DR.APIST

      «О, это будет великолепно», — думаешь ты, запрокинув голову на сидении автобуса и сладко закрыв глаза. Ты в жизни бы не подумал, что это может быть так легко. Нет, ты подумай только, человек, который так трясется над своей анонимностью, яростно тыкая тебе ею в лицо, проколется настолько тупо! Словно Иисус-нахрен-Христос, споткнувшийся во время Второго Пришествия! У него, наверное, пиздецки уродское лицо само по себе, а шокированная физиономия будет это только подчеркивать. Смешнее и уродливее оно будет разве что тогда, когда ты ударишь его в солнечное сплетение со всей дури вместо приветствия.       За окном плывут какие-то обосранные, стремные промзоны и перелески-зубочистки, черные, как попавшие в заводскую трубу галки, но тебе как-то похер. Это Каллиопа любит пялиться в окно и думать о какой-то невнятной, эстетической херне. Тебе же достаточно того, что Придурок живёт в какой-то жопе города, а не районе, и что ты в правильном автобусе.       Ты изобьешь этого задрота до полусмерти, ногами выбьешь из него свои пароли назад, извинения и, на закуску признание в собственной никчемности как хакера, как сталкера и как педофила. Он некомпетентен по всем трем пунктам, раз допустил этот непростительный проеб. Ещё пятнадцать минут дороги через речку и слякоть ты влажно фантазируешь, как сломаешь ему пальцы на обеих руках и тебе даже не потребуется для этого молоток или, например, плоскогубцы. Несомненно, ты сможешь это сделать, ведь твой оппонент стопроцентно хилое и мелкое чмо, которое не сможет отбиться.       Но вот ты стоишь у подножия многоквартирной башни из зеленого кирпича посреди пустыря, запрокинув голову, в попытках сосчитать количество этажей (двенадцать, не благодари, лол) и в твою голову закрадываются сомнения. Ты, конечно, глушишь их напускной бравадой и железобетонным: «Ну, я чё, зря ради этого сюда час ехал, что ли?», но всё-таки, ощущения не самые… Внятные.       Ее шпиль упирается в низкие, пасмурные небеса, земля под ногами какая-то маслянистая, вязкая и почему-то тоже зеленоватая, будто бы в плесени (ты успокаиваешь себя тем, что там неподалеку река и, возможно, это как-то связано, но инстинкт самосохранения считает, что это нихуя не аргумент). Дом стоит буквально на берегу заброшенного котлована посреди нихуя и вокруг ни единой души. Чёрт с ними, с прохожими, сейчас два часа дня, но поблизости нет ни одной псины, ни одной драной кошки, ни даже самой сраной вороны. Только ветер треплет твои волосы, сорвав капюшон.       Влезая в дыру в заборе, ты входишь в вакуум, свободный от пространства и времени, центром которого является эта злосчастная высотка.       Проникнуть в подъезд оказывается задачей легче легкого, лифт, само собой, не работает и тебе приходится подниматься на последний этаж, так как Скретч, судя по всему, живёт на последнем этаже. Под самой крышей.       С каждым преодоленным пролётом усиливается твоя тревога: здесь чисто, холодно и мертвенно тихо. Одним словом, безжизненно. Пахнет хлором, как в больнице или общественном бассейне. Место консьержа на первом этаже пустует и ты, честно говоря, не уверен, что он вообще существует. Как будто место для него выделили чтобы на настоящий дом как у людей было похоже. Да и в целом место напоминает не то декорацию из хреновенького, старомодного триллера, не то локацию в шутане или хорроре со скримерами.       Ты встаешь как вкопанный напротив двери единственной квартиры и в замешательстве чешешь голову: здесь нет ни дверного звонка, ни глазка, только тускло поблескивают выпуклые цифры номера.       