это её лишили надбавки. Досада, боль, обида — всё это девушка с трудом удерживает в себе, но стоило этому юноше объявиться — и всё это внезапно хочется вывалить ему.       А он и рад: на её чувства он смотрит, словно на подопытных на операционном столе. Вопросами он препарирует её чувства, рассматривает их под микроскопом в чашке Петри.       Из Корекиё выходит отличный слушатель.       — Не слушай его, ты хорошо потрудилась.       — Нет-нет, — качает головой Тоджо, — я не выполнила свою работу на обещанном уровне — разве это можно назвать хорошей работой?       — Люди бывают слишком придирчивы, — полусмеясь, лёгким тоном отвечает ей Шингуджи.       Они идут домой неспеша. В этот раз Кируми даже не оглашала, нужно ли ей разрешение на то, чтобы Корекиё мог проводить домой: одной ходить страшно и одиноко, а тут — хоть знакомое лицо. И идти не скучно, и, если что, этот человек уж точно может защищать её, если потребуется.       В глаза друг другу никто из них не смотрит, оба довольствуются тем, что идут рядом. Но в какой-то момент Кируми поднимает взгляд на Корекиё…       Он не изменился за все те годы, которые они не общались. Всё такой же высокий, внешне холодный, отстранённый, отчуждённый человек.       Его волосы той же длины и того же иссиня-чёрного цвета. Его кошачьи глаза того же холодного оттенка зелёного, почти жёлтые — но пустые, будто за ними ничего нет. Его кожа мертвенно бледная, скулы острые, пальцы тонкие и длинные…       Его улыбка такая же спокойная, едва заметная…       Складывается ощущение, будто он и не взрослел вовсе— вероятно, ей только так кажется от усталости.       — Ты… совсем не изменился, Шингуджи-сан, — замечает Кируми, пытаясь посмотреть ему в глаза.       В ответ она слышит лишь его привычный смех, похожий на стук рогоза по полому дереву.       — Наверно, это даже и у лучшему, — улыбается Корекиё. — Значит, запомнила меня таким же молодым, как в школьные годы.       — Но, по идее, ты должен был хотя бы немного… измениться.       — Не все люди могут возмужать или постареть так быстро, Тоджо-сан, прошло всего-то лет пять, — скороговоркой проговаривает юноша. — Может, лучше расскажешь, как твоя жизнь?       — Да так, потихоньку, — вздыхает Кируми, поднимая голову к небу. — Ничего не изменилось. Совершенно ничего.       Немного помолчав, Корекиё подходит и становится рядом с ней, тоже смотря на прояснившееся ночное небо и сотни мерцающих белых точек. И это она видит над собой каждый день? И она устаёт — неужели от этой красоты тоже?       — А остальные? Ты не общалась с ними после выпуска?       Стыдно признавать, но это правда. Что-то случилось в её жизни — она забыла, что именно, — но после этого её одноклассники всегда смотрели друг на друга тяжело. Даже выпускной, по её памяти, был пустым, будто там кого-то не хватало. Возможно, кто-то не пришёл в тот день…       — Я не помню, если честно, — Кируми выдыхает, и изо рта валит небольшой клубок пара. — Мы все разошлись кто куда. Наверно, кто-то до сих пор общается, но я после выпуска оборвала все связи.       — Чего же так? — Корекиё удивлённо хлопает глазами.       — Помнила бы — сказала, — в лёгком раздражении прикрикивает девушка. — Ты сам-то когда в последний раз кому писал?       Юноша смотрит на неё, явно не ожидав такой выпад. Как-то неудачно подобрал слова? Сказал что-то не то?..       В любом случае, он решает извиниться:       — Ладно-ладно, я тоже хорош. Но я и не то чтобы держался за наш коллектив…       — Прости, Шингуджи-сан, —       Кируми тот же бросается извиняться, — я не подумала об этом… Честно, я сама не помню, почему всё так было…       — Совсем не помнишь?       — Совсем…       Дует лёгкий ветерок, и он мягко развевает серебристые пряди девушки. Лёгкая прохлада разливается по её лицу.       Но в груди словно что-то колет.       Больно.       — Что-то сердце колет… — Тоджо садится на скамейку у своего подъезда, положив руку на грудь.       Она сжимает ладонь в кулак и надавливает сверху.       — Может, тебе помочь подняться, Тоджо-сан? — беспокоится Шингуджи, бросаясь к ней.       — Нет, нет, я сама. Дай отдохнуть, и я пойду.       Она молчит, слушая, как сердце колотится и отдаёт своим стуком в кулак. Юноша стоит рядом, тревожно осматривая девушку.       Кируми сидит, закрыв глаза от покалывания в груди. Она прерывисто дышит, жмурится, и голова тяжелеет от какой-то смутной мысли…       Спустя некоторое время сердце и голова перестают болеть, и Кируми выдыхает с облегчением.       Но когда она открывает глаза, Корекиё снова не было рядом. Похоже, он ушёл, даже не попрощавшись.