When Bad People Kiss

XVII

      1999              Тревор встречает Кэрол Лэйн в День независимости и тут же сообщает ей о супергеройском происхождении её имени.       В тот день тёмная ночь следует за редким вечером с небом, словно поцелованным солнцем, Тревор находится в пятидесяти милях от своего дома и их «базы». Майкл в отпуске во Флориде со своей женой и детьми, Брэд отправился навестить своего отца в Южном Янктоне. От компании Лестера Тревор быстро устал и уезжает настолько быстро, насколько позволяет наполненный бензином автомобиль. Слишком далеко отъехать не получилось, но ему это и не важно. Город занят празднованием, что позволяет Тревору сохранять анонимность. Он может слиться с толпой.       В центре городка разбита площадь с фонтанами и ратушей, где собрались огромные толпы вездесущих людей, пришедших посмотреть на фейерверки. Тревор припарковался поблизости и сразу же нырнул в людской поток.       Фейерверки напоминают ему об ушедшем Новом годе и об одном случае, когда ему было пятнадцать: тогда Тревор привязал петарды к задней части трейлера его дерьмового соседа. Поджигать фитиль никогда не было так весело и захватывающе.       Руки в карманах джинсов, Тревор угрюмо петляет между смеющимися пьяными парочками и их припизднутыми детишками, думая о том наслаждении, которое ему принёс спалёный трейлер. С тех пор от запаха обугленных остатков и пустых, почерневших окон у него кружится голова. Теперь фейерверки, рассыпающиеся в небе, как звёзды, дарят ему глубокое и тёмное предвкушение в животе.       Здесь, скорее всего, проходил парад; люди разбрасывают по тротуарам красное, белое и синее конфетти, дети в замысловатых самодельных костюмах устраивают своего рода соревнования, родители, сбившись в кружок, наблюдают и аплодируют. Тревор останавливается и некоторое время наблюдает, пока Статуя Свободы не отменяет Декларацию независимости и ситуация не накаляется.       Он находит низенький заборчик на самом конце площади и садится на него, раздвигая ноги и рыская в кармане в поиске сигареты. Курение превратилось в компульсию, в ритуал, каждодневную рутину, типа сходить посрать или опрокинуть рюмку-другую. Это просто ещё один способ занять руки, если в них нет бокала, оружия или голого тела.       Эта мысль возвращает Тревора к другой части его разума, к тому маленькому сектору, которому не нужны напоминания, чтобы подумать про Майкла. Он представляет его — его недавнюю причёску и всё остальное — и скрещивает ноги, разглядывая толпу, выпуская дым и ощущая вкус своего лучшего друга.       Но Майкла здесь нет. Его нельзя потрогать, попробовать на вкус, и Тревор борется со своей фантазией. Он думает о том, как расстёгивает ширинку Майкла только лишь зубами.       Сначала он видит её рыжие волосы и то, как они ловят каждую вспышку фейерверков, а затем его сильную челюсть и длинные ноги. Тревор моргает, думает, снова подносит сигарету ко рту. Они — молодая парочка, привлекательная и завораживающая. Если бы они повстречались ему на углу улицы, то Тревор снял бы обоих без сомнений. На её щеке нарисован крошечный флаг Америки, уже немного стёршийся.       Они стояли немного поодаль от Тревора, но, так же, как и он, вдалеке от толпы; её ручка лежит на бедре, пока она звонко смеётся и ухмыляется. Вместе с юношей они выглядят в глазах Тревора самой прелестной картинкой, которую он когда-либо наблюдал. Эта сцена почти переплюнула Майкла, который ждал его в аэропорту. И почти переплёвывает его влюблённость.       Почти.       Но всё же — даже не близко.       Тревор отталкивает от забора прежде чем успевает подумать о том, что делает. Может, они взглянут на него с отвращением или страхом, или же просто посмеются над ним, но, возможно, что они захотят затусить с ним в придачу к наркотикам и тёплой кровати.       Парень замечает Тревора до того, как девушка поднимает голову; он вскидывает брови, но продолжает стоять. Улыбка исчезает с его миленького лица.       — Эм-м…       — Привет, — здоровается Тревор.       Девушка поворачивается к нему. Она не выглядит взволнованной, лишь заинтересованно прищуривает глаза и обменивается взглядом со своим партнёром.       — Привет, — отвечает она. Её голос чуть ниже, чем Тревор представлял. Как будто бы она только что едва справилась с удушающим кашлем. Голос, который цепляет с первого слова. — Тебе помочь?       — Я заметил вас, — без предисловий говорит Тревор, переводя взгляд. — Я не здешний. Случайно оказался тут, а выглядите как лучшие представители банды плохишей.       — Плохишей?.. — парень выпрямляет спину. — Чувак, не знаю, что ты имеешь в виду, но это не комплимент.       — Джеймс, — шипит девушка.       — Что? — спрашивает он. — Это просто странно прозвучало, не отрицай!       Девушка слегка краснеет, откидывает прядь волос от лица и ещё сильнее размазывает флаг на своей щеке, произнося:       — Извини, — обращается она к Тревору. — Мой брат не очень воспитанный.       — Брат? Я подумал, что вы встречаетесь.       — Эм, нет. Нет. Это мой брат Джеймс, а я Кэрол. Кэрол Лэйн.       — Кэрол Лэйн, — повторяет Тревор, пробуя имя, — звучит как имя супергероя.       — Господи Иисусе, — стонет Джеймс и отходит назад, — Если ты хочешь подкатить к моей сестре, то, по крайней мере, сделай это когда я уйду.       — Джеймс!       — Да, Джеймс, — ухмыляется Тревор и закидывает руку ему на плечо, притягивая к себе, — ты меня раскусил. Ага, упс, не переживай. Но кто сказал, что я подкатываю только лишь к ней?       Он ожидает, что Джеймс, с его-то мускулами, оттолкнёт его и скажет, что он не педик, он не настолько отвратителен, и Тревору придётся снова уползти в ту нору, из которой он сбежал.       Но… Джеймс не делает ничего такого. Он только краснеет, как и сестра, и кусает нижнюю губу. Тревор замечает веснушки на его носике и задумывается, есть ли на теле парня ещё какие-нибудь метки. Он представляет, что на ней не будет шрамов и тату, как у него самого. Не будет тело и чуть полным и плотным, как кожа, к которой Тревор привык прикасаться больше остальных, но он фантазирует, что с Джеймсом будет сладко и весело. Возможно, что россыпь веснушек будет уходить вниз или же кожа будет белоснежной, как снег. Он задаётся вопросом, какой будет тело Кэрол.       — Чувак, — голос Джеймса слабый, — ты чего добиваешься?       — Чего добиваюсь? Ничего. Мне скучно, я слишком трезв и не назвал бы себя патриотом. Хочу развеяться. Вы выглядите весело. Вот и всё.       — У нас планы, — говорит Кэрол. Тревор отпускает Джеймса, который тут же отстраняется от него, потирая свою покрасневшую шею. Девушка глядит на Тревора нечитаемым взглядом, её руки скрещены на груди. В глазах читает жар, — и мы тебя совсем не знаем.       — У тебя когда-нибудь были друзья, Кэрол Лэйн?       — Конечно были, но я так с ними не знакомилась. Ты вот так заводишь себе друзей? Говоришь незнакомцам, что они выглядят… Эм, весело?       Тревор задумывается. Друзей, которые у него были, он может пересчитать по пальцам одной руки. Двух из них он не так уж сильно и любит. И каждый из них был переведён в ранг «друга» благодаря оружию или мозгам.       — Нет, — признаётся он. — Вы особенные.       — И у нас уже есть планы, — повторяет девушка, бросая взгляд на своего брата, уверенно изучающего на свои ботинки. Его бравада погасла.       — Сколько вам лет?       Удивлённая Кэрол опускает руки.       — Эм. Мне двадцать пять. Джеймсу двадцать шесть.       — Ну, тогда вы уже достаточно взрослые, чтобы отменять планы и ничего не объяснять.       — Ты серьёзно? Я же сказала, мы тебя не знаем. Ты кем угодно можешь оказаться.       — И всё же, — Тревор ухмыляется, — вы оба стоите и разговариваете со мной. Признайся, дорогая, ты заинтересована. Тебе интересно, что за развлечения таит в себе этот вечер. Тебе хочется приключений. Это всё написано на твоём лице.       — Пиздёж, — говорит Кэрол, но её голос ломается.       Джеймс сглатывает и оглядывается по сторонам на случай, если кто-то подслушивает, а затем чуть тянется к Тревору:       — Что ты имеешь в виду под «этим вечером»? Ты хочешь пойти на вечеринку? У моего друга…       — Нет. Никаких вечеринок. Никаких ебейших политических бесед с людьми, которых я увижу раз в жизни. Я хочу напиться и накуриться, и узнать вас двоих получше. Только вас и всё. Ваши друзья мне безразличны.       — Хера с два ты сейчас серьёзно думаешь, что это не крипово, — говорит Кэрол одновременно с вопросом Джеймса:       — Чем… накуриться?       Тревор фыркает от их фраз. Сзади взрывается фейерверк, но никто не обращает внимания. Кэрол всё ещё прикована взглядом к животу Тревора, как будто посмотреть ему в глаза будет слишком опасно, и Тревор всё ещё улыбается. Джеймс явно горит желанием и любопытством.       — Во-первых, — начинает Тревор, указывая пальцем на девушку, — как я и сказал, я просто хочу подружиться. Если бы я хотел быть криповым, то криповал бы — как все идиоты обычно делают — вместо того, чтобы быть с вами честным. Во-вторых… — Палец указывает на Джеймса. — Мне похуй чем въебаться, лишь бы подольше и получше. Или у тебя какие-то предпочтения?       — Я только один раз травку покурил, чел, — Джеймс пожимает плечами.       — Иисусе, — вздыхает Тревор, качая головой. — Всё окей. Я тебя могу научить всему, что знаю.       Взгляды Тревора и Кэрол встречаются. Напряжение ушло из её челюсти и плеч. Она потирает руку.       — Мы здесь в отпуске. Следим за домом нашего друга. Только мы вдвоём на пару недель. Если ты поднимешься завтра пораньше в церковь, мы можем, э-э, затусить.       Тревор улыбается ей немного по-дьявольски. Тепло, которое он ощущает, решает Тревор, ничего общего не имеет с теплом к тому же самому жопосранчику Майклу, но всё же оно есть, и это значит, что он должен позволить ему жить. Парочка кажется не против его идеи, а он сам всеми руками «за» и, Тревор уверен, они проведут прекрасную ночь вместе. Он не проиграет.       — Ты уверена? — спрашивает Джеймс свою сестру.       — А ты?       — Ну да, — отвечает он, и девушка кивает. Всё решено.       Тревор вновь улыбается:       — Показывай дорогу. Наше время не вечно.       ---       Они не трогают друг друга, зато они трогают его — отдельно, вместе, сладко.       У Кэрол тёплые ладони и широкие бёдра, а рот Джеймса мог бы быть номинирован на звание таланта года. Очевидно, что у брата и сестры есть опыт, даже если у них до этого не было тройничка, о чём они сразу же заявили — как раз тогда, когда сообщили, что и мет в глаза не видели. И это начинает иметь смысл, потому что они даже не знают как прикурить трубку по-нормальному, и Тревору приходится показывать всё в деталях — но они хорошо проводят время. Тревор лежит на спине и позволяет чужим рукам исследовать его. Они прекрасно проводят время.       Их реакция на мет полярна. Кэрол становится тихой поначалу, позже смелеет, меряет шагами комнату, стискивает и разжимает кулаки. Тревор узнаёт себя в ней — в том, как она округляет спину и вытягивает свои длинные ноги, как тяжело дышит через нос. Джеймс возбуждается; его рот готов прижаться к каждому доступному дюйму кожи Тревора.       И Тревор стонет и откидывается назад, прекращая тянуться к Кэрол. Он не человек привязанности. Старается не быть таким, по крайней мере.       Ночь утекает, скользит, словно шёлковое одеяло из звёзд и луны, которая кажется слишком большой в накуренных глазах. Дом пропах потом и сексом, и наркотиками — он душит их троих. Джеймс засыпает голым возле окна, свернувшись, как кот, а Кэрол отправилась в кровать. Её цепкая ладонь притягивает Тревора к себе.       В ней всё ещё сохранилось желание, хотя она уже почти трезва. Кэрол раскрывается под ним, как цветок. Ещё до того, как девушка впервые закурила трубку, она кокетливо смотрела на Тревора и трогала его член, а теперь он изо всех сил пытается не заснуть, а Кэрол выгибает спину и раздвигает мягкие бёдра. Он теряет себя в ней.       Когда всё закончилось, он ложится рядом с ней, и она прижимается лицом прямо к его шее, и ему в лицо лезут её рыжие волосы, слегка пахнущие дымом. Матадор, думает он сонно и, вроде как, даже бормочет вслух, тореро, убийца.       Так они и засыпают. Тревору не снится Майкл.       ---       На следующее утро он просыпается от запаха яиц и бекона.       От запаха всё внутри переворачивается: от живота поднимается боль и проходит через голову, плечи и спину. Тревор дышит через нос, не обращая внимания на тело рядом с ним или на волосы, которые лезут в лицо. Он вдыхает через рот и практически чувствует завтрак на языке. Тревор сдавленно стонет.       Не то чтобы у него никогда не было похмелья, но в этот раз тяжесть в животе слишком сильна. Он свешивает ноги с кровати и садится. Может, всё дело в запахе. Он не привык жарить что-то на завтрак, да к тому же когда утренний голод утоляется парой снэков из автомата на улице. В конце концов, в мотелях нет ни кухонь, ни плит, ни сковородок. Да даже дома он обычно не готовит себе ничего.       И чувство голода обычно сопровождается храпом Майкла. Тревор старается не думать об этом.       Ванная находится рядом со спальней — какое блаженство. После пары шатких шагов Тревор падает на колени к унитазу, цепляясь грязными пальцами за безупречный фарфор. Ничего особо и не выходит — кроме длинной ниточки слюны — но глаза всё равно слезятся, и он уверен, что его лицо ярко-красное, глаза налиты кровью, дух сломлен.       Он вообще и не хочет этот идиотский завтрак. Тревор мечтает убраться отсюда, может, покурить ещё мета и сорвать ещё один куш — быстрый и кровавый, такой, что оставит после себя тысячи и тысячи долларов, которые можно кидать в воздух и на живот Майклу. И на этом же животе Тревор мог бы скурить дорожку кокаина и тут же прокомментировать, каким же Майк стал толстым, а тот просто огрызнётся на это и скажет Тревору отъебаться, на что он только будет льнуть к нему и пробовать на вкус, и сцеловывать с его губ все грязные слова, каждое из них, и… и…       Из спальни доносится чей-то голос, и Тревор поднимает голову, вспоминая, что он не один. Он вспоминает мягкие волосы, которые щекотали его всю ночь и крепко держащие его руки.       Его снова тошнит.       Через несколько минут он выходит из ванной, вытирая рот тыльной стороной ладони. Он воспользовался одной из найденных зубных щеток, но язык и зубы всё ещё имеют привкус дерьма. Он облизывает их.       Кэрол нежится на кровати. Одеяло прикрывает её тело только наполовину. Её большая веснушчатая грудь привлекает внимание Тревора, как и мягкий изгиб живота. Её локоны переливаются медью в утреннем свете. Несмотря на сонные потягивания, она всё ещё крепко спит. Она бледна и выглядит довольно плохо, несмотря на свою миловидность. Наркотики никогда не были лучшей косметикой.       Тревор отрывает от неё взгляд и направляется на кухню в поисках источника запаха.       Это, конечно же, Джеймс. Он напевает себе под нос, взбивая яйца венчиком, фартук повязан вокруг талии. Парень полностью одет и выглядит свежим, как маргаритка. Тревор прислоняется к дверному косяку и поднимает брови, скрестив руки на груди.       — Хм-м, — тихо говорит он и цокает.       Это заставляет Джеймса повернуться и застыть с поднятым венчиком. Его взгляд смягчается при виде Тревора, и он опускает руку, неловко улыбается. Улыбается по-солнечному, что заставляет член Тревора дёрнутся.       — Доброе утро, — говорит Джеймс, возвращаясь к готовке. — Как спалось?       — Хуёво, — отвечает Тревор. Он падает в кресло и раздвигает ноги, широко зевая.       — Ох… м-м-м… Я подумал…       — Ночь прошла прекрасно, я не это имел в виду, Джеймсик. Но засыпать, когда ты наёбан по самое не хочу? Это не весело.       — Я хорошо спал.       — Ну, разве ты не грёбаное чудо?       — Не, — Джеймс пожимает плечами и переворачивает яйцо. Желудок Тревора содрогается, но он остаётся невозмутимым и умудряется не выблевать всё в этот раз. — Хочешь поесть, Т?       — Т? — Тревор моргает.       — Ты попросил так себя называть.       — А.       И, вероятно, так оно и было — как раз в тот момент, когда Джеймс взял его член в рот и слишком хорошо отсосал. Тревор так привык к тому, что во время секса его называют многозначительным «Т», а вчерашняя ночь должна была ничего не значить — но теперь уже слишком поздно брать свои слова назад. В любом случае, ему приятно слышать «Т» из красивого ротика Джеймса. Поэтому Тревор только ухмыляется, откидывается назад, потягивается, и жжение в животе немного стихает.       — Конечно, если ты мне что-то предложишь, я поем. Ты миленько выглядишь, должен признаться.       — Я, эм… Спасибо. Наверное, — Джеймс издаёт нервный смешок и заливается краской. — Посмотрим, что ты скажешь после завтрака. Клянусь, эта поебота всегда подгорает.       — Я не привередливый.       — Ох. Хорошо.       Он берёт тарелку и накладывает Тревору яиц, бекона и два аккуратно нарезанных тоста. Джеймс снова краснеет, улыбается. Он выглядит довольным собой. Тревор наблюдает, как тот наклоняется к нему, чтобы поставить тарелку, и он вроде как должен поцеловать его. Они хорошо провели ночь, а теперь ему готовят завтрак. И нормальные люди должны поцеловаться, верно? Проявить привязанность? Поделиться приятным моментом? Возможно, именно этим сейчас и занимаются Майкл и Аманда на отдыхе, с взъерошенными после секса волосами и сонными улыбками.       Тревор сглатывает, когда Джеймс наливает ему стакан сока. Он хватает его за запястье, когда тот ставит стакан на стол.       — Погоди, — резко говорит он. Вторая рука подвела его и полезла Джеймсу в штаны вместо того, что опуститься на его щёку. Он проводит пальцами по его члену и чувствует долю удовольствия от того, как глаза парня расширяются. — Пойди купи пива. Оно нам понадобится.       — Ты… — Джеймс ощутимо вздрагивает, и его колени чуть слабеют, когда он тянется к руке Тревора, — ты хочешь, чтобы я пошёл? Но недостаточно просишь, хочу заметить.       — Быстро вернёшься, — ухмыляется Тревор. Он убирает руку и возвращается к завтраку. Джеймс просто смотрит, безмолвный и с полувставшим членом. Тревор мог бы с лёгкостью взять его здесь и сейчас, прямо на столе, нагнуть его или самому опуститься на колени Джеймса, но он ничего такого не делает.       Завтрак не подгорел. Оторваться сложно.       — Эм… Только пиво, да?       — Только пиво, — подтверждает Тревор с полным ртом. Он проглатывает еду и облизывает губы. — Всё, что покрепче, я достану сам. Не забивай этим свою красивую головушку.       Обещание пива, наркотиков и секса, должно быть, сработало — потому что Джеймс отключает плиту и уносится с кухни прямо в фартуке. Тревор наблюдает за ним со слишком доброй ухмылкой.       И вновь начинает есть. Тошнота прошла, и он жаден, ненасытен. Яичница румяная, а тост хрустит идеальной корочкой. Он мог бы привыкнуть к тому, что Джеймс готовит ему завтрак, вместо того чтобы выкраивать мелочь для вендинговых автоматов или пытаться что-то сообразить самому. Может, он сможет взять Джеймса с собой, когда надумает вернуться. Держать его в своём доме, заставлять готовить для него. Давать ему время от времени подуть. Это должно быть лучше, чем та пустая жизнь, которой он сейчас живёт.       Негромкий шум за дверью заставляет поднять взгляд. Увидев девушку, Тревор садится чуть прямее. Он шумно сглатывает.       — Доброе утречко, — по-волчьи ухмыляется он.       Кэрол краснеет. Она одета в одну лишь рубашку оверсайз, которая доходит до середины бёдер. Волосы её вьются и закрывают глаза. В отличие от брата, Кэрол выглядит хуже: глаза тёмные, под ними пролегли тени, кожа странного зелёного оттенка, а когда она садится напротив Тревора, он замечает, что у неё дрожат руки. Девушка замечает его взгляд и убирает ладони под стол.       — Доброе утро, — криво отвечает она, а затем морщится, прочищая горло. Она смотрит на его завтрак.       — Хочешь? — спрашивает он, протягивая ей вилку, на зубчиках которой застрял бекон. Она качает головой, сморщив нос.       — Как ты можешь есть? Я ужасно себя чувствую.       — Опыт, — говорит Тревор с набитым ртом.       Кэрол безучастно кивает. Она глядит куда-то в угол, на кастрюли и сковородки и на белую пудру на столешнице.       — Где Джеймс?       — Ушёл за пивом.       — За пивом? — её милые глазки расширяются. — Как он может даже подумать о выпивке сейчас?       — Он не мог. Это я.       — Оу.       Она погрузилась в свои мысли, задумчиво жуя сухие губы. Через пару минут такой комфортной тишины Тревор чувствует необычное давление на своей ноге — Кэрол прижимает свою лодыжку, уверенно смотря куда угодно, но не на него.       Покрасневшая, девушка спрашивает:       — Ты скоро уходишь?       Злость приходит неожиданно и Тревор швыряет вилку. Он практически всё съел, и искушение бросить остатки на пол велико, но Филипс встаёт и чуть не опрокидывает стол. Он сжимает челюсть и без доли шутки говорит:       — Пытаешься избавиться от меня или что?       — Что? — спрашивает Кэрол. Она выглядит искренне удивлённой такой реакцией. — Нет, нет, я не это… Я… Вообще, я хотела попросить тебя, кхм, остаться, может, пока мы присматриваем за домом. Мы хорошо провели время, да?       — Да, — отвечает Тревор.       — Тогда оставайся. Пока мы тут, пока нам не нужно будет… — она оглядывается, немного неуверенно, — прибраться.       Тревор продолжает есть, обдумывая мысль. Он мог бы остаться ещё на две недели и притвориться, что его на самом деле не ищет полиция. Притвориться, что он на самом деле бунтарь, а не грабитель банков. Мог бы трахаться с сиблингами, накупить кучу наркоты и провести последующие дни в тумане.       Или он мог бы уехать. Отказаться — мягко — и вернуться домой, чтобы ждать Майкла из отпуска, проводить дни с Лестером и безымянными проститутками. Тревор проглатывает тост и встречается взглядом с Кэрол.       — С удовольствием, — отвечает он серьёзно.       ---       Дни наполнены золотом, они длинные и тёплые, но вот ночи гораздо темнее, острее. Нос Тревора исполосован кристаллами мета, глотка вся опухшая. Джеймсу приходится по вкусу такая жизнь, а Кэрол только адаптируется. Поначалу она укладывает волосы и красится каждое утро, а затем плюёт на это. Она спит до двух дня. Она начинает курить свои сигареты с ментолом вместо того, чтобы поесть что-то существенное. И кто-то должен начать беспокоиться, но Джеймс только отмахивается, когда Тревор поднимает эту тему.       — Она иногда бывает такой, — всё, что он говорит, и Тревор принимает такой ответ — во многом потому, что Джеймс наклоняется к его члену с ноздрями, полными порошка.       Парень тоже меняется: его речь становится более острой, жёсткая улыбка бесит его сестру и заводит Тревора, Джеймс становится таким чудесным. Он говорит быстро, смешно. Даже если он становится мрачным, то только потому, что ему приходится ждать Тревора со встречи с дилером. Когда тот возвращается, то Джеймс всегда улыбается и поднимает руки в знак приветствия.       Тревор, конечно, не сильно меняется. Он просто тихо наблюдает за тем, как с заходом солнца меняются выражения лиц, как Кэрол надвигается на него, а Джеймс сидит в углу и болтает без умолку, как они оба смотрят на него горящими, красивыми взглядами, и как он точно знает, чего они от него хотят. Он просто говорит то, что должен, выпускает дым из трубки, пьёт пиво и с наступлением сумерек думает о Майкле.       ---       И он дрожит, и ночь длинная. Тревор сидит в углу, его голова готова лопнуть. На кровати дремлют две человеческие фигуры, а он качается и качается из стороны в сторону. Ничего не меняется.       ---       Пошла середина второй недели. Кэрол открывает холодильник и обнаруживает там только жухлый салат и пару бутылок соуса. В гостиной, к сожалению, только Тревор, который облокотился на стойку и болтает с девушкой о какой-то бессмысленной ерунде, вызванной его клаустрофобией.       — Мы идём в магазин! говорит она и идёт в душ. — Никаких отговорок!       Последнюю фразу она выкрикивает через плечо, и Тревор усмехается. Кэрол уже давно не говорила громче чем шёпотом или бормотанием сквозь наркотический бред, так что это прекрасно — видеть её вновь живой. Джеймс, отрубившийся на кровати, явно никуда не пойдёт.       Они выходят из дома после того как Кэрол оделась, сделала макияж и стала выглядеть ещё прекраснее. Тревор и Кэрол спускаются вниз по улице — прохлада сохраняется даже сейчас, в июле. Девушка берёт его за руку и тараторит прямо как ребёнок. Тревор не жалуется: это странно, нормально и ненормально. Он привык проводить время с хрюкающими свиньями или со снисходительными прекрасноглазыми мужчинами вроде Майкла.       От одной мысли о нём неприятно бурлит в животе. Вчера вечером на телефон пришло сообщение из Флориды: Эй, привет. Пиздец, как же здесь жарко. Джимми весь сгорел, но Аманде это нравится. Дай мне знать, как дела.       Тревор посмотрел на смс, прикинул как его удалить, и швырнул телефон через всю комнату. Он и сейчас не знает зачем.       — Отец заставлял нас есть их, но Джеймс и тогда был маленьким засранцем, он всегда говорил: «Почему-то я никогда не видел, чтобы ты ел овощи, папочка», и это приводило его в бешенство. Я всегда удивлялась, почему его никогда не бьют, но папа никогда не был таким. Может, он…       Она ведёт их в магазин. Кэрол продолжает болтать без умолку и оставляет Тревора наедине с собой. Меньше всего ему хочется говорить об отцах, которые бьют детей, или отцах, которые не бьют их, или об отцах в общем. Все отцы, которых он знал в своей жизни, были сплошным разочарованием. Они проходят мимо охранника, плечистого, с маленькой шеей, и он кивает им. Кэрол улыбается мужчине, Тревор отводит взгляд.       Было бы здорово, думает он, здорово и захватывающе ограбить это место. Это всего лишь маленький магазинчик с тремя жалкими полками. На две кассы у них, вероятно, всего пара сотен — но это вряд ли имеет значение. Лестер отмыл достаточно денег, чтобы хватило на три или четыре жизни. Тревору просто нравится представлять, как этот охранник корчится в луже собственной крови. Интересно, посмотрит Кэрол на него с восхищением или со страхом? Может, она захочет присоединиться.       — Тревор? — нетерпеливо спрашивает она, и Филипс моргает, обнаружив, что девушка стоит перед ним, положив руку на бедро, с платьем в руках. — Ты вообще меня слушаешь?       — Эм, — мнётся Тревор, а потом по-волчьи ухмыляется, — нет. Не совсем. Извини. Что случилось?       — Я спросила, хочешь ли ты сегодня пиццу, — говорит она, протягивая ему замороженную пиццу. Он безропотно берет её. — У меня всю ночь голова болела, и я хочу нормально поесть. Может, мы могли бы взять вдобавок картошку фри? Ну, знаешь, такую…       — Кэрол. Бери что хочешь. Мне всё равно.       Девушка шмыгает носом, замешкавшись. Вблизи Тревор видит, что она не такая уж живенькая и накрашенная, как ему казалось: глаза налиты кровью, а кожа бледная, чего не было в начале прошлой недели. Она выглядит похудевшей, и ему кажется, что это ей не очень идёт. Он замечает всё это как-то рассеянно: ему, конечно, неважно, как она выглядит — лишь бы она по-прежнему была готова зажигать с ним по ночам. К тому же, в конце недели её друзья вернутся к себе домой, и тогда Кэрол сможет жить дальше, забыть о наркотиках и о Треворе.       Эта мысль тревожит его больше, чем ему хотелось бы. Он наклоняется к девушке и прижимается губами к её уху:       — Мы купим какой-нибудь вкусный десерт, — тихо говорит он, и Кэрол поворачивается к нему лицом. Её глаза смотрят на губы, — если понимаешь, о чём я.       — Понимаю, — подтверждает она. В голосе звучит желание, а щёки слегка покраснели. — То, что ты купил вчера… Боже, я никогда не чувствовала ничего подобного. Я хочу ещё.       — Это можно устроить, — усмехается он. Ему нужно будет навестить нового дилера — какого-то паренька на углу улицы, у которого больше уличного чутья, чем у всей команды Тревора вместе взятых. — Не думаю, что какая-нибудь пицца с этим сравнится.       — Может, и нет, но нам всё равно надо поесть, — настаивает она, подсовывая Тревору ещё одну пиццу, и поворачивается, чтобы идти обратно по проходу. Её хорошее настроение восстановлено. Тревор с ухмылкой смотрит ей вслед.       Девушка выбирает готовые блюда на пару дней вперёд, снова говорит о прошлом, своём и Джеймса, и становится похожа на любую болтливую невинную женщину. Её чувство юмора немного злобное, улыбка немного милая. Тревор задаётся вопросом, что бы его друзья сказали про неё. Брэд, возможно, сделал бы какое-нибудь свинячье замечание по поводу веса, а Лестер просто покраснел и проглотил язык, как он часто делает в обществе женщин, но Тревор не уверен насчёт Майкла.       Возможно, он был бы обаятелен и полон той сдержанности, которой Тревор никогда не будет обладать. Он может представить себе, как Кэрол смеётся над его шутками и прикасается к его руке так, как она трогает самого Тревора. Но Майкл тоже может быть злым — возможно, он оттолкнет Кэрол, или ему не понравится её грудь, или даже он разозлится, что Тревор в его отсутствие так много отдавал себя кому-то другому, а может, даже начнет ревновать.       Тревор хотел бы это видеть — и плевать на чувства Кэрол. Майкл всегда вёл себя так вначале.       — Ты не против, если я спрошу о чём ты думаешь?       — А? — спрашивает Тревор моргая. Они уже стоят в очереди на кассу. Кэрол внимательно наблюдает за ним.       — Ты проигнорировал мои вопросы. Просто интересно, в каком из миров ты так завис.       — Ни в каком. Думаю о работе, вот и всё. Не беспокойся об этом.       — О. О работе. — Они продвинулись вперёд, и Кэрол пожевала губу, наблюдая за Тревором краем глаза. — Я хотела спросить тебя об этом… о твоей работе, я имею в виду. Мне было интересно, какого рода… Ну, понимаешь, какой род деятельности…       — Эй! — раздаётся крик перед ними, заставляя половину людей в очереди бросить свои покупки. Кэрол подпрыгивает от ужаса, а Тревор хватается за пояс, но тут же вспоминает, что оставил свой чёртов пистолет дома. — Стой, придурок!       Молодой парень с бородкой направляется к двери, его пальто заметно оттянуто бутылкой спиртного. Охранник — действительно гигант — заходит в магазин, полностью преграждая вору путь. Он протягивает массивную руку и валит того на пол, при этом парень издаёт жалкий вопль, на который Тревор не может не фыркнуть. Кэрол бросает на него короткий взгляд и слегка хмурится.       Охранник подхватывает вора и с силой трясёт, пока на пол не падают четыре внушительных бутылки. Ни одна из них не разбивается, но шума достаточно, чтобы все снова содрогнулись.       Один только Тревор стоит на месте, его сердце бьётся всё быстрее. Ему хочется, понимает он, схватить алкоголь и забрать себе, просто чтобы показать, что охранника можно унизить, что настоящий вор скорее нападёт, чем окажется на земле, скорее убьёт, чем покалечит. Он бы заплатил за то, чтобы увидеть выражение лица Кэрол, если бы сделал это.       Однако он держит себя в руках. В конце концов, он в отпуске, как и Майкл. Поэтому ему тоже нужно отдохнуть от всего этого безумия и хотя бы на две недели притвориться, что он не грабитель, не налётчик, не убийца, из-за которого сгинуло столько людей, что Кэрол и её симпатичный брат позеленеют от тошноты.       Тревор не поднимает головы, когда появляются копы — на всякий случай, — а Кэрол слишком сильно желает убраться из магазина, когда суматоха утихает и они наконец расплачиваются за ужин.       На этот раз она не берёт его за руку, пока они шагают домой. Он почти не замечает этого; Тревор думает о том, как сильно скучает по азарту погони, по всем тем случаям, когда его чуть не поймали, и особенно по тем, когда они с Майклом захлопывали за собой дверь мотеля, смеялись, кричали, опирались на дверь и стены, друг на друга, а потом падали на кровать с каким-то бездыханным удивлением. Он думает о Майкле до детей, даже до Аманды, лежащем на старом «Датсуне» в поле со скотом, готовым зажечь мир. Его глаза, как он обнаруживает, горят.       Тревор прикусывает нижнюю губу. Боль отвлекает его.       — Тебе не тошно… — медленно начинает Кэрол, — когда ты видишь этих бесстыжих воров?       — Эм. Что?       — Ну ты знаешь. Одно дело, если ты настолько беден, что тебе приходится время от времени воровать, ну там, буханку хлеба или ещё что-нибудь, но, Господи, когда у тебя нет оправдания, нет никакой чёртовой причины… Я просто не выношу магазинных воришек. Меня от них тошнит.       Тревор не отвечает, пристально глядя на неё.       — Ты ведь шутишь, да? Ты провела последние десять дней со мной, нюхая всё, что я перед тобой кладу, и осуждаешь парня за попытку украсть пару бутылок виски? Просто охренеть можно, Кэрол Лейн.       — Это другое дело, — говорит она, краснея, — и ты это знаешь. Я никому не причиняю вреда, просто развлекаюсь.       Кроме самой себя, хочет сказать Тревор, но вряд ли у него есть право осуждать.       — Может, я просто играю в адвоката дьявола, но я не считаю, что он навредил кому-то. В такой сети магазинов, как этот, воровство не исключено — оно ожидаемо.       — Но это не значит, что это правильно, — замечает девушка, пожав плечами. — Это всё равно аморально.       Может, дело в ленивом прохладном летнем дне, может, в сеточке морщин в уголках глаз Кэрол, а может, в перспективе ещё пары ночей секса, наркотиков и всего, что между ними, но Тревору удаётся держать свой характер в узде. Он бы впечатал её осуждающее лицо прямо в асфальт, но вместо этого только пожимает плечами и резко улыбается.       — Полагаю, нам придётся остаться при своих мнениях.       Она закатывает глаза.       — Конечно, как скажешь. Хватит об этом болване. Ты собирался рассказать мне о своей работе.       — Нет, — отвечает он, и на этот раз в его голосе есть что-то такое, отчего она вздрагивает, — нет, я не собирался. Ты, конечно, спрашивала, но я не собирался рассказывать.       — Наркотики, — предполагает она, и Тревор на секунду замирает, удивляясь такой храбрости, — во всяком случае, это моя догадка. Джеймс думал, что ты как-то связан с контрабандой, но, по-моему, ты делаешь наркотики. Я права?       — Нет, — повторяет он и, прежде чем девушка успевает открыть рот, добавляет: — И больше не поднимай эту тему. Это всё, что я собираюсь сказать по этому вопросу.       — Хорошо.       Их маленький домик такой невинный снаружи. Тревор открывает перед Кэрол дверь, и вместе они молча распаковывают покупки: девушка передаёт ему продукты в морозилку, Тревор открывает холодильник, когда она тянется к ручке. Кэрол больше не упоминает работу, но трудно не заметить странного взгляда в её глазах, когда она смотрит на парня.       Он также не может не заметить, что в глубине его живота зарождаются слабые нотки, сигнализирующие о том, как сильно он скучает по своей работе и коллегам. Он даже хотел бы увидеть сейчас тупое лицо Брэда или услышать раскатистый голос Лестера. Даже горький на язык Моисей пришёлся бы кстати.       Кэрол наливает себе стакан воды. Рыжие волосы падают на глаза, ловя свет из высокого окна. Тревор сглатывает и направляется к ней.       — Тебе нужно знать…       — Где вы двое были? — раздаётся громкий голос. Джеймс одет лишь в грязные трусы-боксёры. Он переводит взгляд с сестры на Тревора и на еду на столе. — Неужели никому из вас не пришло в голову спросить, что я хочу?       — Мы принесли тебе пиццу, — говорит Тревор. Он подходит к Джеймсу, который встречает его взгляд, вызывающий, но мягкий. Тревор кладёт руку на голый живот парня и чувствует, как напрягаются мышцы. — А потом — всё, что пожелаешь, хорошо? Я угощаю.       Красивые губы Джеймса кривятся в ещё более красивой улыбке. Они оба слышат вздох Кэрол и не обращают на неё внимания.       — Я бы хотел, — говорит он, голос низкий и манящий, — ещё того порошка.       — Замётано, — отвечает Тревор и тянется за телефоном.       ---       А на следующую ночь он просыпается и обнаруживает, что Джеймс сидит в углу комнаты, и уже он раскачивается из стороны в сторону, и Джеймс начинает меняться.       ---       После тяжёлой ночи всё встаёт на свои места.       Тревор лёг спать необычно рано — у него горел нос от кокса, ноздри пылали, и это напоминало ему о Майкле. Он устал, ему скучно и одиноко. Кэрол и Джеймс не спали, препираясь на кухне о том, что приготовить на ужин. На обеденном столе лежали наркотики, свёрнутая долларовая купюра и засыхающая кровь из носа Кэрол.       Когда Тревор просыпается три часа спустя, ночь уже полностью опустилась, и ему кажется, что что-то не так; он протягивает руку и обнаруживает, что кровать пуста. Вздохнув, прислушивается, не раздастся ли знакомый глубокий голос Кэрол или смех Джеймса, но ничего не слышит. Где-то капает кран, а снаружи лает собака.       Может, они пошли за пивом? Может, их арестовали?       Тревор, ничем не обеспокоенный, открывает глаза и нащупывает свою трубку и лежащий рядом с ней пакет. Всё оказывается там, где и должно быть, на расстоянии вытянутой руки. И вскоре его зажигалка нагревает основание трубки и наполняет её дымом. В темноте появляется свет; он чувствует, как вдыхает его и закрывает глаза.       Его видение — что-то связанное с плачущей Трейси, и Тревор не может до неё дотянуться, — тут же улетучивается. Он выдыхает, улыбается, и ему становится почти хорошо.       Шум нарушает его покой: дверь в спальню со скрипом открывается, и он поднимает бровь.       — Джеймс? — зовёт он. — Это ты? Ты чего тут делаешь? Иди сюда, блядь.       Джеймс, как всегда, повинуется. Он делает шаг вперёд, в полосу света от полной луны, и Тревор настороженно смотрит на него.       Парень выглядит ужасно. Глаза красные, выпученные, руки бледные и дико трясутся, голая грудь белеет в лунном свете. Тревор некоторое время смотрит на него, пока луна не выхватывает что-то ещё: в руке Джеймса кухонный нож, лезвие которого блестит, огромное и смертоносное. Тревор моргает раз, второй.       — Господи, — смеётся он, — Ччто ты задумал, а? Собираешься меня выпотрошить?       — Не только тебя. Не только тебя.       — Чё? Сестрёнку тоже зарежешь? — Тревор скрестил ноги и затянулся снова. Джеймс стоит и смотрит на него, а комната начинает вращаться. — Удачи тебе, приятель. Она бы надрала тебе задницу.       — Не говори о ней. Прекрати. Не надо… — Одна из рук Джеймса тянется к волосам, пальцы цепляются в них с такой силой, что удивительно, как он не вырывает огромные клоки. — Не упоминай её. Не сейчас. Больше не вспоминай.       Это немного омрачает Тревора. Он опускает трубку.       — Почему нет?       Он задаётся вопросом, не причинил ли Джеймс ей боль. Наркотики затуманивают мозг так, что Тревор не может беспокоиться так сильно, как должен, но всё-таки беспокоится. Джеймс отворачивается, взгляд его скользит по ножу в дрожащей руке, и это выглядит как признание вины. По позвоночнику Тревора пробегает дрожь. Кровать под ним словно ледяная.       — Ты уже ранил её, — говорит он, поднимаясь на коленях.       — Я не… — Джеймс поднимает нож. — Заткнись, Тревор. Заткнись!       — Опусти нож.       — Не говори мне что делать!       Он ребёнок. Всего на пару лет младше Тревора — конечно, но он ребёнок. Ему не стоило знакомить Джеймса с миром мета, если он закончит жизнь в такой же жопе, как и сам Тревор. Их не может быть двое; в мире не может быть столько насилия, и Тревор это знает. Он разражается смехом, а Джеймс качает головой.       — Прекрати! Перестань смеяться надо мной!       Джеймс начинает бормотать что-то невнятное под нос, всё ещё дрожа и потея сильнее, а Тревор в свою очередь начинает напрягаться всем телом. Он знает по опыту, что это может обернуться неприятностями в любую секунду, а его пистолет на другом конце комнаты. Он мог бы забить Джеймса до смерти со связанной за спиной рукой. Но Тревор не уверен, что этот накуренный придурок способен на подобное.       Впервые за долгое время он жалеет, что Майкла нет рядом.       Майкл мог бы его действительно тяжело ранить. Не поддаваясь порокам и похоти, которые охватили Тревора, он стоял бы тут, высокий и гордый, скрестив большие руки на груди, и смеялся бы прямо в безумное лицо Джеймса. Только попробуй, — выплюнул бы он, — только попробуй меня победить.       Джеймс попытается, и Джеймс потерпит неудачу, и Джеймс станет ещё одним именем в длинном списке завоеваний Майкла.       Но Майкла здесь нет. Майкл далеко — на этот раз из-за Тревора, чтобы не дать им обоим задохнуться — и Тревор единственный, кто может принять решение. Проблема в том, что ему нравится Джеймс и нравится его сестра, и он слишком хорошо понимает этот взгляд в его глазах. Он устал и насторожен; он поднимает руки в знак капитуляции.       — Эй, парень, — зовёт Тревор как можно более успокаивающе. Звуки как будто чужие. — Ну же. Не будь мудаком. Положи нож, покури немного и ложись спать. Не нужно никому причинять боль.       — Не нужно? Не нужно? — Джеймс делает большой шаг вперёд. Его колени упираются в кровать, и Тревор сглатывает — скорее от растерянности, чем от страха. Он никогда не видел человека, так сильно похожего на себя, и это немного тревожит. — Я видел, как ты бился о стену, чуть не сломал себе пальцы. Я видел, как ты поранился! У тебя, блядь, нет права открывать рот.       — Это другое. Это…       — С кем ты разговаривал по телефону вчера? С кем? С копами? Ты сдаёшь нас всех? Ты нас подсадил, а потом сдал?       — Эй, — резко говорит Тревор, потому что Джеймс, похоже, намерен снова придвинуться ближе, — я никого не сдам. Закрой свой поганый рот, пока я тебя не грохнул.       — У меня есть нож, — напоминает ему Джеймс.       — И ты, блядь, тупой, раз угрожаешь мне. Опусти его, пока не пострадал. Я серьёзно.       Жизнь, слитая в трубу. Тревор, которому нет никакого дела до Джеймса, привязался к этому симпатичному мальчику и его хорошенькой сестре, и покончить с ним будет непросто. Джеймс, как и Тревор, слишком быстро реагирует на насилие, возможно. Но он потерян так, как Тревор никогда не будет. Вместо того чтобы просто вцепиться в горло или грудь, он бредит, теряется в себе, всё ещё пытаясь вырвать свои волосы с корнем.       Дилетант.       — Как ты меня назвал?       Тревор не понял, что сказал это вслух, но всё равно рассмеялся.       — Ты меня слышал. Даже не можешь справиться с грёбаными наркотиками. Мне стыдно за тебя.       В глазах Джеймса что-то вспыхивает, и на мгновение он становится зеркалом, а потом — размытым пятном, и вот он уже прижимает Тревора к кровати удивительно сильными руками. Нож прижат прямо к горлу Тревора, щекоча его кадык и обещая мучительную смерть. Джеймс выдыхает и ухмыляется, садясь на Тревора, как делал это много раз за последнюю неделю.       — Я не дилетант. Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Я больше, ясно? Я больше!       — Господи. У тебя внатуре какие-то проблемы с отцом, которые ты сейчас вымещаешь на мне, да? Мне плевать на то, что ты из себя представляешь. Слезь с меня, пока я сам тебя не скинул.       — Грубые слова для грубого парня, — Джеймс истерически смеётся. Он прижимается к Тревору. — Грубые, блядь, слова. Хочешь, чтобы они были последними?       У Джеймса всё ещё красивые губы, несмотря на то, что они все в слюнях, и щёки всё ещё гладкие. Парень тяжело наваливается на него.       Тревор помимо своей воли двигает бёдрами.       — Ты что, блядь, завёлся? Что ты за больной урод?       — Не знаю, сладусик, — ухмыляется Тревор, — а ты что?       — Это не ёбаная игра!       — Тогда перестань играть. Продолжай свою маленькую сценку, чтобы я мог разорвать тебя в клочья.       Он снова задаётся вопросом, где Кэрол. Всё ли с ней в порядке. Лежит ли она где-нибудь в луже собственной крови или вот-вот войдёт в комнату: волосы уже три дня не мыты, руки трясутся, увидит, как убивают её брата. А может, она уже мертва.       Нож угрожает проткнуть кожу. Шею Тревора пронзает жжение, которое пробивается сквозь наркотическую дымку и похоть и приводит его в ярость; он поднимается, железной хваткой берёт Джеймса за горло и отталкивает его. Парень жалобно кричит, несмотря на нож в руке. Тревор выхватывает его за секунду. Он встаёт на матрас, упираясь коленями в одеяло, которое за последнюю неделю повидало больше удовольствия, чем за всю свою жизнь, и с усмешкой смотрит на Джеймса. Он уверен, что его глаза мерцают, но не так уж и доброжелательно. Джеймс в ужасе смотрит на него, поражённый.       — Тревор, — говорит он, хныкая, — Тревор, Тревор, пожалуйста…       — Тревор, пожалуйста! — передразнивает он кривя губы. Он смотрит на нож и не видит на нём ничего красного — но, возможно, Джеймс уже его почистил. — Заткнись. Заткнись, мать твою.       Джеймс не сопротивляется. Это и облегчение, и разочарование. Тревору нравилось, что Джеймс борется, но теперь он снова бесхребетный, бесполезный и с широко раскрытыми глазами смотрит на него. Тревор проводит ножом по его шее, плечам и голой груди просто ради удовольствия и смеётся, когда Джеймс вздрагивает.       — Где твоя сестра? — спрашивает он, и Джеймс качает головой.       — Не надо. Не надо.       — Ты собирался убить меня, да? За что? За то, что впервые в своей жалкой грёбаной жизни ты почувствовал себя настоящим? Что это за благодарность, а?       — Ты разрушил мою жизнь! Мою и Кэрол, ты разрушил нас! Иди нахуй! — Джеймс раскраснелся, его глаза всё ещё налиты кровью. Тревор видит, как наркотики переливаются под его кожей. Его капилляры кажутся живыми. Всё его лицо словно вибрирует, но, возможно, это как-то связано с накуром Тревора. — Я ненавижу тебя! Мы оба ненавидим!       — Так-то оно так, Джеймси, — отвечает Тревор. Смех бурлит у него в горле, и вскоре он откидывает голову назад и отдаётся ему, а его бёдра всё крепче сжимают Джеймса. Даже если бы тот стал сопротивляться, он не смог бы сдвинуться ни на дюйм. Тревор наполовину твёрдый, он в ярости, в экстазе и возмущён тем, что тот, о ком он заботился, превратился в змею.       — У нас всё было нормально до тебя, знаешь? До тебя мы были хорошими людьми!       — И ты хочешь сказать, что я нехороший человек? Да?       Настала очередь Джеймса смеяться, но звук получился каким-то придушенным.       — Блядь, да, Тревор. Ты абсолютно прав. Ты… ты дьявол! Лучше бы мы никогда не встречали тебя. Лучше бы мы никогда тебя не видели.       Тревор по идее должен чувствовать себя виноватым: он познакомил сиблингов с наркотиками, сексом и низменностью своего мира, он явно задурил голову Джеймсу, если не сестре, и когда он неизбежно вернётся к Майклу, он забудет их, как и всех остальных, но… но… он не может заставить себя чувствовать себя виноватым. Тревор просто чувствует себя потерянным и более чем немного рассерженным.       Вес ножа в его руке тянет вниз.       Когда нож впервые рассекает кожу, Джеймс издаёт крик, такой ясный и чистый, что, кажется, ночь замирает вместе с ним. Конечно, Тревор целился, но как-то лениво; нож входит ему в грудь и встречает сопротивление, а Тревор продолжает давить, несмотря на руки, которые отчаянно скребут его и пытаются содрать кожу.       Вытащить нож становится ещё более трудной задачей, но с огромным усилием Тревору это удаётся, и он едва не падает с кровати. Джеймс под ним как скачущий бык.       Тревор обхватывает рукоятку ножа обеими руками, восстанавливая равновесие. Из груди Джеймса хлещет кровь, сосок вымазан в ней. Тёмные простыни стали ещё темнее, и вонь от неё — и от чего-то ещё, потому что Тревор уверен, что Джеймс обделался — заполняет ноздри Тревора и заставляет его усмехнуться. Он так нежно целовал Джеймса последние несколько недель, но он не может оставить его в живых. Не тогда, когда он грозит стать его отражением, копией. В мире просто не хватает тьмы для них двоих.       Он смотрит на отчаянные и красивые задыхающиеся губы Джеймса, когда поднимает нож над головой. Он видит своё отражение в этих широко раскрытых глазах. Он снова и снова, как всегда, думает о Майкле.       Высокий, клокочущий звук заполняет комнату, когда нож входит в горло Джеймса.       Звук заполняет и Тревора, и он в одно мгновение отрывается от Джеймса, чуть не падая и держась за нож, словно за спасательный круг. Было — и есть — так много красного. Цвет окрашивает зрение, и Тревор тяжело дышит через нос, стискивает зубы так сильно, что они наверняка крошатся.       Майкл находится на расстоянии телефонного звонка. Тревор хочет позвонить ему. Он хочет успокоиться. Хочет сжечь весь мир.       Все его бросают. Все, блядь, бросают его. Они либо убегают как можно дальше, как его отец, мать и брат, либо ведут себя так нелепо и так нелояльно, что Тревор вынужден их отталкивать, как Джеймса и — иногда — Майкла тоже. Он — ходячий стереотип, мальчик, который всегда слишком ничтожен, чтобы быть желанным, и мужчина, который всегда слишком заёбанный, чтобы им дорожить.       Всё, чего он хотел — пару недель, чтобы отвлечься — но вместо этого история повторилась. Его разум снова помутнел, а руки стали такими красными. Он слишком измучен, чтобы удивляться этому.       — Монстр! — раздаётся крик перед ним, под ним, и он возвращается в настоящее. Тревор обнаруживает, что находится на некогда безупречной кухне. Нож выпал из его рук, стук рукоятки отражается от деревянного пола. Он усеян крошками от ужина. С момента их приезда они ни разу не пылесосили.       — Монстр? — переспрашивает он, наклоняя голову, чтобы посмотреть на чревовещателя.       Это Кэрол, и её волосы красные, и живот тоже красный. Руки прижимаются к распустившемуся алому цвету. Она начинает дрожать. Тревор смотрит на неё.       — Ты… Эй, давай я помогу тебе…       — Не надо! — кричит она, когда он пытается дотянуться. Она изо всех сил отползает назад по полу. — Не смей ко мне прикасаться! Не подходи ко мне!       Лунный свет ловит её волосы, и Тревор некоторое время не отрываясь смотрит на нимб. Кэрол умирает. Кэрол собирается умереть. Тревор не может точно сказать, кто порезал ей живот — он или Джеймс, и не хочет спрашивать; он боится, что она скажет, что это был он, что его чудовище зашло слишком далеко, что он может снова ударить её. Или даже себя, лишь бы не видеть Кэрол.       — Я… прости, я просто… давай я помогу, давай я выз…       — Нет! Нет! — она плачет как-то надломленно, плечи её вздрагивают. — Нет, мне ничего от тебя не нужно.       — Джеймс…       Она плачет ещё громче от этого имени. Возможно, это хороший знак — может, брат вспорол её до того, как стал искать Тревора. Может, ему не придётся добавлять ещё одно имя в свой постоянно растущий список.       — Я могу вызвать скорую.       — Они найдут у меня наркотики.       Она выглядит как ребёнок, когда говорит это, и нижняя губа, обмазанная слюной, выпячивается. Девушка снова сильно задыхается и хватается за рану. Тревор знает, что без медицинской помощи она не протянет и получаса. Он выпрямляется и ищет свой телефон.       — Думаешь, мне есть до этого дело? Ты умрёшь, если я не позову помощь. Не будь идиоткой.       — Я хочу… — она сопротивляется, двигается в сторону, издаёт низкий стон сквозь зубы. — Я хочу. Не звони им. Не надо. Пожалуйста.       Он не может придумать что ответить. Тревор даже не чувствует грусти — просто оцепенение. Пройдёт совсем немного времени, и она потеряет сознание — кожа уже пугающе бледна — и он решит, что единственная причина, по которой Кэрол не кричит, заключается в том, что она в каком-то шоке. Это последние минуты её жизни, и она делит их с ним. Её возможным убийцей. С человеком, который только что убил её брата.       — Хорошо, — говорит он, потому что если она этого хочет, он не собирается сомневаться. Тревор шмыгает носом и проводит окровавленной рукой по волосам. — Ладно. Истекай кровью, мать твою. Я тебя не останавливаю.       — Ебучее чудовище, — снова выплёвывает она, отползая на несколько дюймов. Она не отрывает руки от живота, — Ёбаный… ты…       — Монстр, да, я понял, милая.       Он чувствует это. Чувствует, потому что ничего не ощущает к ней, к этой девушке, которую почти полюбил. Он чудовище, это так, и уже давно смирился с этим; ему остаётся только гадать, глядя на немощную фигуру, стал бы он смотреть на умирающего Майкла с такой же крохой страсти.       Он надеется, что нет. Он надеется, что хотя бы одна из великих любовей его жизни что-то значила для него.       Мысль о Майкле заставляет его отвернуться. Тревор оставляет нож на месте — нет смысла избавляться от улик, когда в доме лежат два умирающих тела и биологические жидкости, — и просто идёт в гостиную. Нет необходимости бросать последний взгляд на Кэрол или Джеймса. Выражение их лиц, принятое в последних муках жизни, наверняка останется с ним до самой могилы.       Однако он осматривает дом в поисках того, что можно было бы забрать с собой. Не так уж много, но он прихватывает свой телефон, пистолет, трубку, наркотики и всю одежду, а также пару футболок Джеймса и одно из платьев Кэрол. Он не знает зачем, но всё равно запихивает их в рюкзак.       А потом уходит, выходя в ночь, и у него начинает болеть голова. Тревор прикуривает сигарету на крыльце и знает, что любой любопытный сосед, дёргающий за сетчатые жалюзи, сможет увидеть его и оранжевый отблеск зажигалки в сложенных ладонях. Его лицо будет освещено, черты залиты светом, профиль чёткий. Если бы крики брата и сестры были услышаны, он мог бы в любую секунду оказаться на пути в тюрьму.       Тревор затягивается сигаретой и смотрит на небо.       Неизбежность. Именно так выглядит сегодняшний вечер. Неизбежность.       Он бросает недокуренную сигарету на землю, тушит её ботинком и садится в свой грузовик.              

