DR.APIST

      Играть в симс на шести мониторах сразу это, прямо скажем, уникальный экспириенс. Ты не можешь понять, нравится это тебе или нет, но ощущения однозначно ебанутые. Будто бы ты — кто-то типа дедушки Джона, контролирующего своих ублюдочных подопытных из логова внутри старого кирпичного завода.        Или даже Эрнста Блофельда, наблюдающего за своими подчиненными-подопечными в фасеточную мозаику мониторов через целую сеть камер слежения, документирующих каждый их шаг, жест или непроизвольный вздох. Для полного погружения тебе не хватает только уснувшей на руках кошки.       Нет, это всё-таки прикольно. Однозначно прикольно. Ты начинаешь понимать, нахрена Скретч понастроил городушку из целой кучи экранов.       С твоим компом приключилась какая-то необъяснимая поебота и Скретч вызвался помочь. Скорее всего, надо просто снести все нахер и переустановить винду. Ты не стал отказываться от эдакого великодушного подгона — последнее, что тебе щас нужно, это объяснять предкам, что случилось с этой допотопной унитазной крышкой для Скайрима и почему ты в этом не виноват. — У меня два вопроса. Первый: почему ты не используешь антивирус?       Ты задумываешься на пару секунд. На самом деле, потому что ты не умеешь с ними обращаться. Из-за них у тебя все тормозит, лагает, а еще там надо ебаться с пиратской версией, а твои компьютерные навыки где-то на уровне пещерного человека, но ты же не можешь сказать ему об этом прямо. — Потому что… А второй какой? — Ладно, мы ещё вернемся к этому разговору. Почему они зеленые?       Скретч легонько стучит ногтем по монитору: в зеленоватой комнате Печенька начал готовить и отвлекся, читая книгу, а Лом позади него принялся исполнять энергичный «танец спасибо». Никто из них не замечает, что из кухни валит черный дым. — Потому что они не люди, — пожимаешь плечами ты, — они лепреконы. Они и должны быть зелеными.       Все-таки на этот вопрос ответить немного проще. — С каких пор ты интересуешься ирландским фольклором? — Да это не те, это другие. Лепреконами они называются чисто формально, как раз из-за цвета. Но, вообще-то, это отдельная инопланетная раса со способностями повелителей времени. — Как в «Докторе Кто»? — Не-е-е… В «Докторе» бриташка-понторез просто шароебится по галактике верхом на общественном сортире, а у меня не так. У меня они типа… Буквально управляют временем. Вот этот, например, может ускорять время, а вот этот бедолага его наоборот замедляет… Так, хули ты разлегся? Середина дня… Подъем, долбаеб!       Ты заставляешь Вялого оторвать свой безразмерный багажник от дивана посреди комнаты с помощью очереди агрессивных кликов. А вот нехуй, потому что, команды «отбой» не было. — Почему у них такие лаконичные имена? Это культурологический аспект их расы?       Скретч заглядывает через плечо и опускает очки на кончик носа, чтобы прочитать имена и всякие внутриигровые уведы. — Нет, не поэтому. Это потому что это не их настоящие имена, а клички. — Клички? — Конечно. Где ты видел гангстеров без кличек? — Я, строго говоря, никаких гангстеров не встречал. Ни тех, что скрываются под псевдонимами, ни, тем более тех, кто действует в открытую, хее-хее. — Ну вот и все тогда.       Сказал как отрезал. — У тебя целая раса межгалактических гангстеров, как Хатты из «Звездных Войн» или гангстерами являются конкретно эти персонажи? — Они…       Так, стоп. Попридержи-ка свой автобус.       Перед тобой во весь рост встает дилемма.       Вот уже три года как ты вынашиваешь свою скромную, «суконную» вселенную. Ты скурпулезно прописываешь биографии персонажей до мельчайших подробностей, продумываешь устройство их мира от зарождения до разрушения, извел для них две с половиной записные книжки и изрисовал бесчетное количество тетрадей. Даже сам Господь Бог не кропел над человечеством так, как ты над Суконниками. И, конечно, ты ни за что не допустишь, чтобы какой-то высокомерный патологический врун и гандон запустил в твой мирок свои грязные лапы и все там засрал своей критикой, непрошенными советами и идиотскими, свинскими шуточками. Ты знаешь, на что Скретч способен, а на случай, если вдруг забудешь, то обязательно сходи и перечитай, как он проехался по фанфикам Каллиопы.       Но при этом, в данный момент ты вдруг испытываешь первобытный голод до фидбэка. Переодически тебя охватывает неистерпимое желание хоть с кем-нибудь потрепаться об этой маленькой, зеленой вселенной. Подробно рассказать, «пояснить за ОСов». Никто и никогда не интересовался «Суконниками» (ведь ты никому об этом не рассказывал, глуша в себе приступы вниманиеблядства) до сего дня.       