без масок

Somebody, take me home I don't wanna be alone anymore Every night, that place of my dreams Somebody, take me there Get out of the grey city and follow the lights To the place in our memories Take me home | Ateez

Рухнув на покрытый коркой льда асфальт, ослеплённый болью и бессильной злостью Уён зажмурился и громко выругался. Этот мудак… В ушах шумела кровь, на языке была кровь, под плотно смеженными веками всё побагровело. Изувеченная ниже колена нога горела огнём. Проезжающая мимо машина обдала грязной ледяной крошкой из-под колёс и засигналила истошно, чтобы Уён убрал свои конечности с проезжей части. Уён выставил ей вслед средний палец, но ноги всё-таки одним рывком сдвинул в сторону. Пропитанная кровью штанина стремительно заиндевела из-за стоящего на улице мороза, на обнажённую грудь медленно опускались колючие снежинки и тут же таяли, стекая холодными каплями вниз, под разодранную чёрную рубашку. Уён обессиленно привалился к ограждению плечом и ругнулся ещё раз. Сбоку стремительно пролетали одна за другой машины, никто не видел его на обочине или не хотел видеть. Уён очевидно больше не находился в родном Стритклэнде, но, лёжа здесь в одиночестве, чувствовал себя почти как дома. Никому нахрен не нужным. Брошенным мусором на обочине Старого города. Уён горько хмыкнул. А за Чонхо, когда тот поранился во время предыдущей вылазки, Хонджун вернулся лично. Тащил его на спине три квартала, унося прочь от шатающихся где-то поблизости людей Надзора. Но Уён не необходимый и незаменимый Чонхо, он — заноза в заднице. Головная боль Капитана, от которой проще избавиться, чем рисковать всем, чтобы вытащить из дерьма. Болтающийся у шеи наушник молчал — связи со Стриктлэндом не было; Уён раздражённо сорвал его и швырнул на дорогу, где его тут же раздавил колёсами неспешно проезжающий в сторону сияющего ночными огнями города пикап. Снег повалил сильнее, холод пробирал до самых костей, усыплял. Уён поймал снежинку языком. Так странно, дома сейчас самый разгар лета, а здесь, наверное, конец декабря. Холодно-холодно-холодно, было страшно холодно, но он почти не чувствовал боли в истерзанном теле, его грудь изнутри разрывали тоска и страх такой силы, что Уён задыхался от них, цеплялся непослушными пальцами за обжигающий холодом металл за спиной в поисках защиты и, глядя ничего толком невидящими глазами на тёмное безлунное небо, пробормотал: — Кто-нибудь, заберите меня домой. Он даже не услышал, как кто-то подбежал к нему. Закутанный по самые глаза в шарф человек появился словно ниоткуда, машины сигналили ему яростно, но тот совсем не обращал на них внимания. Он с неподдельным ужасом смотрел прямо на вот-вот готового отключиться Уёна и, будто захлёбываясь каждым новым словом, кричал в прижатый неудобно плечом к уху телефон: — Я нашёл его, нашёл его на Мапо! Человек неловко выронил телефон, и тот разлетелся на несколько частей по асфальту. У Уёна точно так же разлетелось за рёбрами сердце, когда человек, присев перед ним, спустил шарф с лица. Округлые глаза, острый кончик носа, чётко очерченные губы, мягкая линия челюсти, миллион серёжек в ушах, выкрашенные в очередной сумасшедший цвет волосы. Это был Хонджун, это точно был он, только… не тот. Перед Уёном в полной панике сидел не Капитан «Чёрных пиратов», а какой-то чужой, совсем другой Хонджун, которым, возможно, Капитан мог бы быть, не родись не в том месте и не в то время. Трясущимися руками он кое-как намотал на Уёна свой колючий шарф и принялся собирать разбитый телефон обратно. От его суеты затошнило, всё вокруг кружилось и расплывалось, во рту стоял отчётливый привкус крови. Уён прикрыл точно свинцовые веки и, прежде чем вырубиться, услышал: — Всё будет хорошо. Ты не один. *** Он пытался проснуться несколько раз, выпутывался из липкой паутины дурного сна, но падал в неё снова и снова, спеленатый туго в полотно бесконечного кошмара, в котором он лежит обездвиженным в молчаливой темноте. Иногда где-то вдалеке Уён слышал голос Хонджуна — высокий и нервный — и шелест шепота Ёсана, но никак не мог найти к ним путь во тьме, а когда старался докричаться — только хрипел ссохшимся горлом. Тело ощущалось тяжёлым и неподъёмным, больным, как при простудной лихорадке. Уён очнулся на закате. Огромное солнце за большим окном неспешно опускалось за горизонт, и залитая красным светом комната, казалось, горела. Что-то противно пищало вне поля зрения, грудь плотно стягивала мешающая нормально дышать повязка, закованная в гипс нога весила точно тонну, но не болела. Узнаваемо воняло больницей. В какую вселенную ни попади, больница везде пахнет одинаково. Опутанный какими-то датчиками и проводами Уён осторожно скосил взгляд сперва на закрытую дверь, за которой постоянно тревожно шаркали, а потом, прищурившись, оглядел вторую половину своей небольшой палаты. Кресло для посетителей, столик, кушетка со свернувшимся на ней Хонджуном… Мысли внутри головы собрались шумной гармошкой, и Уён крепко зажмурился от их звона, а потом, всё ещё не веря в реальность, ущипнул себя за бок под одеялом. Но спящий Хонджун никуда не делся, он лежал, укрытый курткой, и тихонько сопел в свой локоть. Синие волосы в свете заката выглядели ярко-фиолетовыми и добавляли сюрреалистичности общей картине. Словно почувствовав, что на него смотрят, Хонджун со странным урчанием распахнул заспанные глаза и тут же слез с кушетки. Куртка упала на пол, но ему не было до неё никакого дела. Подойдя в два шага к самой постели, он беззастенчиво принялся разглядывать Уёна, будто сравнивая хорошо сделанную подделку с запечатленным в памяти оригиналом, и Уён смело пялился на него в ответ, делая то же самое. Этот Хонджун был… мягким. Его лицо, руки, плечи — всё было мягким, округлым, словно кто-то специально прошёлся по его телу долотом и наждачкой, чтобы сгладить в нём все углы. Только взгляд его оставался острым и цепким, с притаившейся где-то на дне искрой озорного безумия. И это делало Хонджуна из этой реальности похожим на Капитана, которого знал Уён. — Приветик, — проскрипел точно рассохшиеся доски мачты старого корабля Уён, устав от слишком долго тянущегося молчания, и вдруг закашлялся. Рёбра сразу же отозвались резкой болью, из глаз почти хлынули слёзы. Какой-то из датчиков забился в истерике, а вышедший из своего оцепенения Хонджун бросился куда-то в сторону. Зазвенело стекло, расплескалась вода. — Выпей, — сипло проговорил он и с растерянным видом втиснул мокрый холодный стакан Уёну в руку, — у тебя сильный ушиб рёбер. Лучше бы тебе не кашлять и не смеяться. И вообще не шевелиться лишний раз. Уён пил через силу, вода лилась ему на подбородок и на грудь, на голубое больничное одеяло. Плюшевое, пахнущее свежестью. Хонджун продолжал смотреть на Уёна, как на восьмое чудо света. Казалось, он ждал, что он вот-вот обернётся туманом и исчезнет. Но ему некуда было деваться, его заперли здесь против воли, и выбраться отсюда сам он никогда не сможет. — Где я? — спросил он, обхватив пустой теперь стакан пальцами. — Что это за место? — Ты в частной клинике какого-то родственника Ёсана, — медленно произнёс Хонджун. — Мы не могли поехать в обычную