Когда Луна встретила Солнце

Майк срывает по дороге через лес букет анемон. Он хочет вернуться обратно, но в то же время не хочет. Он идёт вперёд, затем останавливается, разворачивается на пятках, и снова по новой. Да он готов рвать волосы на голове! Он ещё никогда не сталкивался с таким чувством: его тянет к Уиллу, как маленького волчка к редису на нитке… Да, пару раз так делала мама, один раз Нэнси, они привязывали редис и заставляли Майка бегать за ним, чтобы тот быстрее устал и лёг спать. Но суть-то не в том! Он так сильно стесняется, это ощущение затапливает его грудь, не даёт свободно дышать, заставляет задыхаться по ночам, теряясь в глубоких раздумьях. Он понятия не имеет, как понравиться Уиллу. Тот продолжает избегать его и тусоваться с Джейн. Майк уже перепробовал все способы — оставлял у него на крыльце тушку кролика, банку маминого розового варенья, да даже всякие украшения! А парень ни в какую. — Давай погуляем! — У меня дела… — Какие дела? — Иду собирать травы. — Так я с тобой. — Нет. Мне нужно быть наедине с природой. И вот так из раза в раз, Ведьма, с которой Майк связан магией, нуждается в одиночестве. Кажется, его одиночество подразумевает компанию кого угодно, кроме Майка… Это обижает. Но сегодня будет особенный день. Майк тащит этот дурацкий букетик из анемон, наслаждается теплой и сухой землей под ногами, ведь дождь не лил уже пару дней, а лес замирает в ожидании мая, большого цветения. Апрель закончится совсем скоро, не за горами Церемония Посвящения, за ней и Вальпургиева ночь, о которой Майк прочёл больше, чем читал в своей жизни вообще. Он просто хочет держать планку. Хочет быть хорошим, таким волком, который может понравиться Уиллу. Время близится к закату, Уилл ещё не ложится спать, но и уже должен был разобраться со своей ведьминской рутиной. На территорию к дому попасть не получается, потому что Майка не пускает магический круг. Зато никто не помешает ему бросать камушки в чужое окно. Он бросает один раз — тишина. Второй — видит, как на кухне мелькает чья-то тень. Майк кусает губы, прижимая скромный букетик к груди. Уилл одергивает занавески, открывает окно и смотрит на него сердитым взглядом. Вот только стоит парню увидеть цветы, как он приходит в замешательство, уже не собираясь кричать. Это что-то. Майк улыбается во все тридцать два зуба, оскалив волчьи клыки. — Добрый вечер, — презентабельно говорит он. — У меня тут цветочки. Уилл моргает пару раз. — Да, я вижу. Он такой немногословный, что порой Майка аж трясет! Ему хочется вывернуться наизнанку, лишь бы узнать что там, в чужой голове. О чем Уилл думает? О чем молчит? Думает ли он о Майке?.. И какие цветы его любимые? Майк пытался спросить как-то, но Уилл всё выкручивался, якобы любит их все. — Слушай, — Майк вздыхает, размахивая букетом. — Я знаю, что ты… Может быть, для тебя это всё неудобно, а я, ну, правда, не хочу быть ещё большим неудобством! Но, может быть, ты дашь мне шанс? Один маленький шансик? Мы могли бы провести время вместе. Это будет весело, я обещаю! — Майк, — Уилл устало усмехается. — Ты знаешь, что означают анемоны? Майк снова чувствует это тепло в груди, оно пульсирует прямо за его огромным шрамом, вот только не причиняет той боли. Это скорее томный скрежет когтей о подушку, как низкое мурчание, как теплое касание лучей солнца, дразнящих тебя сквозь сон. — Я знаю, — уверенно отвечает Майк. Уилл облизывает свои красивые губы и думает ровно полторы минуты. — Ладно, — говорит он. — Подожди немного. Я сейчас выйду. Окно закрывается. Майк победно сжимает кулак, ощущая резкий прилив энергии, но понимает, что сейчас ему ни в коем случае нельзя спугнуть Уилла. Он ждёт у крыльца, а затем, когда дверь открывается, застает парня в огромном и мягком вязаном свитере. Майк не знает, как Уиллу удаётся носить их так, чтобы не цепляться за все коряги и лесные палки. Мимо пролетает маленькая шайка феек, Майк отгоняет их рукой, а те потешаются над ним и его красными щеками. Уилл забирает из его рук букет, принюхиваясь. У анемон сильный сладкий запах, особенно у весенних. Майк думает о том, как сильно Уиллу идут цветы. — Каков план? — Ведьма выдергивает его из мыслей. — О, — Майк ухмыляется. — Хотел предложить прокатиться. — На чем? — не понимает Уилл. — На мне, — хвастливо кивает Майк. — Если ты не боишься, конечно… Уилл смотрит на него с удивлением, но убегать обратно домой не торопится. Майк решает так: если уж делать первый шаг, то идти ва-банк. Пусть знает, что рядом с оборотнем его каждый день будут ожидать удивительные вещи. Чудеса, если тот захочет. Майку не терпится показать свою волчью форму — это не столько интимно, сколько служит неким жестом защиты. Он хочет показать, что физически достаточно силён, крепок и быстр, чтобы, если вдруг понадобится, увести свою пару от опасности. Или просто прокатить. Тоже ведь хорошо… — А как это происходит? — интересуется Уилл. — Джейн никогда при мне не перекидывалась… — Ну, — Майк активно жмет плечами, заведенный. — Я буду голым. — Прости?.. — Нет! — он испуганно машет руками. — Я имею в виду, что я разденусь. Вот, сниму штаны, рубашку. Уберем их куда-нибудь, о, у тебя с собой сумка, просто класс. Я превращусь, добежим кое-куда, а там уже обратно. Пунцовые щеки Уилла выглядят так очаровательно, что Майку хочется его за них укусить. Совсем чуть-чуть. — То есть твои вещи в мою сумку? — переспрашивает Уилл. — Ага, — Майк кивает. — И белье?.. Майк молчит, надеясь, что ему не придется произносить вслух очевидный факт — не носит он трусов. Он проводит в форме волка большую часть своей жизни, ему лень постоянно одеваться и раздеваться, а скинуть штаны на ходу — самое легкое. Уилл неожиданно смеется, этот милый смех напоминает Майку о том, как звучит ветер в самый пик жары летом, где-то в середине июля, когда солнце припекает до жути сильно, а он лежит на траве под соснами, прячась в тени. И ветер играется с ним, легко обдувая лицо и намокшие прядки волос. — Ладно, — Уилл соглашается, продолжая улыбаться. У Майка в глазах загораются звезды. Для него это маленькое «Ладно» — не просто слово, это знак, что его компанию наконец согласились принять. И его самого. И человека, и волка. Уилл отворачивается, Майк быстро, одним движением скидывает одежду и складывает её на траве. Его тревожит этот неловкий момент, когда он стоит полностью голый, как и привык, ведь он чёртов оборотень, а Уилл полностью одетый буквально в одном шаге… Это так волнующе, так трепетно. Знать, что их, несмотря на магическую связь, разделяет пропасть с узким мостом, перекинутым через. Майк обращается в волка так же легко, как кошка линяет в марте, как змея скидывает кожу, а гусеница выбирается из кокона уже бабочкой. Он не чувствует боли, потому что для его организма это — естественный процесс. Он тихо рычит, Уилл поворачивается, замирая на мгновение, его глаза широко раскрываются от шока, но на лице играет по-детски восторженная улыбка. Уилл подходит ближе, Майк возвышается над ним, стоя на четырех стройных и сильных лапах, на целую голову. Он знает, как выглядит. Знает, что с годами шерсть становится только длиннее, темнее и шелковистее, потому что мама научила его за ней ухаживать. Он знает, что красивый. — Чёрт, — выдыхает Уилл, касаясь его шеи. У Майка по телу бегут приятные мурашки, он опускается ниже, подставляясь под прикосновение. Уилл гладит его шерсть с особой осторожностью, путается в ней пальцами, скользит выше — к ушам, ласково чешет за одним. — Ты милый, — говорит Уилл. — Хорошенький… Майк обиженно фыркает. Он рассчитывал на комплимент получше. Уилл смеется. — Ладно, — он закатывает глаза. — Какой тогда?.. Просто красивый — скучно. Я придумаю для тебя слово потом. Майк послушно опускается вниз, пока Уилл подбирает его штаны, кладя в свою любимую сумку, а затем неловко забирается сверху, на спину. Уилл издает пугливые вскрики и недовольное мычание, стоит Майку попытаться подняться. Но они находят баланс. Уилл для него практически ничего не весит, хотя его человеческое тело выглядит очень здоровым, живым. Это привлекательно… Уилл держится за его шерсть на шее, обнимая руками, а ногами прижимается к бокам. — Ты так и не сказал, куда мы… — Уилл нервно подбирает слова. — Поедем? Пойдем? Майк уже никак не может ему ответить, к сожалению, волки таким даром не обладают. Возможно, их связь предполагает такую особенность, но с ней нужно разбираться, а у них пока такого шанса не было. Время близится к закату, Майку нужно поторопиться. Он делает быстрые шаги, переходя на рысь. Уилл спокоен. Затем он набирает скорость… — Ой, нет, — Уилл обнимает его покрепче, а в Майке просыпается эгоистичное желание ускориться ещё сильнее. — Пожалуйста, только давай мы ни во что не врежемся… Он не знает, что заставляет Уилла, такую невероятно