Поцелуй

Немец и русский — убойная команда.

— Уже успел соскучиться по мне, lieb? — в перерывах от поцелуев спрашивает Вильгельм, находясь на границе возбуждения и прочих чувств, которые с новой силой ударяют в голову. Тут не до Канта. — Конечно. Ты думаешь, я могу не скучать по тебе? Думал помру, Виль. — Гриша поочерёдно играется с точёными ключицами, уже перевернувшись к его лицу. Пальцами оглаживает щёки, целует в бледный нос, возвращаясь к розоватым губам. — Прошло пару минут, — блондин вспоминает кое-что из недавнего, — Кстати, ты поссорился с Александром Петровичем? Он жаловался на твоё поведение и деревенское отношение к созданию музея современного творчества, Грегори. В ответ русский-немец получает несильный укус рядом с кадыком, а следом не удерживается и закидывает голову назад, не в силах терпеть такого возбуждённого Гришу и его губы на своей шее и плечах. Мужчина очерчивает подушечками пальцев его рёбра, безумно сильно желая пересчитать губами каждое из них и двигает его несопротивляющееся тело ближе к себе, почти усаживая между своих ног. Старший не сразу замечает, что вода в ванной достаточно остыла, но включает кран снова, чтобы разбавить воду более горячей. Калининград, такой податливый и размякший в его руках, кажется, совсем теряет связь с реальностью, когда ласковые руки любимого скользят к его ключицам, поглаживая их с особой нежностью. Им обоим нравятся поглощающие ощущения воды, которая обволакивает их и стирает какие-либо границы их касаний. Ещё больше им нравится — чувствовать кожу к коже. Твангсте приподнимается и садится ещё выше на бёдра Волжского, седлая его, чтобы потянуться за тягучим и страстным поцелуем, периодически перехватывая инициативу с распалённого страстью русского на себя. Он приподнимается на чужих ногах, прекрасно осознавая, как это действует на Волгоград. Член наливается кровью с невероятной скоростью почти без провокационных касаний, блондин прекрасно ощущает чужой горячий орган своим бедром, иногда прикасаясь к нему из-за движения воды. Ловит полухриплое дыхание Григория и коричнево-алые глаза, смотрящие на него с бесконечным обожанием. Виля гибко наклоняется назад, открывая доступ к фарфоровой шее, к которой тут же припадает Гриша, чувствуя, как короткие шоколадные пряди стягивают пальцы Вильгельма. Он буквально сгорает от возбуждения, не зная куда деть и болезненно вставший член, и изнывающую от необходимости касаний промежность. Волгоград это недоразумение молниеносно исправляет, пальцем нажимая на сокращающуюся дырочку, но не входит, потому что видит, как пунцовеет лицо немца и он плавится в его руках. Твангсте низко дышит, двигает задницей и сам насаживается, заполняя мешающую пустоту. — Oh, — Калининград со всей силы сжимает бледные губы, не поддаваясь соблазну застонать громко, — Гриша-а… Волжский намёк понимает, сгибая пальцы, удачно надавливая на простату, и впивается в раскрасневшиеся губы немца, совсем не жалея его, почти поедая через страстный поцелуй. Он безжалостно терзает губы, покусывает то одну, то вторую, оттягивая их, сталкиваясь с чужим языком своим. Конечно, Вильгельм не особо любит эти нежности — помнится, Гриша уже получил, когда относился к нему, как к барышне кисельной. Но — стоит запомнить — цветы и милые подарки Твангсте просто обожает. Ходячий русско-немецкий парадокс. Вода достаточно быстро спускается до уровня, когда Гриша уже может без препятствий увидеть оголенную арийскую задницу, он несильно впивается в открытую шею Калининграда, покусывая её и оставляя красные отметины чуть ближе к ключице, чтобы потом эти накрахмаленные воротники рубашек скрыли все следы и при встречи с Астраханью, ни Волгоград, ни немец не услышат эти ехидные смешки. Уж лучше, пусть достаёт Краснодар. — Ich liebe… — как в бреду шепчет в губы немец, руками шастая по подкачанному телу. Мужчина в ответ тянет улыбку, выхватывает пальцами бледную кисть руки и оставляет мокрый поцелуй на тыльной стороне ладони, целуя каждый сантиметр кожи. Вильгельм вздрагивает, дыхание спирает от такого признания. Спускается рукой от груди, испещрённой шрамами от боёв, к животу, проводя витиеватую линию и медленно тянет и нажимает на стоящий член, чувствуя на пальцах стекающий предэякулят. Гриша мычит от того, как медленно Виля играется с его органом, явно пытаясь отомстить за поцелуи в шею, и не выдерживает издевательств, финальными штрихами завершая смазывание, направляет орган прямо к сжимающейся в нетерпении промежности. Калининград мычит от предвкушения и кратко, но громко стонет, когда член без проблем проникает внутрь, растягивая его. Волжский выцеловывает любимое лицо мягким и нежным поцелуем, стараясь совладать с пьянящими ощущениями, помогая Твангсте привыкнуть к заполненности. Когда Гриша всё-таки стонет от волны эмоций, накатившей его с головой, немец решает двигаться, медленно поднимаясь, но моментально садясь вновь до основания. И этот выбранный темп очень нравится русскому, который тут же подхватывает его и помогает двигаться, большими ладонями обхватывая ягодицы, с наслаждением сжимая их в руках. Чувствуя приближающуюся умопомрачительную разрядку, Волгоград быстро вытаскивает член и кончает на живот Вильгельма, смешивая свою сперму с его спермой, который кончил всего несколько минут назад и сейчас полностью отдаётся в чуткие руки любимого. Никто даже не возражает повторному набору ванной и трепетным объятьям в снова тёплой воде. Калининград по привычке откидывается на Гришу, а тот с наслаждением водит пальцами по свежим отметкам, глядя на собственные метки. Волжский мягко улыбается и обвивает любимого руками, прикрывая красноватые глаза, и расслабляется, окружённый уютным теплом, исходящим от родного немца.