больницу, тебя же… ну, не существует. Здесь безопасно. — Я догадался, что в больнице, — Уён раздражённо поморщился из-за ремарки, что его, Уёна, не существует, и повторил снова. — Где я? — Аэээм, — озадаченно протянул Хонджун и одёрнул зачем-то край своей измятой футболки, — Сеул. Республика Корея, — он смущённо надул щёки. — Планета Земля? Солнечная система? Эээ, пояс Ориона. Кажется. Уён прыснул и тут же заохал. Смеяться оказалось даже больнее, чем кашлять. — Рукав Ориона. Не пояс. Дата какая? — Вечер 23 декабря, — промямлил Хонджун сквозь зевок. Он прикрыл рот ладонью, и Уён отметил его неаккуратно накрашенные синим лаком ногти. — Ты был в отключке почти сутки. Он был чудным. Слишком юным, слишком живым, слишком ярким. Хонджун этого мира тоже несомненно был эксцентричным, но как-то иначе. Интересно. Очень интересно. Интереснее него самого были только обстоятельства, при которых он его нашёл на мосту. Хонджун очевидно знал, где его искать. И он точно знал, кого ищет. — Как ты меня нашёл? — Уёни сказал, что ты там будешь, — просто ответил ему Хонджун и, устав, наверное, переминаться с ноги на ноги, придвинул кресло к самой кровати и сел. — Ну, наш Уён. Здешний. — А он откуда знал? — Уён попытался сесть удобнее, но только сделал хуже, дёрнув трубку капельницы. Сидящий на расстоянии вытянутой руки Хонджун вроде потянулся к нему на помощь, но в последний момент передумал, не решился. — Кто сказал ему? — Не знаю, он попросил, чтобы я срочно приехал на мост и искал там тебя, — пожал невозмутимо плечами Хонджун, будто ему каждый день задают такие задачи. — Я не спрашивал подробности. — И ты просто поехал?.. — Уён неверяще изогнул брови. — Поверил ему на слово? Хонджун поспешно отвёл глаза, лицо его дрогнуло: нос с непонятной досадой сморщился, а зубы нервно куснули нижнюю губу. Уён плохо считывал чужие эмоции, как и все в Стриктлэнде, но ему показалось, что этому Хонджуну почему-то стыдно. Это было что-то новое, что-то, чего не могло случиться с Хонджуном из реальности Уёна, и от такого зрелища он даже невольно затаил дыхание. Хотелось как-то пошутить, как-то уколоть его, но в этом не было никакого смысла. Уён хотел уязвить Капитана, а не ребёнка с его лицом. — Ты был… — Хонджун запнулся и быстро исправился, — Уёни был очень взволнован и настойчив, когда позвонил мне вечером. — Он ещё сильнее смутился и пробубнил, — что мне было делать?.. «Послать его к чёрту и никуда не ехать, например», подумал Уён, но вслух ничего сказать не успел. В дверь деликатно постучали и так же осторожно её открыли. На пороге стоял практически неузнаваемый Ёсан. Он был с уложенными волосами и непривычно одет в чёрный костюм, украшенный крупным белым цветком и ниткой жемчуга. У Уёна даже челюсть отвисла: Ёсан из этой реальности походил на настоящего принца, и этот его лощёный вид никак не накладывался на Ёсана из Стриктлэнда, предпочитающего простые чёрные майки и бранящегося по любому поводу. Только розовое родимое пятно на скуле их и роднило. — Какие-то сложности? — спросил у него Хонджун, встревоженно приподнявшись в кресле. — Отец узнал, что ты угнал его машину? — Нет, расслабься, — Ёсан как-то жеманно убрал прядь чуть вьющихся волос за ухо. — Пока всё тихо, а машина после чистки как новенькая. Я просто сбежал с занятий по скрипке и решил заскочить. — Он повернулся к Уёну и, окинув его обеспокоенным взглядом, вдруг светло улыбнулся. Его глаза превратились в два дружелюбных полумесяца. — Привет, как ты? Ты нас очень напугал, Сонхва-хён почти упал в обморок, когда увидел твою ногу. Уён молчал. Он, кажется, впервые в жизни лишился дара речи. Всё происходящее было неправильным, ненормальным. Ни один из них не знал его, но говорили с ним так, точно они были друзьями годы и годы до этого. Когда-то его удивила сама возможность путешествий между мирами и во времени, но больше этого в итоге его шокировала безоговорочная вера одного человека другому. Было в этом что-то дикое для него, выросшего на улицах Старого города. — Порядок, — прохрипел он сдавленно. — Насколько можно быть в порядке после того, как тебя сбила машина. — Врач сказал, ты быстро поправишься, — проговорил Хонджун, параллельно что-то быстро печатая в своём телефоне. — Тот порез на бедре, из-за которого ты потерял много крови, оказался неглубоким, а перелом несложный. С этим точно проблем не будет. — А с чем будут проблемы? — привычно зацепился за фразу Уён. — Со мной? — Будут ли у нас проблемы с тобой, зависит только от тебя, разве нет? — Хонджун склонил голову к плечу, неуловимо став похожим на какую-то хищную птицу. Свет от яркого экрана телефона делал черты его лица резче, у Уёна от узнавания по рукам побежали мурашки. На него смотрел его Капитан. Чуть менее раздражённо, чуть менее сердито, чуть менее устало. Но всё-таки очень похоже. — Ты хочешь проблем? Уён криво ухмыльнулся и выставил ладони в примиряющем жесте. — Я буду паинькой, не кипятись. Хонджун моргнул, а когда открыл глаза снова, то в них не было уже той жесткости и скрытой угрозы. — Нужно придумать, куда мы тебя отвезём после выписки, — прервал их переглядывания Ёсан и щёлкнул кнопкой выключателя. В палате вспыхнул слишком яркий свет, и Уён, зажмурившись от боли, выругался. Хонджун рядом тоже недовольно зашипел. — Простите-простите. — Ты не сможешь принять его у себя? — Хонджун взглянул на него с надеждой. — Родители будут против, если друг проведёт у тебя каникулы? — О, поверь, список моих друзей составлен отцом ещё до моего рождения, — Ёсан закатил глаза и привалился спиной к стене. — И я не могу вносить в него изменения. — Он казался одновременном злым и разочарованным. — Извини, я хотел бы помочь, но… — Ты и так уже сделал более, чем достаточно, — отозвался тепло Хонджун и коснулся его рукава. — Никто из нас не справился бы лучше. — Уён бы справился, — хехекнул коротко Ёсан. От такого знакомого смешка внутри всё перевернулось. — Думаю, если бы понадобилось, он угнал бы машину не только из гаража родителей, но и с парковки магазина. — У него же нет прав водительских. — Вряд ли это его бы остановило. Хонджун засмеялся и растёкся устало в кресле. Его телефон продолжал требовательно пиликать каждые две секунды, но он на него уже не смотрел. — Все разъезжаются на каникулы. Кроме Минги, конечно, — вздохнул он и потёр всё ещё опухшие после сна глаза. — Но у него своих проблем навалом, да и мать его убьёт, если он притащит кого-то домой. — Что значит — притащит? — возмутился Уён. — Я что, котёнок с улицы?! — Будь ты котёнком, было бы легче тебя пристроить, — фыркнул Хонджун смешливо. — Уён предложил перевезти тебя к нему в квартиру, пока он сам будет у родителей. — Это не вариант, его же знает каждая собака в том районе, — покачал головой Ёсан и вперился взглядом в Уёна, оглядел внимательно его лицо, задержавшись, кажется, на родинке, — а вы совсем не похожи. — Наверняка похожи, — возразил Уён и повернулся к Ёсану сначала левой стороной лица, а потом правой, чтобы он мог лучше разглядеть его профиль. — Достаточно, чтобы обмануть просто знакомого. — В этом-то и дело: у него нет просто знакомых, — Хонджун вздохнул ещё раз и поднял ноги с пола на