XVIII

             1999-2000              Особенность Нового года, как Тревор понял со временем, в том, что внутри него всегда присутствует резкое, дрожащее чувство возбуждения, готовое взорваться, а затем, как только наступает январь, он снова становится сытым по горло им.       Каждый год он думает о том, что ему принесут следующие двенадцать месяцев; кого он может узнать, кого он может убить, к кому он сможет прикоснуться. Каждый год он и превосходит, и разочаровывает себя. И этот год, Тревор уверен, не станет исключением. Наступление и завершение тысячелетия, годовщина распятия и начало второго десятилетия в жизни Майкла и Тревора.       Тревор должен быть счастлив.       Но вместо этого он проводит свои дни в грязнющем мотеле, накуренный до невозможности. Рядом была какая-то женщина, но она уползла в ванную в поисках дружка. И рядом был Майкл, исчезнувший пару минут назад с пакетиком кокаина. Брэд и его «однодневная» подружка монотонно двигаются под одеялом, Лестер общается с девушкой из бара. Его голова лежит у неё на коленях, он хвастается богатством и грабежами и рассказывает о компьютерном баге, который появится в двенадцать часов. Она выглядит впечатлённой, но пьяной.       Волосы этой девушки такие же рыжие, как и у Кэрол. А руки загорелые, как у Джеймса.       Тревор закрывает глаза. Все фейерверки, которые запускаются на улице, хлопаются у него внутри черепа, ослепляя его. На мгновение он задумывается, будет ли он видеть. Может, ему придётся действовать только на ощупь — Тревор вытягивает руку, чтобы потренироваться, и дотрагивается до колена девушки Лестера. Она пронзительно смеётся. Этот смех проходит через тело.       — Заткнись, — просит он, резко открывая глаза.       Девушка тут же трезвеет, улыбка меркнет на её ярко накрашенных губах.       — Эм, — только и молвит она, а Лестер рычит.       — Не обращай на него внимания, — говорит он. — Он бесится, что не его не пригласили на тройничок в ванной.       — Это не… — Язык Тревора слабеет. Слова затихают. Он сглатывает острые камни в горле. — Это неправда. Кончай придумывать всякое дерьмо. Это некрасиво.       — Не тебе об этом говорить.       — Заткнись. Заткнись нахуй.       В глазах девушки мелькает страх, но Лестер перетягивает её внимание на свою руку, которая ползёт к юбке, и мадам вновь хихикает. Тревору тошно, но он встаёт и ждёт, пока комната перестанет кружиться.       Возможно, в ванной действительно трахаются, но его это не волнует. Его сердце проходило через слишком много войн в мыслях об отношениях Майкла с девушками, и комфорт от того, что ему всё ещё дела нет до своей жены, чтобы оставаться верным, скрашивает боль. По крайней мере, это означает, что никто больше не обогнал Тревора в его привязанностях. Аманда встречает Новый год, вероятно, в объятиях какого-то незнакомого мужчины. Тревор не может её винить.       Его желудок урчит. Он берёт какую-то бутылку с тумбочки и делает глоток, оставляющий алкогольное послевкусие. Капля разжигает огонь в его глотке, словно бешеный ребёнок, и Тревор глотает, выдыхая воздух через зубы. Голод это не утоляет, но успокаивает разум: тот становится милым, яростным и влажным.       Из ванной доносится смех. Тревор поднимает взгляд на дверь и падает на свою кровать — или это кровать Майкла? — на жёсткую подушку. Потолок тёмный, хотя Тревор видит только яркие цвета. Из-за наркотиков, конечно. Обычно Тревор не испытывает галлюцинаций, но сейчас он не спал два или три дня, и всё вокруг пахнет, ощущается, чувствуется и видится увеличенно и удивительно.       У Лестера не было вдохновения на новое дело, поэтому праздновать Новый год они отправились вчетвером в поисках чего-то большего и лучшего, чем их текущий бизнес по перевозке грузов. Они арендовали старый фургон и колесят по штату, но пока им попадается только выпивка, женщины и порошок. Впрочем, пока всё идёт неплохо, если не считать секса втроём в ванной комнате.       Ещё одна волна накатывает на Тревора, кровь бурлит, сердце колотится. Он любит всех в этой комнате. Если бы он мог сесть так, чтобы мир не вращался, он бы так и сделал, просто чтобы иметь возможность крикнуть во всё горло.       Сегодня вечером одна из девушек предложила ему таблетки, которые, по её словам, содержали героин. Экстази нынче в моде, но Тревору надоел этот кайф, он захотел чего-то другого, поэтому она протянула ладонь и предложила ему две маленькие таблетки, на каждой из которых была изображена молния, и он съел их не запивая. Теперь он не уверен, что чувствует, но ему нравится.       На одной из кроватей Брэд стонет, а девушка, с которой он находится, смеётся, но не без удовольствия. Тревор наполовину твёрдый, но ему лениво и он достаточно отстранён от происходящего. Он сомневается, что сможет нормально встать, когда в нём столько наркотиков. И не уверен, как справляются остальные.       Майкл, наверное, прекрасно справляется, трахаясь с двумя девушками в ванной. Тревор переводит взгляд на дверь: сквозь щёлочку пробивается стерильно-белый свет, оттуда же доносятся приглушённые звуки.       Лестер отцепляется от девушки, которая пытается потрогать каждый его сантиметр. Она надула губы и скрестила руки на голой груди, когда он неуверенно встал на ноги. Тревор не может не задаться вопросом, сколько Майкл ей заплатил.       — Давайте я вам всем налью? — Тревор лениво поднимает руку. Лестер пьяно ухмыляется и хромает к холодильнику. Он выглядит таким молодым без очков. Его лицо покраснело от алкоголя, а губы порозовели и опухли. И как же невинно Лестер пытается открыть бутылку, как опирается на стену, как нервно улыбается к своей девушке с пивом.       — Ты такой милашка, — воркует над ним дама. Лестер краснеет ещё больше и спотыкается, проливая напиток.       Часть пролитого алкоголя попадает прямо на Тревора, который тут же вскакивает, ощущая холодные капли на свои джинсах, тут же облепляющих его. Лестер с ужасом смотрит на него. Глаза и рот его широко открыты, и по всем канонам жанра Тревор должен злиться и ударить Креста. Но таблетки несут за собой ещё одну волну, и Филипс просто улыбается, поднимая одно плечо.       — Расслабься, — говорит он, и Лестер тупо моргает. Даже Брэд останавливается, глупо выглядывая из-под одеяла. — Сейчас я всё уберу, без проблем.       — Эм… окей? — Лестер наклоняется, собирая бутылки.       — Окей, — подтверждает Тревор. Он широко улыбается другу, легонько пихая в плечо, и идёт к ванной.       Он не стучит, но только потому, что уже забыл, что там происходит. И вспоминает только когда закрывает дверь за собой и подходит к раковине, чтобы взглянуть на своё бледное перекошенное лицо. Тревор улавливает краем глаза движения за своей спиной.       — Ох, — с внутренним удовольствием говорит он, включая воду, чтобы намочить рубашку, — прошу прощения, продолжайте.       Майкл, долбящийся сзади в девушку, вылизывающую своей подружке, издаёт звук — что-то среднее испуганным криком и писком. Девушкам, кажется вообще всё равно, но Майкл застывает, глядя через зеркало прямо Тревору в глаза. Тот только улыбается ему. Видение слегка смазано, но он с удовольствием замечает, насколько прекрасно Майкл сейчас выглядит, и всё, что ему хочется — выгнать девчонок и заполучить его всего себе.       Майкл не улыбается в ответ. Он выглядит до смерти перепуганным.       — Присоединишься, малыш? — спрашивает одна из девушек со сладенькой ноткой в голосе, и Тревор удерживается от того, чтобы не ответить «да, конечно, почему нет, спасибочки», но Майкл вынимает свой член из неё и трясёт головой.       — Нет, — говорит он. В глазах стоит холод. — Никогда, блядь.       — Успокойся, Майки. Ей просто хочется заполучить член, который она хотя бы почувствует в себе.       Майкл отмахивается от него. Тревор не спеша пытается высушиться только чтобы проверить, сможет ли член Майка за это время упасть, но в конце концов оказывается настолько мокрым и липким, что решает, к чёрту всё это, и снимает футболку и джинсы.       Он снова встречает взгляд Майкла и видит в нём желание убить.       — Извини, — говорит Тревор, хотя на самом деле ему не стыдно, — я больше не буду вам мешать. Развлекайтесь.       Он осторожно закрывает за собой дверь. Брэд уже вернулся под одеяло, а Лестер запустил руку под юбку женщины, а она — в его брюки. Тревор секунду-другую наблюдает за ними, затем возвращается к кровати и грузно опускается на неё. Его руки, когда он поднимает их, чтобы вытереть лицо, воняют пивом.       Не то чтобы он впервые видел как Майкл трахается с кем-то, но по какой-то причине это зрелище словно высасывает из его легких всё дыхание, оставляя его блёклым и расстроенным, всё ещё наполовину твёрдым. В его голове идёт битва, война веков; он хочет выломать эту грёбаную дверь и утопить всех троих, или заставить Майкла согласиться на то, чтобы он присоединился к ним, или даже позвонить Аманде и рассказать ей, что происходит. Он хочет причинить кому-нибудь боль.       Тревор моргает. Взрыв смеха из-под одеяла Брэда приводит его в чувство. Он лежит с настолько плотно сомкнутой челюстью, что она начинает болеть. Руки сжаты в кулаки и тоже горят. Он открывает рот и разжимает ладони. Вдыхает воздух сквозь зубы и старается думать о чём угодно другом, кроме ужасно громкого секса за стенкой.       Возможно, его вырубает алкоголь — ведь он так долго не спал, а экстази и героин могли только продлить этот процесс — но в следующее мгновение Тревор уже лежит на спине и храпит так громко, что просыпается сам. На простынях под ним и на подбородке — слюни, и они кажутся влажными, даже когда он вытирает их тыльной стороной ладони.       — Бля, — бормочет Тревор, медленно садясь. Рука сразу же тянется к ноющей голове. Сейчас уже далеко за полночь. Он начал этот год так, как и собирался, и тот факт, что его мозг словно раздулся в три раза больше обычного, лишь подтверждает это.       На дремлющие тела его друзей и проституток падает свет от мерцающей неоновой вывески снаружи. Он моргает раз, два, и видит их, купающихся в зелёном, оранжевом, жёлтом, синем, красном свете — слишком красном, чтобы выдержать. Он отворачивается и, спотыкаясь, идёт в ванную. Желчь поднимается у него в горле. Ладонь Майкла так крепко и больно сжимает его сердце.       Он останавливается, не доходя до двери; та открывается, и из неё выходит сам Майкл — один, если не считать вони виски, которая витает вокруг него.       — Т, — удивлённо произносит он, умудряясь даже пролепетать этот единственный слог. — Ты ещё не спишь.       — Типа, — отвечает Тревор. Он проводит руками по своим усталым измученным глазам. — Ты тоже, да?       — И я тоже, — Майкл кивает, пьяно, безумно — и никто из них не уверен, с чем он соглашается. — Я… я не могу уснуть. Ванна — не самое удобное место.       Майкл смеётся слишком громко. Тревор просто смотрит на него, пока тот не протягивает руку, касаясь его голой груди, живота, краешка нижнего белья. Тревор сглатывает.       — Ты разве не устал со своими девчонками?       — Нет. В любом случае, дело не в этом. Я не хочу этого. Не сейчас. Я хочу…       Тревор подходит ближе, склонив голову набок. Он словно наблюдает за диким животным — пусть и успокоенным — и не совсем уверен в том, каким должен быть его следующий шаг. Он хочет прикосновений, конечно, очень — он всегда хотел Майкла. Но Тревор уже почти трезв, а Майкл не в себе, и Филипс не такой кусок дерьма, чтобы воспользоваться этим. Поэтому он нависает, надеется и кладёт руку на предплечье Майкла, поглаживая кожу, изо всех сил стараясь выглядеть хоть сколько-нибудь близким к пониманию.       — Чего? Чего ты хочешь?       — Собирай вещи, — хрипит Майкл. Он не в том состоянии, чтобы вести машину — не с половиной бутылки виски, согревающей его изнутри, а Тревору, вероятно, ещё хуже, но он всё равно кивает в ответ на эти слова. — Ну. Давай уедем отсюда. Только ты и я.       По крайней мере, Тревору кажется, что Майкл говорит именно это. Может быть, это полусерьёзная, давно разбитая надежда; что-то близкое к смерти, что поднимается глубоко из его нутра. Майкл смотрит на Тревора так, как раньше смотрел и он сам.       Как сам Тревор глядел на него постоянно.       Тревор улыбается. Он жаждет ночи, полной ликёра, секса и Майкла, но в лице Таунли что-то меняется. Кожа становится зеленоватой, Майк подносит ко рту руку — как раз вовремя, чтобы остановить рвоту.       — Ох, — только и говорит Тревор. Майкл несётся обратно в ванную.       ---       Брэд будит их около девяти утра. Он похож на ребёнка-переростка с пухлыми красными щеками и мальчишескими глазами.       Они снова вчетвером. Женщинам заплатили, и они давно ушли, оставив после себя лишь стойкий запах духов и помаду, размазанную по щеке Лестера. Тревор оказывается распростёртым на полу, с носом, полным порошка и соплей, в одних трусах. Майкл лежит на кровати рядом с ним; Тревор знает об этом только по руке, которая свисает сбоку над его головой — волосатая, с такими до боли знакомыми пальцами.       Он тянется, чтобы дотронуться. Пальцы дёргаются и исчезают из вида.       — Какого хрена тебе надо? — стонет Лестер, поднимая голову с подушки, когда Брэд подпрыгивает. Помада у него на щеке красного цвета.       — Так, надо проснуться и приготовиться, — отвечает Брэд, протягивая руку, чтобы схватить одежду Тревора. Он бесцеремонно швыряет её в него, и если бы у Тревора хватило сил, он бы встал и перерезал ему горло. — У нас впереди большой день. Нужно многое сделать.       — Ну да, — бормочет Лестер, уткнувшись в подушку, — и что? Не помню, когда ты успел стать нашим боссом.       Брэд бросает в него что-то. Тревор не видит, но слышит, как предмет ударяется о живот Лестера с мягким стуком, и слышит ругательства, которые следуют за этим. Это заставляет его усмехнуться: приятно услышать, как Лестер для разнообразия ругает кого-нибудь другого. С кровати до него доносится смех Майкла — тихий, грубый звук, который режет Тревора изнутри, словно тысяча крылатых лезвий.       — Ладно тебе, Л, — говорит Майкл. Это усмиряет Лестера, — давай выслушаем его. Брэд?       Брэд широко улыбается и проводит рукой по волосам цвета соломы.       — Я тут подумал, что мы давно не делали ничего хорошего и масштабного? Слишком давно. Слишком.       — Это было всего лишь… — раздражённо начинает Лестер, но Майкл его останавливает.       — В общем. Я вышел за сигаретами, потому что кое-кто… — Майкл лениво поднимает руку в знак приветствия в ответ на взгляд Брэда: — вчера вечером отдал все сиги дамочкам. А потом, эй, я понял, что сегодня новый год, и ничего в этом дурацком городе не работает, а потом я прошёл мимо большого банка, и до меня дошло! Хэй, а он ведь тоже не работает! Судя по всему, там вообще никого нет. Идеально!       После его вспышки наступает тишина. Тревор медленно садится, пытаясь размять затёкшую от сна на полу спину. Он наконец-то может увидеть Майкла; взглянув на него, обнаруживает, что тот наблюдает за Брэдом, нахмурив брови, а его рот сжат в тонкую плотную линию.       Он не выглядит впечатлённым этой затеей, и, если Тревор честен с собой, то он тоже не в восторге. Не то чтобы он не любит их игру — обожает, живёт и дышит ею примерно восемьдесят процентов времени — но сейчас он с похмелья, злой и чувствует себя немного перегоревшим. В любом случае, это Новый год, время каникул, и у них достаточно средств на банковских счетах… Это должно быть чёртово время для того, что сблизиться ещё больше. Даже Лестер, который в основном занимается исключительно бизнесом, тусуется с ними. Всё прошло… хорошо, даже если учесть ситуацию с Майклом и девушками. Тревор просто не может сейчас строить какие-то планы.       И почти говорит это вслух, с удовольствием бы впечатав ухмылку обратно в толстое лицо Брэда, но Лестер заговаривает первым.       — Ты знаешь, — медленно начинает он и тянется к очкам, которые каким-то чудесным образом не сломались прошлой ночью, — не такая уж это и кошмарная идея. То есть, нам нужно быть очень, очень осторожными в этом городе, раз мы тут впервые, но если мы организуемся, то сможем что-нибудь да взять.       — Да! — кричит Брэд. Если он вскинет руку в восторге, Тревор не удивится. — Да, круто! Хорошо, что ты с нами, Л.       Лестер коротко улыбается, и они оба смотрят на Тревора и Майкла. Тревор встаёт и чешет задницу, обдумывая. Он всё ещё планирует сказать «нет».       Майкл прочищает горло.       — Смотри, — начинает он, и Брэд напрягается, — мы не подготовлены вообще. Если бы мы спланировали недели две назад, то однозначно я бы согласился, но, понимаешь… у некоторых из нас есть… ну, дела, понимаешь…       Его щёки слегка покраснели, глаза направлены в потолок.       — Какие у тебя дела? — резко спрашивает Тревор.       — Ну, я хочу сказать, что… — Майкл почёсывает голову — очевидно, его застали врасплох, — улетаю завтра утром. Лечу домой. Новый год и всё такое, надо увидеться с детьми и Мэнди.       Брэд издаёт звук как разозлённая кошка. Плечи поникли, руки скрещены на широкой груди. Он обвиняюще глядит на Лестера, потом на Тревора — так, будто это их вина. Лестер просто пожимает плечами и устраивается обратно спать, а Филипс ржёт так громко, что все подскакивают.       — А я думаю, Брэд, что это фан-блядь-стическая идея, — делится он и подходит к парню, даря ему хлёсткий удар. Брэд подаётся вперёд, но выглядит довольным. — Давай, Л, нарисуй-ка нам планчик, а? Выдвигаемся сегодня утром.       — Эм.       — Хэй, — встревает Майкл, выбираясь из кровати, — Т, ты что, меня не слышал? Я не смогу. Мне нужно домой.       — Я услышал, — холодно отвечает Тревор, поворачиваясь к другим. — Сможем сегодня выйти на разведку, да, а потом, уже днём, поднимем… ну, немного оружия, а вечером уже грабанём. Или завтра. Зависит от того, насколько долго сегодня протянем.       — Эм, — повторяет Лестер.       — Тревор, остановись. Ничего делать мы не будем. Поездку к семье я не отменю.       — Не отменишь? — переспрашивает Тревор с ухмылкой. Майкл закатывает глазами. — Окей, М, потому что в этот раз ты не с нами. Мы с Брэдом сможем сделать всю тяжёлую работу. Ты нам не нужен в этом деле.       — Эм, — в третий раз недоумевает Лестер, — Т, я не знаю…       Он затихает под стойким взглядом Тревора, начиная мямлить что-то про необходимость хотя бы трёх стрелков.       — Ебать, просто нонсенс. Мы сможем вдвоём, Л?       