сильную ведьму, так бояться. Майк буквально чувствует всю мощь его магии, она похожа на самый настоящий лесной пожар, она похожа на восстание, на битву, да никакая быстрая езда не сравнится! Он переходит на легкий бег, затем, когда выстраивает дорогу в памяти, бежит ещё быстрее… — Майк, — Уилл заваливается вперёд, обнимая его всем телом, возможно, он даже жмурится. — Аккуратно! Майк фыркает. Ага, ещё чего! Он уже чувствует теплый сухой ветер, гудящий в ушах, его лапы касаются земли так легко, словно под ногами нет ничего вовсе. Он просто плывет. Это — его стихия. Природа, лес, бег, тело волка… Уилл верхом на нём. Всё это — однозначно для Майка. И он знает, что Уилл тоже хочет дать себе свободу, его просто нужно слегка подтолкнуть. Майк бежит, а сосны мелькают по бокам всё чаще, феи испуганно разлетаются в стороны, как и шмели, и бабочки, и кролики, и кто угодно. Потому что он уже неудержим. Уилл затихает, и Майк начинает бояться. Но зря. Он чувствует вдруг, как ослабевает хватка рук, как немного интимно ладони ползут вверх по шее, пока наконец Уилл не сжимает его бедрами, а руки расправляет в стороны, словно птица, словно он летит. Майк бы хотел улыбнуться, но волком у него улыбка жуткая. И всё же он чувствует каждый момент до последнего. Он чувствует, как этот пугливый Уилл оттаивает, как с него стекает льдистая оболочка, а под ней снова горит огонь, сияет солнце. Уилл начинает смеяться, этот смех переходит от тихого завороженного хихиканья, от нервных смешков до самого настоящего прерывистого хохота. Уилл хватает его за шею, Майк делает рывок вперёд. Они выбегают через завесу деревьев к огромному розовому вересковому полю, где над горизонтом небо окрашивается в тот же оттенок. Уилл издает громкий радостный крик, его пальцы зарываются так глубоко, что Майк чувствует тепло его кожи, как свое собственное. Лапы уже неконтролируемо касаются травы, он взбегает на холм, замирая на самой его верхушке. Уилла подкидывает вверх, но он достаточно крепко держится. — Блять, — у парня спирает дыхание. — Это… Блять! Он снова смеётся, а Майк думает, что ничего сейчас не хочет так сильно, как увидеть его выражение лица. Уилл слезает с него с той же былой аккуратностью, оставляя штаны с рубашкой лежать на траве, и отворачивается. Майк перекидывается в мгновение ока, но он чувствует, как всё тело обдаёт жаром там, где только что была шерсть. Он натягивает вещи, видит свои красные руки и понимает, что щеки у него такие же. Уилл поворачивается обратно, слегка смущенный. — Тебе понравилось? — запыхавшись спрашивает Майк. — Прости, — Уилл виновато поджимает губы. — Я потерял букет, кажется. Это было так круто! Он просто выпал из рук, Майк, я даже не заметил… Извини. — Что? — Майк фыркает. — Брось, посмотри вокруг! Тут этих цветов море. Уилл расслабляется. — Мне понравилось, — говорит он. — Да? — Майк скалится. — Тогда может второй кружок? — О, нет! — Уилл мотает головой. — Может позже… Они сидят на вершине холма, любуясь розовыми, как сладкая вата, облаками. Солнце медленно садится за горизонт, сухой воздух становится тяжелее, предвещая скорый дождь. Уилл держит в руках дневник, как он его называет, но Майк думает, что это — какая-то универсальная вещь. Заглянуть в неё ему не дают, но зато он мельком замечает не только записи, но и рисунки. Даже сейчас Уилл рисует картину того, как Джейн бегает в низине поля, пока за ней в шутку гонится Аргайл. Аргайл редко бывает в игривом настроении: шаманы и их дети, будущие шаманы, отличаются спокойным нравом, для них намного важнее чувствовать гармонию с природой, наслаждаться песнью ветра, уходить в глубины своего сознания с помощью травяных зелий и отваров. Майк чаще всего гуляет с Джейн, но когда выбирается с Аргайлом и Эдди, то первый обычно валяется в тени дерева, наслаждаясь тем, как бабочки облепляют его, такого безмятежного, неподвижного. А Эдди берёт с собой своего парня, летом и поздней весной они ходят к реке вместе со всеми членами стаи, часто играют в футбол или пляжный волейбол — Стив может дать фору в спорте любому оборотню. Уилл вдруг смотрит на него, отрываясь от рисунка. Майк замирает, боясь шевельнуться — а вдруг его тоже сейчас нарисуют? Он держит в руках ещё не готовый венок из желтого чистяка с остроконечными лепестками, плетёт его с особой осторожностью, чтобы потом надеть на Уилла, раз уж он обронил букет. — Все в вашей стае плетут венки? — интересуется Уилл, вертя между пальцами перьевую ручку. Джейн несётся с громким визгом мимо них, старясь забраться на холм, но всё равно падает обратно, она держит на бегу подол длинного сарафана, а Аргайл играется, будто сейчас куснет её за лодыжку. — Наверное, умеют почти все, — задумывается Майк. — Но плетут обычно только на праздники. — А ты делаешь их очень часто, да? — уголки губ Уилла дергаются в маленькой улыбке. Он такой красивый. Майк мог бы обвесить его десятком цветочных венков. Да даже сотней… — Это меня успокаивает, — Майк опускает голову, встряхивая волосами, в которых запуталась парочка желтых лепестков. Майку пять с половиной лет, а Нэнси уже почти десять — она в том возрасте, когда детям разрешают ходить со взрослыми охотиться на крупный скот, вроде оленей. Но она не строит из себя крутую. Нэнси любит хвастаться, она начинает читать книги залпом в тот же день, когда их учат читать в племенной школе: детей там не делят на группы по возрасту, все проходят одинаковое — общую историю, науку, арифметику и литературу. Она читает так много, что каждый раз, когда они с Майком гуляют, у неё находится новый рассказ в запасе. В июне они идут в лес за земляникой, Майк ещё носит сандалии, потому что слушается маму, а Нэнси уже с детства питает страсть к красивой одежде — к джинсовым юбкам и блестящим ремешкам. Она рассказывает ему о том, как люди живут в Антарктиде: как работают ледоколы, зачем ученые устраивают экспедиции — пока что сложное для Майка слово, но самое главное — о том, что там катаются на пингвинах. Он сначала не верит и говорит, что Нэнси всё это выдумала, поэтому им приходится вернуться домой, к маме, чтобы она решила, кто прав. — Может нам стоит взять новые книги в библиотеке, — мама задумывается, сажая на заднем дворе куст базилика, пока отец гремит ведром, полным турнепса — кормовой свеклы. В Эшвуде очень маленькая библиотека, там редко появляются новые книги, да и найти что-то нужное и необычное — сложно. — Я могла бы съездить в город, — Нэнси загорается. — С папой, в субботу… — Детка, ты только вчера ездила в кино с девочками, — мама мягко улыбается. — Может, стоит спросить отца Барби? Кажется, у него были родственники среди полярных волков. Нэнси поправляет ремешок на своей юбке, Майк замечает, что у неё плохо стерт лак на ногтях. Мама не разрешает ей красить ногти, говорит, что эта краска токсичная. — Конечно, — отвечает Нэнси, но для Майка она пахнет настоящей кислой грустью. Вечером перед седьмым июля, праздником, когда молодые одинокие волки и волчицы пускают венки по воде, чтобы найти свою пару — у кого венок прибьётся к берегу, те скоро влюбятся, они с Нэнси собирают цветы розовой таволги, они очень маленькие и пушистые, но, если связать их пучками, то получится самый нарядный венок. Ни у кого больше такого не будет. Нэнси часто делает венки просто так, пускает их по реке в любое время года — это напоминает Майку послания в бутылках из сказок про пиратов. Иногда она развешивает их по лесу, забавы ради надевает на голову малышам-оленятам. Майку всего пять, он восхищается своей сестрой. Она бывает противной забиякой, он даже обижается на неё порой, но долго это не длится. Нэнси всегда вытаскивает его на прогулку, отдавая предпочтение младшему брату, а не подружкам-волчицам. Он не знает почему, может, потому что Майк больше других любит слушать её истории. — Древние греки и римляне тоже носили венки, — рассказывает Нэнси. Она теперь коротко стрижет волосы, единственная в стае, кто делает так. — И даже Геракл?! — Майк обожает слушать её рассказы о героях, он и сам планирует таким стать, в будущем. — Он мог, — Нэнси хихикает. — Но часто пишут, что он носил львиную шкуру… Раньше люди носили венки, как символ отличия. Вот, например, венок из лавра. У нас такое дерево не растет. Эти венки носили поэты, а победители Олимпийских игр надевали оливковые венки… О, а ты знаешь про терновый венец? Майк глупо хлопает своими большими детскими глазами, у него нет одного зуба, поэтому каждый раз, когда он улыбается, Нэнси вздыхает и тянется его обнять. Большое дело! У неё самой зубы ещё выпадают! — Я не знаю, — Майк дуется. — Терновый венец носил Иисус, сын христианского бога. — Почему люди верят в одного бога? — не понимает Майк. — Это так странно… Нэнси смеётся, потрепав его по волосам. — Каждому своё, — говорит