кресло. — Ещё этот его тысячный канал на Ютубе… Он умолк, уставившись куда-то в стену над головой Уёна. Пусть и пытался найти какие-то варианты, выглядел при этом Хонджун одновременно обречённо и решительно. Он определённо точно уже знал, чем всё закончится. Возможно, даже знал финал ещё до того, как завёл этот разговор. — Будь сейчас лето, мы бы отвезли тебя в Убежище, — сказал Хонджун наконец, уложив подбородок на согнутое колено. — Но сейчас холодно. Ёсан, конечно, принёс туда обогреватели, но их недостаточно, чтобы находиться там круглосуточно. Да и не с твоей ногой… — Убежище? — Наше тайное место, — смутился чего-то Хонджун. — Мы там тренируемся. — В чём тренируетесь? — не понял Уён. — Дерётесь что ли? У вас бойцовский клуб? — Танцуем, — ответил Ёсан и, замерев, прислушался к топоту за дверью. Кто-то прошёл мимо, а он продолжил: — Занимаемся музыкой. — А здесь такое тоже запрещено? — Не запрещено, но это всё равно не так уж просто, — буркнул Хонджун и вряд ли осознанно вцепился пальцами в штанину. — Всё здесь не просто. Как, наверное, в любой из реальностей. Он снова замолчал надолго, а потом, на Уёна так и не глядя, произнёс тихо: — У меня не так много свободного места в студии, да и нянька из меня никудышная, но придётся потерпеть. Пока тебя не заберут домой. Уён кивнул ему и, закусив изнутри щёки, повернулся к окну. На тёмном уже небе сияли тонкий молодой месяц и россыпь звёзд. Уён узнал созвездие Большого пса с ярко-светящимся Сириусом и Большую медведицу левее. Вчера, когда он вместе с «Чёрными пиратами» уезжал из Бункера, в ночном небе Стриктлэнда горели совсем другие звёзды. Созвездия Стрельца и Скорпиона на редкость хорошо были видны, и он, помнится, тогда решил — к удаче. Как глупо и по-детски. Теперь он скорее всего никогда не вернётся домой. Потому что никто не станет его искать. *** Его выписали уже на следующее утро. Судя по тому, что Хонджун собирал их вещи в ужасной спешке, гостеприимство родственников Ёсана иссякло раньше, чем они ожидали. Немолодая медсестра с искусственной улыбкой в самый последний момент впихнула им пакет с какими-то таблетками и кипу бумажек, которые в итоге оказались рекомендациями по восстановлению подвижности и направлениями к врачам, к которым Уёну обязательно нужно будет явиться, если он не хочет хромать остаток жизни. Уже на пороге она передала Ёсану «привет» с советом больше не шалить и слушаться папу. Уёна от её притворно слащавого тона непроизвольно передёрнуло. Сам Ёсан в клинику не приехал, но вместо него рядом с раздолбанным минивэном нервно переминался с ноги на ногу кто-то похожий на Сонхва — его тощая копия со взглядом побитой псины. Он с праведным ужасом разглядывал поломанного Уёна в кресле-каталке, которое толкал угрюмый Хонджун, и не с первой попытки даже смог открыть для них заднюю дверцу. Уён с трудом поднялся, опершись на здоровую ногу, его качнуло немного назад, и две ладони одновременно легли ему на спину. — Осторожно, — чуть дрогнувшим голосом проговорил Сонхва и подставил ему локоть, чтобы он смог на него опереться. — Полезай скорее, застудишься. Уён всё ещё был в больничной пижаме и в одном ботинке. Всю безнадёжно испорченную одежду выбросили в клинике, а новую Ёсан обещал привезти только к вечеру. Пахнущий чем-то сладким шарф Хонджуна, намотанный им на шею, почти не грел, только кололся сильно, и Уён, взобравшись неуклюже на задние сидения машины, содрал его тут же. Хонджун, посмотрев нечитаемым взглядом, молча швырнул в него стащенным бесстыдно из палаты одеялом и с громким хлопком закрыл дверь. Сам он сел на пассажирское кресло и, пока Сонхва устраивался на месте водителя, принялся тыкать кнопки магнитолы. Музыка загрохотала на весь салон, Хонджун ругнулся и убавил громкость; играло что-то тяжёлое, немелодичное и ужасно орущее. Сонхва пристегнулся и завёл мотор, скрипящая на все тона машина плавно выехала с парковки и аккуратно пристроилась в бодро ползущий ряд разноцветных автомобилей. Уён замотался в одеяло и привалился лбом к окну. За окном проплывал город из стекла, металла и бетона, похожий на первый взгляд на Стриктлэнд. Но только на первый. Переливающийся на зимнем солнце Сеул жил шумной яркой жизнью: плотный поток людей двигался хаотично, свободно, по дорожкам бегали смеющиеся розовощёкие дети, на автобусной остановке горько рыдала девушка. На фасаде высотки мерцал огромный экран с рекламой пива под брендом, видимо, какой-то местной знаменитости. Волосы у парня на зацикленном по кругу видео были осветлены ровно наполовину. Капитан сюда наведывался раньше, вдруг понял Уён. Ходил по этим улицам, может даже пил пиво из рекламы. Один или с Юнхо, возможно, с Сонхва. Другие бы проболтались обязательно о таком приключении и точно протащили что-нибудь с этой стороны, но эти двое умели хранить все тайны Хонджуна. Интересно, как у них дела? Чем заняты? Сан, небось, отсыпается после вылазки, а Манги собирает разбитую в очередной раз машину, Чонхо ворчит, что весь его план пошёл коту под хвост, а Ёсан — его Ёсан — насилует весь Бункер игрой на скрипке. Сонхва скорее всего так и нянчится с Капитаном: заклеивает его болячки, как ребёнку, заставляет есть и спать… Уён фыркнул и мотнул головой, пытаясь вытряхнуть все эти образы из головы. Он им оказался не нужен, значит, и они ему — тоже. Пейзаж за окном сменился: вместо высоток — двухэтажки средней степени обшарпанности, вместо экранов — криво наклеенные плакаты на бетонных стенах, маленькие магазинчики с выцветшими вывесками, узкие нечищеные от снега улицы с крутыми подъёмами. Старенькая машина натужно гудела, когда брала новую высоту, а сидящий за рулём Сонхва напряжённо пыхтел и чертыхался каждый новый рывок по скользкой дороге. На одном из сложных отрезков пути минивэн всё-таки дёрнулся в предсмертной конвульсии и заглох прямо посреди пустого пока что перекрёстка. Завоняло удушливо резиной. Сонхва зарычал и стукнул пару раз руль кулаком, его лицо покраснело от злости или стыда, а Хонджун, приложившийся при резком торможении лбом о бардачок, скукожился на своём месте с трагичным стоном. Сонхва в ужасе глянул на него. — Нужно было пристегнуться… — пробормотал он испуганно и обернулся к Уёну. На нём лица не было. — Ты в порядке? — Заводи эту грёбанную колымагу! — рявкнул Уён, едва не слетевший на пол. — Мы посреди перекрёстка! Хочешь, чтобы нас размазало? — Не ори на него! Ты сам не пристегнулся! — Хонджун зыркнул зло на него через зеркало, а потом потрепал притихшего Сонхва по опущенным расстроенно плечам и тихо сказал ему: — Хён, давай проедем немного вперёд, ладно? Сонхва кивнул и чуть дрожащими руками завёл машину. — Просил же не звать меня «хён», — буркнул он после того, как они благополучно свернули налево, — бесит. Они проехали ещё несколько кварталов вверх, до самой окраины района. Эта часть Сеула походила на Старый город Стриктлэнда, на тот, каким он был до того, как правительство приняло решение о реновации и перестало выделять бюджет на поддержание инфраструктуры. Уён родился уже позже, но он рос быстрее, чем старел город, и всё равно помнил его не совсем старой развалиной без питьевой воды и школ, в которых