Напомни, а с чего ты вообще решил, что он дома?       … Ты содрогаешься всем телом и естестеством, с трудом проглатываешь комок в горле. Ты слышишь музыку, на которую раньше не обращал внимания: сильно приглушенное, гомосятское диско, играющее откуда-то, блять, из ниоткуда. Завывания попсовой нонейм-певички, раздающиеся в полумраке абсолютно пустой лестничной площадки. В вымершем в середине дня доме. Ты в дешевом фильме ужасов. Пиздец, типа… Просто пиздец.       И тут до тебя вдруг доходит, что звук доносится из-за двери. Ну, то есть, долбоеб все-таки дома. Это странным образом успокаивает и даже придает тебе решимости.       Ты обрушиваешь град пинков на железную дверь. Музыка резко обрывается. — Открывай, пидор, я тебе щас ебало начищу! Я знаю, что ты там! Ты спалился!       Ты заносишь кулак, чтобы ударить ещё раз со всей дури, ведь ты уже вошёл во вкус, но так в итоге и замираешь с поднятой рукой. Потому что дверь… начинает приоткрываться. Ты слышишь, как один за другим щёлкают замки и вот из-за тонкой щели в тебя впивается чей-то глаз. Тонкая цепочка как ограждение между тобой и чем-то по ту сторону этой двери. — Пять минут подожди, хорошо? Только накину что-нибудь.       Это отличный момент, чтобы сбежать, но ты об этом не думаешь. Ты воспринимаешь это как удачу. Он маринует тебя еще где-то минут пять на лестничной площадке, но ты терпеливо ждёшь, время от времени потарапливая его пинками по железу и окриками: «Ну скоро ты там, бля?!».       Придурок оказывается белобрысым (ты никогда не видел настолько ядреных блондинов; тот же Страйдер был, скорее, рыжим, а у его мелкого брата-засранца на башке была копна соломы) взрослым дядькой на две головы тебя выше. Он даже подчеркивает эту разницу и нагибается, хитро убрав руки за спину. Надо сказать, нагибается к твоему лицу он настолько близко, что это ощущается как откровенное нарушение личного пространства. Ты даже можешь почувствовать исходящий от него запах: сигареты, стиральный порошок и что-то медицинское, (возможно, микстура? или капли?.. неважно).       Он смотрит на тебя сверху вниз из-под стекол очков-авиаторов и лыбится до того ехидно, что, кажется, его тонкий, змеиный рот вот-вот выплывает за контур круглой, как блин, мертвенно-бледной рожи.       Огромные, выпученные глаза какого-то невнятного, водянистого цвета, с темными кругами под ними, составляют где-то процентов семьдесят от его лица. Ты не можешь пошевелиться, настолько ты охуеваешь. Словно кролик, загипнотизированный питоном. Вы стоите где-то, может, с минуту, а может с вечность на этаже, пялитесь друг на друга и молчите. — Здравствуй, малыш. Сейчас три часа дня, — говорит, наконец, он.       Его голос не высокий и не низкий, но медлительный, с хрипотцой и чуть-чуть гнусавый. Удивительно хорошо поставленная речь, особенно для замкнутого задрота. Ты-то был уверен, что он говорит писклявым голоском заикающегося цыпленка. Единственное, с чем ты по чистой случайности угадал, это британский акцент. Как у злодея из шпионских фильмов. С такими данными можно было бы идти в озвучку или, скажем, на радио…       Может быть, ты ошибся и это вовсе не Скретч?.. — Надо же, как трогательно, — вдруг добавляет он, — никто и никогда не прогуливал ради меня школу.       И хихикает, невротично и дерганно; точь-в-точь как на голосовом, но в два раза тише.              Что ж, по крайней мере, ты по адресу.