Лестера не так просто смутить, он глядит на Филипса задумчиво. Чешет нос.       — Не знаю, — признаётся он. — Конечно, возможно, наверное, но сможете ли вы выжить?       — Я тоже не уверен, — быстро добавляет Брэд.       — Это твоя идея была, блядь!       — Успокойся, Тревор. Нам не обязательно идти без М, и ты прекрасно это знаешь.       — Это не мне надо успокоиться. Это вам всем надо. Это ты тут ёбаный трус. Что, не можешь выйти на работу без Майкла, который бы держал тебя за ручки, да?       Брэд мерзко смеётся:       — Кто бы, сука, говорил! Ты даже жить нормально без него не можешь…       Тревор по инерции подаётся вперёд. Останавливают его только руки Майкла, сильные, хватающие ещё до того, как костяшки Тревора соприкасаются с чем-либо, и оттаскивающие постоянно брыкающееся тело.       — Остынь, — шипит Майк ему в ухо. И раньше это заставило бы Тревора покрыться мурашками и улыбнуться, остановиться, но теперь он только ещё сильнее разозлён. Он сопротивляется, как и Майкл, держащий его, а у Брэда хватает наглости выглядеть даже немного пристыженным.       — Отъебись от меня, ты, бесхребетный жирный ублюдок!       — Эй, — повышает голос Майкл, — заткнись. Ты себе никаких одолжений тут не делаешь!       Лестер встаёт и, морщась, настороженно наблюдает за ними. Он смотрит на Брэда, словно тот собирается вмешаться, но парень лишь яростно качает головой. Лестер закатывает глаза и, прихрамывая, делает шаг вперёд.       — Тревор, — серьёзно говорит он, и Филипс на мгновение замирает, — успокойся. Если ты хочешь, чтобы я нашёл тебе местных для помощи, я могу это сделать, но нужно время, а потом банк снова будет открыт. Почему бы нам просто не придумать что-то другое?       — Это не… — Он двигается, и рука Майкла сжимается вокруг его груди. Тревор с силой отпихивает его назад и, наконец освободившись, смотрит на Лестера. — Дело не в работе. Это не имеет никакого отношения к ней! Вы что, совсем тупые? Дело не только в этой работе. Это может быть любая ёбаная работа, которую этот толстый говнюк считает ниже своего достоинства теперь, когда у него двое детей и визжащая жена!       — Эй!       — Жена и двое детей у него уже довольно давно — достаточно, чтобы ты привык к этому. — Голос Лестера мягкий, но тем не менее ранит, и Тревор бросает на него достаточно мерзкий взгляд, чтобы тот поморщился. — Я не… Я имею в виду, это правда, Майкл, ты действительно много плачешься в последние дни, но… это всего лишь сделка, Т. Всего лишь одна сделка, которой десять минут назад даже не существовало. Давайте двигаться дальше.       — Да, — вздыхает Майкл, — двигаться дальше.       Тревор опускается на пол.       Он не падает и не делает ничего такого жалкого, но чувствует, что просто отпускает себя; его плечи теряют свою форму, дыхание вырывается из лёгких, желудок устремляется куда-то вниз к ногам. Конечно, Майкл победил. Конечно, он хотел бы, чтобы они могли двигаться дальше. Эти слова стали мантрой.       — Пошёл нахуй, — плюёт ему вслед Тревор.       Майкл толкает его, и Тревор, споткнувшись о кроссовки Лестера, пролетает чуть не полкомнаты. Выпрямившись, он в ярости поворачивается и видит как Брэд прижимает руку к груди Майкла, а Лестер качает головой и бормочет:       — Майкл, мать твою, ну неужели?       — Ага, Майки. — Тревор шагает к нему. Он впивается в него взглядом, ему хочется почувствовать хоть что-то — пусть даже страх — хоть что-то кроме этой кипящей ярости. — Правда? Поиграть со мной хочешь? А может, хочешь, чтобы я выбил тебе все зубы, ты, тупая невежественная сука?       Последние слова Тревор выкрикивает. Все в комнате вздрагивают.       — Можешь орать сколько, блядь, хочешь, — отмахивается Майкл. Его голос, как на контрасте, мягкий, размеренный, едва содрогается от сдерживаемой ярости. Для Тревора это должно быть сигналом, предупреждением, красным флагом. Но вместо этого оказывается стимулом. Он только смеётся, и Майкл щурится.       — Могу? Сколько хочу, а? Спасибо, блядь, за разрешение!       — Ты, — говорит Майкл, — только идиота из себя строишь. Успокойся. Я даже не понимаю, из-за чего мы ругаемся!       — Если это правда, то ты ещё тупее, чем, блядь, выглядишь.       — Катись в ад.       — Ты катись, ты, твоя жена и твои обязательства, и твоя трусость…       — ЭЙ! — рыкает Брэд, его глаза огромные. Как большие синие блюдца, которые Тревор разбил бы прямо сейчас. — Ребята, заткнитесь-ка нахуй! Простите, что завёл этот разговор, это было глупо, ладно? Всё, закончили.       — Закончим мы, когда перестанешь шикать, Снайдер! Не лезь не в своё дело.       — Майкл, — осторожно встревает Лестер, — Брэд только старается…       — Что? Засунуть свой нос туда, где его быть не должно? — смеётся Майкл. Он выглядит взбешённым, по-настоящему бешеным. Его руки застряли в волосах и тянут их во все стороны. Тревору, привыкшему терять контроль над ситуацией, очень приятно это видеть. Брэд и Лестер отходят от него и выключаются из их спора, обмениваясь взглядами, в которых в равной степени чувствуется раздражение и страх. Буря, ворвавшаяся в комнату, пронзает их кожу. Тревор искренне удивляется тому, что до сих пор не ударил Майкла.       Он подаётся вперед от этой мысли. Прошлой ночью Майкл почти попросил его сбежать с ним, а теперь он стоит тут: кулаки сжаты, лицо уродливое и перекошенное, а слова звучат только о том, как сильно он заботится о дорогой Мэнди и детях, ради которых ни четыре года назад, ни три года назад — никогда бы не бросил работу. Раньше их товарищество значило для него весь мир.       — Почему бы вам обоим не…       Тревор бросает на Лестера такой грязный язвительный взгляд, что тот гримасничает и склоняет голову.       — Нет, — говорит он, — нет, давайте доведём до конца. Давайте разберёмся, почему Майкл счёл разумным толкнуть меня.       — Ты злишься не из-за этого, — полуистерично смеётся Майкл, отпуская волосы, вместо этого вскидывая руки вверх. — Уж не ври.       — Не врать? Врать? О, это не у меня талант во лжи, сладкий, так что не пытайся.       — Нет, конечно, это же ты весь из себя хороший и чистый, а? Чист как снег, а? Пока он не окажется весь в дорожках, а?       — Ага, ты-то никогда ничего не нюхал, да? Ты нюхал свой драгоценный кокаин со своей драгоценной женой. Она мне рассказала, так что не говори, что ты выше эт…       — Она рассказала? — спрашивает Майкл. И впервые за всю ссору в их шторме наступает пауза. Майк выглядит удивлённым, а потом подозрительным, затем злым. — Когда она сказала тебе это? Когда вы разговаривали?       Тревор мерзко смеётся. Почувствовав, как тело Майкла расслабляется, хотя бы немного, он решает, что это жалко. Если он ударит Майкла сейчас, это оправдает его гнев, а он устал от этого и от себя самого — и он дарит Майклу большую улыбку, надеясь, что это заставит его кровь закипеть.       — А что, интересно? — спрашивает он и стремительно выходит из комнаты.       Он слышит ворчание Майкла даже когда осторожно закрывает за собой дверь. Удивительно, что ни одна из других дверей мотеля не открыта, и любопытные соседи не высовывают головы, чтобы узнать отчего такой шум. Возможно, они тоже шоке. Возможно, они знают, на какое насилие способны оба мужчины, и не хотят рисковать. Возможно, они пьяны, и голова у них кружится даже при утреннем свете, и они спят, не обращая внимания на шум.       Как бы то ни было, в коридоре пусто и, к счастью, прохладно. Тревор, прислонившись к дальней стене возле окна с решёткой снаружи, смотрит на почти пустую парковку. Их арендованный старый побитый грузовик стоит в углу, немного влажный от ночной прохлады. Мужчина смотрит на него некоторое время, глубоко дыша через нос, прижавшись лбом к стеклу. От дыхания оно запотевает. Тревор жалеет, что не может отмотать утро назад и, следуя своим инстинктам, отказаться от предложения Брэда о работе.       — Кхм…       Он поворачивается.       — О, — уныло говорит Филипс, — это всего лишь ты.       — Всего лишь я, — соглашается Лестер. Он выглядит осторожным, конечно, но в то же время решительным, и Тревор не может не уважать его за то, что он пришёл сюда. — Я хотел убедиться, что ты не сбросился с крыши и не собираешься убить администратора. Или и то, и другое.       — Я в порядке. Я бы не стал бросаться с крыши.       — Но убил бы администратора, — настаивает Лестер, и Тревор слегка ухмыляется, быстро и нервно, но вскоре угасает. — Я просто… Я подумал, что тебе захочется общества кого-то, кто не Майкл Таунли.       Тревор понимает, что компания, которая ему нужна — это его мама. Он хочет, чтобы она отругала Майкла своим прокуренным голосом, а потом обняла Тревора так крепко, что у него рёбра бы затрещали. Это могло бы хоть немного сгладить тот факт, что он так страдает и так зол. Вместо этого у него есть Лестер, иногда — Брэд, и всегда, всегда ему не хватает Майкла.       — Ты ошибаешься.       Лестер ухмыляется:       — Не часто это про меня говорят, уверяю тебя.       Тревор бы улыбнулся — он пытается, но вместо этого всё его лицо перекашивается. Лестер дёргается, сглатывает и нервно оглядывается, словно в надежде увидеть кого-то, кто поможет ему.       — Я ценю это, — кратко благодарит Тревор, — но не нужно. Можешь идти спать или что угодно там делать, мне пофигу. Я в порядке, Майкл в порядке, он справится со своим маленьким припадком.       — Своим? — Лестер хмурится.       — Да, это его припадок. Это он ведёт себя как большой дядя, толкнул меня ещё. Ему сказочно повезло, что я его долбаную голову не оторвал.       — Ну, да, возможно, ему не нужно было это делать, но… Т, ты не помогал на самом деле. Кому какое дело, надо ему поехать к семье. Я правда думал, что ты привык.       И тут, понимает Тревор, их взаимопониманию приходит конец. Лестер не замечает, что Майкл, эта змея, всё дальше и дальше ускользает от них. Он не раз срывался с новой работы, чтобы провести время со своими детьми — детьми, на которых ему было наплевать, когда они были в пелёнках, — и Тревор сомневается, что это последний раз. Может, с тех пор как умер его собственный отец, он чувствует, что должен что-то исправить. Какая разница, это чертовски раздражает. От этого сердце Тревора болит так, как не болело уже много лет. Он действительно думал, что смирился со всем этим. Он действительно думал, что с ним всё в порядке.       Просто это медленное погружение в ускользание Майкла, он думает, наверное, хуже, чем любая потеря.       — Ты и представить не можешь. Предлагаю тебе уйти в комнату прежде, чем я всё на тебя вылью, Лестер.       Лестер, явно обративший внимание на шелковистость — болезненность — своего голоса, не колеблется. Он возвращается в номер, захлопывая за собой дверь.       Хлопок гулко отдаётся в череп Тревора. Мозг слегка бьётся, пока Филипс не закрывает глаза. Ярость бьётся в веки, в язык, в горло, в расколотое, отравленное сердце. Захлопнуть перед ним дверь, да? Он должен вырвать дверь прямо из рамы и приложить ею Лестера на пол, давя на него, пока тот не будет раздавлен и не начнёт молить о пощаде. Может быть, он ещё и припечатает его для пущей убедительности.       Этот чистый, ничем не сдерживаемый гнев разжигает его настолько, что он целенаправленно шагает в сторону комнаты. Остаётся надеяться, что соседи проигнорируют крики так же, как и они сами.       Потянувшись к ручке, Тревор обнаруживает, что она поворачивается без его контроля, и отпрыгивает назад, скручивая вытянутые пальцы в кулак.       — Тревор, — говорит Майкл. Голос его низкий, полный мрачных обещаний, ярости, сравнимой с его собственной. Он закрывает за собой дверь, — ты разозлил Лестера.       — Ну и хорошо, — Тревор звучит обиженно. Он облизывает губы. — Хорошо. Надеюсь, что разозлил и тебя тоже, Майки.       Майкл смотрит на него предупреждающе и двигается слегка вперёд. Тревор дёргается, готовый защищаться, и Таунли останавливается, комически застывая на одном месте.       — Я ничего такого не собираюсь делать, — обнадёживает он, криво улыбаясь. — Я не хотел тебя толкать. Просто, ну… типа потерял контроль, понимаешь?       Похоже, что у Майкла газы или что-то такое — судя по его страдальческому взгляду и ярости, явно бурлящей под его обходительной поверхностью. Тревор зыркнул на него. Он ненавидит Майкла. Он правда, правда ненавидит его.       — Не надо, — говорит он, — не лги. Ты хотел. Ты серьёзно относишься ко всему, что делаешь — ты просто наконец-то понял, каким мудаком был, и это здорово, хорошо, молодец, Майки, но у меня просто нет терпения разбираться с тобой сейчас. Мне плевать, какие оправдания ты придумывал последние пять минут. Мне плевать на них. Мне плевать на тебя.       Майкл хмурится.       — А теперь вот это уже…       Тревор толкает его. Майкл спотыкается, опираясь рукой на стену, но всё равно сильно ударяется головой. Филипс тут же наваливается на друга, стискивает зубы и прижимает своё лицо прямо к его.       — Ты что, не услышал меня, ковбой? Мне плевать!       Майкл смотрит на него.       А потом хватает его за плечи, и Тревор уверен, что сейчас его ждёт одна из самых больших драк в его жизни, которая закончится трещинами в костях, синяками под глазами и разбитыми губами, и он весь напрягается, готовясь к ней, а Майкл… Майкл целует его.       Глаза тут же закрываются. Поцелуй не нежный — он мерзкий, злой, полный зубов и невысказанных оскорблений. Руки Майкла поднимаются, чтобы запустить пальцы в слишком длинные волосы Тревора. Тревор в ответ сильнее прижимает его к стене бёдрами, и сквозь губы вырывается низкий возбуждённый звук, который попадает прямо на язык Майкла. Он отвечает тем же.       Тревор неожиданно радуется своей злости, своей неспособности контролировать себя — это позволяет ему обхватить Майкла за шею, как будто он может отодвинуться, и притянуть его ближе, подальше от посторонних глаз, до самого конца коридора, где аккуратно спрятана небольшая кладовка уборщика. Тревор обследовал коридор, когда они только приехали сюда прошлой ночью с девушками, и думал о том, что если появятся копы или если дамы станут слишком назойливыми, это будет хорошее место, чтобы спрятаться на время — и теперь кладовка идеально подходит.       На полках полно различных спреев и полиролей, и Майкла не слишком аккуратно заталкивают в комнатку, прежде чем он успевает сказать что-нибудь об этом. В углу падает швабра, и Тревор заливисто смеётся, обнимая Майкла за шею.       — Дышать трудно, — хохочет Майкл, на что Тревор хмыкает.       — Заткнись! — и снова целует его.       «Боже, помоги уборщику, пришедшему на утреннее дежурство», — отстранённо думает Тревор, пока Майкл снимает футболку через голову. Если кто-либо посмеет прервать этот сон, швабра будет засунута так далеко в его…       — Рад, что на тебе только трусы, — мурлычет Майкл и сжимает его член, отчего смех Тревора переходит в стон. — Меньше работы.       — Настоящий мужчина только их и носит, — отвечает он, покачивая бёдрами в такт прикосновениям, и Майкл снова заливается смехом.       — Да? — переспрашивает он, прижимаясь. — Так вот ты какой, да? Настоящий мужчина, Т?       — В последнее время ты меня просто блядски бесишь, — говорит Тревор в ответ и лишь на мгновение ловит гнев в остром взгляде Майкла, прежде чем они снова целуются. На этот раз Тревор прижимается к полкам. Совочек больно впивается ему в поясницу, а Майкл прикусывает нижнюю губу. Это должно раздражать, но Тревор лишь кривит губы в подобии улыбки и проводит руками по голым бокам Майкла, которые слегка выдаются над поясом его пижамных штанов.       Майкл переходит к шее.       — Ты настоящий вампир, — тупо говорит Тревор, и Майкл, оскалившись, проводит зубами по коже. — Я имею в виду… ты, знаешь, не… не настоящий мужчина, скорее… чёрт, ты понимаешь, о чём я.       — Не понимаю, — бормочет Майкл. Он лижет влажную полоску на ключице Тревора. — Но, блядь, ты меня тоже бесишь. Я тебя ненавижу.       — Я ненавижу тебя ещё больше, — отвечает Тревор и стягивает пижамные штаны Майкла, пока они не скатываются к его лодыжкам.       Майкл отстраняется. Он слегка ухмыляется, но глаза у него жёсткие и не прощающие, и трудно не заметить искреннюю неприязнь, скрывающуюся за его улыбкой. Сердце Тревора совершает какое-то дурацкое сальто, и, чтобы отвлечься, он опускается на колени, чувствуя как кончик члена Майкла касается его носа. Это заставляет его смеяться, как ребёнка, и Майкл переминается с ноги на ногу. Его мышцы заметно напрягаются.       — Здесь? — спрашивает он. Голос срывается. — Я мог бы… Я имею в виду, любой может…       — Мы в разных местах были, Майки, — говорит Тревор. Он поднимает руки и проводит ими от коленей Майкла вверх по бёдрам, по мягкой коже. Кончики его пальцев касаются полувставшего члена Майкла, но замирают в ожидании. — Уходи, пожалуйста. Сделай одолжение. У меня достаточно рук, чтобы доставить себе удовольствие.       — Иди нахуй.       — Иди ты нахуй, — говорит Тревор.       — Господи, да повзрослей ты, блядь, — огрызается Майкл. Его рука опускается вниз, чтобы смахнуть пыль с волос Тревора — слишком нежно. Более нежно, чем, по мнению Тревора, он сам заслуживает, учитывая нынешние обстоятельства. — Если ты собираешься отсосать мне, то поторопись. Перестань тянуть с этим весь блядский день.       — Прости, принцесса.       — Как ты меня… Ох.       Какие бы протесты ни начал выражать Майкл, они теряются, когда Тревор облизывает губы и подаётся вперед, позволяя члену Майкла ненадолго задержаться на его языке, а затем смазывает его слюной и берёт глубоко, посасывая так непристойно, что удивительно, как Брэд и Лестер не ворвались внутрь, чтобы посмотреть, из-за чего весь этот шум.       Когда дело доходит до минета, Тревор в последние месяцы привык получать его, но, похоже, это не повлияло на его навыки — Майкл издаёт все нужные звуки, когда Тревор дрочит ему, проводя языком по яйцам.       — Мм, — хмыкает Майкл. Одна из его рук находит волосы Тревора и не слишком нежно тянет вверх, и Тревор, на секунду, испытывает искушение укусить его так сильно, как только может. Вместо этого он отстраняется, губы блестят, и смотрит на Майкла.       — Скажи мне, Майки, Аманда делает это хотя бы наполовину так же хорошо, как я?       — Какое… какое это, блядь, имеет значение? — спрашивает Майкл. Его бёдра, начавшие мягко покачиваться вперёд, замирают. Однако пальцы не отпускают волосы Тревора, а лишь крепче сжимают их. — Не говори о ней. Не сейчас.       — Ебучая змея, — бормочет Тревор. Его рука не перестаёт двигаться, крепко обхватывая член Майкла, чуть сжимая его при движении вверх. Майкл стонет, — Я хочу зарыть тебя в землю, ты знаешь об этом?       — Не знал, что ты увлекаешься некрофилией, Т, хотя я не сильно удивлён.       — Ты очень высокого мнения о себе, если думаешь, что я подойду к твоему трупу.       — И ты очень высокого мнения о себе, если думаешь, что подобные «спальные» разговоры меня заводят.       Тревор не может удержаться от лёгкой ухмылки и лукаво смотрит на него, быстро двигая запястьем.       — Это не «спальные» разговоры. Это «кладовочные» разговоры. Есть разница, знаешь ли.       Майкл смеётся. Его пальцы легонько царапают кожу головы Тревора и посылают мягкое покалывание вниз по позвоночнику, а плечи и щёки, кажется, гудят от этого. Филипсы облизывает губы и снова опускает голову, не колеблясь, чтобы на этот раз вобрать Майкла очень глубоко, щёки впалые, глаза полузакрыты. Кладовка на третьем этаже лучше любой спальни, решает он, когда Майкл откидывает голову назад и бьётся ей о полку, а средство для мытья окон падает. Он никогда не был из тех, кто рассыпает лепестки роз на кровати, открывая дорогое шампанское.       — Чёрт, Т, — вздыхает Майкл, но при этом умудряется говорить раздражённо, — Ты практиковался недавно что ли.       Тревор необъяснимым образом думает о Джеймсе, последнем парне, с которым он занимался этим. Джеймс был идеальным в постели — он издавал все звуки, которые Тревор хотел услышать, и был готов на всё, что Тревор хотел попробовать. Его член был длиннее, чем у Майкла, но тоньше, и он проникал в его губы с такой же легкостью, как и член Тревора в рот Джеймса. Он думает о Джеймсе и скучает по нему, но вместе с тем вспоминает о той кровавой ночи и рыжих, рыжих волосах Кэрол, которые отражались в лезвии в его руке. Он на мгновение приостанавливается, и Майкл с раздражением произносит:       — Я сделал тебе комплимент. Я не злюсь.       — Ты думаешь, — со злостью говорит Тревор, отстраняясь так, что член Майкла вываливается прямо из его рта, — что мне не всё равно, злишься ты или нет? Я мог бы отсосать тысяче парней с тех пор, как в последний раз отсосал тебе, и мне было бы наплевать, злишься ты или нет. Смирись с этим.       — Смирись ты и возвращайся к тому, что ты делал. Я не собираюсь говорить просить дважды.       Тревор поднимается на ноги. Он смотрит на Майкла, их носы не сталкиваются в полумраке, а потом Майкл целует Тревора так, будто это их первая ночь вместе, как будто всё начинается снова, всё пьяно, споро и отчаянно. Он откидывается на стеллаж, чуть раздвигая ноги, чтобы Майкл оказался прямо между ними.       — Ненавижу тебя, — снова говорит Майкл. Он опускается ниже и целует заросшую щетиной челюсть Тревора, его подбородок, мягкость шеи. Филипсы закрывает глаза, — Я правда ненавижу тебя.       — Да? Ты так целуешь всех парней, которых ненавидишь?       — Нет, — отвечает Майкл и смотрит на Тревора с неестественной серьёзностью, — Обычно я их пристреливаю.       Тревор моргает, его это почему-то задело. Он не в состоянии классифицировать грызущую боль, внезапно возникшую в его груди, и поэтому вместо этого просто ухмыляется, кичась и качая головой.       — Да, да, здоровяк, очень впечатляет. Теперь, я думаю, твоя очередь встать на колени.       — Эй, ты со мной ещё не закончил.       Тревор тянется к нему. Это немного трудно, поэтому Майкл пытается облегчить ситуацию, прижимаясь к нему. Тревор опирается на самую прочную полку, которую только может найти, и широко раздвигает ноги, прикусив губу, когда Майкл льнёт к нему голыми бёдрами.       — Заканчивай сам, — бормочет он в плечо Майкла. Для убедительности прикусывает кожу.       Майкл снова кидает какое-то оскорбление, но на этот раз он не обращает на это внимания. Трудно сосредоточиться на чём-то, кроме как на том, как Майкл прижимается, и на том, как его пальцы дразнят, а затем целенаправленно надавливают оттягивает резинку нижнего белья. Даже ярость Тревора спадает вместе с накалом страсти. Это грязная, отвратительная вещь, но тем не менее это страсть. Именно поэтому он целует плечо, которое только что укусил, и именно поэтому хватает Майкла за задницу обеими руками, чтобы притянуть его ближе, чтобы потереться о него и откинуть его голову назад. Именно поэтому он чувствует себя таким несчастным всё это время.       Немного поёрзав, Майкл умудряется освободить член Тревора одной рукой, оставив трусы на полпути вниз по бедрам. Тревор ухмыляется и начинает дрочить ему, а Майкл оскаливается в ответ, лишь замедляя движение руки, когда хочет потереться об него. Ты чёртов… Что, а? Кто я? — поддразнивает Тревор.       — Засранец, вот кто.       — Может, и так. Но это не мешает мне заводить тебя, да?       Даже в полутьме взгляд Майкла становится очевидным. Тревор целует уголок его рта, пока хмурый взгляд не исчезает.       После этого всё просто. Майкл плюёт на свою ладонь и трёт их члены друг о друга, не сдерживаясь. Движения торопливые, слегка сухие, но Тревор всё равно слабеет в коленях, удерживаемый только стеллажом позади него и пристальным взглядом Майкла. Их лбы и губы соприкасаются, и Тревор обхватывает потными пальцами шею Майкла, притягивая ближе.       — Удивлён, что у тебя ещё осталась… ну… ах… выносливость после прошлой ночи, Майки.       — Хоть на целый день, — отвечает Майкл, но он близок к тому, чтобы кончить, Тревор может сказать; его глаза наполовину сощурены, а губы сжались по-особенному, и когда он дрочит им обоим по очереди, потом вместе, рука движется быстрее, более хаотично, — Я могу… я могу…       — Не надо, — приказывает Тревор. Он выдыхает эти слова, позволяя им прошептаться в губы Майкла. Тот облизывает их, склоняет голову, чтобы лизнуть ключицу Тревора, — Просто… Мне плевать, сколько ты сможешь продержаться, просто продолжай.       Тревор кончает первым. Ни для кого из них это не стало сюрпризом — руки Майкла всегда имели над ним какую-то странную власть, — но Майкл не отстаёт, вскоре откидывает голову назад и стонет, его глаза блестят, плечи дрожат. Тревор поддерживает его, обхватывая руками за шею и зарываясь лицом в неё.       Они стоят так некоторое время, в крошечной каморке тихо, слышно только сбитое дыхание. Майкл проводит большим пальцем по щеке Тревора, Тревор целует Майкла в челюсть, но в остальном они неподвижны; конечности Тревора чувствуют себя горячими, тяжёлыми, и он готов умереть здесь или хотя бы провести день вот так, укутавшись в Майкла, к чёрту Брэда, Лестера и всю семью Таунли.       Майкл, конечно же, отстраняется.       Он отходит назад, вытирает руки и живот об один из аккуратно сложенных рулонов кухонного полотенца и начинает одеваться. Тревор просто натягивает трусы, не обращая внимания на их липкость. Его гнев утолён, и он не может не ухмыляться, наблюдая за Майклом, всегда наблюдая за Майклом.       Одевшись, они уходят. В холле пусто, поэтому Майкл закуривает сигарету, и они стоят у зарешёченного окна и курят в уютной тишине.       Неважно, думает Тревор, что Майкл уезжает, чтобы снова быть со своей семьей. Он вернётся, как всегда, и тогда они вчетвером смогут продолжить это своё странное путешествие и, возможно, воплотить в жизнь какие-то реальные планы. Они будут грабить, возможно, убивать, и им это удастся, а потом они забронируют номер в мотеле с одной кроватью, как в старые добрые времена, и им не придётся расставаться до утра.       Тревор улыбается, затягиваясь сигаретой, а Майкл бросает на него задумчивый взгляд.       — Итак, — он облизывает губы, стряхивая пепел на землю, — ты когда-нибудь расскажешь мне, что произошло летом?       В животе Тревора что-то тяжело падает.       — А?       — Ну, знаешь, пока я был во Флориде. С тех пор ты вёл себя как настоящий мудак, и мы все это знаем.       — Правда? Вы все мило болтали обо мне за моей спиной?       — Да ладно, не надо так. У тебя только-только настроение было хорошим.       — Тогда, может, не стоит спрашивать о том, что тебя не касается!       — Эй, чувак, окей, может, я просто беспокоюсь! Ты хандрил весь год… весь прошлый год, наверное, — и я беспокоился. Если тебе нужна помощь, ну, знаешь, о ком-то нужно позаботиться, мы можем…       — Ты можешь заткнуться на хрен?       Майкл закатывает глаза и снова затягивается сигаретой.       — Отлично. Не говори мне. Только не приходи ко мне плакаться, когда напьёшься и захочешь всё рассказать.       Этого не случится, Тревор знает. Он никогда не расскажет Майклу о той молодой, счастливой паре, которую он взял под своё крыло, о той паре, которую он развратил, испортил и в конце концов убил. Он не сможет объяснить это никому, особенно Майклу, парню, который тоже нашёл кого-то за пределами этой жизни и в итоге женился. Он даже себе не может объяснить, что произошло. Он смотрит на красный ковёр и видит волосы Кэрол, кровь Джеймса. Тревор кривит лицо.       — Ну же, — снова пытается Майкл, уже более мягко. Тревор встречает его взгляд, скрипя зубами, — Я не собираюсь тебя осуждать. Просто расскажи мне, что случилось.       — Нет.       Когда Майкл вздыхает, то выдыхает облако дыма. Прежде чем он успевает досадить Тревору, дверь их комнаты открывается и оттуда выходит нервный Брэд. Он смотрит на их взъерошенные волосы, на покрасневшую щёку Тревора и, кажется, подавляет ухмылку.       — Вы, ребята, уже закончили?       — Ругаться, в смысле? — резко спрашивает Майкл, и Брэд быстро кивает. — Да. Да, мы закончили.       Он не смотрит на Тревора, когда идёт за Брэдом внутрь, а просто вальсирует и говорит с Брэдом о чём-то настолько банальном и несущественном, что Тревор даже не слушает. От вкуса сигареты у него сводит желудок, но он всё равно идёт за Майклом.       Это всё, что он может сделать. Это всё, что он делает.       Всё, что он делает, — это ждёт момента, когда Майкл перестанет обладать им, но, похоже, он никогда не наступит.              

XIX

      Середина 2000              Лестер получает информацию о том, что в Южном Янктоне происходит что-то крупное — перевозятся какие-то химикаты, причём химикаты крайне незаконные и, соответственно, очень желанные для некоторых наркоторговцев, — и звонит всем четверым, требует, чтобы они освободили свои календари (Брэд устраивает целое шоу, что вынужден отменить свидание с какой-то красоткой, но ему никто не верит). И в начале июня они едут по шоссе в старом арендованном фургоне, громко играет музыка Майкла, небо голубое и красивое.       В фургоне только два сиденья впереди, а сзади — две импровизированные скамейки и куча одеял, и всё пахнет мочой, но это неважно. Тревору (на пассажирском сиденье) было всё равно. Открытая дорога и предвкушенеи чего-то нового и захватывающего, делает всё это стоящим неудобств.       Майкл за рулём. Он в своей стихии, смеётся вместе со всеми над дурацкими шутками и напевает под свою дурацкую музыку 80-х, кивая головой в такт. Давно Тревор не видел его таким счастливым. Он полагает, что дело в движении, отсутствии других машин на дороге, свободе.       Если бы не любопытные взгляды сзади, Тревор мог бы поцеловать его сейчас, просто чтобы почувствовать эту улыбку.       Но вместо этого он упирается ногами в приборную панель и почёсывает шрам на руке.       — Мне скучно, — громко говорит он, и все трое вздыхают.       — Да, мы поняли, Т, — говорит Лестер. В его голосе звучит раздражение, что вполне справедливо: он поссорился с Тревором из-за пассажирского сиденья и неизбежно проиграл, а теперь у него зелёное лицо и его качает из стороны в сторону при каждом повороте руля, — Может, тебе стоит вздремнуть?       — От меня так просто не отделаешься, — ухмыляется Тревор, встречая его взгляд в зеркале заднего вида. Лестер отмахивается, поэтому Тревор обращает своё внимание на Майкла, который только закатывает глаза, — Насколько мы далеко?       — Ещё пара часов.       — Чёрт.       — Хочешь повести?       — Нет, нет, не хочу лишать тебя удовольствия. Я просто буду сидеть здесь и слушать твою дерьмовую музыку, не беспокойся.       — Мы поедем прямо в мотель? — спрашивает Брэд. Он тоже выглядит скучающим, ноги раздвинуты, он играет со своим ножом, щёлкая им. Тревор надеется, что Брэд отрубит себе палец, просто чтобы оживить обстановку.       — Решайте сами, ребята. Я не против выпить пару кружек пива, — Майкл слегка задумчиво улыбается, глядя на Тревора, — Никогда не откажусь.       — Если под пивом ты подразумеваешь шлюх и минет, то я не против, — говорит Лестер, — Завтра у нас много дел. Нам нужно познакомиться с улицами, найти проходку, может быть, найти алиби, если придётся, — у нас есть работа. Мы здесь не для отдыха.       После вспышки Лестера наступает минута молчания, в течение которой никто не смеет взглянуть друг на друга. Брэд кротко прочищает горло и говорит:       — Я бы не отказался от пары…       — Не обращай внимания на Лестера. Он просто злится, что не может подняться.       Тревор ожидает, что Майкл нахмурится, но вместо этого он просто смеётся, оставляя Лестера бормотать себе под нос. Тревор слышит странные слова вроде «ублюдок», «блядь» и «мать твою», но почти не обращает на них внимания; он наблюдает за тем, как Майкл хохочет, низкий гул смеха раздаётся глубоко в его собственном животе. Он протягивает руку, чтобы коротко коснуться плеча Майкла, и тот ослепительно улыбается.       Как в старые добрые времена. Сердце Тревора неловко замирает в груди, и он быстро отводит взгляд.       Лёгкое прикосновение к плечу заставляет его обернуться, но к этому времени Майкл уже смотрит на дорогу, полуулыбаясь. Тревор зажимает нижнюю губу, прежде чем успевает ухмыльнуться слишком широко.       Трек сменяется на что-то бодрое, все эти гладкие гитары и тяжёлые барабаны, Майкл начинает постукивать по рулю в такт им. Голос у певца самодовольный, решает Тревор, пухлый и сытый, слишком блестящий и отполированный, чтобы заставить его почувствовать что-то большее, чем злость. Это как раз та самая фабричная дрянь, которую Майкл так быстро называет настоящей и американской, как и его фильмы, как и та двойная жизнь, которую он ведёт.       Тревор выключает радио.       — Эй! — вопит Майкл, снова включая его. — Мне нравится вообще-то.       — А нам нет.       — Не будь ребёнком. Я за рулём, мне и выбирать, что включать по этому чёртову радио. Таково правило.       — Это дерьмовое правило.       — Какое есть!       — Ну, может, если бы ты хоть раз послушал что-нибудь пусть даже слегка приличное, мы бы не были…       — Эй, — вклинивается Брэд. Он наклоняется между сиденьями и тянется к ящику с пивом, стоящему у ног Тревора, — Передай мне одну бутылочку. Я бы хотел выпить столько, чтобы больше не слышать вас двоих.       — Для этого чуда понадобится нечто большее, чем пиво, — бормочет Лестер, и Тревор вздыхает, протягивая руку вниз, чтобы взять пиво.       — Чёрт, посмотрите на этого неудачника, — говорит Брэд. Они оба поднимают глаза и видят вдалеке слишком знакомого автостопщика: он маленький, худенький, большой палец с надеждой смотрит в небо. Лестер тоже поворачивает шею, чтобы посмотреть, — Почему бы нам не поиздеваться над ним. Притормозить, а в тот момент, когда он соберётся сесть, нажать на педаль.       — Ты кусок дерьма, — заливается Майкл, — Конечно.       Тревор не может удержаться от смеха, когда Майкл сбавляет скорость. Автостопщик опускает руку, фара освещает его. Тревор поднимает брови.       Парень молод, не старше двадцати пяти, с таким побитым, затёртым видком, какой бывает у тех, кто спит на улице. Но он красивый, по-настоящему красивый: челюсть такой же формы, как у Майкла, волосы тёмные, тело в хорошей форме. Когда он улыбается замедляющемуся фургону, его зубы ослепительно белы, и от них у Тревора загораются звёзды в глазах.       — Куда подвезти? — спрашивает Майкл, опустив окно.       — Куда угодно. Только бы в город. Мой последний водила начал проповедовать мне Иисуса, так что мне пришлось свалить.       Тревор улыбается. Грешник. Человек ему подобный, с золотым голосом в придачу.       Парень нетерпеливо направляется к боковой двери, а Брэд хихикает про себя в такой самодовольной, раздражающей манере, что Тревор не может удержаться и резко хватает Майкла за запястье, прежде чем тот успевает повернуть ключи.       — Подожди, — шипит он, и Майкл смотрит на него так, будто он сошёл с ума, — Мы должны его подвезти.       — Почему? — спрашивает Майкл, как раз когда Лестер говорит:       — Нет!       Брэд моргает раз, два, три…       — Потому что… ну, он кажется хорошим. Я хочу узнать его получше.       Майкл пристально смотрит на него. Его глаза тёмные и неумолимые, и все в фургоне понимают, что Тревор имел в виду, говоря «познакомиться», но никто не осмеливается задаться этим вопросом. Как только Майкл отводит взгляд, он пожимает плечами и сглатывает.       — Конечно, — говорит он с трудом, — Хорошо. Но ты останешься с ним сзади. Лестер может поменяться с тобой местами.       — С удовольствием, — сухо говорит Лестер, как раз когда автостопщик открывает дверь. Приходится немного потасоваться, поманеврировать и потолкаться, но в итоге Лестер сидит впереди, а Тревор — на одной скамейке с автостопщиком, Брэд сидит напротив и смотрит куда угодно, только не на них.       — Все сели? — спрашивает Майкл. Тревор не уверен в причине странной нотки в его голосе, но, тем не менее, это его радует.       — Да, сэр, — отвечает Филипс, а Майкл вздыхает и снова заводит мотор.       Оказывается, автостопщика зовут Фредди, и он играет в группе, но отстал от своих через четыре города после того, как его ограбили. Тревор слушает его рассказы о горе с самым сочувственным выражением лица, на какое только способен, кивая и произнося «ммм» в нужные моменты, хотя и знает, что история, скорее всего, полная чушь, ведь действительно, почему бы просто не позвонить друзьям из телефона-автомата. Он делает вид, что верит из-за улыбки Фредди и того, как близко он сидит к Тревору на скамейке, придвигаясь к нему каждый раз, когда на дороге появляется неровность.       — И тут как бац, знаете, удар прямо в голову, и в следующий момент я понимаю, что половина моих сумок исчезла, включая ту, с моей любимой гитарой, а я лежу посреди какого-то переулка под дождём, — парень качает головой, — Страшная штука, чувак. По-настоящему страшная.       — Мм, надо быть осторожнее. Вокруг полно отмороженных людей, — мудро говорит Тревор и игнорирует Майкла, фыркающего на переднем сиденье.       — Да, ты ведь знаешь всё о таких людях, правда, Т?       — Не обращай внимания на Майк… эээ… на М. Он просто бесится из-за своего дерьмового музыкального вкуса.       — И на Т тоже можно не обращать внимания, потому что он психует, что мы не слушаем его музыку, такую, знаешь… все эти крики и вопли, и отсутствие какого-либо настоящего, мать его, таланта.       Фредди переглядывается между ними, слегка посмеиваясь.       — Хэй, всё в порядке, чуваки, всё в порядке. Мне нравится любая музыка. Я не обращаю внимания на то, что играет.       — Хороший ответ, — усмехается Тревор, и Фредди усмехается в ответ.       — Так что означает буква «Т»?       — Том, — легко врёт Тревор, — спереди сидят Мартин и Ларри, а тот толстяк напротив нас — Брент.       — Эй! — кричит Брэд, но Фредди только смеётся.       — Круто. Куда вы все направляетесь?       — Один из наших друзей из колледжа женится, так что мы едем, чтобы попытаться образумить его, — Майкл замолкает, чтобы сменить полосу движения, а затем вздыхает и качает головой, — Если не получится, мы устроим ему лучший мальчишник в его чёртовой жизни.       — Нахуй брак, чувак. Из-за него слишком много хороших мужчин и женщин превращаются в развалины.       — Ага-ага, — громко говорит Тревор, наблюдая за тем, как напрягаются плечи Майкла, — Должен сказать, ты прямо-таки моя родственная душа. У тебя нет девушки случайно?       — Бля, чувак, нет. У меня нет ни времени, ни силы воли на это дерьмо. Я свободный человек.       Все слышат, как Лестер вздыхает, но не обращают на него внимания; когда Тревор смотрит на него, он видит, что тот скрестил руки, сидит на своём месте и смотрит на проплывающий мимо мир. Тревор прекрасно понимает, почему. Не в его характере общаться с незнакомцами, особенно когда они работают, но Тревор не идиот. Он не собирается называть их имена, чем они занимаются и множество прошлых преступлений. Он только хочет немного развлечься с Фредди.       — А у тебя?       — Нахуй не надо, — говорит Тревор, но тут он думает о Кэрол, о Джеймсе, и фургон словно кружится. Успокоившись, он понижает голос и наклоняется чуть ближе, — Свободен до кончиков пальцев, Фредди.       — Это как раз то, на что я надеялся, — голос Фредди тоже низкий, полный смысла, и Тревор мог бы трахнуть его прямо здесь и сейчас, к чёрту аудиторию. Автостопщик прочищает горло и, кажется, вспоминает обстановку, бросая взгляд на Брэда, —Брент, а чем ты занимаешься?       На секунду Тревор боится, что Брэд окажется настолько глуп, что скажет что-нибудь вроде «я граблю бани», но Снайдер лишь пожимает плечами и хмурится:       — Ничего интересного. Работаю в боулинге.       — Разве это не то, чем подростки занимаются по субботам?       Весь фургон смеётся над Брэдом, который становится ярко-алым. Тревор видит, как его пальцы сжимаются в кулаки, и удивляется, как много способов убийства он себе представляет.       — Знаешь что, Фредди, — хохочет Майкл, — ты мне нравишься. У тебя есть яйца.       — Спасибо, чувак. Эй, Брент, извини, я не хотел быть засранцем. Я уверен, что это… отличная работа, правда.       — Всё в порядке, — коротко отвечает Брэд. Он скрещивает руки, челюсть напряжена, — Не беспокойся об этом.       Тревор наклоняется ближе, прижимаясь губами к уху Фредди.       — Не обращай внимания на Б, — пробормотал он, — его бросила девушка на прошлой неделе. Он до сих пор не успокоился.       — Как я и говорил, быть свободным — лучшее решение.       Тревор уже собирается прошептать в ответ что-то непристойное и нелепое, как вдруг бросает взгляд на передние сидения в зеркало заднего вида. Глаза Майкла мелькают между ним и Фредди и дорогой впереди, брови сведены на переносице, а рот плотно сжат. Тревор просто смотрит на него, застигнутый врасплох, пока Фредди не берёт его руку и не возвращает в реальную жизнь.       — Эй, послушайте, я не хочу ничего о вас предполагать, ребята, вы кажетесь классными, но…       Все четверо напряглись, ожидая осознания, обвинения.       — …не возражаете, если я закурю пару косяков из своего кармана? И поделюсь, конечно.       — Отличная мысль, — говорит Брэд, нащупывая в кармане зажигалку. Лестер качает головой, а Майкл хихикает, делая музыку чуть громче.       — Фредди, ты мне нравишься всё больше с каждым…       — Ты за рулём, извини, — быстро перебивает Фредди, и лицо Майкла сползает, — Мне не нравится, когда меня возит кто-то в нетрезвом состоянии. Извините.       Тревор смеётся так громко, что это заглушает любую реакцию Майкла.       — Ты — прям-таки свежий материал для бойфренда, парень. Прикуривай.       Фредди подносит первый косяк к губам и раскуривает его до конца, глаза закрываются, когда он вдыхает.       — Бля, — говорит он, выдыхая тяжёлый дым, — Этот дилер не врал. Это хорошее дерьмо. На.       Он вставляет сигарету между губ Тревора вместо того, чтобы просто передать её. Жест такой несущественный, но в нём чувствуется больше сексуальности, чем Тревор хотел бы признать, и, затянувшись, он не может не ухмыльнуться Фредди, приподняв одну бровь. Фредди прикуривает вторую сигарету и передает её Брэду, который с охотой принимает косячок.       — Чушь какая-то, — бормочет Майкл. Тревор признаёт, что отчасти так оно и есть — он уже возил их пьяным, и каким только не возил, в общем. Но они должны придерживаться легенды: они — бывшие выпускники колледжа, которым время от времени нравится покурить немного травки. Фредди может оказаться непредсказуемым, агрессивным или не приемлющим ничего более крепкого. Не стоит толкать лодку без дела.       — Прости, Мартин. Ты слышал его. Тебе придется подождать, пока мы доберёмся до места.       — Вы сразу на свадьбу? К другу?       — Нет, — отвечает Брэд, — Сначала остановимся в мотеле в следующем городе.       Лестер кряхтит с переднего сиденья, и Тревор слышит, как он бормочет: «Почему бы тебе ещё не дать ему наши паспорта», но Фредди, кажется, ничего не слышит. Он принимает косяк обратно от Брэда, мудро кивая.       — Круто, — говорит он и бросает косой взгляд на Тревора, — Только вы четверо?       — Может быть, — неспешно произносит Тревор, и на этот раз Майкл бормочет что-то, что Тревор не может уловить, — Посмотрим.       Травка хорошая и крепкая, и вскоре они втроём смеются над шутками, которые двое впереди никак не могут понять. Если бы их сейчас остановил какой-нибудь коп, их бы арестовали, даже не обыскав, — но, опять же, если бы их остановил какой-нибудь коп, он был бы мёртв раньше, чем успел бы вытащить пистолет. Фредди может быть шокирован, но, судя по его выпученным зрачкам, он может ничего и не заметить.       Его рука так крепко лежит на бедре Тревора, что Тревор тоже может не заметить её.       — Знаешь, я однажды трахался с таким парнем, как Мартин, — шепчет Фредди, и это настолько вопиющее признание, что сердце Тревора сбивается с ритма, — и он был как раз из тех, кто сводит меня с ума. Всегда считал себя главным. Всегда хотел быть лучшим. В конце концов, пришлось с ним покончить.       — Да? — пробормотал Тревор в ответ. — Ты можешь столько всего рассказать просто наблюдая за тем, как он водит?       — Скорее по тому, как он за нами наблюдает. Это сразу даёт о себе знать.       — Он… правда? — Тревор снова глядит на зеркало, его веки отяжелели от травы. — Зачем ему, блядь, этим заниматься? Он должен сосредоточиться на том, что он делает — возить нас, а не шпионить за мной.       Его голос начинает повышаться с шёпота, заставляя остальных посмотреть на него. Фредди издаёт звук сочувствия и кладёт руку Тревору на поясницу — это обещание секса, обещание исполнить намерения, и это успокаивает Тревора так, как ничто другое не может.       Он наклоняется навстречу прикосновению.       Майкл не имеет права, ни малейшего, чёрт возьми, права так пристально наблюдать за ними, смотреть такими тёмными и внимательными глазами. Тревор не делает ничего плохого. Он ничего не должен Майклу — женатому, подлому, сто раз изменившему жене — абсолютно ничего, особенно верности.       — Он мудак, — доверительно шепчет он в перерывах между затяжками, — Вот и всё. Ничего важного.       — Хорошо, — говорит Фредди, улыбаясь, даже когда у Тревора болит живот от чувства вины.       Остаток пути проходит примерно так же. Фредди еще немного рассказывает о своей жизни, в основном Брэду, когда Тревор начинает отвлекаться и смотреть на его рот, вместо того чтобы прислушиваться к словам. Лестер и Майкл в какой-то момент затевают негромкий разговор, но в остальном они молчат, не обращая внимания на хихикающую троицу сзади. Даже Брэд, кажется, потеплел к Фредди, как только выкурил достаточно травы, и к тому времени, как они добираются до мотеля, наступает ночь, и они ведут себя как старые друзья.       Майкл, однако, явно не испытывает никакого чувства товарищества, потому что, как только заглушил двигатель, то полностью развернулся на своем сиденье и тонко улыбнулся.       — Ну, вот и наша остановка. Было приятно познакомиться, Фредди. Удачи тебе.       — Да, конечно. Спасибо, что подвезли, — Фредди улыбается в ответ, но не двигается с места рядом с Тревором. Тревор чувствует гордость, — Вы, ребята, не собираетесь, эм, веселиться сегодня вечером?       — Я…       — Нет, — твёрдо говорит Майкл, прерывая Брэда, — Завтра нам ещё ехать. Нужно рано вставать. Спасибо, конечно, что предложил.       — Хорошо. Тогда я, пожалуй, пойду.       — Хорошо, — бормочет Лестер, отстёгивая ремень безопасности, и Тревор протягивает руку, чтобы ухватиться за плечо Фредди, когда тот пытается встать.       — Нет, — громко говорит он, — Не обращай внимания на этих грубых засранцев. Ты можешь остаться с нами на ночь.       И на самом деле он имеет в виду «остаться со мной», и все это знают, но Майкл и Лестер ужасаются.       — Тр… Том, — зовёт Лестер с болью в голосе, — я не думаю, что, учитывая наши… нынешние обстоятельства, приводить в номер незнакомца — без обид — это, эм, очень разумно, понимаешь?       — Именно, — говорит Майкл, — К тому же, мы уже забронировали номер. Там не хватит места для тебя.       — Неважно, — Тревор встаёт, немного сгорбившись в фургоне, — Всё в порядке. Я забронирую другую комнату, только для нас с Фредди. Не парьтесь.       — Мы не паримся, Т, мы говорим «нет». Мне жаль, но сейчас не время. Фредди, тебе придётся уйти.       — Мне кажется, ты забываешь, что ты не босс. Слезь хоть раз со своей чёртовой лошадки, — Тревор одаривает его проникновенным взглядом и открывает боковую дверь, — Пойдём. У нас будет два номера.       Фредди выскакивает следом за ним, и они, не оглядываясь, направляются к стойке регистрации захудалого мотеля, чтобы забронировать номер. Женщина мила и вежлива и не осуждает их, когда они заказывают двухместный номер, и у Фредди немного расширяются глаза, когда Тревор достаёт несколько купюр, чтобы расплатиться с ней.       — Я оплачу, — говорит он, улыбаясь Фредди.       — Вау. Спасибо, чувак.       Тревор коротко касается его запястья, как раз когда остальные входят следом за ними.       — Комната номер семь, — улыбается женщина, протягивая ключи. Тревор берёт связку и вальсирует, высоко подняв голову, когда проходит мимо остальных троих. Фредди, к его радости, держит руку на его пояснице. Всю дорогу он чувствует на себе обжигающий взгляд Майкла, и это не может не согревать его.       Место не самое лучшее, но никто из них не возражает: это лучше, чем ночевать на улице, и уж точно лучше, чем большинство мест, где Тревор останавливался во время их работ. Он даже не обращает внимания на таракана, который улепётывает от него, когда они подходят к своей комнате.       Фредди целует его, как только дверь закрывается. Это поцелуй, полный переживаний, и Тревор сразу же тает, прислоняясь спиной к двери и притягивая мужчину так близко, как только может. Это так далеко от того, как он целуется со своими обычными «подружками на одну ночь», что на мгновение у него перехватывает дыхание — хотя, когда он улавливает, что к чему, наступает очередь Фредди стонать, а его нижняя губа ненадолго оказывается между зубами Тревора.       — Я хотел прикоснуться к тебе, как только сел в фургон, — шепчет Фредди, и Тревор смеётся.       — Хотел, да? Я тоже. Рад, что мы с тобой на одной волне.       — Было так много чудаков, которые пытались меня подцепить. Я рад, что вы меня подобрали.       — Ага.       Тревор заставляет его замолчать поцелуем. Он не предупреждает Фредди о том, что они четверо, вероятно, опаснее всех, кого он мог бы встретить на шоссе, что они могут убить его так, как никому другому и не снилось, что их список трупов длиннее, чем любой список, который он мог бы составить. Не стоит вдаваться в подробности. Фредди — не Кэрол и не Джеймс. Это будет просто весёлая пара часов, и на этом всё закончится. Всё будет просто.       Стены мотеля тонкие, и в перерывах между тяжёлым дыханием и поцелуями они слышат, как открывается дверь в соседний номер, и туда входят три пары тяжёлых ботинок. Слышен голос Майкла — надменный, равнодушный, за ним — негромкое бормотание Лестера и Брэда.       От этого ещё лучше, правда. Тревор надеется, что сегодня они смогут услышать все звуки.       Фредди опускается на колени и с нетерпением расстёгивает ремень Тревора.       — Ты не против? — спрашивает он, глядя вверх, и Тревор закатывает глаза в ответ. Фредди ухмыляется и стягивает с Тревора трусы, освобождая его полувставший член.       — Я не против, если ты будешь продолжать в том же духе, — Тревор стонет, когда член оказывается в тёплых руках Фредди. Он надеется, что Майкл слышит каждый его вздох, — Я не против.       И так оно и есть, он не против.       И как будто Тревор не хочет, чтобы Майкл выбил дверь, спихнул Фредди в сторону и занял его место, или даже просто накричал на Тревора и показал, что ему не всё равно, что ему действительно не наплевать, что для них ещё есть надежда. Всё в порядке — он не жалеет, что убил Джеймса и Кэрол, как не жалеет, что предлагал маме деньги, пока она не оттолкнула его, как не жалеет, что надрал Райану задницу, пока у него была возможность.       Он в порядке. Всё в порядке.       — Всё хорошо, — говорит он, закрывая глаза. Фредди берёт его в рот, и Тревор снова начинает контролировать свои мысли. Он думает о Фредди, думает о сексе, думает о травке, которую они выкурили, и о том, что впереди хорошая ночь. Это помогает ему успокоиться, а Фредди отлично владеет языком.       Он делает это так, словно был рождён для этой ночи; издаёт непристойные звуки, оказывает правильное давление на член, нежно разминает яйца. Это почти слишком хорошо. Ему кажется, что вместо него на коленях стоит Майкл, его бесхитростные глаза смотрят вверх.       — У тебя хорошо получается, — бормочет Тревор, зарываясь пальцами в тёмных волосах.       Фредди смеётся, и звук отдаётся в члене Тревора. Он не отстраняется, чтобы лукаво поблагодарить или пошутить, а просто продолжает покачиваться вверх-вниз и снова вверх, втягивая щёки. Это зрелище не может не радовать. У Тревора неприятно сжался живот.       — Если ты хочешь, чтобы это продолжалось больше пяти минут, тебе придётся остановиться, — смеётся он с придыханием, не стесняясь. Фредди снова ржёт и отстраняется, сразу же заменяя свой талантливый рот рукой.       — Больше пяти минут было бы неплохо.       — Особенно если ты хочешь, чтобы тебя трахнули.       Глаза Фредди слегка расширяются.       — Я… да. Хочу. У тебя есть резинки?       — Мне нравится множественное число, — усмехается Тревор, но качает головой, — Э-э… нет. Нет, но я знаю, у кого есть. Если дашь мне минутку, я вернусь к тебе.       — Ты уходишь?       Фредди выглядит так привлекательно, надувая губы и широко раскрывая глаза, что Тревору приходится наклониться и поцеловать его в губы.       — Я вернусь, — говорит он голосом, полным мрачных обещаний, и выходит в коридор, на ходу запихивая себя обратно в штаны.       Он врывается в соседнюю комнату без стука, ухмылка настолько широка, что грозит расколоть его лицо надвое.       — Так, у кого из вас, придурков, есть презики, которые я могу одолжить?       Лестер застонал и бросился обратно на кровать, лицо Брэда выглядит довольно красным и неуютным. А вот от Майкла Тревор не может оторвать глаз — он мечется по маленькой комнате, лицо перекошено, уродливо, зубы стиснуты. Когда он поворачивается, чтобы посмотреть на Тревора, то похож на дикую собаку, глаза опасно вспыхивают. Он встречает взгляд Тревора и выглядит ещё более взбешённым.       — Ни у кого. Мы пытаемся… мы работаем здесь, Т, а не объёбываемся, как подростки!       — Кто бы говорил, — Тревор подходит к куртке Майкла, суёт руку в карман и достаёт презерватив, мило улыбаясь, — Будь осторожен, эти стены тонкие как бумага. Мой друг там может услышать тебя и узнать, что именно включает в себя наша работа.       — Это угроза?       — Майкл, успокойся, — огрызается Лестер, поднимая голову, — Тревор прав. Не надо говорить о работе, только не сегодня. Утром нам придётся с этого начать, так что советую всем немного поспать.       — Ты как засранец просто, — комментирует Брэд с подоконника. Он ухмыляется Тревору, хотя улыбка не доходит до его глаз, — У тебя самая большая палатка, которую я когда-либо видел.       Тревор смеётся. Он гордо стоит, положив руки на бёдра, и не замечает, как глаза Майкла опускаются вниз.       — Я приму это как комплимент.       — Не стоит, — говорит Майкл, — Разве ты не слышал его? Брэд сказал: «Засранец», и он прав.       Тревор снова смеётся. Он ничего не может с собой поделать: сила ревности Майкла — новая, тревожная и совершенно несправедливая, и это как раз то топливо, которое ему сейчас нужно. Жаль, что существуют другие, потому что Майкл сейчас в таком настроении, которое обычно приводит к лучшему сексу в жизни Тревора, такому, от которого у него подгибаются пальцы на ногах и в животе теплеет от любви.       Сегодня ему придётся довольствоваться Фредди. Всегда есть завтрашний день.       — Как бы то ни было, по крайней мере, сегодня я получу немного, — говорит он, помахивая упаковкой презервативов, — На твоём месте я бы надел беруши.       — Засранец, — повторяет Майкл, когда Тревор уходит, смех застревает у него в горле.       