Работа руками (и сердцем)

Она ловит его после душа, коварно подкарауливая в засаде на кухне. С разбегу прижимается грудью к груди, оставляя на своей футболке темные разводы, целует глубоко и напористо, лезет пальцами за края цветастого полотенца, стаскивая его с бедер. Тянет за собой в комнату. Свят не успевает сказать и слова против, послушно наклоняя голову и обнимая жену за талию. Иногда на Каму накатывало что-то такое… Дикое. Первобытное почти, от чего щекотало чувство опасности где-то в животе и поджимались пальцы ног. В такие моменты Свят знал: не стоило ни сопротивляться, ни пытаться сбежать: все равно Зилант нагонит, завладеет и сделает так, что по итогу Пожарский вообще забудет, зачем пытался отстраниться. Вот и сейчас он, влекомый ласковыми руками, укладывается на кровать, усаживая Каму себе на колени. Та смотрит на него искрящимися глазами, гладит щеки, губы, шею, грудь, останавливаясь ненадолго на затвердевших после выхода из ванны, сосках. Целует в один из них, чуть прикусывая острыми зубками самый кончик. — Матурым, — шепчет она, заглядывая в Святу душу, — я сделаю тебе приятно. Пожарский откидывает голову на подушки, сглатывает, тяжело вздыхая. Эту конкретную фразу он знал и знал очень хорошо. Даже, пожалуй, любил, но все же… Непривычно это было. Не неправильно, а именно что непривычно. Он смотрит на на жену — та замерла, ожидая его одобрения — и кивает, судорожно облизывая губы. Кама улыбается, тут же сползает на бок, утыкаясь носом в плечо Свята. Затягивает мочку его уха в рот, сладко посасывая, снова проводит ладошкой по груди и животу, плавно спускаясь к уже твердому члену. Оглаживает его мягкими, но уверенными движениями, щекоча в устье. Шепчет, опаляя жаром ушную раковину: — Ты помнишь, как было в прошлый раз? Свят помнит. Помнит, как саднило потом горло и разъезжались колени. Помнит, как в голове, пустой от всякой мысли, эхом раздавались признания в любви. Помнит, и поэтому сам, без подсказок, раздвигает ноги в стороны. Кама урчит довольно, щелкает колпачком принесённой смазки, давит на пальцы, грея. Пожарский жмурится, кусает щеки, стараясь скрыть неловкость и смущение. Теплые ладони жены оставляют на животе и ногах влажные следы. — Ну чего ты? — спрашивает она тыкаясь, губами Святу в щеку, — Ну хорошо же. Свят под ней горячий, мокрый от проступившего пота и капель воды, раскрасневшийся и дрожащий, облизывает пересохшие губы, дышит тяжело, жмуря глаза. Кама целует его смежные веки, трёт пальцами под яичками, надавливая на едва заметный бугорок. Просит ласково: — Расставь ноги шире, матурым, пожалуйста. Она целует красное ухо, натянувшуюся жилу на шее, стык плеча. Кружит пальцами невесомо, разнося по коже смазку, но не опускаясь пока ко входу. Шепчет: — Ты так красив сейчас, ты так прекрасен, мой милый. Мое сердце в твоих ладонях, я так люблю тебя. Свят чуть открывается ей, набирая воздуха в грудь, двигает пятками по постельному белью, кусает губы. Кама скользит пальцами ниже, едва-едва оглаживая сжатое от напряжения кольцо мышц, укладывает вторую руку мужу на грудь, чувствуя, как быстро бьётся под пальцами чужое сердце. Шепчет: — Ну что же ты каждый раз так переживаешь? Ты же знаешь, как тебе будет хорошо. Она широко лижет чужие губы, чуть надавливая внизу. Ловит заполошный вздох, наслаждаясь им будто музыкой, снова уменьшает напор. — Я буду мягко, моя любовь. Пальцы ловкие ведут по ободу раз, другой, третий, давая привыкнуть к ощущениям, едва давят в середину, не стараясь проникнуть, а просто разминая. — Родной, любимый, — она трётся носом об его нос. — Посмотри на меня, мое сердце, посмотри, что ты делаешь со мной. Она отрывается от него, отлепляя кожу от кожи, привстает на коленях, заводя другую руку между своих ног. Собирает влагу на подушечки, ловит сумасшедший взгляд мужа и подносит их к его рту: — Попробуй, мой свет, — она гладит по краю губы, а потом проникает в беспомощно приоткрытый рот, погружаясь плавно и глубоко. Свят мычит, обхватывая жаром, собирает с кожи влагу, старательно вылизывая, и даже не замечает, как Кама погружает фалангу пальца другой руки в расслабившееся нутро. — О, матурым, Минем кояшим, — шепчет Кама, чуть отодвигая руку от рта любимого, — как ты