***

      Если бы квартиры Скретча не существовало, её стоило бы выдумать. И сделать по мотивам инди-хоррор про то, как ты пытаешься из неё выбраться. Типа как в четвёртом «Сайлент Хилле», только не забагованный отстой.       У тебя уже сейчас начинает болеть голова от приглушенного освещения, запаха моющих средств и обилия зелёного. Сука, он повсюду, неиронически! Стены, мебель, даже гребанный пол. Даже в грёбанной ванной! Там тебя, к слову, и вовсе чуть не накрыла паническая атака от мигающей лампочки и мутного зеркала, в котором ты похож на гребанного зомбаря. Ты бы в жизни туда не пошёл, (ну, правда, блин, кому не насрать, помыл ты руки или нет, что за хрень?) если бы он настоятельно не попросил тебя. Его голос звучал вежливо, даже учтиво, но в нём было что-то такое, что ты решил на всякий случай подчиниться, зайдя в ванную почему-то спиной вперед.       В этой истории слишком много «почему-то», ты не находишь?       Тебя люто рубит, но ты на самом деле выспался. Просто тут темно как в заднице, потому что у него наглухо законопачены окна. Здесь, в гостиной, они закрыты плотными шторами, а окна в кухне залеплены фольгой. Ни малейшего шанса хотя бы одному лучику солнечного света проникнуть внутрь, только холодное, тусклое электричество, только хардкор. Как раз вспоминаются его слова про проблемы со сном и потерю во времени. Нет, ну в такой-то зачарованной квартире кто угодно начнёт ехать головой.       Эта квартира как будто из странного, некомфортного сна, а лицо её владельца — словно слепленный в фотошопе коллаж.       Тебя усадили на белый (удивительно) кожаный диван посреди аномально большой гостиной. Ты развалился на подлокотнике, как всратый котёнок с постироничного мема и сейчас у тебя такая смешная, охреневшая от жизни рожа с глазами размером с дайм. Ты даже не озираешься по сторонам, просто молча вперился в нагромождение мониторов на письменном столе. У тебя сейчас так много вопросов и так мало ответов. Скретч не торопит тебя. Тоже молчит, с любопытной ухмылочкой разглядывая тебя с головы до ног.       Наконец, ты собираешься с мыслью и задаешь первый попавшийся вопрос из вороха тех, что разрывают голову: — Зачем тебе шесть мониторов, блин?! Ну, я понимаю, два, на них, вроде как, играют, но шесть?.. — Для работы, — после небольшой паузы отвечает он, — у меня был кратковременный период мелкого трейдерства, своего рода. Мне приходилось работать с огромным количеством графиков и таблиц и мониторы пришлись весьма кстати. И потом… Кто сказал, что я не играю? — Охренеть. Пиздец. — Что именно повергает тебя в тако-о-ое искреннее изумление? Я больше этим не занимаюсь и если ты нафантазировал себе что-то в духе «Уолл Стрит», то спешу тебя разочаровать… — Я думал ты только в переписке выебываешься, чтобы типа… Набить себе возраст и казаться умнее. А ты реально так общаешься. Прям в жизни. — Я тоже не испытываю сильной рассинхронизации между живым общением с тобой и «образом» в интернете, говоря откровенно.       Ты замечаешь небольшие паузы между его ответами. Перед тем как что-то сказать, он залипает на несколько секунд, не мигая вперившись в пустоту перед собой, а потом снова поворачивается к тебе с приветливой улыбкой. — А заставка на всех мониторах одинаковая или там картинки разные? — брякаешь ты. — Или. — Чё это за ответ такой? — Это проще показать, чем объяснить.       Он нажимает на какую-то клавишу, на пробел, судя по расположению. Экраны вспыхивают, будто резко распахнувшиеся глаза, и ты понимаешь, что именно он имел в виду: на каждом отдельном мониторе стоит фрагмент картинки, а их расположение образует единую картинку, отлично видную как раз с дивана или из дверного проема. Мозаика собирается в портрет некой светловолосой девушки в полосатой футболке и джинсах. У неё яркий макияж, родинка под глазом и загадочная улыбка, а поверх ключиц дурацкими желтыми буквами написанно: «Our Little Secret». — Ничё такая, — тоном знатока произносишь ты, — твоя что ль?       Он не отвечает, только хихикает, прикрыв рот ладонью. — Ну, хотя да, о чём это я. Откуда у такого задрота как ты может быть тёлка. — Да уж, куда мне.       И тут происходит непоправимое: ты опускаешь взгляд чуть ниже, на пересечение двух мониторов на уровне глаз и понимаешь, какой именно маленький секрет конских размеров имелся в виду.       Ты отшатываешься, больно стукнувшись лопатками о спинку дивана и ошалело пялишься то на мониторы, то на Скретча. — Бля, ты реально извращенец какой-то, — совершенно искренне говоришь ты. — Да брось ты. Самые лучшие девочки — девочки с членами, это общеизвестный факт!       Он игриво подмигивает и смеётся своим глумливым, механичным смехом Билли с садящимися батарейками, а до тебя наконец-то начинает доходить, к кому именно ты попал. — Шутка. Расслабься, малыш. Я не такой и не до такой степени. Скажу больше, я даже не поклонник их творчества, просто их обложки… внушают! — Я тебе не верю. — Зря. Я очень редко лгу. Можно сказать, никогда.       Поскольку он держит руки за спиной, ты не можешь сказать наверняка, скрестил ли он в этот момент пальцы.