учителя тайком читали стихи на уроках. Учителя эти обратились в жёлтый дым, ученики — в бездушных солдат на службе у Системы. Не все, конечно. Кто-то, как и Уён, смог спрятаться от всевидящего ока Надзора в Пустоши — трущобах Старого города, кто-то сгинул на Острове. Сонхва припарковался у двухэтажного кирпичного домика с плоской крышей. По стенам его ползли покрытые инеем трубы и какие-то провода, рядом стояли переполненные мусорные баки. Хонджун вылез из машины и бросился вниз по ступенькам, а Сонхва немного неловко пытался вытащить Уёна. Он его боялся, не сразу сообразил Уён. Боялся, как боятся обычно незнакомцев запуганные взрослыми дети, но и оставить не мог. — Извини… — Всё нормально, — пробормотал Сонхва и плотнее замотал его в одеяло. — О, а вот и Чонхо. Чонхо героически совершал восхождение с костылём наперевес. Его ноги скользили по наледи, но он не сдавался, мальчишеское лицо раскраснелось, забавная полосатая шапка с помпоном съехала на бок. Он выглядел смешным и совсем юным издалека, но, когда он до них наконец докарабкался, Уён отметил его знакомый серьёзный взгляд. Будто кто-то взрослый был заперт в теле ребёнка и смотрел на мир его глазами. — Ёсана увезли на горнолыжку на все выходные, — недовольно произнёс он, махнув им в качестве приветствия свободной рукой, — он не приедет. Держите костыль, а я опаздываю на поезд. — Чонхо пристроил костыль у машины и, оглядев Уёна с головы до ног, вынес вердикт, — с ума сойти можно. Если бы Уён сам лично не рассказал нам всю эту историю по видеосвязи ночью, ни за что бы не поверил. Хотя, наш Уён симпатичнее. — Сам в шоке, — огрызнулся Уён на автомате. Действие обезболивающих заканчивалось, и воспринимать ситуацию с долей юмора становилось сложнее с каждой минутой, что он стоял. — Мой Чонхо тоже тебя милее, мелкий. — Где он там застрял? — заныл Чонхо, пропустив шпильку мимо ушей. — Пытается срочно разобрать свои завалы?.. Эй, хён, шевелись! Я опаздываю домой! Сначала показалась задница Хонджуна, потом его синяя макушка, и следом — несколько огромных мусорных пакетов, которые он волок, поднимаясь по лестнице спиной вперёд. Сонхва молча закатил глаза, а Чонхо под нос буркнул «Ну точно». Уён проследил непростой путь Хонджуна до мусорных баков и крикнул, чтобы его поддеть: — Надеюсь, в тех пакетах не мой предшественник. — Надейся, — выдохнул Хонджун, избавившись от мусора, и широко улыбнулся, показав неестественно ровные зубы. У Капитана, зачем-то вспомнил Уён, один из передних зубов был немного сколот. — Но лучше бы тебе не злоупотреблять моим гостеприимством, усёк? Уён показал ему язык, а Сонхва рядом тихо засмеялся. — На лестнице скользко, — сказал Хонджун, подойдя ближе. Он с сомнением посмотрел на костыль, потом на сияющий белизной на солнце гипс и заметно смутился. — Наверное, я смогу тебя спустить вниз… — О, нет, пожалуйста, — простонал Уён, ужаснувшись перспективе. — Мне дороги мои оставшиеся целыми конечности. — Я его спущу, и дело с концом, — нетерпеливо буркнул Чонхо, поправил шапку и, повернувшись к нему спиной, присел. — Цепляйся крепче и поехали. Некогда мне тут с вами… Уён, кряхтя и сопя от боли в рёбрах, обхватил Чонхо за шею и взвизгнул на всю пустую улицу, когда тот резво выпрямился и подхватил его под коленками. Сонхва поддержал его спину для надёжности и чуть толкнул вперёд, задавая направление. Чонхо, аккуратно ступая, добрался до ведущей в подвальчик лестницы и зашагал медленно вниз. Весь путь до открытой настежь двери Уён не дышал. Протиснувшись кое-как сквозь проход, Чонхо неуклюже потоптался в крохотной прихожей и осторожно спустил Уёна прямо поверх кучи обуви. — Стоишь? — спросил он, обернувшись через плечо. — Стою, — ответил Уён и вцепился в косяк. Сердце колотилось как бешеное из-за этого аттракциона. — Вот и стой, — кивнул удовлетворённо Чонхо, — а я пошёл. И вот ещё что: не обижай хёна, — он подумал немного и добавил, — и сам не обижайся. Он хороший на самом деле, просто ему тяжело. Он совсем один здесь. Чонхо ушёл наверх, где обеспокоенно шептался с Хонджуном о чём-то Сонхва, а Уён остался. Уныло посмотрел на свою болящую уже жутко ногу и вздохнул. Торчать ему в этом подвале долго. *** Уён плохо помнил первые несколько дней. Простуда, что бежала за ним по пятам от самого моста Мапо, догнала его к ночи и отправила в глубокий нокаут одним точным ударом. Он горел и мёрз одновременно, метался по единственному в подвале Хонджуна дивану и постоянно слышал злые вопли Капитана прямо над ухом. Ужасно хотелось сказать ему, чтобы заткнулся, но язык еле ворочался во рту, распухший и сухой, а из больного горла вырывались только хрипы. Голова раскалывалась, неподъемная нога чесалась под гипсом, каждый вдох отдавался болью в рёбрах, всё тело было липким от пота. Уён тяжело приподнялся на локтях и заозирался в полумраке, пока не нашёл глядящего на него из-за низкого столика Хонджуна. Осунувшегося, лохматого. Весь столик перед ним был завален пустыми блистерами таблеток, скомканными мокрыми полотенцами и початыми бутылками с водой. Посреди бардака стоял ноутбук с логотипом в виде надкусанного яблока. — Выглядишь паршиво, — оповестил Хонджуна Уён хриплым, будто прокуренным голосом. — Тебе зеркало дать? — парировал Хонджун и с кряхтением потянулся, отчётливо в тишине раздался хруст его суставов. — Ты чуть не умер, а я не спал нормально последние трое суток. Или четверо?.. — он, прищурившись, посмотрел на светящийся белым экран монитора. — Четверо почти. От тебя одни проблемы. Уён хмыкнул и лёг обратно на противно влажную подушку, уставился на низкий потолок с мелкой сеткой трещин. В каждой реальности он слышит одно и то же. — Так надо было дать мне сдохнуть. И никаких проблем. — Слишком муторно избавляться от трупа, — Хонджун подошёл ближе и уселся на пол рядом с диваном. Он убрал со лба Уёна прилипшую чёлку и приложил прохладную ладонь. Приятно. — К тому же, кто-нибудь обязательно расстроится, если ты не вернёшься домой. Заявится потом мстить с той стороны, что мне тогда делать? — Никто не расстроится, — проговорил Уён и прикрыл глаза. — И уж точно не придёт. — Я так не думаю, — Хонджун убрал руку и ущипнул его вдруг за нос. — Как считаешь, сможешь помыться? От тебя воняет ужасно. Хонджун жил один. Его одиночество было в каждой немытой чашке, в каждом похороненном между диванными подушками грязном носке, в том, как он неумело старался заботиться о болеющем Уёне. Оно пряталось в пустом холодильнике и в стаканчике с одной зубной щёткой, в маленьком кофейнике на одну чашку. Привыкший с детства жить с кем-то Уён сошёл бы с ума на его месте, да и не выжил бы он попросту ребёнком в Старом городе один. Но красочный Сеул, как он понял позже, представлял собой город одиночек. Квартиры со спичечный коробок, столик на одного в кафе. Люди этого мира были свободны от запретов Стриктлэнда, но делало ли это их счастливыми? Уён не понимал, а только Хонджуна было слишком мало для составления статистики уровня счастья населения целого города. Первый раз Уён вышел из подвала на следующий день после того, как его отпустила из своих цепких когтей простуда. Хонджун обрядил его в свою пахнущую