она. — Терновый венец Иисус носил как мученик, тогда как всякие правители того времени — императоры и императрицы — носили венки из роз, пышные, яркие. Майк ложится на траву, падая головой к Нэнси на колени. Снизу-вверх она выглядит смешной, но он ей об этом не говорит, чтобы не обидеть. — Ты такая умная, — Майк вздыхает. — Ты можешь стать учительницей, когда вырастешь! И, когда в стае появятся новые щенки, ты будешь их учить… Это же так круто! Он бьет ногами по земле, венок из таволги расплетается, оставаясь лежать где-то под рукой. Нэнси забирает его, закончив со своим. У неё всё выходит хорошо, всё, кроме охоты и врачевания, традиционные танцы она тоже не любит, не кланяется вожаку и шаману, за что мама постоянно её ругает. Нэнси не молится богам, не просит вместе с ними о хорошем урожае, когда садится за ужин, не поёт песню, призывающую дождь. Но она умнее любого в стае, это Майк скажет вам с полной уверенностью и не посмотрит на то, что самым умным считается старейший из шаманов… — Я не хочу быть учительницей, — Нэнси наклоняется, заглянув ему в глаза. — Я не буду учительницей, Майк. Я уеду в большой город и… Не знаю, придумаю что-нибудь. Буду работать, может, пойду учиться, как все люди. — Волки не живут в городе, — спорит Майк, выставляя напоказ клыки. — Если ты не будешь обращаться, то умрёшь! — А тебе откуда знать? — Нэнси злится. — Ты проверял? Да хоть кто-то проверял это?! За завтраком Майк рассказывает маме о том, что Нэнси хочет уехать в город. Мама сначала не верит ему, говорит, что Нэнси так шутит. А потом они ругаются. Мама и Нэнси. Они ругаются много-много лет, до тех самых пор, пока Нэнси реально не уезжает в город. Нэнси больше не берёт его с собой в лес за земляникой, больше не рассказывает страшные сказки перед сном, не ныряет вместе с ним со скалы и отсаживается в машине на переднее сиденье, рядом с папой. Но она продолжает плести венки, иногда сидя на крыльце, а Майк тихо садится рядом с ней, надеясь, что не прогонят. Наверное, не стоило говорить маме. Но он задумывается об этом слишком поздно. Майк надевает Уиллу на голову венок из чистяка. Волосы, глаза, кожа и улыбка Уилла сияют на солнце, словно золотистый вересковый мёд. — Лютик, — говорит Майк и не может отвести от него взгляд. Анемоны, чистяк — всё это лютики. Уилл перебирает пальцами страницы дневника, но он все ещё мельком, с опаской, осматривает ожог на груди Майка, как будто это что-то такое страшное и необычное. — Знаешь, я мог бы его убрать, — говорит Уилл. — Я умею это делать, останется только маленький шрам, ты и не заметишь его. — Не надо, — Майк пододвигается ближе, и они касаются коленями. Поднимается тихий ветер, Майк слушает его песню, а Уилл пугливо смотрит вокруг, как если бы рядом с ними кто-то летал. — Я хочу, чтобы он остался. — Шрамы — украшение война? — хмыкает Уилл. — Шрамы — это твоя история, — улыбается Майк. — Это память. Уилл вспоминает что-то, принимаясь листать свой дневник, он останавливается на страницах с волчьим аконитом, где на одной полностью раскинулся рисунок цветка с закрученными синими лепестками и неряшливыми угловатыми листьями. Рисунок настолько яркий, красивый и правдоподобный, что Майк на секунду перестаёт питать отвращение к сорняку. — Прости, если лезу не в своё дело… — Лезь, куда хочешь, — перебивает его Майк. — Вообще без проблем. Пожалуйста, Уилл, спрашивай меня обо всём. Был бы он сейчас в волчьей форме, то стал бы радостно вилять хвостом. Он интересен Ведьме! — Хорошо, — Уилл забавно фыркает. — Твой ожог как-то связан с этим ритуалом?.. Просто это было первым, о чём я подумал, когда его увидел. Майк бросает взгляд на поле, где Джейн лежит на боку у спящего волка-Аргайла, подкидывая мяч над головой. — Я никогда не решился бы пройти через ритуал, — негромко отвечает Майк, потянувшись, чтобы поправить венок Уилла, а то тот норовит сползти. — Это не моё, понимаешь… Я родился волком, им и останусь до конца жизни. — Тогда кто-то другой? — Уилл щурится, связь между ними натягивается, словно упругая леска. Он чувствует, как Майк грустит?.. — Моя старшая сестра, — он жмёт плечами. — Она прошла через ритуал, это было давно. Я был мелким и глупым, хотел узнать, что она почувствовала. Хотел понять, насколько это больно. Майк подносит к себе руку, по его указательному пальцу ползёт жук-солдатик. Уилл замечает это и касается его, совсем мягко, но кожа будто начинает гореть огнем, приятным, жарким, как пламя свечи. Майку бы дернуться, отодвинуться подальше, но он, кажется, попался в ведьминские сети. Уилл подставляет запястье, жук-солдатик переползает на него, а затем малыша отпускают обратно в траву. Солнце садится и небо темнеет. — Ты выпил отвар из аконита? — спрашивает Уилл. — Нет, — говорит Майк. — Мне бы его не дали, да и сам я варить не умею… Он вспоминает исчезающую в огне голую спину Нэнси, она проходит через костер, валится на землю и корчится от ужасной, мучительной боли. Мама отворачивается, не может смотреть на неё, вместе с собой тянет Холли обратно домой. Отец остается, сидит рядом и гладит дочь по волосам — больше сделать они ничего не могут. Майк стоит на перепутье между ними. Он понятия не имеет, что ему делать, а затем, когда Нэнси собирает вещи и исчезает в ночи, не попрощавшись, он проклинает себя. Он винит себя, считает трусом. И он хочет искупить вину… — Может, я был слишком мал, чтобы понять её, — Майк осторожно ложится на колени к Уиллу, тот позволяет, перебирая пальцами его длинные волосы. Это так приятно, что хочется немножко порычать. — Это ведь не для всех, да? Жить в лесу, следовать древним обычаям, которые не меняются сотни лет. — Но ты ведь будущий вожак, — вспоминает Уилл, его пальцы нежные, но движения уверенные и точные, словно он не волосы гладит, а толчет травы в чаше. — Ты можешь изменить это. Майк задумывается. У него мало шансов — система слишком прочная, а помимо него на стаю влияют старейшины, шаманы. Его понадобится поддержка. — Вот приведу в стаю Ведьму, — Майк улыбается. — И сразу заполучу влияние. — Ну, конечно, — Уилл оттягивает его волосы, улыбаясь. — Жить среди волков — мечта… — Тогда, — Майк хватает его за запястье, пытаясь поймать чужой взгляд. — Тогда хотя бы приходи на Обряд Посвящения? Пожалуйста! Будет очень весело. Уилл высвобождает руку, их пальцы соприкасаются, а ощущение магии, искрящейся между обоими, заставляют вздрогнуть. Майк чувствует вдвое ярче, как всё его тело покрывается щекотными мурашками. — Я приду, — обещает Уилл. И, ведь правда, если Майк изменит племенные порядки — может, Нэнси наконец согласится вернуться? Хотя бы заехать в гости. В конце апреля племя оборотней Ахига провожает Розовую Луну и встречает майскую — Луну Цветов. До Вальпургиевой ночи остается два дня. Уилл стоит внутри одного из деревянных домиков, который выглядит намного современнее, чем он предполагал — застекленные крепкие окна, потолки с отделкой и мягкие ковры. Джейн наряжает его в традиционную одежду: свободные брюки и льняную рубашку, обязательно никакой обуви. Она говорит, что замерзнуть он не успеет, особенно, если будет ближе к костру и вину. Он помогает ей вплести в волосы цветы, любуясь тем, как хорошо на девушке сидит платье. Джейн похожа на сказочное создание из книжек, он уверен, так будет даже тогда, когда она испачкается в траве и еде под конец. — Платье — это не обязательно, — убеждает его Джейн, когда они выходят из дома, ближе к темноте, чтобы первыми добраться до горячего мясного пирога. — Но его легче снять, когда хочешь перекинуться. Не будь мужчины такими гордыми, тоже бы носили. — Ты можешь представить кого-нибудь, вроде Эдди, в платье… Они весело переглядываются, Джейн мотает головой, ужаснувшись. — Я к тому, что норм, как таковых и нет, — её походка летящая, она цепляется за руку Уилла, представляя Ведьму всем своим родственникам и друзьям по пути: они тоже спешат к празднику, нарядные, кто в цветах, а кто с ритуальной раскраской на лице. — Но это не значит, что нам можно бегать по лесу голышом… — Но ты носишь, например, джинсы? — интересуется Уилл. — Когда езжу в город, — Джейн кивает. — Но мне они не нравятся, слишком грубые и тесные. Зимой я ношу такие же свитера, как ты, у нас есть люди, которым нравится пряжа. Волкам не нужно много одежды, чтобы согреться. У них горячая кровь, температура тела выше тридцати семи, при этом они очень редко потеют, даже когда бегают. — Карен! — кричит Джейн, потянув Уилла за руку, она наклоняется к нему, понижая громкость до шепота. — Это мама Майка. Уилл резко выпрямляется, одергивая рубашку. Он знает, что сильно выделяется среди оборотней, он ещё не чувствует себя так комфортно, стоя ногами на траве, да и его повадки очевидно городские. Мама Майка — красивая женщина, её волосы убраны в косу, а вместо платья