О чём молчат стены?

Последнее парковочное место будто специально берегли для Серафима во дворе церкви. Креститься хотелось всю дорогу – вечно что-то казалось. Серафим предположил бы, что видел свою гадость, притащившуюся хвостом из дома, в зеркале заднего вида, если бы ещё в первый раз не убедился бы, что тварь эта в зеркалах не отражается. Ничего страшного, в церковь чертовщине проход запрещён. Потопчется на пороге, пока Серафим помолится да святой водички наберёт, да испепелится от креста крещёного. – Ну-ну. – слышится насмешливое из-за спины, стоит только пройти дальше порога церкви. – Поможет, думаешь? Серафиму искренне хочется поверить в Бога. Но получается искренне верить в то, что его только что облапали за задницу. Тяжело не верить ощущениям своей задницы. Ну, хоть от Андрея отвёл – посидит спокойно, сериальчики посмотрит, поработает. Жалко только, что не согласился в церковь ехать напару с Серафимом. Уверенными шагами и чётко под звон колоколов Серафим идёт в саму церковь. Спокойнее почему-то не становится. Место остаётся только в самом конце – не очень козырное, главное что вообще пустили-то на порог святого места. Под православный бубнёж начинает жутко хотеться спать – на этом бы закончилась проблема... Только засыпать Серафим не хотел. Особенно стоя, будто пародируя лошадь. В конечном итоге мысли полетели в совершенно иную степь. Сначала думалось о том, что неплохо было бы освятить квартиру и вернуться. Она всё-таки будет хоть и поменьше, но покрасивше, нежели квартира Андрея. Потом вспоминается причина быстрого побега из этой самой квартиры. Добивает мысль о словах этой причины. Четко помнит, как укладывали животом на стол, как тогда думал о том, что нужно сходить в церковь. Картинка перед глазами затягивает узел внизу живота. "Я бы выебал тебя даже там. На алтаре, например…" По телу пробегаются мурашки. Взгляд скользит по алтарю, по церковному хору. Дыхание сбивается. Серафим готов головой о стену биться за такие мысли, "но со стороны он явно будет выглядеть как одержимый" – мельком проносится мысль, оставаясь едва замеченной. – В какой-то степени ты и есть. – подтверждает на ухо ласковый голос. Когтистая рука проходится по боку, заставляя дрогнуть и обернуться. Никого. Дышать становится тяжело, бесконечная монотонная молитва становится неразличимым звуком, среди которого нет слов – только гудение низкой нотой. – Звон колоколов самая лучшая музыка для секса, мой Серафим. – Не твой. – шипит в ответ, но сопротивляться не может. Хотя, скорее, не хочет. Оборачиваются на шипение пару недовольных прихожан, правда, до них дела слишком мало. Серафим ощущает прикосновения, но оборачиваться не спешит. Только подаётся назад, откидывает голову на чужое плечо, закрывая глаза. Лики святых с икон смотрят. Они все видят. Они против, они однозначно против... – Они только за, – подстрекает, подталкивая вперёд. Люди пропускают, расступаются, дают пройти. Серафим только благодарен. – Мой Серафим. – продолжает дразнить. "– Тварь, – подсознание рычит взбешённой псиной. – Ты чё... Ты каким гипнозом меня фаршируешь?" – Думал, что до тебя это уже никогда не дойдёт, сладенький, – самый дальний угол пуст. Там зажатым оказывается Серафим. Не так уж он и против того, что когтистая рука проводит по торсу, прижимает к себе. Дима смотрит свысока. В ярко красных, будто отполированных рогах – можно разглядеть отражения расписанных православными сюжетами стен. – Скажи же, заводит, – языком проходится по шее, оставляет яркий засос на изгибе подставленной части. – Могут увидеть, да и... – пауза затягивается. Дима покрывает шею поцелуями, Серафим слышит только молитвы, привлекающие внимание всех. Кажется, что Диму, кроме Серафима, не слышит никто. Серафим фразу не продолжает. Ему стыдно, наверное. Жутко стыдно, что стоит провести рукой вниз – можно легко нащупать бугорок на джинсах. – Бля, – выдыхает в чужое плечо, утыкаясь в него лбом. За маты в церкви мать бы губы склеила между собой, но Дима точно только рад. – Давай быстрее. – сам прикусывает кожу на шее Димы. Он точно поддаётся, кажется, что сейчас он расслабился и можно перегрызть нечисти глотку, но эти мысли, как и воспоминания о них, моментально испаряются. – Боишься, что заметят? – подталкивает в тень от колонны, разворачивает лицом к