А был ли мальчик?

      Путь в Пристань Лотоса занял почти две недели вместо положенных трех дней. Возможно, оно и к лучшему – взбудораженный смертью Старейшины И Лин народ поуспокоится, обжует эту новость со всех сторон и не станет придавать слишком большого значения путешествующей молодой женщине, прячущей под лохмотьями изношенного дорожного плаща ребеночка-грудничка. С другой стороны, всегда оставалась возможность, что ее, знаменитую целительницу и «последнюю предводительницу клана Вэнь», объявят в розыск, как беглую преступницу. В таком случае стоило бы поднажать, пока дороги не заполонили злые заклинатели, рыщущие по всем углам в поисках той самой молодой красивой женщины, но малейшее «поднажать» могло аукнуться на ребенке, чего Вэнь Цин допустить не могла. Поэтому она медленно брела по дорогам Юньмэна, останавливаясь с десяток раз за день, чтобы покормить, обмыть, успокоить и снова покормить дитя. Хорошо еще, что мальчонка оказался крепким малым – это его второе путешествие через половину Поднебесной за четыре несчастных месяца жизни, а он держится молодцом. Кричит громко, кушать требует по расписанию, спит крепко – и явно чувствует себя куда как лучше изможденной и отчаянно недоедающей Вэнь Цин, живущей по большей части на инедии и упрямстве.       Немного улучшал ситуацию тот факт, что Вэй У Сянь додумался завернуть в тряпье, с грехом пополам заменявшие дитю пеленки, кошель с деньгами и пару драгоценных безделушек – все скудное «наследство», которое успел смахнуть в цянькунь к удостоверяющим личность ребенка документам. Почти полный мешочек золота – с последней передачки они ничего потратить не успели – и совсем немного серебра, которое, к тому же, стремительно убывало в каждом попадающемся на пути населенном пункте. Вэнь Цин – не мать, а ребенку нужно молоко, причем не абы какое, а козье или кобылье, да замешанное на травах, да нагретое до нужной температуры, да еще минимум восемь раз в день. В идеале – чаще, но даже допустимого минимума придерживаться получалось не всегда. Пять-семь раз за сутки – и это была настолько тонкая грань, что Вэнь Цин приходилось вливать в ребенка свою ци, тем самым хоть как-то нивелируя упадок детских сил. Конечно, потом, добравшись до безопасного места, придется очень долго следить за здоровьем ребенка и, скорее всего, такое нерадостное начало жизненного пути аукнется на формировании Золотого Ядра – а приплюсовать еще то обстоятельство, что самим фактом своего рождения ребенок обязан жертве матери, и что всю свою недолгую жизнь он провел на Могильных Холмах, то частые болезни ему гарантированы. Но только при условии, если вообще получится выжить, а этого Вэнь Цин, при всем своем желании, гарантировать не могла.       Сама она за проведенное на Луанъцзан время привыкла обходиться малым, но даже так, нужда в еде и воде никуда не девалась. Полноценно медитировать, восполняя силы, времени ей не хватало – получалось только урывками по полчаса-час, когда ребенок, пригревшись в ее объятиях, засыпал сладким младенческим сном. Иногда получалось поспать в теплой кровати под крышей – когда в обмен на ее целительские способности добрые люди приглашали в свой дом переночевать, но в основном Вэнь Цин ночи проводила в дороге или у походного костра, разожженного всплеском огненной ци. Тратиться на таверны и чайные она опасалась: во-первых, чтобы не сверкать своей платежеспособностью (не хватало еще получить себе на хвост жадных ублюдков, решивших, что им деньги всяко нужнее, чем одинокой женщине с грудничком), а во-вторых, золото следует сохранить, чтобы пробиться на аудиенцию к Главе Юнь Мэн Цзян. Больше ей предложить ему нечего, разве что кричать под стенами Пристани Лотоса, пока Цзян Вань Инь самолично не выйдет ее прогонять, или подкарауливать в городе, надеясь на случайную встречу, как когда-то получилось с Вэй У Сянем.       Конечно, был еще вариант залечь на дно. Забуриться в какую-нибудь затерянную в горах деревеньку, где об Аннигиляции Солнца и Старейшине И Лин не слышали даже, и жить там себе потихоньку на правах врачевателя, воспитывая ребенка, как собственного сына. А потом, когда мальчишка подрастет, отправиться вместе с ним в странствие. Быть бродячей целительницей, которая никогда не показывает своего лица и никогда не отказывает страждущим. Хорошая была бы жизнь… наверное. Не носи она фамилию Вэнь. Или если бы у ребенка действительно никого не осталось. Что ж, если Цзян Вань Инь прогонит ее, не став слушать, или если не поверит сунутым под нос документам – тогда она так и поступит. Больше вариантов-то у нее не останется.       