Соблазн слишком велик. — А зачем тебе?       Ты поворачиваешься к нему всем корпусом, пафосно крутанувшись на стуле. Ты пытаешься прочитать что-то в лице Дока, но он лишь улыбается фирменной фальшивой улыбкой и сканирует тебя взглядом. — А я под присягой?       Ты в душе не ебешь, что значит «быть под присягой» и какой смысл он вкладывает, но на всякий случай отвечаешь «да», настолько сурово и грозно, насколько можешь. — Я преследую две цели: антропологическую и-и-и… Ностальгическую. — С «антропологической» все и так предельно понятно, можешь не продолжать. Просто очередной хитровыебанный предлог влезть ко мне в мозг без мыла.       Он притворно вздыхает. — Меня несколько огорчает, что ты воспринимаешь наши трогательные беседы под столь трагичным углом. Впрочем, я сам выстроил нашу коммуникацию таким образом, что… — Ты сказал «ностальгическую». Ты тоже рисуешь? Или пишешь? Объяснись.       Кажется, ты научился уклоняться от некоторых его дешевых театральных распрыжек. — Я не делал ничего из вышеперечисленного, так как, к сожалению или к счастью, я не способен на самостоятельное творчество. Дело не в недостатке фантазии, а, скорее, в отсутствии мотивации. Выражаясь прямо, создавать собственную вымышленную вселенную — это неблагодарный и изматывающий труд, который не принесет мне ни славы, ни денег, ни удовольствия от процесса.       Он снимает очки и вертит их в пальцах за дужку. Чешет глаз. — Но, при этом, я более чем способен на паразитирование, в смысле, так называемое «соавторство». И даже на симбиотическое существование, то есть, редактуру и корректуру.       Надевает их обратно и вместе с ними чеширскую ухмылочку. — Я долгое время весьма тесно дружил с одним «широко известным в узких кругах» художником-комиксистом и помогал ему придумывать персонажей, сюжетные повороты, обоснования для тех или иных сценарных решений. — И сколько он тебе за это забашлял? — недоверчиво спрашиваешь ты. — Нисколько. Это был элемент дружеского времяпрепровождения сугубо на волонтерской основе. Мое соавторство даже нигде не было указано — я сам настоял на этом. — Почему так? — Не люблю публичность.       Как интересно. Наш мудила, оказывается, умеет дружить! Более того, он может в альтруизм… Если, конечно, он не выдумал эту историю на ходу, чтобы втереться к тебе в доверие — пруфов-то ведь нет. — Ну художник-то хоть известный? — На тот момент времени он не был известным. Сейчас, полагаю, да. — Почему только «полагаешь»? Ты же типа весь такой из себя Всезнающий.       Если бы вы переписывались, то ты написал бы слово «Всезнающий» фиглярским заборчиком. Скретч прислоняется щекой к спинке стула, не отводя от тебя туманных, тоскливых глаз. — Потому что после того, как наши пути разошлись, я перестал следить за его творчеством. Парадокс моего Всезнания в том, что… М-м-м, тёмные пятна никогда не остаются надолго. Иногда правда скрыта от меня, что может слегка раздражать, но обычно она быстро открывается, во многом так же, как доходит соль шутки. Но, иногда, я умышленно предпочитаю не знать что-либо, тем самым, создавая тёмное пятно в моем всезнании. В последнее время я делаю это чаще, так как за тайные знания мне приходится платить рассудком.       Он усмехается, но как-то совсем невесело. — Знания помножают скорбь… Кто это сказал, как думаешь? — Понятия не имею.       Ты ненавидишь когда он так делает. В этой его шизе со «всезнанием» есть что-то не просто бесячее или ебучее, от чего можно отмахнуться, как от назойливой мухи, но что-то пиздец зловещее. Ненормальное, даже по меркам Скретча. Это та грань, где заканчивается придурь и начинается ебанина. — Екклесиа-а-аст.       Растягивает гласные, не то как ребенок, не то как сомнамбула. — Это нихуя не мотивирует меня пояснять тебе за «Суконников». — «Суконников»? Ты им и название придумал?       Он пытается прикинуться дружелюбным, но ты отворачиваешься. Нет-нет, уебок, твой поезд ушёл. Скретч только что бездарно просрал бесценный дар — твоё внимание.       Старина Лом отправляется в магазин за хлебом, ведомый твоим могущественным кликом. Печенька стабильно раз в пять минут залезает в духовку. Бедный дурачок Печенька, как отстойно быть тобой.       На полке над твоей головой пиликают часы. Сразу трое одновременно. Ты вскакиваешь на стуле и громко орешь, впервые за тринадцать лет жизни схватившись за сердце. Пиздец, в натуре сумасшедший дом! Если бы ты жил в такой атмосфере, то тоже бы ёбнулся. — Что ж, время пить витамины, — невозмутимо замечает Скретч и уплывает в коридор. На кухне, на микроволновке у него стоит пузатый пузырёк с какими-то белыми, пахучими колесами — он заклеил этикетку и написал поверх мелким, петлястым почерком «таблеточки для грустной деточки», а внизу нарисовал улыбающийся смайлик.       