стиральным порошком толстовку, огромные штаны, в которые пролез гипс, и завернул в куртку, похожую скорее на одеяло. Проклиная всё на свете, он вытащил Уёна наверх по стёртым временем ступенькам и вручил принесённый Чонхо костыль. Морозный воздух улицы неприятно кусал за щеки, костыль больно впивался в подмышку, но это всё равно было лучше, чем и дальше киснуть в сырости и духоте. Бесконечные подъёмы и спуски и так нетвёрдо стоящего на ногах Уёна выводили из себя, и он, цепляясь за плетущегося рядом Хонджуна как за спасательный круг, выбивался из сил быстрее, чем они успевали доковылять до места назначения. Хонджун водил его в лапшичную, в кофейню с выпечкой не хуже той, что пёк тайно Ёнджун в своей кондитерской в Новом городе, в комиссионку, где купил для него кеды по размеру, буркнув, что это его ему новогодний подарок. В один из дней он спихнул его на Минги. Со словами «Ну, в общем, вот он, развлекайся» Хонджун оставил их вдвоём на автобусной остановке, а сам куда-то уехал со своим ноутбуком наперевес. Нервный, очень разодетый и красивый. Его заново покрашенные в синий цвет волосы блестели на солнце, а серёжки в ушах сверкали. — На свидание что ли укатил? — протянул Уён задумчиво, стоило автобусу с Хонджуном внутри скрыться за поворотом. — А, Манги? Хонджуни на свидание поехал? — На встречу с очередным продюсером, — Минги скривился, вытащив из уха наушник, и поднялся с лавки. — Хочет втюхать пару своих песен. — А получится? — Вряд ли, пустые мечты это всё, — криво улыбнулся Минги и, дёрнув грубо Уёна на рукав безразмерной куртки, сказал, — идём. Игровые автоматы любишь? Минги возвышался на голову над толпой, на него постоянно все оборачивались, и это, кажется, его неслабо злило. Он зыркал на всех зевак взглядом исподлобья и сильно горбился в надежде, наверное, сделаться незаметнее. Его длиннющие ноги шагали на метр вперёд, не меньше, и Уён со своим костылём едва поспевал за ним. Весь путь до игрового центра Минги косился на него с молчаливым недоверием. И этим он разительно отличался от всех, кого Уён уже встретил. И Хонджун, и Ёсан, и Сонхва, и ворчливый Чонхо обращались с ним дружелюбно настолько, насколько позволяла ситуация, и только Минги явно отказывался принимать как должное всю произошедшую чертовщину. Он глядел на него со здоровым подозрением и вроде проводил какие-то свои тесты, типа попытки скормить ему в буфете шоколад с мятной начинкой, который даже на неискушённый вкус Уёна был отвратительным. — Наш Уён трескает эти шоколадки не морщась, — немного смущённо объяснил Минги, когда Уён наконец перестал плеваться и принялся допытываться, за что он его так наказал. — Вечно с хёном препираются... — он помолчал немного, в этой паузе слышалось что-то вроде извинения. — Ты и правда не он. Не Уёни. — Правда не он, — подтвердил Уён и, покрутив в пальцах пустой пакетик из-под сахара, которого здесь было просто навалом на каждом столике, спросил, — думал, все тебя дурят? Минги неопределённо пожал плечами, разглядывая свои руки со сбитыми костяшками и обломанными ногтями. Уён знал откуда эти болячки, как и знал этот затравленный взгляд, он видел его в осколке зеркала на обшарпанной стене своей комнаты каждое утро долгие годы, он и теперь видит его временами, когда остаётся один в Бункере. Оставленный в очередной раз Капитаном под каким-нибудь нелепым предлогом. — Они не взяли меня с собой, когда отвозили тебя в больницу, — промямлил Минги обиженно, — и потом тоже не звали. — Хонджуни упоминал, что у тебя будут дома проблемы, — осторожно сказал Уён. Он ничего не знал об этом Минги, кроме того, что видел сам, но нутром чуял — за его агрессией и большим сильным телом прячется кто-то нежный и ранимый. — Они просто так заботятся о тебе. Минги покусал губу, дёрнул за проводки своих видавших виды наушников и поднял на Уёна ясный взгляд: — Пойдём, сыграем ещё раунд в тот шутер, что тебе понравился, а потом будем возвращаться. Хонджун-хён, наверное, уже закончил с делами. По тому, как Хонджун выглядел вечером, когда Минги передал Уёна буквально из рук в руки, дела закончили с ним, а не наоборот. Они добирались домой на автобусе, и весь путь Хонджун угрюмо молчал, привалившись виском к стеклу. Он по-прежнему был очень хорошеньким и холёным, но каким-то перегоревшим. Уён решил, что Минги оказался прав, и убедить очередного противного продюсера не удалось, но всё было сложнее и непонятнее. В круглосуточном магазинчике, где Хонджун обычно закупался рамёном, в этот раз помимо уже знакомых пачек лапши, яиц и рулонов туалетной бумаги, чуть подумав, он закинул в корзину упаковку того самого пива с рекламы. Тётушка на кассе, что любила временами поболтать с Уёном, принимая его за Уёна другого, сурово спросила документы у раздражённо закатившего глаза Хонджуна, а потом недовольно пробила выпивку. — Что празднуем? — неуверенно спросил Уён, когда Хонджун, уже дома, и ему вручил потную от конденсата холодную банку пива. — Или мы запиваем горе? — Не знаю, — коротко ответил Хонджун и бумкнул своей банкой о банку Уёна. Горько пахнущая пена выплеснулась на пальцы и на стол. — Ещё не решил. Пей. Пиво на вкус оказалось удивительно паршивым, горько-кислым, колючим из-за пузырьков, но вместе с тем дающим лёгкость в груди и волнующее головокружение. Было невкусно, но, заедая неадекватно пенящийся напиток острой лапшой с тянущимися ломтиками расплавленного сыра, Уён как-то незаметно прикончил всю банку. — Я продал две песни, — признался Хонджун, ковыряясь палочками без особого интереса в своей миске. Его скулы порозовели, а взгляд стал чуть расфокусирован. — Впервые. — Ооо, — неловко протянул Уён, не зная, что теперь ему следует сделать. Поздравить? Но Хонджун не выглядел особо счастливым. Он вообще редко выглядел счастливым, только в моменты, когда, сидя в своих огромных наушниках, пялился в ноутбук ночами напролёт. — Но это же здорово? Хонджун угукнул с выверенным количеством скепсиса в голосе. — Я смогу оплатить коммуналку на пару месяцев вперёд. И всё, пожалуй, — он вздохнул расстроенно. — Никто даже не узнает, что песни мои. Их купили без сохранения авторских прав. Накрутят что-то сверху ещё и пустят в качестве какой-нибудь рекламы кошачьего корма… — он фыркнул. — Не об этом я мечтал. — Если у тебя есть мечта, тогда ты не должен сдаваться, чтобы ни случилось, — Уён открыл ещё одну банку пива и подставил её Хонджуну. — Без провалов не бывает успеха. Пробуй снова и снова, рано или поздно стены рухнут. — Время уходит, — Хонджун ополовинил банку залпом и скривился, выдохнул. В уголках глаз у него выступили слёзы, которые он быстро стёр тыльной стороной ладони. — Не все могут откатить всё назад, знаешь ли. Уён приподнял брови. — Если можно было бы откатить всё, меня бы здесь сейчас не было, ты так не думаешь? И моя нога не была бы сломана. Хонджун замер, приоткрыл рот и сразу же его захлопнул, будто что-то хотел возразить, но в последний момент передумал. Он вытащил ещё одну банку и дёрнул за металлическое колечко. Кажется, он собирался сегодня хорошенько надраться. — Никак не думаю, — отрезал Хонджун и шумно глотнул, зашуршал пакетом с чипсами. — И думать не