***

— Извини, у меня тут небольшой бардак. Я не то чтобы ожидал сегодня гостей, сам понимаешь.       Скретч говорит это, стоя в идеально чистой кухне, в парадно-выходных белых брюках, в зеленом свитере только что из-под утюга и при бабочке и, попутно, наливая тебе какао из кастрюли, сваренный накануне по чистой случаности.       Он ставит кружку перед твоим носом, садится напротив и смотрит на тебя испытующе, положив подбородок на сцепленные руки. Ну?       За все время, что ты здесь, выражение его лица ни разу не менялось — хитренькая, фальшивая улыбка и тяжелый, немигающий взгляд питона. Контраст. Кружка зелёная, естественно, как же иначе, из неё поднимается пар; плавающий в кофейной жиже кусочек маршмеллоу похож на маленькую льдинку. Пить ты это не будешь, но отказываться не решаешь, а то хрен его знает. — Вообще-то, не предложить тебе какао с самого начала было весьма не гостеприимно и невеживо с моей стороны, но приходить без приглашения в разгар рабочего дня невежливо вдвойне, так что мы квиты, полагаю. — Почему тут всё зеленое? — спрашиваешь ты. — А что не так? Хороший цвет, нервишки успокаивает. — Ты реально веришь в эту хрень? — хмыкаешь ты. Он даже бровью не ведёт, продолжая непроницаемо улыбаться. — Не особо, просто даю ответ пропорциональный глупости вопроса. — Это нормальный вопрос, бля! Никто всё одним цветом не делает! Это же цветовая каша какая-то получается. — Ну, что ж пусть «никто» и дальше так не делает, это его выбор, а я очень даже «кто». Следующий вопрос, пожалуйста. Мне нравится на них отвечать, твои вопросы довольно простые.       Ну он и оборзевший, надо сказать. Вопросы ему твои простые, видите ли! Просто охуеть! — А чё ты шторами везде всё завесил? — У меня повышенная светочувствительность. Не имею ни малейшего желания провоцировать мигрень в лишний раз. — А с носом чё? — Он с горбинкой, если ты об этом. — Нет, я не про это, долдон. Я про это! И с руками то же самое!       Ты тычешь в бежевые пластыри на его пальцах. На его переносице красуется точно такой же. Ты не заметил его сразу, но сейчас, когда его лицо так близко, а руки не в карманах… Этот вопрос ему стопроцентно не понравится. Никто не любит отвечать на такое.       Он снова замирает с отсутствующим лицом на несколько секунд, но потом расплывается в широкой, нарочито теплой улыбке: — Ах, ты про э-э-это! Да ничего особенного, в сущности. Я случайно стукнулся переносицей во время уборки сегодня утром. — А руки? — не отстаешь ты, — у тебя сыпь, что ли? — М-м-м, что-то вроде экземы, да. На нервной почве… Но, не переживай, это не заразно.       Он снова подмигивает и тут твое терпение лопается. Если бы оно было настоящим, то обрызгало бы вас обоих горячей, вонючей желчью, как сдетонировавший аппендикс. Тебе не хватает сил, чтобы перевернуть стол, но ты больно стучишь по нему ладонью. — Да какого хрена вообще! Почему ты не удивился-то, сука?!       Скретч вздрагивает от неожиданности и выпучивает и без того громадные глаза. — Ч-что, прости? — Что слышал, бля!       Ты вскакиваешь со своего места (но это не производит никакого эффекта, кроме, возможно, комического). — Всё должно было быть по другому! Блять! Я хотел, нахуй, чтоб ты забрал свои оскорбительные слова о Джоне и отдал назад мои пароли! Ты должен был быть застан врасплох! Задизморален! Я хотел сокрушить тебя, нанести тебе упреждающий удар! Выбить из-под ног почву! А ты…       Глубокий вдох. — … даже не удивился, су-ука!!!       Ты с трудом переводишь дух, тебя колотит крупная дрожь, а ещё ты в шаге от того, чтобы разрыдаться, как девчонка. Ты ни в коем случае не можешь этого допустить, разрыдаться перед этим уродом значит похоронить себя заживо, унижение от которого никогда не отмыться. Если уж ты даже при отце не плачешь, когда он лупит тебя железной пряжкой по спине, то этот очкастый хмырь точно твоих слёз не увидит. Никогда. И ни за что. Чем сильнее ты сдерживаешься, тем сильнее болит и трясется подбородок и противнее щиплет в носу.       