Тьфу, ну что за шиз, а. — Будь любезен.       Он опускает на стол рядом с тобой кружку с чем-то темным, горячим и с плавающей в нём долькой лимона, а ещё кипу листов формата А4, перевязанных резинкой. — Чего? Чё это? — В кружке отрава. — Бля-я-ять, да ты ч… — Хии-хии, шутка. Там безалкогольный глинтвейн.       Ты принюхиваешься: корица, апельсин, специи и виноград. — Допустим. А это чё?       Перебираешь в руках бумажки. Это рисунки? Много рисунков, причем довольно-таки профессиональных, но при этом, ты не можешь вспомнить ничего похожего. Не аниме, не реализм, не «пластилиновые мультяшки», что-то самобытное и нарисованное, будто бы, пастельными мелками. Ты так не нарисуешь уж точно. — Это как посмотреть. Можно рассматривать это как компромат, можно как портфолио, но это в любом случае вещественные доказательства моих слов, — Скретч разводит руками, — ты же не поверил мне, верно? — Конечно не поверил, ты же врун и гондон! — Насчет второго эпитета спорить не стану, но, вообще-то, я никогда не лгу. Приведи хоть один пример, когда я тебе солгал. — Ха, легко. Прямо сейчас. Ты говорил, что не умеешь рисовать. А это что такое? — Во-первых, я не говорил, что не умею рисовать, я говорил, что не способен на самостоятельное творчество. Во-вторых, я действительно не умею. Эти картинки рисовал не я — их нарисовали мне.       Повторяющиеся персонажи на картинках: человекообразная лошадь, судя, по обилию бантиков, безвкусному вырвиглазному макияжу, короткой юбке и каблуках, женского пола, а рядом с ней белая человекоподобная собака в костюме-тройке, угловатая, перекошенная, с горящими глазами и пеной вокруг ярко-зеленой пасти. Глядя на эту собаку ты испытываешь жутковатый приступ дежавю. — Это наши с ним персонажи-самовставки. Шлюшадь и Всезнай-терьер. Шлюшадь, согласно лору, «встала на перекресток между грязным, абсурдным юморком и несносными, гламурными, лошадиными каламбурами и так там и осталась, торговать своим подтянутым крупом»… Это прямая цитата её автора, если что.       Господи. Это настолько тупо, что ты прыскаешь со смеху. — Пиздец. А псинка? — Всезнай-терьер родился на секретной военной базе от противоестественного союза суки-добермана и гнозиса. При рождении щенок обладал паранормальными, полубожественными способностями, воспитывался, если такое слово вообще уместно, как бойцовая собака, а потом, внезапно, заболел бешенством, перебил всех на базе и начал носиться по мирам, устраивая локальные геноциды и разнося заразу… И встречающихся на пути зараз.       Вау. Контраст подходов уморительный. Что ж, Шлюшадь забавная, но не более, а вот псина настолько эджовая, что просто не могла тебя не заинтриговать. Ты питаешь слабость к подобного рода грубой и неоправданно жестокой, гротескной поебистике.       Ты хочешь узнать подробнее об этой лающей, всемогущей хуевине. — И сколько же миров перекусала эта псинка? – язвительно спрашиваешь ты. — Достаточно.       Скретч утробно рычит и внезапно гавкает, до того правдоподобно и громко, что ты опять подпрыгиваешь на стуле. — Фу, сука, напугал, блять! Разве так можно? — Прости, пожалуйста! Ты спросил, а я всего лишь ответил!       Скретч заливается фальшивым, глуповатым хихиканьем. Ему ничуть не стыдно.       Ты собираешься спросить ещё, но вдруг... — Погоди-ка, — ты залипаешь, сжимая в руках рождественскую открытку за дветысячи восьмой, на которой всезнайтерьер весьма кроваво растерзал пухлого ангелка, — так вы что… Из этих, что ли? — Из каких «этих»?       Повисает трагическая пауза. Осознание ошарашивает тебя, как разряд электричества. — Вы… Вы че, фурри?! — Я никогда не относил себя ни к каким субкультурам, особенно со столь сомнительным реноме, но, технически… да, пожалуй?.. Мы рисовали картинки, играли в текстовые ролевые и однажды сходили на тематический конвент.       Ты смотришь на Скретча с немым ужасом. Перед тобой вскрылась какая-то новая грань его ебанутости. Казалось бы, мало сталкерства, таблеток, затворничества, одержимости белым цветом и этой маловразумительной шизы про всезнайство, но так он ещё и часть этого, прости господи, коммьюнити озабоченных зоофилов! — Ой, бля-я-я-я… Ой, бля-я-я-я!       Ты хватаешься за голову под его монотонное, писклявое хихиканье. Ты, кажется, реально раздуплился наконец, осознав до конца, к кому именно ты попал.