она носит такие же брюки, наверное, так намного удобнее, тем более, если вспомнить рассказы Майка о младшей сестре, за которой нужен глаз да глаз. Она подходит к нему, хитро прищурившись и улыбнувшись. — Здравствуйте, — Уилл улыбается в ответ. — Я очень рад познакомиться. Джейн убегает куда-то, завидев других своих друзей, оставляя Уилла одного в такой неловкой ситуации. Но Карен не теряется, она берёт его под руку и ведёт в сторону огромного горящего костра, вокруг которого уже собираются члены стаи. Наравне с ними из поселения идут другие, держа в руках огромные глиняные горшки с едой, тарелки со сладким, кувшины с ярко-пахнущим алкоголем и соком, дети весело бегут, чуть не спотыкаясь на ровном месте — у всех острые и длинные клыки, которые они плохо контролируют в человеческой форме. — Я тоже очень рада, Уилл, — голос женщины нежный, тон такой же суетливый, как у его собственной мамы. — Знаешь, твоя бабушка была частой гостьей на наших праздниках… — Мне всегда казалось, что она не любит шумные компании, — хмурится Уилл. Карен чуть сильнее прижимает его руку к себе. Они обходят пляшущих у костра оборотней, которые успели выпить ещё до обряда. Звезды загораются на небе, они видны в сотни раз ярче, чем в городе. Уилл вдруг задумывается о том, что мама Майка должна за него волноваться, её сын собирается стать вожаком, а это очень… Непредсказуемый путь. Он судит по тому, что слышал о стае Роутег. — Она любит поболтать, — Карен смеётся. — Помню, Джун только повод дай, присядет на уши. — Вот это уже похоже на правду, — Уилл фыркает. — А вы не могли бы рассказать мне подробнее про Обряд Посвящения? Он ведь… Безопасный? Ему следует углубиться в изучение обрядов волков. Уилл хорошо чувствует волнение Майка, находящегося по ту сторону связи. — Ничего такого, — улыбка Карен становится загадочной, тонкой. — Не столько изменений произойдёт с его телом, сколько с духом. Майк уже рассказывал тебе про Таку Шканкан? — Нет, — Уилл оживляется, он помнит что-то из легенд коренных американцев, как минимум про койотов. — Прости, я оставлю это ему, — женщина останавливается у стола, наливая для Уилла вино в чашу. — Пусть похвастается перед своим избранником. — Я… Мы… — Уилл теряется, они ведь так и не поговорили с Майком, так ничего и не решили. — Не переживай, дорогой, — Карен следит за тем, как он делает первый глоток. Вино из дикой голубики на вкус почти, как сок, но с яркими горькими и терпкими нотками. — Я прожила долгую жизнь, уж поверь, я знаю, что это непросто — вот так сразу принять, что в мире есть кто-то, созданный для тебя одного. Он млеет от того, как это звучит. Майк. Тот, кто создан для него одного. А Уилл получается для него. Дурацкая магия, разве может она выбирать за них двоих? И пусть ему нравится здешняя музыка: струящиеся звуки флейты вперемешку с хаотичной лютней и тяжелыми торопливыми ударами в барабан, ему нравятся танцы у костра, вкусная еда и громкий смех. Нравится холодный ветер, чистый воздух, всё — такое простое, открытое, чувство единение не только с природой, но и всеми лесными созданиями… Уиллу нравится. Но готов ли он впустить в свою жизнь другого человека, оборотня? В конце концов, что он сам сможет ему дать?.. Он оставляет Карен, когда та отвлекается на разговор с соплеменниками. Уилл бродит по кругу, медленно потягивая вино, думая, куда бы ему приткнуться, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Такого места, к сожалению, не находится. Но он подсаживается к старому мужчине, у того длинные волосы, увешанные десятком бус — он заслуженный воин, а может стайный охотник. Мужчина сидит спокойно, с улыбкой разглядывая костер, будто видит в нём нечто большее, чем пламя. Его руки сложены на коленях, а спина устало сгорблена. Всё же, возраст. — Хороший вечер, — говорит старик. Уилл делает ещё один глоток, чувствуя, что вино уже кружит ему голову. — Да, — отвечает он. — Здесь очень… Красиво. Мужчина хрипло смеётся, повернувшись к нему лицом. — У тебя в запасе больше слов, чем можно произнести. Уилл смотрит на него с легким непониманием. Возле них проносится целая стена из молодых девчонок, держащихся за руки, они встают около костра, начиная водить хоровод. — Если Ведьма назовёт мне своё имя, я буду очень счастлив, — старик улыбается, даже теплее, чем горит костер. Да пожалуйста! Уилл уже называет своё имя всем, направо и налево. Назло бабушке и её правилам. — Уильям, но лучше просто Уилл, — говорит он. — Ну, а я просто Адэхи, — мужчина опускает голову, своеобразно изображая поклон. Адэхи. Что означает его имя? Уилл помнит, у него была целая книга с разбором древних письменностей. Адэхи — живущий в лесу. — Очень рад знакомству с вами, — Уилл поднимает чашу с вином, кивнув. Стоит выпить ещё, если он не хочет сбежать с праздника, как последний трус. — Красивое у тебя кольцо, — замечает Адэхи. — Янтарь. Слёзы Солнца. Уилл разглядывает свою руку, камень переливается, отражая от себя жар огня. Его янтарь не мутнеет с годами, он всё такой же яркий, словно муранское стекло. Уилл прокручивает кольцо на пальце. — Это просто смола, — он пожимает плечами, для него, как и для всех ведьм, каждый камень имеет своё значение, свои свойства и магию, но можно ли янтарь вообще назвать камнем? — Ты знаешь легенду, Уилл? — спрашивает Адэхи, всполохи огня оставляют блики на его морщинках, особенно тех, что собрались в уголках глаз. — Давным-давно, когда Луна появилась рядом с Землей, чтобы охранять её воды, не давая им выйти за берега, она пожелала следовать за Солнцем. Солнце всё так же садилось, а Луна восходила на небо. Никак они не могли друг друга догнать, разделенные космической пылью, но связанные силой, которой по сей день никто не может найти объяснения. Уилл вслушивается, все посторонние звуки на фоне затихают, лишь голос Адэхи проникает в его сознание. Наверное, виновато чёртово вино. — И тогда Солнце заплакало, — говорит старик. — Его слёзы упали на Землю, попав в океан, а Луна вынесла их на берег. Но это уже были не просто слёзы, это были камни. Красивые камни, цветом ярче, чем золото, солёные, как сама соль и сияющие, словно мёд. — Так каждая легенда заканчивается, — Уилл произносит мысли вслух. — Двое влюбленных, которые не могут вместе по той или иной причине, даже, когда они пытаются бороться с этим — в итоге один или оба умирают. И в чём тогда вообще смысл? Хоть у кого-то будет счастливый конец? Он со злостью сжимает чашу. Не понимает, что с ним происходит. — Солнце и Луна не могут быть вместе так же, как огонь и вода, — говорит Адэхи, тяжело и глубоко вздохнув. — А если бы и были, то один бы обжёг другого. — Но ведь… — Уилл сердито кусает губы. — Но ведь попытаться-то можно. Если уж это такая большая любовь, блин! Ему пятнадцать, друзей в школе нет, Джонатан съезжает, чтобы жить в студенческом общежитии, а мама уходит с головой в работу, так что они видятся лишь утром и, изредка, за ужином. Он знает, что мама любит его, волнуется и переживает, но к тому моменту Уилл уже целиком и полностью привязался к бабушке. А ей с каждым днём становится труднее спать и есть, она винит во всём черную магию. Это очередная попытка пробудить в нём силы. Недостаточно одних только навыков травника-зельевара, их род несёт в себе древнюю магию, которую нельзя держать внутри, иначе она поглотит его с головой и сведёт с ума. Бабушка отводит его на чердак, где они заново рисуют пентаграмму, расставив свечи по четырем сторонам света. Уилл заходит в магический круг с правой ноги, а бабушка с левой, они садятся друг напротив друга, сложив ноги. Джун с грохотом кладёт на пол увесистый гримуар, в котором половина страниц такие ветхие, что страшно дотрагиваться. Они читают заклятье, перескакивая с иврита на латынь и обратно. Пентаграмма дымится, и в воздух поднимается запах жженной каменной соли. Уилл закрывает глаза и пытается прислушаться — с ним должны заговорить духи предков, все ведьмы из рода наперебой. Ничего не происходит. Бабушка вздыхает, но к этой попытке у неё больше не остается сил, чтобы на него кричать. Уилл вздрагивает, ощутив прикосновение сухих теплых пальцев к руке. — Держи глаза закрытыми, — спокойно просит бабушка. — Не думай головой, Уильям. Слушай сердцем. Найди в нём огонь, но не дай себя сжечь. Укроти пламя. И он пытается, он даже чувствует, как жар поднимается от груди к горлу, удушая, но он заталкивает его обратно, ведь бабушка говорит — укроти. Он укрощает, он подавляет, он хочет схватить его голыми руками, как птицу Феникс за хвост, но огонь ни в какую не даётся. Огонь не хочет его слушать, капризный, обидчивый. — Если ты дашь ему волю, — говорит бабушка уже позже, когда они сидят на кухне за столом и играют манкалу, перекидывая из лунок в деревянной доске маленькие камушки. Уилл ставит всю яшму, какая