Шрамы

Костя Киреев Этот день прошел весьма скучно и был вторым из четырех в этом «отпуске». Мы молодежью опять собрались на горе, все было как в прошлый раз, даже места большинство людей заняли те же, только в этот раз мы пришли сюда раньше: в девять. Я наблюдал за почти закатившимся солнцем и думал, иногда поглядывая на Лёшу и других членов компании. Я анализировал этот день и пытался понять: хочется ли мне, чтобы следующие два дня прошли максимально быстро и свалить уже отсюда, или нет. Есть ещё что-то, что заставляет меня колебаться над ответом. Мне было сложно это признать, но я понял: никогда ещё я так не волновался из-за какого-то человека. Это не было похоже на то, что я испытывал раньше, это будто какое-то особенное чувство вины, которую я никогда не испытывал так ярко. Это чувство гложет и не отпускает, и это пугает, ведь неестественно для меня. Этот день я не могу назвать ни хорошим, ни плохим, ведь, как я и хотел, мы с Лёшей больше и не сталкивались особо, он не разговаривал со мной и не кидал свои смешные издёвки, а с другой стороны, мне нравится его внимание. Почему? Ведь так я могу скорее подвести все к своему извинению за порез, верно? Я думал обо всём этом, сидел в своих мыслях, когда на фоне разговаривали и смеялись остальные здесь, меня никто не упоминал, только Сёма иногда пытался что-то мне сказать, но я отвечал мутно, сквозь свои размышления. Леша сидел со своим другом напротив меня, дальше, чем в тот раз. Иногда я ловил его взгляды, может они и были случайные, но я сразу же отводил глаза, он тоже долго не смотрел, но отводил их так по-простому, непринуждённо. Весь вечер я чего-то ждал, ждал, пока Лёша обратит на меня внимание, хотя внимания я не жаждал, ведь в этот момент мой телефон разрывался от сообщений Алины: я не отвечал ей весь день, но её внимание мне как раз и не нравилось, хоть она и моя девушка, но, в прочем, и она мне не нравилась. А Лёша весь вечер был во внимание, зачастую его друга — Антона, но бывало и кто-то из компании с ним заговорит. Они с Антоном играли в телефон, ведь только здесь есть связь, ну а потом, он, видимо разрядился и они просто принялись болтать. Антон так легко разговаривал с тем, с кем я не мог. Даже он может. Иногда действия Лёши могли вызвать у меня лёгкую улыбку, обычно, если он резко засмеялся или просто сделал что-то неожиданное и смешное. Правда весёлый пацан. В те моменты, когда я не сидел в телефоне или не слушал разговоры присутствующих, хотя при последнем тоже, мне хотелось наблюдать за ним, ведь… Ведь это единственное веселое занятие вне телефона. Да, так. Солнце давно закатилось за горизонт, на дисплее светились цифры «Двадцать три пятнадцать», много пустых пачек из-под снеков и другой еды, банки из-под напитков, разряженные телефоны. Резко для меня люди начали собираться, и я занервничал, ведь за все два часа я не придумал план извинений. Честно, сначала я думал, что это произойдет прямо здесь, я попрошу его остаться или типа того, но сейчас я понял, насколько поверхностным был план, ибо страх его перекрывал. Я пытался, но стоял ком в горле, к тому же, здесь так много людей. Захар по-любому какую-нибудь херню выкинет, и мне точно уже будет не до извинений.