При условии, что ее выпустят из Пристани Лотоса живой, конечно, но иной вариант она не рассматривала. Не хотела рассматривать, отчаянно веря в порядочность Главы Цзян. Он не станет убивать женщину с ребенком, будь они хоть трижды Вэнями. Он не опустится до уровня тех, кого так яро ненавидел. В крайнем случае, оставалось надеяться на его былую влюбленность в нее.       Жалкий, подлый поступок с ее стороны, но больше ей верить просто не во что. Только в благородство мужчины, которому она когда-то отказала, а теперь собирается приползти на коленях, прося милости и внимания.       Шли дни. Выживших в бойне на Луанъцзан Вэней никто не искал, но зато Поднебесная наполнялась самыми несуразными и устрашающими слухами, медленно подтачивающих веру Вэнь Цин в себя и в Главу Ордена Юнь Мэн Цзян. Люди говорили, что он самолично повел за собой Четыре Великих Ордена. Одни говорили, что он схлестнулся в схватке с Призрачным Генералом и снес ему голову, а тело бросил в ближайшее кострище (что вполне могло быть правдой – зная Вэнь Нина, тот не стал бы сопротивляться Главе Цзян, в чьем даньтяне билось Золотое Ядро его обожаемого господина Вэя, наоборот бы на колени рухнул и поудобнее шею вывернул). Другие говорили, что Призрачного Генерала усмиряли силами четырех Глав Великих Орденов и по итогу запечатали. Еще говорили, что Цзян Вань Инь пронзил Старейшину И Лин мечом, а тело бросил на растерзание вышедшим из-под контроля мертвецам, и что душа Вэй У Сяня не откликается на зов, и, следовательно, мстительное темное отродье может рано или поздно возродиться. Говорили, говорили, говорили – бесконечно шептались, обсуждали во весь голос, радовались и поздравляли друг друга. И чем ближе становилась Пристань Лотоса, тем злее становилась молва. Здесь Вэни в свое время прошлись огнем и мечом, а следом Вэй У Сянь пронесся во главе войска лютых мертвецов. Здесь они были не просто далеким злом или рекламной вывеской для привлечения клиентов, а отгремевшей реальностью. Страшной, кровавой, болезненной, жуткой.       Ни единого доброго слова, ни малейшей искры симпатии, ни отголоска сочувствия – в их сторону лились лишь ненависть и грязь, а Вэнь Цин все больше хотелось кричать.       Они ни в чем не виноваты. Она, ее семья, А-Нин, Вэй Ин, этот ребенок – никто из них не сделал ровным счетом ничего из того, в чем их обвиняют.       Они всего лишь пытались жить, никого не трогая и никуда не высовываясь. Всего лишь… Всего лишь жить.       Прежде, чем стучаться в парадные ворота резиденции клана Цзян, Вэнь Цин приняла решение остановиться в таверне и привести себя в порядок. Как ни как, она являлась не последней личностью в своем клане, и прекрасно осознавала, что на представительную, чистую, расчесанную женщину в приличной одежде и с кошелем золота, смотреть будут куда благосклоннее, чем на замухрышку в дырявом тряпье и истоптанных туфлях на босу ногу, но все с тем же кошелем золота. Во втором случае она скорее не помощи, а плети по хребту дождется. А Главе Цзян о ее появлении расскажут разве что в качестве анекдота за ужином. И плакали тогда все ее планы разом – кошель тоже отберут и часть золота приныкают по карманам, передав оставшееся Главе Цзян в качестве вещественного доказательства. Мол, наглые нынче воровки пошли, пороги оббивают, краденым сорят, но мы ее проучили, Глава, не беспокойтесь.       Вэнь Цин не дура, она знает, как это работает.       Ну, и еще она слишком горда, чтобы нарочно пытаться вызывать в себе жалость, имея на руках возможность расправить плечи и быть пусть не равной, но все еще собой. Несломленной, яркой, живой.       Бадья с горячей водой и целебными травами, новое платье (не красное, конечно, а самое обычное, серое, купленное у портного за бесценок), опрятные черные туфельки с загнутыми носами, вплетенная в прическу простая деревяная шпилька с едва заметным вырезанным узором (рукотворный подарок пятого дядюшки, переживший побег с Луанъцзан и дальнюю дорогу) – и вот уже Вэнь Цин чувствует себя приличным человеком. Правда, через полчаса платье чуть не пало смертью храбрых после того, как дитятке вздумалось ни с того ни с сего срыгнуть выпитое накануне молоко, но трагедии удалось избежать, пожертвовав волосами – а уж помыть голову еще разочек труда не составило никакого.       И вот, замотав ребенка в новые пеленки и трижды проверив наличие в цянькуне запечатанного тубуса с документами, Вэнь Цин решительным шагом направилась навстречу своей предначертанной Небесами судьбе, облаченной в пурпур и облако искристой ци.       Хах. Кто бы мог подумать, что окончательный приговор ей будет выносить именно он – юноша, который так мило смущался при виде нее. Молодой мужчина, который шугался языков пламени на рукавах ее ханьфу. Тот, кто стал безмолвным доказательством ее целительского мастерства. Тот, кто добивал последнее, что осталось от ее семьи.       Тот единственный, к кому она могла пойти.