у него только есть, Джун идёт с козырей, предлагая ему обменять зелёный авантюрин на синий содалит. — Он уничтожит не только тебя, но и твоих близких. Самых дорогих людей. И ничего не останется. — Тогда, может вообще не стоит… — Уилл делает ход и захватывает её драгоценный любимый опал. — Ишь, ещё чего! — усмехается бабушка. — Ты просто ещё не готов, так что не нуди. Подумаешь, пятнадцать… Я вот была нерадивой лет до восемнадцати, а потом быстро мозги встали, когда мамка сбагрила меня жить в лес. Бабушка любит рассказывать ему про свою жизнь в лесу, но каждый раз, когда она это делает, словно оставляет подсказки, вещи, которые нужно додумать самому. Уилл до последнего так думает. Но ничего так и не разгадывает. — Порой обстоятельства сильнее нас, — говорит Адэхи. — Но, если у тебя есть шанс пойти им наперекор… Тогда боги на твоей стороне, Ведьма. Боги и Ведьма не сочетаются, ну, никак. Но Уилл благодарен Адэхи, возможно, эти слова были нужны ему прямо сейчас. Всё потому что Майк наконец выходит из шаманской палатки, всё такой же раздетый, то есть, в одних штанах. Народ прекращает танцы, наблюдая. У Майка лицо измазано краской, а руки увиты новыми чернильными рисунками, его ведут по обе стороны Эдди и Аргайл, девушки идут позади, стройным рядом, размахивая в воздухе копьями с острыми наконечниками. Карен стоит у стола, прижимая к себе младшую дочь, на её лице обеспокоенная улыбка. Шаманы плещут в Майка водой из деревянных широких чаш, они запевают песни басом, таким, словно гудит земля. Уилл впервые видит его таким. Майк не скалит зубы, не дергает себя за волосы, он серьёзен, держит голову гордо поднятой, обходит костер, встаёт напротив него, стиснув зубы. Страшно ли ему рядом с огнём? Какие испытания его заставят пройти как вожака? Уилл волнуется, одной чаши вина уже не хватает. Самый старый шаман, одетый в медвежью шкуру, подходит к Майку и мажет пальцем по его лбу, оставляя след из краски. Майк прикрывает глаза, огонь в костре поднимается выше. Уилл вздрагивает, увидев некие очертания рядом с его фигурой, но пока слишком размытые, непонятные. Он смотрит вдаль, в сторону леса, заметив всё того же пепельного оленя, рядом с ним пролетающую синюю птицу. Духи тоже пришли на обряд. Майка поят вином, а вокруг него люди снова заводят хоровод. Адэхи кладёт руку на плечо Уилла, призывая того встать. Уилл шатается, от волнения, а не от алкоголя, его ноги касаются холодной травы, покрываясь мурашками, а рубашка задирается по краям. Хоровод одной большой массой пропихивает его внутрь круга, к Майку. Майк снова ловит его в свои руки. — Ты здесь, — говорит он, а в глазах сияет звездное небо. Уилл краснеет. Он касается пальцами краски на лице Майка, каждой черточки, каждого символа, который он с легкостью может прочесть. Он чувствует трепет, чувствует гордость и огромную тяжесть ответственности, всё то, что копится внутри оборотня. — А ты вожак, — запястья Уилла обхватывают чужие тонкие руки, Майк переплетает их пальцы. — Или ещё нет? — К рассвету уже буду им, — хмыкает Майк. — Я… Кажется, я хочу этого. — Быть вожаком? — удивляется Уилл. — Да, — Майк робко кивает. — Посмотри вокруг. Дети, резвящиеся в траве, прыгающие через поваленные брёвна, словно маленькие заводные мартышки. Джейн, чьи руки испачканы ягодным вареньем, ярко смеётся, раскуривая трубку вместе с Аргайлом, пока рядом с ними Эдди и Стив пытаются станцевать медленный танец, но отвлекаются на новый спор. Вся родня Майка рядом, вся его семья не по крови — братья, сестры. Шаманы, старейшины, воины и художники, мастера и музыканты. Хоровод безумного веселья вокруг, пахнущего вином, вяленным мясом и горькой полынью-оберегом. — Я люблю всё это, — тихо говорит Майк. Уилл кладёт руки ему на плечи, касаясь горячей тонкой кожи, кончиков черных кудрявых волос, в которые теперь вплетены первые бусины. Майк тут же резко притягивает его за талию, наклоняясь к уху. — Хочешь покажу, как мы делаем это здесь, в лесу? — спрашивает он, касаясь улыбкой щеки Уилла. — Делаете что? — Уилл сглатывает. Майк пружинисто отталкивает его, держа за руку. — Танцуем, — он сияет. Народный племенной танец под открытым звездным небом, у костра. Двое встают напротив друг друга, сохраняя целомудренное расстояние. Майк вытягивает руку вперёд, Уилл за ним повторяет. Ох, Сатана, как он надеется, что не выглядит, как полный идиот… Он ужасен в танцах! Они не берутся больше за руки, не переплетают пальцы, ведь так не принято. Они касаются лишь запястьями, маленьким участком тела, но тем, где бьётся пульс. Майк делает первый шаг, кто-то визжит позади, обливаясь вином из кувшина. Уилл не отвлекается, он поспевает следом, топая под грохот барабана. Они кружатся, следуя друг за другом, глядя четко глаза в глаза. Майк хищно улыбается. Уилл больше не краснеет, нет, он может ответить на эту улыбку. Его грудь затапливает горячим медовым воском. — Ведьмы во всём так хороши? — Майк выставляет напоказ клыки. — Я быстро учусь, — усмехается Уилл. Они кружат и кружат, всё быстрее и быстрее, пока музыка нарастает, а хоровод рассыпается, чтобы люди повторяли за ними, разбившись на пары. Уилл перехватывает мельком довольный взгляд Джейн. Майк резко останавливается, Уилл зарывается пятками в землю, едва не упав на него. Они слишком близко к костру. — Хочешь отойти подальше? — обеспокоенно спрашивает Уилл. Майк снова притягивает его за талию. — Сейчас будет вторая часть танца. — И какая? — Уилл задерживает дыхание, случайно посмотрев на его губы. Майк начинает вальсировать, просто от балды, а люди вокруг то хихикают, то кричат, что вожак у них тронулся — точно потому что встретил свою ведьмочку. Уилл запрокидывает голову, громко смеясь. Майк кружит его, даже не попадая в ритм музыки. Раз-два-три и раз-два три… — Будет ещё много праздников, — обещает Майк. — Летом самый пик, а у реки их сколько будет! — И под водой? — у Уилла болят щеки от улыбки. — Если захочешь, то и там устрою, — важничает Майк. — Ты только приходи… — Майк, — Уилл останавливает его, притянув к себе ближе. — Я не хочу далеко загадывать, но… Мне нравится эта идея. — Правда? — Майк удивленно приоткрывает рот. — В смысле, ты бы хотел попробовать? Я не знаю… Мы могли бы? — Попробовать? — Уилла забавляет то, как Майк бегает взглядом от его глаз к губам, сам того не замечая. — Почему бы и нет? Майк тянет его за руку к столу, радостный, напаивает вином и заставляет попробовать всё, что готовят в его стае. Он не прекращает закидывать Уилла дурацкими шутками и не даёт отдохнуть перед следующим танцем. И так до самого рассвета. Майк провожает Уилла домой, пока солнце поднимается над горизонтом, на траве выступают первые капельки росы, туман плывёт за ними следом. Майк одолжил куртку у кого-то из своих ребят, накинув её на плечи Уилла, чтобы тот точно не замерз. Да даже сам надел кофту! Они держатся за руки, заваливаясь друг на друга из-за уже не легкого опьянения. Всё вокруг кажется чудесным и замечательным, холодный воздух заставляет дрожать, но это — приятная дрожь. Уилл рассказывает ему о своем детстве, рассказывает о долгом пути к тому, чтобы стать такой прекрасной Ведьмой, какая он и есть. Рассказывает всё подряд, сумбурно и вперемешку, не прерываясь ни на миг, а Майк впитывает это всё, как губка, потому что неразговорчивый Уилл вдруг открывается ему. Ему! Он знал, что в парне есть это: не один только цвет, а целая палитра оттенков. Руки Уилла становятся холодными быстрее, потому что он человек, так что Майк сжимает его ладонь посильнее. Они приближаются к дому. Уилл шепчет какое-то заклинание, из-за чего волк внутри перестает бояться подойти к территории. Магический круг впускает его. Снимает защиту. Уилл поднимается на одну ступеньку по крыльцу, Майк стоит внизу, все ещё держа его за руку. Их рост сейчас одинаковый, разве что Майк чуточку ниже, но идеально, чтобы смотреть в чужие искрящиеся глаза, прикрытые тонкими ресницами. Уилл вздыхает. Они расцепляют руки и садятся вместе на ступеньку, оба не хотят, чтобы этот день заканчивался. Уилл жмется ближе, Майк приобнимает парня, на давая ему замерзнуть. Будет надо — затолкает в дом и пойдет к себе, наплевав на все хотелки. — Тебе нравится этот дом? — спрашивает Майк. Он уже давно заметил, что доски здесь громко скрипят, как и двери, что крыша выглядит ветхой, да даже Джейн ему говорила, что окна продувает ветром. — Он бабушкин, — Уилл пожимает плечами. — Там осталось полно её вещей, но я их не трогал. — Твоя бабушка, она… — Да. Уилл кладёт голову ему на плечо, ерзая на месте. Майк помнит: это было совсем недавно, наверное едва прошёл месяц. Мама сказала ему, что умерла её давняя подруга и наставница, её больше помнит старшее поколение, не то что мама и папа — старики. Шаманы не оплакивали, по своим причинам. Это