Чувства

Bye-bye, life

Bye-bye, happiness

Hello, loneliness

I think I'm gonna die

После долгих размышлений, проведенных в тишине и темноте, Демьян понял, что ему всепоглощающе одиноко. Единственный живой член семьи сбежал подальше со своим чертилой, не оставив ни смски, ни номера пейджера. Да и черт бы с ней… Антихрист сел на кровати, большой и роскошной — кинг-сайз, совершенно один. Поделом. Спать стало легче, когда ушли ненужные чувства. Никакие сны не мешают своими цветными картинками, раньше такими реальными. Последние кошмары Демьян помнит о смерти своей невесты. Теперь и они бросили его, протанцевав в бесконечное ничто. Да и правда ли вселенная бесконечна или всё замкнулось на этой сраной ажурной комнате? Ещё лучше — в этой кудрявой растрепанной голове. Тогда кошмары никуда не ушли, просто притихли и ждут своего часа. От таких мыслей как раз не спалось. Демьян встал, прошлепал босыми пятками на кухню и, включив только небольшую лампочку над столешницей, сел пить воду. Противно. Постепенно всё дешёвое становилось противным на вкус, особенно дистиллированная вода. Надо научиться наливать воду из горных источников прямо в стакан. Закончив пить, Демьян просидел, кажется с получаса на одном и том же месте, глядя в стол. Голова работала, как старый мотор — уже должна была отрубиться по всем законам физики, но почему-то продолжала пыхтеть и механически шевелить венами под тонкой кожей. Мысли становились невыносимее, в груди тяжелело и резало, и, достигнув пика этого мерзкого состояния, Демьян встал и пошёл в комнату. Не в свою, в комнату Петра. Одиночество-сука. Дверь была закрыта на замок, но легко поддалась простому демоническому фокусу. Демьян заглянул внутрь, тихо шурша ресницами. Он редко заходил к Пете. Это было не особенно интересно — в его комнате ничего из раза в раз не менялось. Библия на столе, какие-то тетрадки, какие-то разбросанные бумажки, которые неделями лежали в одних и тех же местах, а потом куда-то испарялись, шкаф всегда открыт и то из него вываливаются скомканные рубашки, то в нём аккуратно складываются брюки и майки. Эта постоянная и никак неизменная ротация лёгкого беспорядка и неопрятной убранности на Демьяна давила. Хозяин комнаты дернулся на кровати и замер, как будто до этого непрестанно шевелился. Чем он там был занят в три ночи? — Я у тебя полежу, — невинным, но колким шепотом констатировал Демьян на подходе к постели, — не обессудь. Петр молчал. Демьян сначала сел на край в ожидании реакции, но её не последовало. Потом забрался под одеяло спиной к Петру. Мозгу стало спокойнее, хотя он и продолжал размышлять. Петр шмыгнул. — Х-хочешь исповедоваться? — вопрос звучал как предложение, нежели как интерес. В голосе считывались нотки недавних слёз. Что-то в груди сжалось то ли от интонации, то ли от фразы. То ли от воспоминаний. Демьян помедлил. — Не знаю, — сложно говорить с комом в горле, — да. Голос засипел. Сзади медленно зашевелился Пётр, повернулся лицом к спине Демьяна. Уязвимое положение, ему это не понравилось, но он не об этом думал. — Я теряю себя, — выдавил он, — теряю человеческое. Чувства… угасают. Еда мерзкая на вкус, — Демьян сглотнул, — и всё надоело. Не как апатия, апатия человечна… Губы пересохли. — Я становлюсь Сатаной. Я умираю.