***

      - А мой отец сказал, что Глава Цзян – скотоложец! – за углом так радостно воскликнули звонким детским голосочком, как будто речь шла о чем-то грандиозном.       Ну, «чем-то грандиозным» тут действительно пахло. Грандиозным скандалом. Громадным таким, дурно пахнущим скандалом на половину Поднебесной – за активным участием второй половины, конечно же.       Цзинь Гуанъяо, Глава Ордена Лань Лин Цзинь и Верховный Заклинатель по совместительству, схватился за сердце. Только этого ему и не хватало – союз с Юнь Мэн Цзян и так держится на соплях, поскольку помимо соблюдения внешних приличий и поддержания годами выстраиваемой паутины лжи, у Цзян Вань Иня есть аж один повод делать вид, что он имеет к Цзинь Жуланю хоть какое-то отношение – совсем без политических союзов Пристань Лотоса не может. Ни поглощенный внутренними распрями Цинхэ Не, после смерти Не Минцзюэ активно сдающий позиции Великого Ордена, ни осуждающий все на свете Гу Су Лань, не станут даже слушать Саньду Шэншоу, а своими руками сделать из Юнь Мэн Цзян изгоя… Но так было в лучшем случае лет семь назад, когда они обговаривали варианты взаимовыгодного сотрудничества. Тогда все складывалось логично и удачно: Цзян Вань Инь делает вид, что Цзинь Жулань ему родной племянник (позже в список добавились услуги Цзян Цин, в девичестве Вэнь, как лекаря для новорожденного Цзинь Жусуна), а Цзинь Гуанъяо в обход мнения Цзинь Гуань Шаня (должен же Мэн Яо смотреть в будущее!) обеспечивает исполнение всех договоров, которые составлялись вместе с брачным контрактом Цзян Яньли, плюс немного сверху. Всем хорошо, все счастливы.       Сейчас же ситуация немного изменилась – и если даже пять, а не семь, лет назад этот союз все еще нужен был не столько Башне Кои, сколько лично Мэн Яо (во-первых, кто, кроме Вэнь Цин, смог бы помочь болезненному А-Суну, а во-вторых, политику никто не отменял, и у некоторых умных людей непременно возникли бы неудобные вопросы – например, почему это Глава Цзян, буквально со смертного одра приползший на празднование первого месяца от рождения племянника, вдруг резко к этому самому племяннику охладел), то теперь, когда Юнь Мэн Цзян не только восстановил довоенные позиции, но еще и поднабрался сверху… К тому же, Цзинь Гуанъяо умел быть благодарным, и ради почти-здорового живого сына готов пойти на многое.       В любом случае, слухи о скотоложстве Главы Цзян ни к чему хорошему не приведут – и вообще, какого гуя? У них что, началось соревнование за титул самого скандального Главы Великого Ордена? Участвуют Незнайка, Сын Шлюхи и Скотоложец? А Глава Вэнь, не к ночи будь помянут, выбыл в первом раунде, оказавшись недостаточно скандальным. Так, всего лишь чуть не подчинил себе всю Поднебесную, подумаешь, мелочи какие.       Лянфань-цзюнь подавил рвущийся из глотки смешок – по его же собственной логике выходило, что Гу Су Лань дисквалифицирован за несоответствие конкурсным требованиям (у них скандалистом заделался младший брат Главы, а не сам Глава) – и прислушался к детской возне повнимательней.       - Что ты вякнул, жаба болотная?! – громкий агрессивный возглас семилетнего Цзян Юаня грех было не узнать. – А ну иди сюда, я тебе ноги переломаю!       Кто-то тоненько завизжал и тут же послышался удаляющийся топот нескольких пар детских ножек.       - Агрессивная псина, сын вэньской сучьей собаки! – донеслось, судя по всему, уже из-за следующего поворота. Цзинь Гуанъяо сурово поджал губы. К сожалению, опознать детишек по голосам он не мог – даже с его памятью это слишком, тем более не факт, что конкретно этих детей он вообще хоть раз в своей жизни видел. Правда, и сделать им Верховный Заклинатель ничего не смог бы, даже опознавши в лицо – разве что пожурить за сквернословие да приказать рот с мыльным корнем вымыть, но тогда то же самое следовало бы приказать и Цзян Юаню, растущему бок о бок с матросами и разнорабочими, и Цзинь Жуланю, подхватившему от «брата» самые вредные привычки, и Цзинь Жусуну, неизменно ошивающемуся неподалеку от старших кузенов.       Вмешиваться же всерьез, с разбором полетов и наказанием виновных, означало бы только привлечь внимание к причинам раздора, и тогда детская потасовка точно перерастет в потасовку взрослую. И от славы «скотоложца» Цзян Вань Инь тогда уже не отмоется точно, хотя всем и каждому понятно, откуда у этого бреда растут ноги. Вот надо было ему вскоре после Осады Луанъцзан жениться на чудом выжившей деве Вэнь! И объявить перед всем миром, что б никто не посмел тронуть женщину, которая родила ему сына и наследника.       Народ тогда еще глубокомысленно покивал – да-да, Глава Цзян в своем праве. Обрюхатил вэньскую псину и взял ответственность за ребенка, молодец, поступил, как настоящий мужчина, но не лучше ли приплод утопить от греха подальше? Вэнь же ж… Но тут, при небольшом участии Мэн Яо, все дружно вспомнили, что Вэнь Цин славится не только как приближенная Вэнь Жоханя, но и как лучшая целительница своего поколения, и приплюсовали Главе Цзян «далекоидущую расчетливость».       То, что Саньду Шэншоу усыновил собственного же племянника, знал только Лянфань-цзюнь – правда, по большей части это был тычок пальцем в небо. Ну, если А-Юань действительно ребенок Цзян Вань Иня, то, наверное, Глава Цзян обезопасил бы его мать раньше? Или Вэнь Цин скрывала свое положение? Но Мэн Яо знал ее еще во времена службы в Безночном Городе, и точно мог сказать, что Вэнь Цин – не та женщина, которая стала бы подвергать дитя неоправданному риску, как и заниматься весенними играми с первым встречным недостойным. И рожать посреди насквозь пропитанных темной ци Могильных Холмов, между прочим, тоже не в ее стиле. Скорей уж, она с гордым видом ушла б в отшельничество, воспитав сына так, как посчитает нужным – хоть Вэнем, хоть Цзяном. Но она пришла в Юнь Мэн Цзян. С младенцем, которому, по оценке шпионов, на тот момент было месяца два от роду. Да и единственный «Юань» на Луанъцзан вроде должен быть постарше. Подозрительно…       Собственно, Мэн Яо в своих выводах оказался прав, а Цзян Вань Инь, стоило тогда-еще-не-Верховному-Заклинателю подтвердить свое участие в заговоре на стороне Цзинь Цзысюаня, а не против него, не сильно-то от правды и опирался. Детям секрет дружно решили не раскрывать. Смысл-то? Ни им лучше не станет, ни общественности, если информация о подмене детей просочится вовне. Так что безымянный ребенок из борделя остался Цзинь Жуланем, а настоящий «Цзинь Лин», сын Цзинь Цзысюаня и Цзян Яньли, официально стал сыном Цзян Вань Иня и Вэнь Цин. Об истинном наследии маленького Цзяна напоминали только надежно спрятанные «отцом» документы. Хотя лицом мальчишка с каждым годом все больше походил на Цзиня – слухи ходили по Поднебесной такие, что Мэн Яо не успевал дивиться чужой фантазии. Лидировала версия об очередном внебрачном отпрыске Цзинь Гуань Шаня – а к Цзян Вань Иню дева Вэнь сунулась по протекции Вэй У Сяня, который, попутно, выступал кандидатом в отцы номер два. Собственно, в самом Старейшине И Лин тоже успели обнаружить цзиньскую кровь, перемыв косточки кто вертихвостке-Цансэ, а кто давно и благополучно покойной матушке Цзян Фэнмяня. Поднебесная бурлила, Мэн Яо слушал – и вот, ты ж гляди, дожили до скотоложца! Видимо, круг замкнулся и общественность вернулась к официальной версии отцовства.       - А НУ ВЕРНИСЬ И ПОВТОРИ ЭТО МНЕ В ЛИЦО! – яростный крик маленького наследника Цзян вытянул Мэн Яо из воспоминаний, заставив удрученно покачать головой. И это – кровный Цзинь? Никакого изящества, сплошные кулаки и вопли. Нужно забрать племянника на полгодика в Башню Кои, устроить экспресс-курс хороших манер и умения нахамить, не произнесши не словечка ругани. Или попозже, лет в десять? Хотя тогда уже точно будет поздно.       - А-Юань, не нужно, они того не стоят, - спокойному голосочку Цзинь Жуланя Лянфань-цзюнь отечески умилился, а вот предложению – оскорбился. Что еще за доброта и всепрощение? Он такому своих детей не учил. – Поранишься еще, тетю Цинь расстроишь… Лучше камень в них кинь.       …а. Все в порядке. Цзинь Жулань просто демонстрирует лучшие цзиньские качества во плоти – предлагает подло ударить в спину. Решению не хватает изящества, конечно, и Цзинь Гуанъяо отчаянно не хочет думать, откуда посреди коридора дети возьмут камень…       - О, точно! – Цзян Юань, в свою очередь, идее обрадовался просто до неприличия. Цзинь Гуанъяо стало грустно. – А-Сун, отойди чуть-чуть, ты мне размахнуться мешаешь…       Где-то вдали послышался испуганный визг и треск бьющегося фарфора. Однако свиста брошенного камня Цзинь Гуанъяо не услышал, что почти заставило его поверить в хитрый план малышни и отсутствие метательных снарядов… Но нет. Не все так просто.       - Ха, трусы, я даже кинуть не успел! – голос Цзян Юаня звучал гордо, а легкий шорох воздуха намекал на подкидываемый на ладони тяжелый предмет.       - Жаль, - цинично оповестил подслушивающего отца малыш А-Сун. – Пошли отсюда, пока вину за ту вазу не спихнули на нас.       «Надо подарить им собаку» – решил Цзинь Гуанъяо, следя, как троица непосед скрывается с места преступления. «И отправить всех скопом в Пристань, пусть Вань Инь сам дрессирует»       Собаку или детей, Мэн Яо уточнять не стал даже мысленно.

***

      На горе Дафань только-только воскрешенный Вэй У Сянь прижал к земле Цзинь Жуланя. А прискакавшего следом племянника опознал по колокольчику на поясе – тому самому серебряному лотосу о девяти лепестках. Вэй У Сянь его самолично ковал и зачаровывал в подарок своему племяннику, спрятанному на Луанъцзан под именем умершего от болезни Вэнь Юаня… Колокольчик тот Старейшина И Лин бросил в цянькунь вместе с остальным «наследством» А-Лина и вот теперь он колыхался на поясе облаченного в пурпурные цзянские одежды юноши, так удивительно похожего одновременно на Цзянов и на Цзиней.       - Дядя!       - Отец!       На два голоса поприветствовали юноши явившегося незваным Цзян Вань Иня, и на глаза Вэй У Сяня навернулись слезы. Он еще сам не знал, были ли то слезы радости, облегчения или горя, а его шиди – повзрослевший, заматеревший шиди, сверкающий электрической ци и жаждой рвать глотки обидчикам своих детей – уже все понял.       - А-Сянь, - хрипло обронил Саньду Шэншоу, сделав один единственный неуверенный шаг вперед. – Ты наконец вернулся.       Вэй Ин жалобно всхлипнул, растирая грязным рукавом по лицу слезы и остатки макияжа висельника. «А-Сянь». Брат назвал его «А-Сянь». Значит, не ненавидит, значит, не винит в смерти Цзинь Цзысюаня и своих бойцов на Луанъцзан. Значит, есть шанс…       - Пошли домой, А-Сянь, - опередил его суматошные мысли Цзян Чэн, делая последний шаг вперед и заключая старшего – теперь уже навсегда младшего – брата в крепкие объятия. – Мы с А-Цин тебя заждались.