был просто очередной день, Майк тогда и подумать не мог, что встретит однажды внука лесной ведьмы Джун. И лишь со временем Майк смог почувствовать чужую скорбь, не только некоторых членов стаи, но и Уилла. Его скорбь необычная, она будто бы накрыта чем-то плотным, пыльным, как старое лоскутное одеяло. Она проникает наверх тонкими нитями, вплетаясь в общий узор. — Она сказала, что запрещает мне грустить, когда её не станет, — Уилл шмыгает носом, усмехаясь. — Смерть — это не конец, Уильям! Я буду наблюдать за тобой через котёл с лавой и материть, пока ты не услышишь меня там, на земле… Майк смеётся от неожиданности. Похоже, бабушка у него была непростая. — Ты переехал в деревню сразу же, как она умерла? — понимает Майк. — Хотел быть ближе к её… Дому? — Я не знаю, был ли у неё дом вовсе, — он пожимает плечами. — Она всегда была неприкаянной, знаешь. Это — не моё место, говорила. То — тоже не её место. Я до сих пор не понимаю, что она имела в виду. Но… Я благодарен ей. Если бы не она, возможно, моя жизнь была бы совсем другой, может, я бы так и не нашёл себя. И в городе без неё уже всё было не то… Вот так я здесь и оказался. Майк зарывается носом в его волосы, чувствуя успокаивающий запах, едва заметный — костёр, старые книги, очень много шалфея. Он мог бы утонуть внутри этого запаха. Он хотел бы обхватить Уилла руками и ногами, стать его новым одеялом, подушкой, да кем угодно… Он бы хотел защитить его. Забрать всю эту грусть, не дать в ней утонуть. Чаще видеть улыбку и слышать смех, но в том же время пропускать через себя всю чужую боль, пока она не станет собственной. Он бы хотел однажды полюбить Уилла так же сильно, как любит всю свою стаю, как любит Джейн, маму и Холли, всех своих друзей и родных. Как любит лес и реку, вересковые поля и песни ветра… — Она оставила мне этот дурацкий стих, — Уилл цокает языком. — Постоянно крутится в голове. — Какой стих? — бурчит в волосы Майк. — Дурацкий, говорю же, — Уилл закатывает глаза. — Про Салем, про костер. Это оберег, который должен отталкивать злых духов, но работает он так себе. — Ты видишь их? Духов? Уилл недолгое время молчит. — Уже реже, — признается он. — Отчасти из-за тебя… Майк светлеет, отрываясь от него, чтобы заглянуть в глаза. — Из-за меня, да? — он откровенно веселится. Уилл состраивает угрюмое выражение лица, но тоже начинает улыбаться. — Не думай, что ты… — Можно мне тебя поцеловать? Сердце Майка бешено стучит в груди. Уилл широко раскрывает глаза, его щеки, нос и уши краснеют, ветер вдруг пролетает мимо, поднимая вихрем волосы. Майк думает, что его сейчас либо прогонят, либо на него накричат, либо… — Хорошо, — четко говорит Уилл. Майк целовался один единственный раз: он пробовал с девочкой из деревни, но тогда ему было семь. Это не считается. Ничего не считается, если это не была магическая связь. Он решает так. Он берёт лицо Уилла в руки, нервно сглатывая. Они приближаются друг к другу, забывая закрыть глаза. Это немного странно. Майк осторожно проводит своим носом по чужому, он чувствует теплое тихое дыхание из приоткрытых губ Уилла. Он проводит пальцем по его щеке, очерчивая каждую родинку, до которой может дотянуться. — Мы можем не… — Да целуй ты уже, — шипит Уилл. Майк закрывает глаза и впечатывается своими губами в чужие. У него кружится голова. Уилл на вкус, как вино и солнечный свет. Он забывает дышать, забывает шевелить ртом, но ярко чувствует, как Уилл кладёт свои руки на его талию, сквозь ткань кофты. Что делать дальше, видимо, подсказывают сами боги. Майк на пробу целует его, причмокивая губами, а Уилл издает такое милое хихиканье, что хочется зацеловать его всего. Не будь они сейчас так пьяны, случился бы этот поцелуй? Майк не хочет раздумывать. Он просто целует. Он подается ближе, зарываясь пальцами в чужие волосы, он скользит влажными губами, их языки случайно сталкиваются, и Уилл издает умопомрачительный шумный вздох. Майк тает, превращаясь в росу на траве, распадается на капельки. Уилл сжимает его талию с новой силой, Майк мурчит ему в рот, терзая губы из раза в раз, прикусывая их зубами. Их дыхание сливается в одно, горячее и тяжелое. Уилл наклоняется вперед, едва не сталкивая Майка с лестницы, но они крепко держатся друг за друга. Они целуются. А весь мир вокруг застывает. — Уилл, — еле отрываясь от чужих губ произносит Майк. — Да? — Уилл отодвигается, его щеки горят, а глаза мерцают влагой, его губы опухшие и искусанные. Майк хочет его съесть. Но вместо этого он наклоняется и снова целует. Вот только Уилл вздрагивает, держа его за плечи. Он смотрит куда-то вдаль, снова, опять этот странный взгляд, которому нет объяснения. Что там такого в лесу? Там что-то есть, что могут видеть лишь ведьмы? Уилл морщится, отодвигая Майка подальше. Он вдруг смотрит вокруг, приходя в себя. Он пугается. Нет, нет, пожалуйста, только не это… — Что случилось? — Майк остается сидеть, Уилл встаёт. — Может, — Уилл вздыхает. — Мы немного поторопились?.. Уже так поздно, Майк. Мы оба толком не спали ночью. Майк подскакивает, вставая перед ним. — Ты правда так считаешь? — он не хочет в это верить, ведь всё было так замечательно. — Ты не хотел, чтобы мы… — Я хотел, — с горечью произносит Уилл. — Но, может, чуть позже… Мне всё кажется, что это влияние магии, понимаешь? Она кружит нам голову! Весь этот союз. — Но так и должно быть, — хмурится Майк. — Это ведь магия. — Нет, — Уилл опускает плечи. — Это должно быть наше решение, понимаешь? Моё и твоё. Мы должны делать всё это, потому что хотим сами, а не потому что магия решила за нас, что мы — идеальная пара. Но… Майк верит магии. Он верит в чудо, в предназначение, в судьбу и в любовь, которая случается с первого взгляда. Неужели Уилл, Ведьма, не верит? — Давай немного подумаем, — просит Уилл. — Порознь. Скоро будет Вальпургиева ночь, мне нужно остаться наедине со своими силами. Снова это. Наедине с силами, наедине с природой, наедине со своими травами, жабами и грибами! — Конечно, — Майк невесело улыбается, кивнув. — Я понимаю, да. Если Уиллу так будет лучше, то что ему остается, кроме как смириться? Уилл забегает в дом, прижимаясь спиной к двери, стоит Майку исчезнуть за поворотом. Он не понимает, что происходит. Он видел теней, даже нет, не так — он их слышал. Они стояли в лесу, наблюдая за ним целой стаей, скопищем. Они скрежетали длинными когтистыми пальцами, они раскачивались вместе с ветром, невесомые. Одна больше другой, даже была та, что выше сосен. Уилл пытается привести дыхание в порядок, но не может. У него в груди горит пожар, сердце заливается кровью, горячей, густой, как плавленный горький шоколад. Он касается ладонями щек, а они пылают. Кончики пальцев светятся оранжевым, кольцо сияет бликами, дразня его. Уилл носится по дому, запирая все двери, зашторивая окна. В одном он успевает увидеть в самый последний момент уродливое лицо безглазой тени, которая прилипает к стеклу своими ручищами. Как он пробралась сквозь круг? Неужели он снял весь барьер, случайно, когда впустил через него Майка? Он не знает, что делать. У него нет телефона, чтобы позвонить. Да и кому он бы позвонил? В службу спасения? Не вариант. Маме и Джонатану тоже, ведь они в магии не разбираются. А бабушки больше нет рядом. И это так несправедливо! Она ведь толком не научила его, как прогонять этих теней, как с ними бороться… …и отчасти это его вина, ведь Уилл жутко их боялся. Кажется, боится до сих пор. Он шепчет про себя заклятье, по кругу, с начала до конца, от конца к началу, меняет местами жалкие четыре абзаца, но ничего не работает, он слышит скрежет когтей по стеклу. Уилл прячется в спальне, залезая под стол, обнимает колени и раскачивается взад-вперед, надеясь, что это наконец закончится. Его взгляд падает на небольшой пыльный сундук в углу, прямо рядом. Уилл хмурится, но подтягивает его к себе, легко открывая с первого раза, без всякого ключа — чувствует, как жжется огонь на кончиках пальцев. Магический замок. Внутри — ничего особенного, кое-какие камни, пара красивых ручек, амулеты и стопка конвертов. Писем. Судя по подписям — бабушкиных и чужих. Он даже не знает, можно ли читать личную переписку? Бабушки ведь уже нет на свете. Он плюёт на всё, думая, что терять особо нечего. Уилл вскрывает первый конверт, где лежит письмо, написанное именно его бабушкой. Отправленное или нет — сложно сказать. Может, оно вернулось обратно к адресанту. «Дорогой Джон, Я закопала дневник в лесу, прошлой ночью, если тебе так интересно. Но потом мне стало его жаль, так что я выкопала бедняжку обратно и сожгла к чертям собачьим. Подавись. Никакой больше черной магии, Джун.» Уилл хмурится, не понимая, кто такой Джон. Вот уж черной магии он не удивлен. В ход идёт следующее письмо, но ему приходится выползти из-под стола, иначе так скоро затекут мышцы.