***

      Среди рисунков тебе попадается небольшая матовая фотка: Скретч, явно на пять лет моложе, сидит в обнимку с каким-то челом сильно за двадцать на фоне лютого срача: незаправленная кровать, смятые листы, банки пива и пустые пакеты чипсов. Чел высокий, худой, с лошадиной мордой, неправильным прикусом и здоровенными губами. Он носит очки, чуть менее задротской формы, чем у Скретча, одет в застиранную зелёную футболку и растянутые треники. Он неохотно смотрит в кадр, но зато улыбается и показывает «викторию».       Скретчу здесь не место: слишком опрятный и чистенький. А еще из-за его всратой манеры одеваться он похож на старшеклассника из какой-то частной школы: белые брюки, бледно-зеленая рубашка, зеленый галстук в косую клетку, мозаика из пластырей на левой руке. Ты вглядываешься внимательнее и до тебя доходит, что он не просто похож на старшеклассника. Он и есть старшеклассник.       На обратной стороне незнакомым, явно не скретчевским, широким почерком написана околесица: «Первому Хранителю от Казуиста; Демиурги на привале ;DD». А чуть ниже дата: 13.05.09.       У тебя возникает четкое ощущение, что ты увидел чуть больше, чем должен. Эта фотография не должна была попадать в твои руки, по какой-то причине, а ещё, что за ней скрывается что-то большее, чем просто затертое воспоминание об интернет-сходке двух придурковатых задротов.       … Первый Хранитель, значит.       Пока Скретч не видит, ты прячешь этот проклятый артефакт древних времен под футболку. Это картинка тебе еще пригодится.

***

      Ладно, раз такое дело, он имеет право послушать про «Суконников». Возможно даже, немного посодействовать тебе — ты собираешься скинуть на него всю самую скучную и муторную работу, вроде залатывания сюжетных дыр, возникающих из-за того, что твои зеленые подопечные живут своей жизнью и плодят бесконечные пространственно-временные парадоксы.       Потому что теперь ты, кажется, нащупал рычаг давления. Сегодня ты стал на шаг ближе к тому, как обуздать эту бешеную, белую хреновину.

***

      Ты не знаешь этого, но внутренности твоего компьютера хранятся теперь не только у тебя, но и на отдельной флэшке у Скретча. Какая небывалая удача для одержимого сталкера, правда же?       Закрыв за тобою в очередной раз дверь, он прикасается к флешке губами. Произошел равноценный обмен, равноценность которого, впрочем, вы пока что не просекли.