Скретч поворачивает голову набок, блик на очках скрывает его глаза. Его движения тоже какие-то странные, резкие и вместе с тем, немного смазанные. Как из видео при плохом интернете. — Истерика закончилась? — тихо спрашивает он.       Он тоже встает, в отличие от тебя, медленно и по-настоящему угрожающе. — Сядь на место.       Так же тихо. И, немного подумав: — Будь любезен.       Ты подчиняешься. Он убирает руки за спину, (но ты слишком расстроен, чтобы сложить два и два) и начинает мерять маленькую кухню шагами. — Что ж, давай разберём по частям всё тобою сказанное. Я… Я действительно удивлён. Впервые за очень долгое время. Поверь мне. Собственно говоря, потому я такой заторможенный сегодня. Несомненно, я знал, что однажды ты переступишь порог моей скромной обители, но я точно не ожидал, что это будет так скоро, и, тем более не ожидал, что ты проявишь такое рвение. Причина, сподвигнувшая найти меня, очаровательна от и до. Чего я точно не мог предположить, что ты окажешься таким… Калиборном, хее-хее.       Он позволяет себе сухой смешок, но никому в этой комнате не весело. — В смысле ты знал? — Я немного… Всезнающий. — Бред полный. Невозможно всё знать.       Скретч медленно щурится, глядя тебе в глаза. Если всего минуту назад его улыбочка бесила тебя до зубного скрежета, то теперь ты готов отдать свои скромные накопления, отложенные на завтрак и прочую мишуру, лишь бы не видеть его смурное строгое лицо, белое как мел.       Ты решаешь «перехватить пас»: — А чего ты не спрашиваешь тогда, как я тебя нашёл, если ты дофига удивился?! Сам себе противоречишь, получается! — Ну, я же оставил тебе наводку. Я не сомневался, что если ты пожелаешь, то сможешь сложить два и два. И я оказался прав. — Ч-че… — Ну что ты. Ты же так любишь «Пилу»! Даже пришёл выяснять со мной отношения из-за неё. Скажи, это ли не твист в духе серии?       Он щёлкает тебя по носу, безболезненно и до того стремительно, что ты даже не успеваешь укусить его руку, клацаешь зубами в воздухе, как мультяшная пиранья…       А потом до тебя начинает доходить. Скретч расплывается в издевательской улыбке, за кадром играет та самая тема Клаузера. Игра окончена. Занавес.

***

      Ну, ладно. Не окончена. Ты проебался, но ты не умеешь проигрывать красиво. Ты вообще не умеешь это делать. Никак. Наверное, поэтому ты всё ещё здесь, несмотря на то, что он дал тебе миллион причин, чтобы убежать из этого зеленого дурдома, роняя кеды.       И вот вы сидите в его гостиной и пересматриваете первый фильм на шести мониторах сразу.       Смотреть на то как Адам-долбоёб ищет подсказки внутри до краев заполненного говном толчка в формате фасетчатой мозайки мониторов — бесценный опыт, настоящий класс.       Ему каким-то образом удалось тебя переключить. И, тем не менее, ты не даешь ему сесть к тебе вплотную, но он и не особо стремится, а кроме того, ты так и не притронулся ни к лакричным конфетам, которые он любезно поставил на стол, ни к уже изрядно остывшему какао. — Скажи, пожалуйста, почему ты ничего не ешь? Угощайся, это для тебя. — А почему ты на этом так настаиваешь?       Ну, всё. Теперь ты точно не будешь это пить. Скретч цокает языком; его плечи трясутся от беззвучного снисходительного смеха. — Опять эта твоя навязчивая фобия быть отравленным? Я думал, мы это уже проходили. — Ну, знаешь, наверное, не просто так говорят, что не надо брать хавку у незнакомцев. Особенно из твоих рук. Ты никогда не играешь по правилам. — Ай-ай-а-а-ай, точно. Скажи, каково это — быть отравленным пончиками?       Ты молча скрещиваешь руки на груди и надуваешь губы, демонстрируя решимость и скептицизм. Скретч закрывает один глаз, что придает ему еще более придурковато-сонное выражение. — Ну, ла-а-адно, если ты так переживаешь, то я могу немного поиграть в эдакого верного вассала и отпить немного, чтобы продемонстрировать свою благонамеренность и гостепреимст… — Да. Отпей. Давай.       