Истинные

      Мы добираемся до нашего «пункта назначения». Здание одной из заброшенных школ. Конечно, немного жутко пересчитывать патроны, сидя на парте в кабинете физики, когда со стен смотрят потертые портреты Циолковского и Кюри.       Настаиваю на том, чтобы Вадиму проставили антибиотики и противостолбнячную сыворотку. Он закатывает глаза, но соглашается. Солдат храбрится, но я прекрасно понимаю, что он напуган, как и все остальные.       До этой атаки было пятьдесят солдат. Сейчас здесь тридцать два человека. За два дня наш взвод потерял восемнадцать ребят. Ещё пятеро ранены. Их отправят на лечение, когда прибудет помощь.       Когда и где следующая атака, скажет командир роты. Капитан Зонов. Присматриваюсь к нему. Может он и был обычным мужиком, который любит смотреть футбол по субботам. Но теперь в нем нет ничего обычного. Война меняет каждого.       Ребята считают его хорошим командиром. Ведь он не кичится своим званием, не считает солдат своими рабами. Он открыт для разговоров, ко всем относится ровно и по-человечески.       И все же… Все же что-то не даёт мне покоя в его взгляде и голосе. Может, причина в том, что я знаю, что он совершит в следующем месяце. Или же это мое природное недоверие к миру. Было бы странным доверять кому-либо, учитывая, кто меня воспитывал.       Ближайшие несколько дней все тихо. Раненых забирают на вертолете. Мы ждём поставку боеприпасов. Затем нас отправят в какую-то небольшую деревню в трёхстах километров отсюда.       Не всем планам суждено сбываться. Особенно, когда эти планы составляют люди. Глубокой ночью подлетаю, усаживаясь на жёсткой лежанке, сооружённой в новом отремонтированном спортзале. Противный свист забивает уши. Волосы на руках поднимаются, а по позвоночнику пробегает ток. Что-то не так. Хочется заорать и разбудить всех, но я не понимаю, что происходит. Ни взрывов, ни выстрелов в ближайшие несколько минут не предвидится. Тогда что?       Пробираюсь между спящими солдатами.       – Ты куда? – отвлекает меня чей-то сонный голос.       – В туалет, спи, – буркаю недовольно.       Стараюсь двигаться еще более бесшумно. Выскользнув на улицу, принюхиваюсь. Пахнет страхом. Прикрываю глаза. Синее облако, невидимое в воздухе, висит передо мной. Могу пойти по его следу, но в этом уже нет смысла. Радиосигнал. И я знаю, от кого он идёт со второго этажа здания. Мне не нужно выяснять, куда он ведёт. Это не важно. Моя задача – сделать так, чтобы в живых осталось как можно больше солдат. Но сейчас я могу только ждать. Это случится не сегодня.       Вдох-выдох. Скользнув по стене внутрь здания, я нахожу свою лежанку. Нога все ещё ноет, поэтому не удается лечь удобно. Дыра в груди все время сквозит. Мне холодно. Аякс хотел отвлечь меня войной. Нужно будет сказать, что у него не вышло.       Прикрываю глаза. Мне нужно совсем немного, чтобы вызвать эти воспоминания. Она лежит спиной ко мне, а я вожу кончиками пальцев по обнаженной коже. Я думаю, что она спит.       Осторожно, едва касаясь, вывожу буквы вдоль позвоночника. Не на русском. Всегда любила испанский язык. Ярый учил меня ему года три, пока я не начала свободно говорить на нем без акцента.       «Т»       Палец скользит по косточке в основании шеи. Короткий поцелуй у кромки волос.       «Е»       Провожу носом по волосам. Вдыхаю запах. Она пахнет моим гелем для душа. Ее любимый с пионами кончился, поэтому сегодня она взяла мой. Красный апельсин. Дурею от этого пьянящего, еле заметного цитрусового аромата, смешивающегося с запахом ее кожи. Цитрус и соль. Сладко. Терпко. Хочется провести языком, но боюсь разбудить.       «А»       Поцелуй в затылок. Тонкое одеяло сползает с поясницы, открывая вид на талию. Пальцы покалывает. Ночник давно выключен, и в комнате темно. Но я умею пользоваться своими преимуществами. Ночное зрение позволяет мне видеть каждый изгиб, каждую родинку на спине.       «M»       Целую в правое плечо, задерживаясь у кожи губами. Не могу оторваться.       «О»       Последний завиток на пояснице, и непослушные ладони скользят по ее телу. Плечо, локоть, запястье. Переплетаю наши пальцы, чуть сжимаю. Как подтверждение, что она здесь. Я вижу ее каждый день, но мне все время нужно доказать себе это. Что я открою глаза, и она будет здесь. Рука скользит по талии, обнимая.       Лина двигает бедрами назад, прижимаясь ближе ко мне. Улыбаюсь. Не спит. Не хочу говорить ничего. Сейчас это не обязательно. Чуть отклоняет голову назад, упираясь мне в грудь. Нависаю сверху, смотрю в приоткрытые глаза. Знаю, что ей тоже не нужен свет, чтобы видеть меня. Чувствую.       – Я тоже тебя люблю, – обжигает дыханием губы.       Зажмуриваюсь. Целую в затылок. Укутывается в мои руки, как в кокон. Прижимаю так близко, что трудно дышать. Так боюсь открывать глаза…       – Все хорошо, родная, я здесь, – шепчет и тут же целует в ладони. Киваю, не отрываясь от нее.       Никогда и никого не боялась потерять так сильно.       Дурацкое слово. Никогда.       Открываю глаза. Так холодно. Сворачиваюсь калачиком, пытаясь согреться. Моя лежанка у стены. И теперь под пальцами не теплая кожа, а холодная синяя краска с шершавыми неровностями. Но пальцы все равно упрямо скользят, вырисовывая знакомые буквы.       «Т»       Слезы нагло стекают по щекам вниз, забиваясь в ухо.       «Е»       Пальцы жжет от холода стены, потому что я вижу и чувствую совершенно другое. Теплую нежную кожу.       «А»       Ток оставляет свои следы, и даже в темноте я вижу очертания этих букв.       «М»       Десять лет. Сейчас мне осталось чуть больше девяти. Что такое девять лет для полуторавекового существа?       «О»       Целая вечность. Ведь она меня не помнит.       На свежей краске, ещё не потрёпанной временем, выцарапаны, как ножом, пять букв. Все, что от нас осталось. Мои воспоминания. И холод, пронизывающий все мое тело.