Песок и ветер

В палатке темно, но никто не стремится зажигать лампу или фонарик. Эвлиад садится на свою койку, по-детски поджав колени к груди, и обнимает себя за плечи; Кхорна, видно, по новой привычке, устраивается на земле, опираясь на койку спиной.  Она не смотрит на Эвлиада - и знает, что так тому будет проще. Когда они смогли говорить о Шерде - спустя полгода и без счёта шотов отвратительно теплого виски, - они все сидели в темноте, не глядя друг от друга, и только передавали бутылку. Когда нет взгляда, ты не знаешь, сочувствующий он или равнодушный. Так отчасти легче.  Говорить об Айеке ей было не с кем и незачем, и она не знает, как это было бы сделать проще. Наверное, никак.  Темные глаза, нежные руки, мягкая улыбка. Объятия. То, как он её называл. “Родная”. “Солнце”. Как это передать? Чтобы кто-то понял? Наверное, никак.  Кхорна подносит руку к глазам, но они сухие. Совсем зачерствела? Или просто уже нет слез, нет сил, нет… Чего-то внутри. За последние полгода она плакала больше, чем когда либо.  - Мерекар… - Эвлиад запинается немного, и Кхорна понимает, что он вряд ли говорил об этом с кем-то, по крайней мере, искренне. Да, принимал соболезнования, кивал на сочувствие, но рассказывать? Вряд ли, - он ушел… Умер. Год назад.  - Мне жаль, - говорит Кхорна, когда пауза затягивается. Она понятия не имеет, кто такой Мерекар (учитель? отец? по разговорам никакой ясности), но точно понимает одно - это был безумно важный для Эвлиада человек. Поэтому, да, ей жаль. Она знает, что это такое - терять близких. Слишком хорошо знает.  - Мне тоже, - Эвлиад смеется, и голос выше, чем она привыкла слышать, - он был моим дядей. Наверное, даже отцом. Он меня вырастил.  Кхорна могла это понять. Очень хорошо, гораздо лучше, чем хотела бы. Она протянула руку назад, не глядя, нащупала прохладную ладонь Эвлиада и легонько сжала. Она не собиралась привязываться, эмоционально вовлекаться - она здесь, чтобы выполнить контракт. Но у Кхорны, не смотря на возражения многих, все же было сердце.  - Мне было четыре, когда родители погибли, - продолжал меж тем Эвлиад, сжав её руку в ответ, - я почти их не помню. Только немного, да и то, думаю, больше по фотографиям. Мерекар, брат моей матери, забрал меня к себе, хотя никогда не собирался заводить семью…  Он внезапно осекся, оборвав себя на полуслове, и его ладонь в её руке расслабилась.  - Вы меня простите, миссис Мкатили… Что вываливаю так на вас. Вряд ли вам интересно.  - Эвлиад, - Кхорна повернулась и посмотрела на него. Глаза опущены, он все еще обнимает себя за плечи, но не плачет. Может, тоже слезы уже кончились? - садись рядом и расскажи, если ты хочешь.  Эвлиад чуть вздрагивает, но послушно опускается рядом с ней, опирается спиной на бок койки - и продолжает держать её за руку.  - Спасибо, - голос еще тише, но Кхорна сидит с правильной стороны, и слышит хорошо, - мне толком не с кем о нем поговорить, если честно. У меня есть сестра, но… Там сложно. Они не ладили, и я не уверен, что она хочет что-то слышать.  Кхорна молчит, только коротко кивает, чтобы он знал, что она слушает.  - Мерекар был выдающимся ученым. Одним из лучших египтологов в США, может, и в мире. Научные гранты, две докторские степени, командировки, лекции… Он старался находить на меня время, привить мне любовь к нашей культуре, к археологии, к Древнему Египту в целом…  - Вашей культуре? - переспросила Кхорна.  - Я по матери копт, и Мерекар всегда считал, что именно копты должны углубленно заниматься египтологией. Это наши корни.  Что же, почему бы и нет. Кхорна затруднилась бы назвать свою национальность, и, когда спрашивали, говорила “американка”. На счет семьи матери было все понятно, бабушка с дедушкой оба были из ЮАР, переехали в пятидесятых. Своего отца Кхорна не знала, и считала, что это к лучшему. Айек был чистокровным маори, чем временами страшно гордился, и это же привил Дохану…  Эвлиад, меж тем, продолжал:  - Мерекар, в общем-то, это причина, по которой я занимаюсь тем, чем занимаюсь. Я люблю египтологию, но именно дядя всегда меня мотивировал… А теперь. Сердечный приступ, так банально. После него столько осталось. Незаконченные проекты, исследования, недописанная монография. Мне нужно продолжить его дело. Закончить начатое. Я не знаю, получится ли у меня так же хорошо…  Голос Эвлиада становился все тише и тише, и Кхорна, не выдержав, приобняла его за плечо, чуть прижала к себе. Только теперь она осознала все чудовищное давление, которое нес на себе этот мальчишка: необходимость доказать, подтвердить… С мертвыми соревноваться - хуже нет. Всегда проиграешь.  Они сидели в тишине несколько минут, и Кхорна чувствовала, как Эвлиад, сначала будто закаменевший, постепенно расслаблялся в её руках, даже чуть голову на плечо опустил. И тогда она, неожиданно сама для себя, заговорила.  - Шесть месяцев и семь дней назад случился пожар. Там погиб мой муж, мои родители, братья, сестра, их дети… Осталась я. Мой сын. И один брат. Большая была семья.  - Кхорна, - Эвлиад повернул голову к ней, и их лица оказались близко, почти до некомфортного, но его глаза блестели искренним сочувствием, и Кхорна не стала отстраняться, - мне так жаль. Я не знал…  - Не буду врать, что все в порядке, - она усмехнулась криво, на одну сторону, - но на мои работу это никак не повлияет.  - Конечно, - Эвлиад, услышав про работу, будто чуть встряхнулся, и мягко отстранился от нее. Кхорна чертыхнулась про себя и сама же себе удивилась, - нам, наверное, пора спать? Завтра раскопки.  - Да, пожалуй. Спокойной ночи, Эвлиад.  - И тебе.  Они разошлись по койкам молча, но это молчание нельзя было назвать тяжелым. Хотя Кхорна и чувствовала, что её профессиональная дистанция дала трещену, это не должно было повлиять на её работу. Не должно. 

