Молоко с грогом.

— Извини, но ты правда не чувствуешь, что мешаешь сама себе? — я преследовала ее до балкона через все комнаты. Дерганые движения, задеть ногами все провода, удариться об порог — вот она, та идеальная чистая душа, о которой я думаю каждое утро. Лира. Как бы широко ни улыбалась эта звезда, как бы ярко ни светило ее сердце — я вижу через огненную, непобедимую силу — терпение. Ее терпение сильнее, чем титаны, у нее нет другого выбора. А ведь сложно, я не представляю, не могу представить: ты хочешь всем быть помощью → ночью плачешь от того что не можешь помочь себе → стараешься нравиться каждому, быть для каждого интересной личностью → ты не нравишься себе и не знаешь, что ты любишь. Любишь все? Любишь ничего? Нравишься всем — теряется понятие «нравиться». Если трава зеленая, и небо зеленое, и все люди зеленые, все вокруг будет одного сочного цвета, есть разница? Других цветов и нет. Здесь и она потеряла себя, покрасив все в цвет самой себя. — Оранжевый? — почему-то сказала я. — Что? Ты потеряла что-то? Оранжевый носок? Я его постирала, их даже два, нашла, пока отмывала под ванной, — снова торопится, что-то ищет, тащит за собой груду белья, ведь, конечно, удобно сразу тащить всю груду. — Ты оранжевая. Лира, не останавливаясь, продолжает вешать белье, держать в руках еще груду, пытается уловить мой взгляд, балансируя при этом над мокрой лужей. — Почему-то не могу тебя описать другими словами, неприятно, что что-то другое подойдет больше, — говорю, а сама не слышу свой голос, просто смотрю мимо нее. Она уже и забыла разговор, дергается, пытается быстрее и ловче все провернуть, но я знаю, что на кухню она вернется в мокром носке, сережка у нее зацепится за бельевую веревку, майка потерялась по пути под диваном, будем искать ее на следующей неделе. Мне дает силы ее жизнь. Я не понимаю, но стараюсь понимать ее движение. Да, эгоизм, наверное, это так можно назвать. Привыкла, что как у меня в голове, так и у всех остальных, но, ого, так не бывает. И стою я на крыше, вру, на балконе, и думаю: «Почему она поступила вот так… Меня даже задевает это» И понимаю… Это так просто и глупо, но так сверкающе глубинно, чувствуешь, что мудрость очень чиста. Она одна. Я одна. Все такие одни, уникальные. У каждого своя истина, каждый видит свое число, свои привычки, каждый думает, что вторник разных цветов. И так сложно останавливать себя, заставлять нажимать на паузу, и раскладывать по стрелочкам. Ага, она любит вот это, и не любит когда вот так. Значит сделала она это не потому, что я этого боюсь, а потому что Лира. Фиолетовый для меня опасный, а это ее матушка. Красный винстон на вкус, как ванильные пряники, а я люблю курить и слушать. Красиво, но как сложно разбирать мотивы. — Я не хочу думать об этом. Все прекрасно понимаю и вижу, но иначе я не существую. — стягивает мокрый носок, доедает вчерашний омлет, и что-то стучит ногтем по стулу. — Я так жила, живу, я не знаю, как думаешь внутри ты, или Ханс. Я просто вот так, по сценарию, по плану двигаюсь, и без понятия куда. Начну думать — исчезну. — Ханс тоже не думает, но иначе, по-пустому. — О чем ты? — даже не посмотрела на меня, продолжает ковырять омлет. — Если он позволит себе хоть на капельку что-то продумать и почувствовать, ему конец. Месяцы, что он пропадал, вызваны радостью. Или печалью, или любой волной. Ему нужно просто двигаться, нужно плыть, не задумываясь, пропуская, делая вид, что никаких мыслей нет. Представь, что ты не зашла в себя, ты только взяла пульт и издалека управляешь. Это он, это Ханс. У него нет ни пути, ни смысла, он что-то делает, живет, общается, но он пуст. Знает и не меняет. Потому что страшно. Тихо. Наверное у нее в голове все звенит. Я просто слышу музыку, не знаю, здесь ли она играет. — Давай посмотрим что-нибудь, от пустоты звенит аж. Знаю ведь. Дурная кошечка вскакивает, начинает одновременно убирать тарелку, пытается ногой открыть холодильник, понимая что это разные стороны света. — Лира..... Мы не спешим, у нас есть время. Давай одно, вто… — я не успеваю договорить. — У меня его нет! — громко, не без негатива. Начинает петь, с горьким комочком, я буквально вижу его оранжевый отблеск, голос не дрожит, научилась. music: Goo Goo Dolls — Iris Как будто я не понимаю, насколько эта песня ее личная. Она может взорваться в любой момент. — Садха, Садха, позови Ханса, прошу. — убегает в зал и продолжает что-то бубнить. Мальчишка не любит нашу компанию. Он буквально третья сторона луны, не влезает в наш дуальный мир. А мне все равно, мира не существует. Прокручиваю эту фразу, прокручиваю. Не хватает сигарет. — На балконе. Курю и пишу мальчишке, не заходи, — не знаю почему сказала так, но она и не зайдет. Расслабляя губы, чувствуешь, как на тебя садится облако. Втягиваю воздух через сигарету еще раз. Как сканер, с макушки и до ног опускается облако. Не знаю, облако думы, я начинаю говорить с собой внутри, забываю, где я стою и что делаю, просто окружена этим облаком. Сохраняю спокойствие, не думаю, и как глюк, как влить врывается картинка. Первое расставание! Первые порезы рук! Бам! Бам! «Не показывай, никому не будет дела, да и тебе не должно. Прошло, не думай» — а это мы скажем себе после. После чего? Где я сейчас? Что будет завтра? Такие же бесполезные вопросы.