хочу. Он напился очень быстро и ещё быстрее отрубился прямо за столом, опустив всего на секунду голову на руки. Уён даже не понял, как это произошло, Хонджун просто отключился посреди эмоционального разговора за жизнь, как выключается закипевший электрический чайник. Пока Уён прикидывал — оставить его спать прямо так, за низким столом, что было не в первый раз, или попытаться всё же откатить его на разложенный под окном его матрас, телефон Хонджуна начал звонить по кругу. На экране телефона мигала фотка улыбающегося Юнхо, и Уён рискнул ему ответить. В конце концов, это было интересно. — Приветик? — произнёс Уён в трубку и заковылял в туалет, чтобы не разбудить случайно Хонджуна. — Юнхо? — Уён? — удивлённо раздалось из телефона. — Ты что забыл у хёна так поздно?.. — Юнхо замолчал растерянно, а потом, сообразив, видимо, что к чему, быстро затараторил, — ты другой Уён, да? Я совсем забыл, что ты у Хонджуна кантуешься. Дай мне его на минутку. Уён выглянул из туалета, оглядел внимательно пускающего слюни себе на рукав Хонджуна и с чистой совестью его сдал: — Он напился и спит. Передать ему что-нибудь утром? — Ого, — сказал после паузы Юнхо, — не похоже на него, он же совсем не умеет пить. «Это я заметил, — подумал Уён». — А что за повод? — Он продал две своих песни, — брякнул Уён и сразу же пожалел. Хонджуну, наверное, хотелось бы рассказать такие большие новости самому. — Только не говори никому! — Ого, — повторил Юнхо и, замявшись, продолжил, — я на громкой связи и… у меня тут Сан. — Привет, не мой Уёни! — поприветствовал его чужой Сан, звучащий на пару тонов выше обычного и гораздо звонче. Почему-то легко было представить худенького парнишку с горящими глазами и вечно надутыми губами, которого Уён никогда не знал. — Как нога? — Всё ещё в гипсе, — ответил он, разглядывая плохо помытый кафель у раковины. На нём, словно созвездия на небе, отчётливо выделялись брызги зубной пасты. Электрическая зубная щётка Хонджуна — просто кошмар. — Все вернулись в город, — Юнхо как-то загадочно покашлял, — и мы хотим потусить завтра в Убежище. Вместе. *** Утро началось с ворчаний Хонджуна, обнаружившего себя в позе скрюченной креветки на голом полу под столиком. Уён честно пытался его растолкать ночью и отправить досыпать на матрас, но он не подавал признаков жизни, а тащить его бесчувственного оказалось не так уж и легко. Поэтому Уён кое-как подпихнул Хонджуну под щёку подушку, прикрыл ноги одеялом и с чистой совестью лёг спать. А теперь вот вместо благодарности получил утреннюю порцию чертыханий и упрёков над ухом. Новости об общем сборе Хонджуна совсем не взбодрили, казалось, наоборот, сделали только унылее. Если верить его брюзжанию, у него раскалывалась голова и болела спина, и его должно было быть жалко, но Уён откровенно над ним смеялся. Страдающий похмельем Хонджун походил на всегда чуть взвинченного Капитана больше прежнего, словно старая маска на нём дала трещину, и показалось его новое лицо. Вряд ли самое настоящее, просто ещё одно, какое Уён ещё не видел за дни, что жил с ним бок о бок. И, вселенная свидетель, это самое забавное, что с ним случилось за вечность. Убежище находилось не так далеко от места, где жил Хонджун, минутах в двадцати, если идти прямо через поле и район заброшки. Но Уён еле передвигался со своим костылём, а Хонджун болел каждой клеткой тела и гундосо ныл, что скользко, холодно, рюкзак на плечах тяжелый, и к заброшенному зданию старой фабрики в итоге они добирались сильно дольше. Всё вокруг было знакомым: криво прикреплённый знак «НЕ ВХОДИТЬ» на воротах, сетки заграждений, опрокинутые ржавые бочки, припорошенные сейчас снегом, огромные покрышки, побитые кое-где окна. Всё было настолько похожим, что на секунду даже показалось, Сан — его глупый Сан — вот-вот выбежит ему навстречу, чтобы помочь тащить тяжеленные бутыли с водой, за которыми Уён всегда ездил раз в пару недель вместе с Минги. Уён задохнулся как от удара в солнечное сплетение, его вдруг затопило дичайшей тоской и чувством обречённости, которые он так старательно гнал от себя всё время. Уён скучал и хотел домой. И даже тонна доступного сахара, игровые автоматы и безлимитная горячая вода из крана этого не заглушили. Он хотел обратно в свой безрадостный серый город, к своим «Чёрным пиратам», живущим только по своим законам. К своему Капитану. Хотя бы для того, чтобы врезать по его всегда самодовольной физиономии. На всю пустующую округу разносились грохот музыки и раскатистый смех. Кажется, все были уже в сборе. Чем ближе они подходили ко входу, тем светлее лицом становился ковыляющий рядом Хонджун, и тем скорее становился его шаг. А когда до чуть приоткрытых дверей оставались последние метров двадцать, он, придержав набитый всякими закусками рюкзак, перешёл на бег. Уён, беспомощно смотря на его быстро удаляющуюся спину, наоборот, замедлился, а потом и вовсе встал на месте, вцепившись в свой костыль. На улице было холодно, но он всё равно отчего-то запылал. От зависти? От обиды? От злости, что и этот Хонджун его бросил? Эмоций было так много, и так сложно оказалось в них всех разобраться… Раздались радостные вопли и следом — визг, хохот, гулкий топот ног по бетонному полу. Из здания фабрики, вопя во всю глотку на одной высокой чистой ноте, выбежал Хонджун. Без рюкзака, без куртки. С вымазанным чем-то белым лицом. За ним по пятам нёсся… другой Уён. Такой же раздетый и визжащий. Счастливый, каким он сам, наверное, никогда в своей жизни и не был. Хонджун подбежал к так и продолжающему стоять неподвижной статуей Уёну и вдруг спрятался за его спину, прикрылся им как щитом. Он загнанно дышал и смеялся искренне впервые за долгое время, от него пахло чем-то сливочно-сладким. — Ты представляешь, этот засранец — другой ты — окунул меня лицом в мой же торт! — пожаловался он наигранно-возмущённо ему на ухо и, демонстративно обняв со спины, сказал громче, — слушай, а можно вас поменять? Ты мне нравишься больше! — Нельзя, — проговорил запыхавшийся Уён, подойдя к ним ближе, и широко улыбнулся, — кое-кто очень расстроится, если он не вернётся домой. — Он протянул руку раскрытой ладонью наверх. — Приветик. Идём, покажем тебе наше Убежище. Их Убежище было таким же ободранным и захламлённым, как и Бункер. Только вместо картин в тяжёлых рамах, старых запрещённых книг и проигрывателей с поцарапанными пластинками, которые Капитан украл откуда-то ещё до появления в команде Уёна, здесь царили огромные колонки, провода и микрофоны, баскетбольное кольцо, кое-как прикрученное к балке. Одну стену помещения занимали напольные зеркала, немного щербатые по краям и поэтому обклеенные изолентой. «Для танцев» очень по-деловому пояснил Сан про них. Действительно очень тонкий и звонкий, если сравнивать с Саном, знакомым Уёну. В углу нашёлся даже разобранный винтажного вида байк. Байк, как выяснилось, давно не на ходу и принадлежит Юнхо, но разобрал его одним тёмным зимним вечером Минги. Разобрал, а собрать обратно всё никак не мог. Не хватает деталей — попытался оправдаться сконфуженный Минги, не хватает мозгов — закатил глаза Юнхо. И тут же под хохот остальных схлопотал от Сонхва воспитательный