«Джун. Мой июнь.

Луна следует,

Я покорно жду тебя,

Одинокий волк.

Джон.»

Уилл смеётся, ощущая жуткую неловкость. Это похоже на любовную поэзию? Ему стихи никогда не писали. Значит, у бабушки был кавалер, да? Некий Джон. Следующее письмо датируется гораздо позже, они все идут вразброс, словно бабушка составила для них свой собственный порядок. «Беда! Уже слыхал, что мой малец учудил? Нашёлся, искатель приключений! Меня чуть удар не хватил… Благо, волчара заречный подоспел вовремя, чай в лесу живем, а не в каменных джунглях. Всем до всех есть дело. Но больше я его сюда ни ногой, валяется третий день с температурой. Не отвечай на это письмо, Джун.» Уилл вперивается взглядом в стену напротив. Если и есть какая-то велика высшая сила, которая в итоге завела его сюда, в эту точку времени и пространства, то это — точно она. Судьба, рок, череда совпадений. Как угодно. Чутье не подвело его в первый раз, когда он встретил лесника с красивой аурой. А это радует. На что-то же он годен. Но потеря памяти? Целого эпизода из жизни? Всё только страннее и страннее в этом лесу.

«Джун. Моя Луна,

Ты недостижима.

Почему ты слушаешь их и продолжаешь исчезать из моей жизни?

Я борюсь, но есть ли в этой борьбе толк?

Скажи хоть слово и я отрекусь от богов,

Джон.»

Уилл от любопытства прикусывает кончик языка, вскрывая следующее письмо. «Мой дорогой, живущий в лесу, Катись к своим белкам. Я не имею дел с язычниками. Джун. Чистокровная ведьма.» Язычники. Джон, с которым они никогда не могли быть вместе. В те времена, когда бабушка ещё состояла в ковене, её бы попросту изгнали за связь с тем, кто исповедует иную религию, нежели сатанизм. Затем следует ряд из писем, в которых они ругаются и называют друг друга последними хорошими словами. Уилл мельком пробегается взглядом, пытаясь найти что-то по-настоящему интересное и важное. Но, кажется, всё было именно так. Как он и предполагал, у бабушки черствое сердце, поэтому она никогда и никого не любила больше, чем себя и магию. Даже с этим Джоном она легко рассталась под влиянием своих убеждений и принципов. Уилл больше не находит писем. Он находит пустой конверт и листок, сложенный вчетверо. Он раскрывает его, вчитываясь в знакомые наизусть строки. «Последнее, обещаю. В Салеме горит костер, Ведьмы жгут янтарный молот, Раз-искра и два-искра, Что для праздника не повод? В Салеме горит костер, Велиал заводит хору, Раз-шажок и два-шажок: Выбирает тело впору. В Салеме горит костёр, Полдень Солнце зажигает, Ведьма спит и видит сон, Как за руку тень хватает. В Салеме горит костер, За Луною наблюдает… Если бы он только знал, Как любовь моя пылает. Прости, Джунипер.» Строчки, которая бабушка всю жизнь заставляла его учить, называя заклятьем. Это — стих. Стих, который она написала сама, но так и не отправила адресату. Почему? Что ей помешало? Если она, в конечном итоге, вышла из ковена, то почему не вернулась к своему Джону из леса? Что между ними произошло? — Не думай головой, Уильям. Слушай сердцем. Найди в нём огонь, но не дай себя сжечь. Укроти пламя. — Если ты дашь ему волю, он уничтожит не только тебя, но и твоих близких. Самых дорогих людей. И ничего не останется. Смогла ли бабушка укротить свой собственный огонь? Или она не дала ему даже разгореться, прямо как Уилл? Боролась ли она, или отступила, как в легенде про Луну и Солнце? Просто смирилась с тем, что им обоим не суждено… Уилл встает, подходит к окну и одергивает штору. Тени исчезают. Он задумывается, наверное, впервые — а чего он сам хочет? Бороться с огнём, лишь бы не обжечься и не ранить близких, или же предаться пламени, позволить ему поглотить тело целиком? Майк бредёт по лесу, просто разведывает обстановку, потому что сегодня — та самая ночь, тридцатое апреля. Он пытается привести мысли в порядок, хочет быть рациональным, но ничего из того, что он испытывает к Уиллу, не позволяет этого. Ему плевать, если его назовут глупцом, тем, кто бросается в омут с головой, не думая о последствиях. Когда дело касается дел сердечных, Майк решает, что стоит к этому самому сердцу прислушиваться. В конце концов, он вожак! Он должен быть целеустремленным, добиваться своего… Но выходит всё так, что Уилл его не хочет. А почему не хочет? Вопрос века. О таких важных вещах Ведьма предпочитает молчать. Майк ломает голову, стараясь решить его, как какую-то головоломку — всё бестолку. Сначала он приходит на праздник, танцует с ним, целует его! А затем отталкивает. То в жар, то в холод. Майк фыркает. И пожалуйста… Он к нему первым не побежит. Солнце садится за горизонт, небо окрашивается в темно-красный, а густой туман заволакивает весь лес, не оставляя пустых мест. Он похож на прозрачный тюль, плывущую по воздуху. Майк касается тумана рукой, развеивая, но тот собирается заново. Он с хрустом наступает на палку, навостряет уши и вдруг понимает, что рядом кто-то есть. Майк осторожно поднимает взгляд, прислушиваясь к ветру и его словам, но туман перебивает песню своим басом, сводя с ума. Среди деревьев стоит, притаившись, пепельный олень. Майк хмурится, поднимает руку и аккуратно ею машет. Олень никак не реагирует, будучи странным созданием со своими звериными заморочками. Майк словно попадает в другое измерение. Он слышит звон, маленькие ветряные колокольчики, оборачивается к ним, но источник звука распознаёт не сразу. А потом вдруг из самой чащи выплывает стайка фей, они яркие, словно огоньки, их крылья трепещут на ветру, а за собой они ведут… Маленького мальчика. Мальчик идёт уверенной важной походкой, но его выдает напуганный взгляд. — Хэй, ты заблудился? — Майк встаёт на пути у мальчика и чуть не умирает на месте, когда ребёнок проходит сквозь него. — Какого… Майк идёт вслед за дитем. Это не человек ведь? Это какой-то дух… Дух-мальчишка бежит за феями, туман слегка спадает дальше, когда склон поднимается ввысь. Мальчик держит в руках цветочный венок из незабудок. И Майк очень хорошо знает человека, а точнее полуволка, который этот самый венок мог сплести. Давно. Очень давно. Он ускоряет шаг, чтобы нагнать мальчишку, уже на полпути понимает, что дело идёт к чему-то плохому. Он пробирается сквозь деревья, игнорируя лезущие в лицо ветки. Ступает по непротоптанной тропе, чуть не спотыкается о мощные корни, проходит сквозь болото, сквозь каменный туннель, а затем останавливается на самом краю скалы. Феи летят дальше, несносный мальчишка делает шаг вперёд и валится вниз, в воду, с диким детским криком. Майк падает на колени, хватаясь за края утеса, смотрит вниз и видит лишь маленькую ручку, торчащую из-под воды. Ребёнок никак не может всплыть, течение несёт его дальше. Майк бежит вниз, по склону, вслед за текущим ручьем, но ребёнка уносит с дикой скоростью. Он оказывается посреди битвы. Волки, а точнее — духи волков. Битва, после одной из которых погиб вожак Шикоба. Волк из стаи Роутег бросается на помощь тонущему ребёнку, пока и Ахига, и их враги ничего не предпринимают, ведь им важнее делёжка долбанной территории, а не малыш в беде. Волк спасает тонущего ребёнка, утаскивая его обратно в лес. Майк садится на берег, поросший травой, стараясь отдышаться. Туман заползает даже сюда, к реке. Ему является один призрак за другим — странные животные, о которых он даже не догадывался. Несуразные, фантастические. В их заколдованном лесу такие не водятся. Он засматривается на бурное течение реки, думая, есть ли какой-то особенный смысл в том, что ему показали духи? Хотели ли они сказать ему что-то важное или же просто поигрались на нервах? Тяжелая и теплая ладонь, знакомая, проходится сквозь плечо Майка. Он оборачивается, в уголках глаз тут же собираются слёзы. Майк подскакивает, но не может заключить вожака Шикобу в объятия, ведь тот — неосязаем. У Шикобы всё та же улыбка, всё те же смешинки в глазах. — Макки, — зовёт он, тихо смеясь. — Какой ты вырос… Майк складывает руки перед собой, накрывает левый кулак правой ладонью и кланяется. Шикоба смотрит на него с гордостью, повторяет жест. Так кланяются друг другу вожаки. — Ты пришёл, чтобы наставить меня на путь истинный? — Майк не может сдержать улыбки, но сердце у него в груди болит, потому что этого человека больше нет рядом, в мире живых. — Я пришёл, чтобы сказать, что ты не один, — говорит Шикоба. Из-за его спины, из леса, один за другим, проходя насквозь через деревья, выплывают вожаки стаи Ахига. Мать Шикобы, Старый мудрый Вожак, те, с которыми Майк знаком не был, но которых слышит здесь, в этом басистом тумане, которых чувствует каждый раз, стоит ему закрыть глаза — все они, одно. Все они — часть леса, а лес — часть их. Мама Шикобы, отважная волчица, одетая в тяжелую медвежью шкуру, выходит вперёд, держа в руке копье. — Помнишь, что означает Ахига? Майк кивает. Он знал это с первого дня, когда появился на свет. С первой маминой улыбки, с первого звука смеха старшей сестры, который поприветствовал его, указав путь. С теплых рук отца, укачивающего его перед сном. — Ахига — значит борьба, — говорит Майк. И пусть у каждого она своя, пусть эта борьба не всегда означает битву насмерть, кровавую войну. Пусть это будет борьба внутри, пусть это будет сражение за свои идеалы, принципы, за любовь или попросту место в этом мире. — Тогда иди, — Шикоба подталкивает его в спину фантомным прикосновением. — Давай-давай, Макки! Ты знаешь, что должен делать. Солнце садится. Небо темнеет, и загораются звезды. — Но что если… — Майк мнётся, сжимая руки в кулаки. — Дружище, — Шикоба качает головой. — Я не хочу, чтобы однажды ты пожалел о том, чего так и не сделал. — Покуда ты сражаешь за свою любовь, — говорит Старый Вожак, — эта любовь будет жить в стае. Майк кивает. Он разворачивается обратно в лес и бежит.