стене. Серафим опирается, утыкается в свои руки лицом. – А я не хочу быстрее. – Дохуя хочешь, – поддаётся бёдрами назад, когда чужие руки скользят под джинсы, стягивают. – Только не поцарапай, пожалуйста... – Проси ещё. Серафим затыкается. Уж слишком эта тварь обрадовалась чужой просьбе, нечего ей поддакивать. – Я сказал проси ещё. – шёпот на ухо. Руки с бёдер поднимаются выше, под футболку, по животу к груди, аккуратно обводя коготками соски. – Пожалуйста, аккуратно, – повторяет. Руки резким жестом спускаются вниз – одна сжимает ягодицу, другая притрагивается к члену. Серафим всхлипывает – хочется прямо здесь и сейчас. Слова суккуба снова отдаются в голове мутным эхом "проси ещё". – Не тормози, чертила. – Сам чёрт, – оскорбляется существо. Пальцы проходятся по входу, резким жестом входят несколько. И вправду аккуратный – не царапает, хотя Серафим был морально готов к позору. Был готов, что все обернуться на крик и увидят смущённого мужика, скатывающегося по стене в церкви и демона рядом с ним. И при виде этих двоих безошибочно можно было определить, что они однозначно не молились вдвоём в углу. – Выёбывайся поменьше. Серафим не слышит, на что кивает. Или пытается соврать себе, что не слышит – слова только этого существа долетают разборчиво и безошибочно. Внутри пальцы двигаются медленно, плавно, щеки полыхают, хочется ещё, хочется больше, от этого ощущения хочется хоть голос надорвать, но после первого всхлипа – рот зажимает рука суккуба. – Тихо-тихо, – нежный голос вызывает табун мурашек, тёплыми волнами окатывающих тело. – Тебя-то услышат. Снова покорно кивает, давится всхлипами, пока Дима ритмично двигает пальцами. Серафим будто бы задыхается, и без того душная церковь начинает казаться самым настоящим адом. – Умничка. – Дима улыбается, острыми клыками ведёт по шее, оставляя след. Серафим прижимается к стене, молится всем существам, чтобы никто сюда не смотрел – или смотрел, но не трогал, плевать уже, главное, чтобы Дима не останавливался. Рука со рта сползает вниз. Серафим наконец-то вдыхает, трет слезящиеся глаза, но оборачиваться не смеет. Молитва замолкает. Серафим чувствует, как джинсы спускаются ниже, как звонят колокола и начинает песню церковный хор. "– Мама, прости, – крутится заевшей пластикой мысль в голове. Чужие руки в чем-то склизком обводят бедра, снова проходятся по входу, вызывая ещё волну дрожи. – Господи, прости, – суккуб прижимается стояком, будто доказывая Серафиму свою любовь. А потом входит – аккуратно, плавно, зажав своей жертве рот рукой. – Я точно сгорю в аду." – Даже там я буду рядом с тобой. – Дима точно слышит каждую мысль Серафима. Все мимолётное, пошлое, злое и сентиментальное. Какое угодно – он слышит всё, и на всё точно хочет ответить. Серафим не против даже – прикусывает руку чертилы, когда тот вслушивается в похабные мысли, не двигается. Хочется его всего прямо сейчас. Напряжен для предела и чертовски согласен – звон колоколов точно лучшая музыка для секса. Он перебивает тихие всхлипы, шуршание одежды, шлепки и неловкие попытки опереться удобнее на святые стены. Церковный хор кажется ещё более громким, две фигуры в конце огромного зала оказываются незамеченными. Серафим подмахивает бёдрами в такт, рука соскальзывает со стены, но применение ей находится намного лучше, чем опора – проводит по члену, пока Дима не прижимает к стене. Становится стыдно, жутко стыдно, только ничего этот стыд не меняет сейчас. Потом, конечно, захочется скатиться под землю, закопаться и не раскапываться никогда – но потом. Сейчас хочется чувствовать клыки Димы на загривке, его руку, зажимающую рот, его резкие, грубоватые движения, идущие от нетерпеливости. Пара движений уже дрожащей рукой по члену – и колени подкашиваются, перед глазами блекнет, Серафима держат крепко, не давая рухнуть. Приходит в себя сидящим на лавке у стены, когда служение заканчивается. Рядом стоит пара человек, тормошащих за плечи. – Молодой человек... Мужчина! – голоса зовут наперебой. Серафим поднимает красную мордашку, глядит на собравшихся потерянно. – С вами все в порядке? В ответ угукает, неловко поднимаясь. Если желание извиниться перед Богом и будущие косые взгляда на церковь считаются порядком – то, конечно, все путем. А что было бы, если бы Андрей всё-таки пошел в церковь с Серафимом?