*** 

С самого утра Эвлиад собрался на экскурсию по раскопкам - весь завтрак они щебетали с доктором Лимман, и Кхорна перестала вслушиваться спустя пару минут. Вместо этого она насладилась шоу “накорми шестилетку кашей”, которое, видимо, было в программе каждое утро.  Они проездили на хорошем, проходимом джипе большую часть дня, даже пообедали по пути. Окружающие на разные лады восхищались камнями разного размера, Кхорна же в это время следила за своими секторами наблюдения (поделили пополам с личным охранником Лимман, невысоким улыбчивым парнем, который, кажется, за несколько лет подобной службы даже начал что-то понимать в археологии).  В лагерь вернулись, по ощущениям, за часа полтора до сумерек. Эвлиад засел разбирать находки в своем шатре, попутно переругиваясь с ван дер Вуур, и отпустил её немного отдохнуть. В палатке в лагере что-то случится с ним было не должно, да и Люциан успокаивающе ей кивнул, мол, присмотрю.  Кхорна вновь добыла себе холодного безалкогольного пива, устроилась на раскладном стуле перед своей палаткой и достала телефон. Она давно не звонила домой.  - Как ты там, ярость моя? - Кхорна прижала трубку к уху плечом, привычно разбирая винтовку. Свободные полчаса нужно было потратить максимально продуктивно, а чертов песок был везде, везде и всюду.  “Да норм, - она услышала, как Дохан явственно скривился, - дядя Рамид потащил меня на выставку какого-то там модерна. Сказал, ебать как важно культурно просвящаться и все такое…” - И как выставка? - она усмехнулась, представив себе эту картину. Рамид был правда очень увлекающимся, и, наверное, талантливым - Кхорна оценить не могла, в искусстве понимая ровным счетом нихрена. Хотя Олдех, её брат, и относился к работе мужа на уровне “какой прелестной бесполезной хренью занимается мой любимый”, Кхорне возможность какого-то созидательного искусства казалась прекрасной самой по себе.  Её искусством было человекоубийство, а картины гораздо красивее.  “Пиздец, - емко высказался Дохан и, вздохнув, все же чуть развернул мысль, - просто краской плюхнули на холст и все. А чуваки там стоят, рассуждают, что это значит… Это значит, что какой-то рукожоп уронил краску, как по мне”.  - Ну, значит, это не твое, - оптимистически отозвалась она, - мне куда больше нравятся картины в реализме. Ну, знаешь, когда не надо среди цветных пятен пытаться понять, где там рука, а где ветка у дерева.  “Да это все для девок, - Дохан фыркнул в трубку, - я военным буду. Стрелять. Зачем эта поебота?”  - Ладно, давай сменим тему, - она на секунду прикрыла глаза, отгоняя призраков. Последнее, чего бы хотела Кхорна - чтобы сын последовал её пути… Впрочем, он и не собирался спрашивать её мнения, - как в школе?  “Да норм, мам, ну че ты, - он поразительно тонко уловил её настроение, - скажи лучше, как ты там. Не стреляют?”  - Слава Господу, все тихо. Умники копают, я с винтовкой рядом стою, ничего интересного. “Ну и охуенно, - судя по звуку, сын плюхнулся на кровать в своей временной комнате, - ты только это, мам… Приезжай побыстрее?” - Дохан? - она удивленно приподняла брови, потому что на её памяти Дохан еще ни разу не сказал так почти-прямо, что скучает. Он, конечно, поспешил оправдаться, затараторив в трубку: “Дядя Олдех отвратно готовит, а дядя Рамид умеет звонить в доставку тайскую, и все. А еще он мяса не ест, мам, я за стейк кого-нибудь прикончу скоро, а ты так вкусно мясо делаешь, и вообще…”  - Я поняла, ярость моя, - Кхорна нежно улыбнулась стене палатки, представляя, как его щеки сейчас расцветают мучительно-малиновым, - приеду, и сразу пойдем в тот стейк-хаус на семьдесят девятой, м?  “Забились, - с легким облегчением ответил Дохан (Кхорна была рада спасти его от неловкости, хотя бы потому, что точно знала, что сам он себя туда только глубже загонит), - и сделаешь дома кукурузу потом?”  - Обязательно, Дохан.  Они немного помолчали, и Кхорна просто слушала легкое дыхание из динамика телефонной трубки. Она очень, очень скучала.  “Ты звони, как будет время, - сказал Дохан еще через минуту, - меня пацаны позвали в баскет погонять… Я тебя жду”.  - Я к тебе вернусь, ярость моя.  И никаких прощаний - это не их последний телефонный разговор, просто крайний. Они всегда так заканчивали разговоры с Айеком, и то, что Дохан вспомнил об этом, было сродни удару поддых.  После того, как отложила телефон, Кхорна какое-то время смотрела в одну точку - мысли одолевали и не давали вдохнуть, - но потом собралась немного, закончила с винтовкой. Впереди было еще почти три недели посреди пустыни, а после можно будет поискать что-нибудь поспокойнее в Яблоке. Вряд ли она пригодится в больнице, но, может, инструктор?  Она не хотела больше оставлять Дохана одного.