Он возвращается в свою комнату и видит, что Фредди сидит на кровати, полностью одетый, но заманчиво улыбается, свет выключен, горит только прикроватная лампа. Это романтическое зрелище, если Тревор когда-либо видел его, и он тут же хватается руками за подол рубашки, стягивает её через голову и бросает куда-то на пол.       Он видит, как Фредди разглядывает его татуировки и впечатляется.       — А у тебя самого есть? — спрашивает он, расстёгивая ремень. — Есть какие-нибудь скрытые, на которые я должен обратить внимание?       Фредди издаёт смешок.       — Нет. Смелости не хватает. Я не слишком хорошо переношу боль.       — Очень жаль, — бормочет Тревор. Он снимает ботинки и носки, за ними летят брюки, и вот он стоит в мягком свете лампы полностью голый. Он проводит руками по волосам Фредди, наслаждаясь тем, как тот вздрагивает от прикосновения, — Я думаю, ты бы неплохо смотрелся с чернилами на спине.       — Может быть, как-нибудь в другой раз.       — Может.       Фредди встаёт. При свете трудно разглядеть его глаза, но Тревору нравится представлять, что они полны похоти и запретных вещей. Руки, нащупавшие его голые бедра, так или иначе, притягивают его к себе. Они целуются снова и член Тревора упирается в джинсы Фредди.       — Хотя бы разденься, — тихо говорит он, и Фредди смеётся, целуя его в челюсть с нежностью, которая почти тревожит.       — Времени полно, — отвечает он и, взяв Тревора за бёдра, подталкивает к кровати, — У нас вся ночь впереди       — Да? А что ещё ты запланировал, а?       — Я хочу… ну, ты знаешь. Хочу оседлать тебя.       — Забавно, — усмехается Тревор, откидываясь на спинку кровати, — я как раз собирался предложить то же самое. Иди сюда.       Фредди послушно, тихо и мягко, как пантера, перелезает через него на кровать. Он усаживается на него, улыбаясь, и свет лампы освещает его мягким, добрым светом, от которого его улыбка становится только слаще. Он наклоняется и целует плечо Тревора, ключицу, татуировку, отчего всё тело содрогается. Бить эту тату было так больно, настолько больно, что рука Майкла, которую Тревор держал, стала красно-рыжей, но это стоило того, чтобы просто почувствовать, как язык прижимается к нежной, покрытой чернилами коже.       — Так приятно? — спрашивает Фредди. Его ладонь скользит по левой руке Тревора, почти щекоча её, и упирается в его ладонь. Для Тревора это слишком сладко, но он знает, что, когда трах начнётся по-настоящему, всё изменится.       — Да, — буркнул Тревор и изо всех сил приподнимает бёдра, — Пока что.       Фредди смеётся. Другая его рука тоже поднимается, нащупывая запястье Тревора, и Филипсы уже собирается ныть и жаловаться, чтобы парень занялся чем-нибудь, перестал обращать внимание на руку и хотя бы снял штаны или что-то в этом роде, как вдруг раздаётся мягкое щёлканье металлического замка, и что-то холодное обхватывает его запястье.       Тревор моргает, смотрит на свою руку и неуверенно тянется к ней.       — Ого, — говорит он, почти поражённый, — Наручники? Ты гораздо извращённее, чем кажешься.       — Наверное, — отвечает Фредди.       — У тебя ведь ключ под рукой, верно?       Фредди достаёт подвеску из-под воротника. На цепочке висит один-единственный серебряный ключ.       — Конечно, есть, — улыбается он. Фредди откидывается назад, чарующая улыбка не сходит с его губ, а когда он снова становится на колени, в его руках уже что-то другое. Он направляет пистолет прямо между глаз Тревора, лицо темнеет, становится более жестоким.       — Оу, — только и произносит Тревор.       — Только попробуй позвать своих друзей. Ты будешь мёртв ещё до того, как они встанут с постели.       — Оу.       — Сейчас я заберу всё из твоих карманов, хорошо? Я буду рыться в них, а ты будешь лежать здесь, на кровати, молча, а потом я уйду. Вот так всё и будет.       — Оу.       Улыбка сползает с лица Фредди. Он смотрит на Тревора, прижимая пистолет к его лбу. Металл холодит кожу, как прикосновение смерти.       — Неужели ты думал, что я хочу заниматься сексом с кем-то вроде тебя? Ты выглядишь так, будто не спал целую грёбаную неделю. Как будто бы ещё хоть одно слово тебе скажешь — и ты забьёшься в истерике. Просто полный отстой.       — Ты отсосал мне.       — И сделаю это снова, чтобы увидеть, какой ты преданный и разбитый, — Фредди вскидывает пистолет, вероятно, больше для показухи, но Тревор не вздрагивает, — Чё, собираешься делать вид, что ты крутой, даже сейчас, да? Должен сказать, это впечатляет.       — Я не строю из себя крутого, — тупо отвечает Тревор, его мысли вихрем проносятся в голове. Он мог бы позволить Фредди забрать свои вещи — в кармане всего около пятисот долларов и оружие, — но дело в принципе. Он не может быть ограблен. Он не может допустить, чтобы остальные обнаружили его здесь, голого, с наручниками, пристёгнутыми к изголовью кровати. Ликование в глазах Майкла будет слишком сильным, чтобы даже Тревор смог это простить.       Его взгляд метнулся в сторону. Фредди прослеживает эту траекторию, но Тревор слишком быстр для него — и свободной рукой Филипс хватает лампу и вырывает её из розетки. Комната погружается в кромешную тьму, но ему всё же удается ударить Фредди лампой по голове. Керамика разлетается вдребезги. Фредди грузно падает на него, веки смыкаются. Тревор снимает ключ с его шеи и отстёгивает цепочку.       — Так, — говорит он, освобождая запястье и спихивая с себя мешающего парня так, что тот с грохотом падает на пол, — Так. Так и надо.       — Подожди… — слабо бормочет Фредди, но Тревор спрыгивает с кровати и оказывается на нём прежде, чем тот успевает сесть.       Он обматывает цепь наручников вокруг его шеи, держит оба наручника и тянет изо всех сил. Фредди издаёт придушенный крик, и жизнь возвращается к Тревору, когда парень бьётся под ним, брыкается, молотит конечностями и изо всех сил пытается освободиться. Однако Тревор — непоколебимая гора; он только весело смеётся и сильнее затягивает наручники, с наслаждением наблюдая, как Фредди задыхается.       — Ограбить меня решил, да? — спрашивает он, повышая голос. — Ограбить меня, блядь? Ты даже не представляешь, с кем ты, сука, связался!       Слова так напоминают то, что мог бы сказать Майкл, что Тревор истерически хохочет: лицо Фредди так раскраснелось, а тело так отчаянно хочет вырваться.       Он уже готов снова дёрнуть наручники в надежде, что они переломают несколько костей в шее парня и наконец-то положат конец его пыткам, как вдруг позади раздаётся грохот; дверь распахивается, и Майкл внезапно оказывается в комнате, он кричит, его руки крепко обхватывают голую грудь Тревора, оттаскивая его назад.       — Какого чёрта, Т! Какого хуя ты творишь?       Тревор отпихивает Майкла и пытается снова схватить Фредди, но хватка Таунли слишком сильна.       — Съебись от меня! Я убью эту маленькую крысу!       — Нет! Ты, ёбаный идиот, расслабься! Успокойся!       — Дай мне его прикончить!       Тревор бьётся, но безрезультатно. Фредди почти не двигается, но тяжело дышит, одной рукой слабо массируя шею. Наручники всё ещё обхватывают её. Майкл держит Тревора, пылающего в ярости, а за ними маячат Брэд и Лестер, благоразумно не вмешиваясь.       Тревору требуется некоторое время, чтобы сделать то, что хочет Майкл. Ему так обидно, что кто-то притворился, что он понравился кому-то, только для того, чтобы ограбить, что у кого-то хватит наглости сделать это. Сердцу Тревора, кажется, требуется целая вечность, чтобы перестать биться так быстро.       — Расслабься, — шипит Майкл ему в ухо, губы коротко касаются ушной раковины, и Тревор перестаёт сопротивляться.       — Я ненавижу тебя, — бормочет он, и Майкл отпускает его.       — Взаимно, — выплёвывает он, вставая. Он смотрит вниз, на жалкую фигурку Фредди, и качает головой, — Ты остаёшься один на десять долбаных минут и пытаешься убить парня. Что, чёрт возьми, с тобой не так?       — Ты не понимаешь, — Тревор чувствует себя скомканным листом бумаги. Он не может сдвинуться с места, — Он собирался ограбить меня. Он приставил пистолет к моей голове.       — Господи Иисусе…       — Заткнись, Брэд, — огрызается Майкл. Он проводит руками по своим волосам, глядя с кровати на Фредди и Тревора, — Ты сам виноват. Я говорил тебе не снимать с ним номер. Мы все говорили тебе, но нет, Тревор знает лучше, Тревор может сам о себе позаботиться. Как насчёт того, что кто-то другой услышит все эти крики и стуки и ворвётся сюда с копами, а? Что тогда?       — Тогда я бы и их убил.       — Конечно, убил бы. Голый и с парой наручников в качестве оружия. Конечно, убил бы.       — Мы имели дело и с худшими случаями.       — Мне всё равно. Сейчас мы имеем дело с этим, Т, и ты нас наебал.       — Работа… — говорит Лестер, и Майкл взглядом заставляет его замолчать.       — Работа, блять, закончилась. Мы не можем рисковать тем, что кто-то найдёт этого придурка и сложит дважды два. Нам нужно убираться из этого города прямо сейчас. Можешь поблагодарить Тревора за то, что он не смог продержаться в своих чёртовых штанах больше суток.       Тревор неуверенно поднимается на ноги. Его руки болят.       — Эй, это несправедливо. Я сделал то, что сделал бы и ты.       — Я бы никогда не пожертвовал работой ради быстрого перепихона.       Даже Лестеру становится немного не по себе от этой лжи, он чешет нос и отводит взгляд. Тревор разражается хохотом, рот полон кислоты, язык вымазан в ней.       — О, да, потому что ты никогда не подвергал нас риску, нанимая…       — Сейчас, блядь, не время, Т! Нам нужно убираться отсюда.       — Но… ты хоть представляешь, сколько времени у меня ушло на то, чтобы найти для нас источник? — спрашивает Лестер, проходя между ними и выглядя разъяренным. — Майкл, мы не можем просто бросить это сейчас.       — Придётся. Мне жаль, но так надо».       — Пиздец, — говорит Лестер и вскидывает руки вверх в знак капитуляции. — Сука, блять!       — Так, мы… так. Тревор, оденься, мать твою. Лестер, собери все наши вещи. Брэд, присмотри за этим куском дерьма по имени Фредди и убедись, что он не пытается встать.       — А ты? — мужественно спрашивает Брэд.       — Я собираюсь подогнать фургон. Нам нужно побыстрее уехать, и чем меньше мы будем возиться, тем лучше. Не надо светских бесед. Просто двигайтесь.       Они все принялись за дело. Тревор не уверен, когда именно Майкл стал их фактическим лидером, но все научились с этим мириться. Без него всё бы развалилось. Лестер точно не стал бы работать с Тревором полный рабочий день без Майкла в качестве буферной зоны.       Его трясёт, когда он одевается. В животе бурчит, когда он застегивает ремень, зашнуровывает ботинки и натягивает рубашку на холодную грудь. В комнате по-прежнему темно, но он видит едва шевелящееся тело Фредди и Брэда, стоящего над ним, как предзнаменование смерти. Он хочет закончить работу, но не решается: если Фредди умрёт, то ещё один труп придётся где-то похоронить, а это может окончательно выбить остальных из колеи. Кроме того, ярость в нём уже угасла, и он чувствует себя просто глупым, униженным и печальным.       Конечно, парень, которого он выбирает в качестве импровизированного Майкла, оказывается мошенником. Иначе жизнь была бы слишком простой.       Он первым садится в фургон вслед за Майклом и идёт на заднее сиденье, плюхаясь и скрещивая руки, как дующийся подросток. Это скорее для того, чтобы его не трясло, но никому не нужно об этом знать. Всем известно, что он всё такой же опасный и дикий, как и десять минут назад. Его не покоробила сила неодобрения лучшего друга.       Лестер — следующий, вместе с Тревором забрасывает их немногочисленные сумки в кузов фургона, а затем забирается на переднее сиденье, морщась при этом.       Он сидит прямо и напряженно, глядя перед собой. Его разочарование очевидно, и Тревору приходится сесть на руки, чтобы они перестали дрожать. Ничья ненависть ещё никогда так не меняла его, если не считать матери. Он даже не может говорить.       Через несколько минут появляется Брэд. Он выглядит угрюмым и на вопросительный взгляд Майкла пожимает плечами.       — Он был еще в полубессознательном состоянии, когда я его оставил. Он нас больше не увидит.       — Хорошо, — тихо говорит Майкл, — Это хорошо.       Он заводит двигатель.       Тревор молчит, пока фургон мчится по шоссе. Одежда кажется ему слишком большой и слишком маленькой одновременно. Как будто кто-то зажал наручники на его горле. Он всего лишь попытался защитить себя, а с ним обращаются как с самым страшным монстром, который когда-либо появлялся в жизни этих грабителей банков. Как будто Майкл не зарезал тысячу копов. Как будто Брэд не избил до полусмерти сотню человек. Как будто Лестер не дёргал за ниточки за кулисами, чтобы организовать смерть самых успешных людей Америки.       Он смотрит на затылок Майкла, на затылок Лестера, на Брэда, который, вместо того чтобы встретиться с Тревором взглядом, смотрит в пол.       Внезапно всё становится слишком. Именно здесь он может быть самим собой, с этими тремя жалкими ублюдками, именно здесь он чувствует себя по-настоящему дома — а теперь даже здесь его сторонятся. Ещё одна семья изгоняет его из-за так называемых склонностей к насилию, которые сводятся к здравому смыслу и самообороне.       — А кто-нибудь из вас не… — начинает он, его голос дрожит и трещит. Тревор сразу же замолкает.       — Что? — спрашивает Майкл, и Тревор встаёт.       — Как будто кто-то из вас не сделал бы то же самое.       — А? — спрашивает Лестер, поворачиваясь, как раз в тот момент, когда Тревор распахивает боковую дверь и выпрыгивает наружу.       Тревор падает на землю с рваным криком, но даже не уверен, что это крикнул он сам. Фургон не нёсся на скоростях, но ехал достаточно быстро, и Тревор катится, трение с землёй заставляет кожу саднить, она горит так сильно, что хочется вопить. Он слышит, как фургон с визгом останавливается, но не обращает на это внимания, слишком поглощённый болью.       «Дорожная сыпь» — это то, что он видел лишь однажды. Когда они были детьми, они с Райаном гоняли по парку на велосипедах, которые украли у ребят помладше, уворачиваясь от пробок и вставая на пути всех пожилых пешеходов, которых только могли найти. Конечно, однажды всё пошло наперекосяк, и Тревор бросил в Райана камень, когда тот проносился мимо, сбив его с колес. Райан закричал так, что Тревор потом несколько недель издевался над ним. Его рука была покрыта таким большим ожогом по всему предплечью, что их мать заплакала, когда увидела его, с ужасом глядя на блестящую, разорванную кожу своего старшего сына. Тревор тыкал в ожог до тех пор, пока он не зажил в последующие несколько месяцев, заработав не одну пару оплеух по затылку.       Но теперь он сочувствует Райану, оплакивает то, как сильно тот мучился из-за своей травмы.       Джинсы рвутся от силы трения, и кажется, будто кто-то держит горящий прут, рассекая кожу по всему телу. Сорвавшийся с губ звук больше всего похож на хныканье.       — Чёрт, Т! Ты что, блядь, делаешь-то?       Это Майкл, конечно же, Майкл. Он вплывает в затуманенное зрение Тревора в беспорядке тревоги и беспокойства. Тревор отмахивается от него, даже когда его не слишком осторожно ставят на ноги, правая сторона его тела болит.       — Дерьмо, — бормочет он, не в силах успокоиться, пока Майкл не хватает его за плечо, — Что ты… дай мне…       — Господи, ну и дела. Посмотри на себя, — Майкл слегка отталкивает его назад, чтобы он мог видеть нанесённый им ущерб. Зрение Тревора обостряется настолько, что он видит, как брови Майкла сходятся на переносице, а глаза сужаются, — Ты хочешь покончить с собой, да? Ты получаешь от этого удовольствие?       — Я хочу сбежать от тебя, — говорит Тревор.       На улице темно, за исключением фонарей, и почти никто не ездит, кроме странных грузовиков и любопытных пригородных жителей. Майкл качает головой, выглядя потерянным.       — Почему? Что, чёрт возьми, я сделал плохого сегодня, кроме того, что спас твою задницу?       — Ты мне надоел. Меня тошнит от того, что ты блядский лицемер.       — Что за бред ты несёшь? Просто садись в фургон, Тревор!       — Нет! Ты должен меня выслушать. Хоть раз, просто послушай. Я просто… Я не могу ни с кем видеться, ни с кем потрахаться, чтобы мне не сказали, что я — весь сплошь риск!       — Хэй, нет, это первый раз, когда я жалуюсь, что…       — Но ты встретился с дамочкой после работы, женился на ней, блядь, и обрюхатил её дважды, а я должен молчать! Я ни черта не могу сказать против тебя, потому что ты ведёшь себя нормально, а я, блядь, поехавший с катушек!       Майкл смотрит на него. Он не выглядит ни обиженным, ни рассерженным, ни даже близко к тому, чего ожидал Тревор. Он просто шокирован, словно не может понять, почему Тревор так себя чувствует, словно это мир, отличный от его собственной реальности.       — Т, — слабо произносит он и делает шаг вперёд, — Т, Господи, это было много лет назад. Так много лет назад. Разве ты не… я имею в виду, разве ты не…       — Нет, — говорит Тревор, и это самое большее, в чем он когда-либо признается, — Нет.       — Ты дрожишь. Давай просто… давай вернёмся в фургон, ты успокоишься, и мы сможем забыть…       — Не надо! Не трогай меня, блядь, окей?! — Тревор отступает, спотыкаясь. — Ты не понимаешь, как мне плохо от тебя. Ты ноешь на каждой чёртовой работе. Ты, наверное, писаешься от счастья, что я умудрился проебать и эту. Теперь у тебя есть повод вернуться к семье, ага, и избавиться от опасности.       — Что? Заткнись, блядь, Т! Я отказался от одной-единственной работы. Это не значит, что я…       — Мягкотелый. Ты, блядь, мягкий кусок дерьма. Я даже смотреть на тебя не могу.       Лицо Майкла ожесточается. Тревор видит, как закрываются его глаза, как рот превращается в нечитаемую, пустую линию, которая едва подавляет его явный гнев. Он должен взять свои слова обратно, но вместо этого просто смеётся, зажимая ожоги на коже. Он воет, а Майкл возвращается в фургон, и звёзды над головой не шевелятся.       — Просто тюфяк! — кричит Тревор. Каждый вдох обжигает его легкие. Проезжающий мимо водитель сигналит. — Ты становишься таким чертовски мягкотелым, Майки!       — Садись в машину! — кричит Майкл из окна, и в конце концов Тревор садится, и до конца поездки никто не произносит ни слова.       ---       А потом, на их следующей работе, Майкла убивает трёх копов без задней мысли. Он поворачивается к Тревору, чтобы получить его одобрение, но Филипс отворачивается и уходит в другую сторону.