подзатыльник. Они были такими шумными, такими живыми. Ругались каждые три минуты и тут же мирились, дразнили все вместе Хонджуна бесстрашно. Кто-то криво написал на куске белой ткани красной краской «Продюсер Ким Хонджун — лучший!» и растянул подобие плаката на одной из стен; выглядело это так же ужасно, как и торжественно. Хонджун фыркнул, когда увидел это великолепие, и под общие протестующие вопли тут же попытался содрать, потому что рукотворный баннер, видите ли, оскорблял его чувство прекрасного. Но Уён всё равно увидел, что Хонджун тайком улыбался. Смущённо и благодарно. Все тянулись к нему, как металл тянется к магниту. Хонджун был их сердцем, движущей силой, и это заметно было в каждом брошенном на него тёплом взгляде, в каждом непрошенном объятии, в каждом скормленном почти насильно ему печенье. И Уён вдруг понял: он тоже капитан. Только совсем другой команды. И из-за другой команды капитаном этот Хонджун был абсолютно другим. Ни хорошим, ни плохим — просто непохожим на Хонджуна «Чёрных пиратов». Хотя, наверное, ни в одном из миров не найдётся Хонджун на него похожий. Быстро стемнело, веселье стихло, все понемногу разбрелись по Убежищу и разбились на кружки по интересам: Чонхо ушёл побросать баскетбольный мяч, Минги, разложив сумку с пахнущими старым маслом инструментами, принялся возиться с байком, пока Юнхо стоял у него над душой, Ёсан с Сонхва на диване наседали на вяло отбивающегося от них Хонджуна, Сан с Уёном то ли танцевали у зеркал, то ли просто кривлялись. У всех было какое-то дело, и только Уёну некуда было себя деть. Он зябко поежился от облепившего его холода — старенькие радиаторы почти не прогревали большое помещение с кое-как заделанными окнами, только сжигали весь воздух — и двинулся на улицу. Подышать. Попробовать не думать. Выбравшись наружу, Уён присел на одну из покрышек во дворе и запрокинул голову к безоблачному тёмному небу. Здесь, вдали от центра, звёзды сияли ярче, а убывающая уже луна выглядела огромной. Полнолуние было два дня назад. В ту ночь Уён так и не смог заснуть, ворочался беспокойно с боку на бок, вздрагивал от каждого шороха с улицы и подскакивал на постели. Он будто нетерпеливо ждал чего-то — новое путешествие или очередную дерзкую ночную вылазку, — но, конечно, ничего не случилось. Потому что ничего и не могло произойти. Как и месяц назад идеально круглая луна просто взошла в положенный ей срок и степенно поплыла дальше, наплевав на Уёна с его глупыми ожиданиями. Приоткрылась дверь, звуки музыки и смеха Сана вырвались на улицу и снова затихли, когда тяжёлая дверь встала на место. Раздались быстрые лёгкие шаги по дорожке, Уён обернулся на звук и наткнулся взглядом на себя же. Это было так странно, будто смотришься в кривое зеркало: вроде себя видишь в отражении, но совсем другого. Живого, целого. Не одинокого. Или, может, это он сам — всего лишь отражение на поверхности кривого зеркала? Изломанный и нелепый. — Устал? Свой-чужой голос звучал как на записи диктофона. Узнаваемо, но удивительно иначе. Уён настолько сфокусировался на этой мысли, что даже не уловил самой сути вопроса. — Что?.. — Устал, спрашиваю? Мы, наверное, кажемся тебе слишком шумными. — Да, немного, — кивнул Уён и, чтобы не пялиться на самого себя, принялся рассматривать свои коленки, — здесь всё слишком шумное. — Угу. Я понял это, только когда вернулся из Стриктлэнда. Там очень тихо. — Как вообще это могло произойти?.. — спросил он растерянно не столько Уёна, устроившегося напротив него на ещё одной покрышке, сколько задал вопрос вселенной. Сам он уже всю голову сломал. — Как долго ты там пробыл?.. — От полнолуния до полнолуния. Ваш Хонджун сказал, что по-другому никак нельзя. — А он не сказал, почему ты там оказался? Уён хмыкнул. — А сам ты как думаешь? — Думаю, что ни черта ты у него не выведал. — Ты хорошо знаешь своего Капитана, — он рассмеялся и бумкнул пяткой по поверхности покрышки. Промерзшая резина отозвалась глухим звуком. — Тебе нравится Хонджун? Здешний Хонджун. — А? — Уён от неожиданного вопроса поднял на него взгляд. Смотреть на самого себя всё же было дико. — В каком смысле? — В каком тебе удобнее думать. — Он хороший друг, — ответил, помедлив. Он не понимал, имеет ли право говорить о нём так. — На него можно положиться. — А твой Хонджун? Нравится? — Он друг хреновый, — сказал, ни секунды не раздумывая, и горько ухмыльнулся. — Но хороший капитан, — уверенно произнёс Уён. — Ты здесь, потому что твой Хонджун — хороший капитан. — Я здесь, потому что ему не захотелось со мной возиться. — Ты здесь, потому что он хотел быть уверенным — ты не умрёшь, — Уён раздражённо закатил глаза. Выглядело это крайне бесяче. — Ты что, тупой? Не позорь нас. От его слов внутри всё закипело. В смысле — тупой?! — Я бы сдох, если бы вы чудом не вытащили меня с моста! — Твой Капитан забил на свои же правила и отправил меня назад в тот же день, из которого он меня выдернул. Очевидно не для того, чтобы я провёл Рождество с семьёй, — медленно сказал Уён. — Он рассчитывал, что я найду тебя и не дам умереть тут, — он помолчал, а потом, вздохнув, сказал, — хотя, если честно, я надеялся, он провернёт со своим Кромером что-нибудь получше… — Но… но это слишком сложно… Как такое вообще можно просчитать? — Ваш Чонхо бы смог, — Уён широко улыбнулся и потянулся сладко, — у вас потрясающая команда. Под стать Капитану. — Он обернулся на какой-то странный жужжащий звук, становящийся сильнее с каждой секундой. — Не такая потрясающая как наша, конечно, но потенциал есть. По воздуху что-то летело, что-то небольшое и достаточно лёгкое, чтобы качаться от несильного дуновения ветра. Уён прищурился, а потом, рассмеявшись, поднялся с места и перехватил малыша-дрона, тащившего к ним непосильную ношу в виде двух шоколадных батончиков. — Ёсан передаёт «привет», — пояснил он и бросил ему одну шоколадку. — Этот дрон, кстати, он сам собрал, представляешь? — Представляю. Он куснул батончик, прожевал, но совсем не чувствовал вкуса. Он помнил, что шоколад этот вкусный, лучший, что ему доводилось пробовать за жизнь, но не сейчас. Сейчас его мысли были далеко, в жарком лете. Уён опять оказался на Мапо среди горящих машин, сдавленный поперёк груди стальной хваткой Стража, задыхался, глядя Капитану за рулём дымящегося минивэна в глаза. В них не было ни жалости, ни тени сомнения. Только холодная решимость. Искра озорного безумия. — Почему же он не заберёт меня… — буркнул растерянно в никуда. Он не верил. — Почему не передаст весточку? Уён, судя по шуршанию упаковки сожравший шоколадку вместе с ней, оглянулся на зависшую над ними луну и спросил: — А ты спишь нормально, чтобы эту самую весточку получить? Что ты так на меня смотришь? Да, про эту вашу почту мне тоже известно. — Да я только и делал, что спал последние две недели, — проговорил он недовольно оттого, что его считают совсем уж идиотом. — И днём, и ночью. Он не врал — правда спал. Сперва, потому что болел, после — в надежде получить новости с той стороны. Но никто не искал его. Луна росла каждый день, а Капитан так и не пришёл. А теперь уже поздно, растущая луна будет не скоро. Но вряд ли в этом уже будет