Ты абсолютно серьёзен. Хватит с тебя шуточек-прибауточек. Он, оказывается, тоже, потому что он выхватывает стакан из твоих ладоней, мягко, но ловко, и опорожняет примерно половину одним глотком и отставляет стакан в дальний угол столика с тихим стуком. — Надеюсь, ты убедился? — Э-э-э, хрен знает, — недоверчиво качаешь головой ты, — а вдруг это медленный яд, а, кроме того, у тебя может быть противоядие.       Скретч закатывает глаза. — Вот что я скажу тебе, Калиборн. Ты смотришь слишком много фильмов ужасов.       Впрочем, отдавать стакан он тоже не спешит. — Ни за что. Я только что пил из него. — Ну, я знаю, и чё?.. — Какао перемешалось с моей слюной и бактериями. Это крайне негигиенично. Я могу налить тебе свежую порцию в чистую посуду, если ты хочешь пить…       Ты машешь рукой и с отвратительным сербаньем отхлёбываешь из начатого. Вот ещё что, глупости какие. В этот момент он пялится на тебя странным взглядом: брезгливым, напуганным и… Ещё какая-то нехорошая эмоция, которую ты никак не можешь идентифицировать. А ещё, кажется, он покраснел.       Пожалуйста, пусть это только кажется.

      ***

      Все остались живы, в общем. Вы досмотрели первый фильм, оба остались при своём и ты даже вышел из этой квартиры (наверное, ты первый человек, покинувший за последние лет… сотню или сколько он там торчит) и едешь домой.       Ты чертишь черточки на запотевшем стекле окна автобуса, вглядываешься в непроглядную мглу и думаешь о какой-то малозначительной херне. Тебе пока не хватает сил в полной мере перевести дух, оглянуться на сегодняшний день и внятно спросить себя: Чо за хуйня это была сейчас? Что это было вообще? Пиздец, о чем я только думал?       Впрочем, мимолётной вспышкой у тебя в голове проносится простая мысль: «Сука, напугал».       Мобильник пиликает и вибрирует на дне школьной сумки, но ты не хочешь даже наклоняться, чтобы там рыться в поисках, не то читать сообщения. [Нет, всё-таки, я действительно сегодня был крайне заторможенным. В противном случае, я бы тебе даже открывать не стал, наверное. Или… Трудно сказать, как бы я себя повёл, не соображай я так скудно.] [Во-первых, тебя стоило выгнать взашей ещё тогда, когда ты заплевал мне весь стол, пока орал на меня. Это омерзительно. Я не стал говорить тебе этого тогда, как воспитанный человек и гостеприимный хозяин, но считаю своим долгом высказать тебе это теперь. Так уж и быть, на первый раз, я прощаю тебя, но впредь я бы попросил тебя убирать за собой. Это также касается оставленной в раковине посуды. Впрочем, это частности.] [Во-вторых… Я потрясён до глубины души твоей безрассудностью! Отвагой, достойной лётчика-камикадзе, вкупе с запредельным слабоумием! Только вдумайся: ты, будучи несовершеннолетним ребёнком, врываешься в дом к незнакомому взрослому, надеясь неизвестно на что, также будучи уверенным, что твой оппонент будет следовать неким неписанным «правилам», существующим только в твоей голове, а потому (возможно) совершенно не опасаясь, ровным счётом… Ничего! Словно ты бессмертный. Будто у тебя есть вторые шансы, как в компьютерной игре, или гарантии безопасности. Право слово, если бы я в своё время пошёл в аспирантуру, то именно ты бы вдохновил бы меня написать диссертацию о феномене отбитости (извини, другого слова не подберу!) детей младшего подросткового возраста. Так ещё и послужил бы отличным предметом исследования. У тебя болезненно богатая фантазия. Так вот, предлагаю тебе пофантазировать на ночь глядя, что было бы, если бы на моём месте был… Немного иной человек.] [:)] [Так, хорошо. Я немного успокоился.] [И, последнее. Если как-нибудь в будущем соберёшься прийти ко мне в гости, предупреди заранее, пожалуйста.]