***

Так мы просто и вернулись в лагерь. Молча, относительно друг-друга. Сначала мы сели за стол, где все принялись есть и продолжать болтать, а я уже пытался не циклиться на Лёше, а думать, что делать, ибо это уже реально как гештальт, который надо закрыть. Я продумал слова, что я скажу, так что самое страшное это было позвать его к воде. Там должно быть пусто и быть всё. Через полчаса я рассказал Сёме о том, что собираюсь поговорить с Лёшей об утреннем инциденте. Он поддержал меня и сказал, что если что прикроет. К двенадцати за столом были уже единицы, основная часть лагеря спала. Как назло Лёша ушел в машину с Антоном, его друга я терпеть не могу, поэтому придётся выждать, когда он будет один, я прямо как маньяк. Кажется, я слишком много волнуюсь. Я всё прожигал взглядом машину Лёши, как вдруг наконец-то он вышёл и направился к палатке, где спали его мама и сестра. Я резко встал и направился к соседней большой палатке и встал за ней, выжидая. Боже, какая же эта ситуация сюрреалистичная, в жизни бы не подумал, что буду это делать. С минуты Лёша показался и направился к машине, как я коснулся его плеча. — Ой, ты напугал меня. — спокойно сказал он. — Мгм. Я. — слова снова спутались, но я взял себя в руки. — Мы можем отойти поговорить? — Отойти? Далеко? — В его лице читалось смятение. — К воде. Пожалуйста. — добавил я для убедительности. Я боялся его реакции: захочет ли он вообще пойти со мной. Но он согласился, только попросил дать ему две минуты и вернулся в машину. Опять расскажет своему другу. Надеюсь мои извинения не сработают мне же во вред. Через назначенное время, он вышел. Он был максимально спокойным, это одновременно и смущало меня, и придавало спокойствия. Обойдя через палатки, мы направились к воде. Луна уже как несколько часов висела над заливом и придавала ему яркий белый отблеск, а ветер нагонял волны, которые, ударяясь о мутно-желтый от тени песок, разбивались на морскую пузыристую пену. Мыслями я убегал от настоящего, от рядом идущего Лёши, зацикливаясь на пейзаже, но уже через минуту говорить стало необходимостью. Синхронно мы остановились, и Лёша сел на песок, скрестив ноги и смотря вслед моему взгляду вдаль, будто пытаясь найти объект моего интереса. Я видел это боковым зрением. — Что ты хотел? — верно, он не стал просто ждать, пока я созрею. Я перевел глаза на него. За последние несколько минут я впервые посмотрел на него прямо. Каштановые волосы под светом луны красиво переливались бордовым, не замечал раньше, но, кажется, он крашенный. Но ему идёт. Зелёная заколка держала длинную челку, так что были отчётливо видны его черты лица. Я бы рассмотрел их повнимательнее, но света было не так много, а пялиться не комильфо. Я посмотрел на песок и задумался: стоит ли садиться рядом, или можно сказать и быстро свалить. Не по-пацански. Наверное. Я все же решился, и песок обжёг своим ночным холодом. Не буду тянуть, скажу сразу. — Я хочу сказать об этом. — я показал ладошку, на которой красовался длинный шрам. Взглянув на руку, он посмотрел на меня, видимо, не поверил моим словам. — Да, блять, прости меня за это, в общем. — не выдержал я давления, созданного мной же, и отвернулся. Я ждал чего-угодно, но не резкого и звонкого смеха, из-за чего я сразу же повернулся на Лёшу, а тот закрыл глаза рукой, потирая их, и смеялся. — Что смешного? — непонимающе спросил я. — Да я… Ладно, я просто думал… — он пытался успокоиться. — С чего ты вообще решил извиниться? — Ну я… — Говорить искренне не хотелось. — Чтобы ты не донимал меня больше. — Хах, я как раз решил перестать это делать сегодня днём. Решил дать тебе нормально отдохнуть. — Да? — удивился я. Неужели? — Ага. Кстати, хорошо, я прощу тебя, но при одном условии. «Больно мне надо было это» — фыркнул я в мыслях. Лёша Романов Не ожидал я извинений, но мило с его стороны. Хотя Тоня бы мне сказал, что извиниться — это его обязанность, и, наверное, был бы прав. Почему-то мне так смешно было с Кости, несмотря на наши отношения, он решил быть искренним со мной. Хоть мой шрам и не импонировал мне, но на Костю я правда не мог держать обиду, к тому же, время вылечило. Сейчас хотелось больше понять его. Я раньше думал, что все такие «ровные пацаны» одинаковые, под копирку, злые, громкие и агрессивные, но Костя, честно, под мою картину меня не подходит. Он странный. Интересно странный. — Готов дать слово, что ты не навредишь больше никому, как сделал это мне? — Честно, другие люди мне безразличны, в этом мы с ним похожи, но хотелось толкнуть какую-нибудь красивую речь. — Ладно. — он согласился быстро, а я вытащил мизинчик, понимая, что это сильно по-детски. Костя посмотрел на него таким очень непонимающим взглядом, а потом все-таки подал руку, но для рукопожатия. Оно получилось странным: Из-за изначального положения моей ладони, он сжал её, но я быстро достал остальные пальце и аккуратно положил их поверх его руки, держа в основном его пальцы, так что теперь это было больше похоже на то, что мне держимся за руки. На удивление, у Кости такая нежная кожа на руках, хотя он сам выглядит весь мягким, и это никак не связано с весом. Просто так, лицо мягкое у него, даже под неравномерным белым светом. Заметив мою слабую и аккуратную хватку, он сразу же вытащил руку и притворно кашлянул, чтобы отвернуться. Ой, а что он засмущался? Меня это тоже рассмешило, так что я не смог сдержать улыбку, а он, такой серьезный парень, увидев это, тоже слабо улыбнулся, да, я увидел, хоть он и попытался прикрыть рот все той же рукой. Атмосфера была такой приятной, будто какая-то идеальная картинка, только со звуком воды и далёких голосов. — Спасибо, я пойду. — Он поднялся, а я не отрывал от него глаз. — Ты будешь… — он аккуратно замолчал. — Здесь. Да. Он кивнул и было собирался развернуться, но я подал ему руку для рукопожатия, а он любезно подал мне и свою. Мне нравилось смущать его, так что я снова провернул свой трюк с касанием ладошками. Я не качал руку вверх-вниз, как это делают при этом действие, а просто нежно касался его пальцев, а когда он вытаскивал её, провел по их кончику своими. Хоть я и не видел его реакцию, но, должно быть, это было безумно мило. И Костя не такой уж и плохой, все же имеет совесть. Я проводил его взглядом до стола, а потом до машины, и развернулся к воде. Приятное чувство теплело внутри, так что периодически думая об этом, на моем лице снова появлялась улыбка. Я достал вейп из кармана, затянулся, но потом понял, что тут меня все равно видно для сидящих за столом и убрал обратно. Фруктовый вкус сейчас показался не таким приятным. Сам для себя я придумал оправдание тем, что настоящие эмоции перекрывают его, и убрал обратно. Завтрашний день будет лучшим.