Уилл, ведомый странным желанием внутри, магией или же простым сумасшествием, скидывает с себя всю одежду, стоит месяцу скрыться за облаками. Он идёт сквозь туман, касаясь по пути каждого дерева кончиками пальцев. Его голые ноги ступают по влажной земле, спину и грудь обдувает сильным ветром, а волосы колышутся, горя в темноте янтарем. На нём одно только кольцо. И ничего больше. Сквозь непроглядный мрак он видит свет, исходящий от фей, звенящих со всех сторон, подобно светлячкам. Духи проходят мимо него, а за ними тянется шлейф из такой же сияющей ауры. Гигантский медведь на шести лапах, бык с золотыми рогами, рысь с кисточками на ушах… Он не знает, идут ли они в какое-то конкретное место или же просто бредут без цели. Это Вальпургиева ночь. Всё, чего он хочет, оказавшись в лесу, найти кустарник с багульником и проваляться там до самого рассвета, прижавшись всем телом к земле. Странное желание, которое в нём доселе не возникало. Уилл отыскивает наконец заветное место. Он раздвигает руками траву, приминает её пониже, багульник выдергивает и раскидывает по кругу. Луна выглядывает из-за облаков на одно мгновение, оказываясь ярко-красной. Уилл садится на землю, думая, что выглядит он, как какой-то чудик, но, благо, природа говорит ему, что это в порядке вещей. Он предаётся своей магии. Пошло оно всё к черту. Огромный заряд силы бурлит внутри, нечто разрастается в груди, светясь ярким пламенем сквозь кожу. Уилл касается её, а кончики пальцев отзываются таким же ярко-оранжевым цветом, почти что золотым. Он видит Теней, наблюдающих за ним из-за всех углов, ждущих, когда он впадет в волшебный транс, чтобы напасть. Но Уилл им не дастся. Он ощущает дикий прилив, он готов дать отпор, вот только… Вот только чего-то не хватает. Уилл поворачивает голову на звук низкого воя, тихого, словно это всего лишь эхо. Он ужасается, прижав к себе колени, но одновременно оказывается заворожен фигурой гигантского волка с тремя хвостами. Волк такой высокий, что может собою затоптать деревья, с легкостью одной лапой прижать сосну. Волк машет хвостами в разные стороны, поднимая этот самый дикий ветер. — Таку Шканкан, — с придыханием произносит Уилл. Волк проходит мимо, игнорируя всё земное, а вместо него рядом оказывается Майк. Майк сгибается, уперевшись в свои колени и пытается отдышаться. Он выглядит единственным нормальным, среди всей это вакханалии из призраков и магии. — Ты в порядке?! — кричит Майк, испуганный. — Эта… Вся эта ваша ведьминская шняга, блин, вокруг одни духи! И эти стремные высокие чёрты, я не знаю, они, блять, похожи на монстров из ночных кошмаров… Уилл расплывается в улыбке. Он так рад видеть Майка. — Ага. — Что ага? — Майк садится рядом, не акцентируя внимания на том, что Уилл голый. — Ты какой-то странный. Майк прикладывает ладонь к чужому лбу, а кожа на лице Уилла вдруг покрывается витиеватыми золотистыми узорами, словно его искусно расписали тонкой кистью. Майк не может отвести взгляд, но он пугается, одернув руку. Узоры исчезают, но остаются гореть тусклым блеском. Уилл приходит в себя, часто-часто моргая. Он вдруг полностью осознает, что вышел из дома без одежды, но это не самое важное. Его затапливает обидой, прежде всего на себя, на бабушку, потому что он так и не научился гармонии со своей магией. Она все ещё переполняет его, он начинает уступать, но жутко пугливо, как только оперившийся птенец. Он боится, что стоит отпустить этот поводок — как его понесёт в далекие дали. — Уилл, — Майк снова зовет его, мягко и тихо. — Отвести тебя домой? Уилл оглядывается по сторонам, принюхивается к приторному багульнику, но, в целом — он доволен. Ему по-странному комфортно, да и теперь, когда рядом Майк, стало только лучше. Слава Сатане, он наконец признает это. — Я повёл себя ужасно, — говорит Уилл. — Я не должен был так реагировать, просто понимаешь… — Это всё те монстры? — сочувствующе спрашивает Майк. — Да, — Уилл вздыхает. — Да, я, блять, не переношу их уже. Каждый раз, когда они рядом, мне кажется, что это плохой знак. Я вспоминаю снова и снова о том, что ничего против них не могу сделать. Майк тянется, взяв его за руку. Голая кожа Уилла подсвечивается снова, золото обвивает её от запястья до плеча, а пальцы Майка… Горят серебром. — Мне кажется, что ты можешь всё, — говорит оборотень. — Стоит лишь захотеть. Тени подбираются ближе, парни держатся за руки, смотря друг другу в глаза. Уилл слышит, как ветер поёт тихую песню, а затем раздается звонкий девичий смех. Они с Майком поворачиваются в сторону, увидев, как со стороны деревни идут двое. Девушка в длинном цветастом платье, с корзинкой, полной печенья с дикой голубикой, с янтарным кольцом, отражающим последние лучи полуденного солнца. А рядом с ней скромный парень, чьи волосы украшены бусами, тихий, но такой счастливый. — Бабушка, — тихо зовёт Уилл. Джун проходит мимо, влепляя своему парню подзатыльник, когда тот тянется за печеньем. Они исчезают на тропинке, ведущей к домику в лесу. — Кажется, я знаю этого парня, — заторможенно из-за наплыва эмоций говорит Майк. Их взгляды сталкиваются снова, снова о скалы бьётся речная волна, снова мрак поглощает чащу леса, а костёр взрывается золотистыми всполохами. Уилл переплетает с Майком пальцы, сцепленными ладонями касается холодной земли, которая в тот же миг нагревается. Свет разносится по округе, даже туман становится оранжевым, переливающимся блеском. Туман уничтожает все Тени, до единой, растворяя их до первоначальной формы — частички космической пыли. Уилл набирает полные легкие воздуха, будто с его груди снимают камень. — И никакое заклятье не потребовалось, — со смешком выдыхает он. Майк хочет, но не решается дотронуться до него. — Домой теперь? — снова спрашивает парень. — Нет, — Уилл краснеет, но он должен сказать это. — Снимай одежду… — Что? — Давай же! Майк подрывается на ноги, сбрасывая с себя шмотки одним махом, будто только и ждал команды. Он садится обратно, очень скромно сложив руки и ноги. Уилл изучает его тело взглядом. Безусловно, ему нравится. — А что обычно делают на Вальпургиеву ночь? — Майк чешет ухо за волосами. Уилл толкает его в грудь и валит на землю. — Показать тебе, как это делается у нас, в лесу? — он ухмыляется. — О, боги, — Майк открывает и закрывает рот, не придумывая, как бы ему ответить, чтобы выйти из ситуации победителем. — Уилл, я уже говорил тебе, делай, что… — Тише, — он прикладывает палец к губам Майка. — Мы не в стае. Это территория лесной Ведьмы, а главный здесь — я, господин Вожак. Майк распадается на части. — Скажи так ещё раз. — Что сказать? — Уилл садится на него верхом, касаясь чужих щек, их кожа загорается золотыми и серебряными узорами, каждая её частичка освещает чёртов лес. — Вожак? — Можешь забрать мою жизнь прямо сейчас, — Майк прикрывает глаза, когда Уилл наклоняется, чтобы поцеловать его. Он тянет руки и устраивает их на чужих бедрах, поудобнее, а потом бормочет прямо в поцелуй, — я готов умереть… — Заткнись уже, — со смешком шипит Уилл. Уилл кладёт руку ему на грудь, прямо туда, где, словно в форме гигантской звезды, раскинулся шрам от ожога. Он гладит его, нежно обводит травмированную кожу. Уилл горячий, как печка, даже теплее, чем Майк, но, кажется, оборотня это ни коим разом не пугает. Он перестает бояться огня. Они оба. Майк облепляет Уилла ногами и руками, он целует его, забывая обо всём на свете, но в то же время находя вопросы на все свои ответы, и в глубине души мечтает, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Уилл ощущает безграничную власть, энергию, текущую по венам жидким золотом, бурлящую кипятком под кожей. Он целует шею Майка, слизывая каждую маленькую мурашку, зарывается пальцами в волосы, оттягивает их у корней, ловя чуждой стон губами, а потом просто... Горит.