прекрасен. Свят смотрит на нее с обожанием, языком цепляет кончики ногтей, безмолвно прося вернуть их назад. Кама слушается, погружая их глубже, но стараясь не зацепить нежного горла. Гладит шершавый язык, притирается ближе. — Ты всегда так внимателен ко мне, моя любовь, так заботлив, так добр. Ты бы выпил все, что я бы тебе дала? Ты моя страсть, мой огонь. Я бы так хотела оседлать тебя. Твой язык… Она видит, как стекленеет взгляд мужа, отмечает, как из члена его, колом стоящего, на живот натекает мутная лужица смазки, и погружает вовнутрь горячего ануса уже все три фалвнги, бережно разминая тугие жаркие стенки. Свят беспокойно стонет, но, занятый ее пальцами, может только смотреть ей в глаза, вымаливая что-то. Кама кивает ему, и вынимает руку изо рта. — Кама, — хрипит Свят, судорожно сглатывая, — Кама, я… Она снова собирает влагу между своих ног и уже уверенней погружает пальцы сразу до самого дна. Свят стонет, сжимается вокруг ее другой руки, но покорно слизывает все до последней капли, позволяя ей затыкать его со всех сторон. А когда подносит к его губам следующую «порцию», только послушно открывает рот пошире. — Мое сердце, как ты прекрасен, — шепчет Кама, выискивая заветный бугорок. Свят дрожит крупно, всем телом, стонет с каждым поворотом запястья все громче и отчаяней, а потом вдруг срывается на что-то непривычно высокое и громкое. Пальцы в его рту глушат этот прекрасный звук, и Кама вынимает их, позволяя себе насладится. Руку Свята, тянущуюся к его члену, она мягко опускает, оглаживая ладонь.. — Не нужно, мое сердце, — шепчет она, — я все сама сделаю, верь мне. Он обессилено скулит, сжимая в простынь, выгибается в пояснице, стараясь насладиться сильнее и недовольно мычит, когда Камалия вынимает палец до первой фаланги. — Кама, Кама, Кама… — шепчет Свят, беспокойно перебирая ногами, и Камалия, не собираясь более медлить погружает второй палец рядом с первым. Свят на секунду напрягается, но она снова гладит его простату, но в этот раз не надавливая на нее, а кружа рядом, разводя пальцы и отвлекая. Весь дискомфорт она буквально сглаживает, потирая вокруг скопления нервов. Свят расслабляется совсем, буквально растекаясь в лужу. — Матурым, — шепчет она, принимая к его губам, — Минем кояшим, ты мой. Она вынимает пальцы почти полностью, а потом вводит их обратно, точно попадая по простате. Свят хрипит, вздрагивает крупно бедрами, а когда она повторяет движение, снова и снова, натурально кричит, сотрясаясь всем телом. — Может ты и кончишь так? — спрашивает она, стискивая свои бедра. — Или мне все же нужно будет приласкать тебя языком? Свят глаза распахивает широко-широко, смотрит на нее отчаянно непонимающе, но выдавить хоть сколько-нибудь членораздельный ответ не может. Мычит, выпуская изо рта тонкую ниточку слюны, мотает головой, путая влажные волосы. Кама удовлетворенно кивает и, нагнувшись над дрожащим телом и не вынимая пальцев из пульсирующего отверстия, забирает в рот красный, сочащийся смазкой, член. Ей хватает одного крепкого поцелуя в головку и пары толчков по простате, чтобы Свят выгнулся дугой и кончил, сжавшись внутри так крепко, что даже тонким пальцами Камалии становится тесно. Она сглатывает его сперму без отвращения, дочиста — до тихого всхлипа перевозбужденного мужа — вылизывает ствол и бережно вынимает пальцы из ануса. Ложится рядом, наблюдая, как замедляется дыхание мужчины. Улыбается мягко, игнорируя горящие внутри возбуждения. У Свята была тяжелая неделя: Московский со своим оборонзаказом, потом придурки из серии со своими требованиями, а там и бытовуха: дети решили устроить папе праздник. Один в ледяную реку пляснулся так, что заработал обморожение, а второй руку сломал, поскользнувшись на льду. Муж стискивал зубы и терпел, работая как не в себя, но Кама лучше всех знала, какой ценой он сохраняет свое хваленое спокойствие. И хотела помочь хоть чуть-чуть расслабиться. Она бережно отбирает покрытое испариной тело, целуя плечи и выступающе ребра, гладит расслабленное, а от того будто юное лицо, тычется носом в старый шрам. Свят моргает, с трудом открывает глаза и шепчет, едва разлепляя от накатившей неги губы: — Что ты со мной делаешь, любимая? Кама улыбается, коротко целует его в щеку: — Люблю.