смысл. Он так и сказал Уёну и тут же получил от него фантиком в нос. Не больно, но оскорбительно. — Ты всё-таки полный кретин, — вынес Уён свой вердикт и дёрнул его за руку, чтобы поднялся на ноги. — Это потому, что ты болеешь, или просто по жизни такой? Он поправил на нём сползшую совсем низко на лоб шапку, которую скрепя сердце отдал Хонджун, и как-то удручённо покачал головой. — В Стриктлэнде луна начала расти всего два дня назад. Ты всё перепутал. И вот тут-то Уён почувствовал себя настоящим болваном. *** Уён ложился спать при каждом удобном случае, и уже через неделю такого графика выспался на жизнь вперёд. Хонджун, начавший регулярно сбегать на свои непонятные подработки, его не трогал, только напоминал, когда им удавалось позавтракать вместе, что ему нужно как-то попасть в клинику — сделать снимки, проверить ногу и лёгкие после простуды. Его забота была мягкой и ненавязчивой и проявлялась в мелочах вроде молча оставленных перчатках на краю дивана, когда он заметил, что руки у Уёна на улице всё время мёрзнут, или купленного для него проездного, чтобы он не кис дома без него. Этот Хонджун очевидно был лучшей версией Капитана во всех вселенных. Капитан из Стриктлэнда так и не появился — ни во сне, ни наяву. Время шло, появляющаяся каждый день новая луна становилась всё тоньше, гипс на ноге Уёна сменился на тугой, но лёгкий ортез, с пореза на бедре сняли швы. Раны на его теле понемногу заживали, но на сердце рана росла, гноилась, отравляла душу день за днём, делая Уёна едким и неприятным. Страх пожирал его кусок за куском каждую ночь, что он теперь не мог заснуть от тревоги, а если мог — его терзали кошмары, в которых он снова задыхался один в темноте до тех пор, пока Хонджун, спящий совсем рядом, не будил его осторожным касанием своей нежной ладони. В один из дней, когда сон так и не забрал его, Уён, шаркая своей снова разболевшейся ногой по полу, оделся наскоро и сбежал. Ночь стояла морозной и безлунной, до новолуния оставалось ещё шесть дней, но Уён знал, что луна сегодня просто прячется ниже горизонта — в созвездии Стрельца — и выйдет только завтра после полуночи. Ему тоже хотелось спрятаться от чужих глаз и, может быть, не показываться больше никогда. Он не понял, как добрался до Убежища, ноги, казалось, сами донесли его известной им дорожкой. «Домой-домой-домой» — звучало в каждом новом шаге, «домой-домой-домой» — скрипели двери старой фабрики, когда Уён взломал тяжёлый замок. Внутри было тихо и пусто, как никогда не бывало в Бункере, потому что в Бункере всегда был Капитан: корпел над чертежами зданий и книгами при свете керосиновой лампы или дрых прямо поверх страниц своих дневников, укрытый иногда принесённым Сонхва пёстрым одеялом. Уён и сам часто набрасывал на его испещрённые шрамами плечи плед, а бывало и засыпал на диване рядом, засидевшись допоздна над картами звёздного неба старого мира. Нашарив в темноте рубильник, Уён включил свет и потом выволок один из обогревателей из каморки, послонялся немного между неумело сбитыми стульями и уселся рядом с выпотрошенным байком. Инструменты так и валялись подле него. Механиком Уён был посредственным, но дома они с его Юнхо и Минги часто перебирали старую технику вместе, и, наверное, смыслил он в этом деле всё-таки чуть больше, чем желторотый Минги из реальности этой. Провозившись большую часть ночи, он вынужденно признал, что Минги оказался прав: деталей не хватало. Свечи были старыми, топливный бак — худой, да и стартер следовало поменять. На таком барахле далеко не уедешь. Если только на тот свет. Побросав всё там же, где стоял, Уён омыл наспех руки ледяной водой из оставленных в последний раз Сонхва бутылок минералки и обрушился на пыльный диван, запрокинул голову на спинку. Старое здание фабрики жило своей жизнью: скрипело рассохшимися от времени балками и шепталось о чём-то с заблудившимся на верхних этажах ветром. Где-то совсем недалеко прошёл поезд — Уён узнал стук колёс по рельсам — прямо над головой заискрила одна из лампочек, и тут же с оглушающим грохотом из-за перепада напряжения опустилась ручка рубильника. Свет погас во всём здании, отключившийся обогреватель с предсмертными хрипами начал остывать. В Бункере, рассказывал как-то Сан, тоже постоянно выбивало пробки, пока Ёсан не притащил откуда-то новенькие генераторы и не провёл всю электрику заново. Уён глядел в высокий потолок и ничего не видел, руки дрожали, грудь болела так, будто ему переломало все рёбра. Он медленно вдохнул носом и попытался так же неспешно выдохнуть, но воздух вырвался изо рта позорным громким всхлипом и разнёсся гулким эхом по всем этажам. Под крышей вспорхнула потревоженная птица, раздался её недовольный крик. Сорока, определил Уён. «Услышать голос сороки с утра — хорошее предзнаменование», — вспомнил он зачем-то строку, прочитанную давным давно в книге с мифами и легендами старого мира. Кажется, там говорилось, что это к неожиданной встрече с желанным гостем. Сердце на миг встрепенулось и застучало быстрее. Уён фыркнул, сам удивившись своей не до конца умершей вере в глупые сказки, потом закрыл глаза и разрыдался. *** Тёплый луч утреннего солнца упал на лицо, Уён сморщился и, не разлепляя ресниц, попытался отвернуться. Шея отозвалась резкой болью, Уён ойкнул хрипло и всё-таки приоткрыл один глаз. Сквозь не спавшую ещё пелену сна всё вокруг выглядело нереальным, слишком ярким, переливающимся оттенками радуги из-за подвешанных кем-то под потолок осколков цветного стекла и тонко звенящих колокольчиков. На одной из балок действительно сидела крупная сорока, оперение её длинного хвоста отливало синим, в цвет волос Хонджуна. Криво улыбнувшись ей, Уён сказал едва слышно: — Приветик. — Привет, — раздалось в ответ так же тихо. Уён вздрогнул и резко сел, голова закружилась, перед глазами всё рассыпалось цветной мозаикой, а потом кусочек за кусочком собралось обратно в сидящего перед ним на коленях Хонджуна. Нет. Капитана. Он был слишком легко одет в простую чёрную майку и драные джинсы, его осветлённые наполовину волосы заметно отросли, а над бровью появился новый шрам. Капитан изменился, но это точно он сейчас сидел перед ним. Измученный, ещё больше заострившийся. Со смертельной тоской о ком-то, поселившейся в глубине его тёмных глаз и тайно им лелеянной. Пахнущий домом. — Выглядишь так, будто кто-то умер, — просипел Уён, боясь пошевелиться. Если это всего лишь гипнагогия, то пусть момент продлится подольше. Пожалуйста, пусть длится вечность. — Даже не представляешь сколько раз, — выдохнул Хонджун невнятно вместе с белым облачком пара. — Даже не представляешь… Губы у него были обескровленными и плохо двигались от холода. Он с трудом поднялся на ноги и, упершись коленом в край дивана, склонился к Уёну. Его качнуло, и Уён придержал его за шершавое из-за белых шрамов обнажённое плечо, а потом сместил ладонь на грудь. Там за рёбрами заполошно билось всегда горячее сердце Хонджуна. Всамделишного. Живого. Горло сдавило. Хонджун наклонился ещё ниже и коснулся виска Уёна своим, несмело огладил его скулу ледяными пальцами. Уён прильнул к его сухой ладони щекой и, прикрыв глаза, шепнул: — Забери меня домой.